Отче

      Волнительная дрожь предвкушения пробегала вдоль позвоночника каждый раз, когда Гарри ловил томный взгляд святого отца, застланный сумрачной дымкой первородного порока. Близорукими глазами Гарри всматривался в полумрак церкви, разбавленный скромным сиянием нимбов святых старцев, которые приходили в ужас, наблюдая их безрассудство. Но разве Гарри должен стыдиться тех чувств, что наполняли его до краёв, не ограничиваясь болезненным комом томления в области паха?       Огонь свечей, подрагивая, очерчивал тонкое, гибкое тело в алой сутане, замершее в ожидании действий.       И Гарри, оторвавшись от созерцания и любования, продолжил изучать ладонями голени и бёдра Тома.       Гладкость ткани чулков скользила под пальцами, струясь и играясь мелкими складками, мягко шелестящими, когда их тревожили. Изящная крепкая голень с приятной округлостью икроножной мышцы привлекала взгляд и буквально призывала мять и трогать её.       И Гарри трогал. С ощущением, что никогда не видел мужской голени. Да он и не видел, или видел, но не настолько близко и интимно.       Полы сутаны частично закрывали превосходную картину ног Тома в чулках, поэтому Гарри настойчиво развёл кардинальское одеяние в стороны, чтобы узреть целостный образ.       — Не думал я на твоей первой исповеди, что ты ещё не раз встанешь передо мной на колени, но уже в другом качестве, — хрипло произнёс Том, и Гарри заглянул ему в глаза, полыхающие огнём желания, и ощутил потребность двинуться навстречу.       — Я много чего не думал и не ожидал, но сейчас всё это не имеет больше смысла. Я зашёл слишком далеко и слишком низко пал, — произнёс Гарри, проведя пальцем вокруг голени, поддевая край чулка. — Я настолько сильно стал одержим тобой, что самому страшно.       — Не бойся, — сказал Том уверенно. — Пропадём, так вместе.              Том вынул ступню из остроносой туфли и коснулся ею щеки Гарри. Ткань — скользкая и прохладная на лице, ещё больше способствовала эрекции в тесных штанах.       Нога в чулке игриво оглаживала лицо, шею, плечи, и Гарри не выдержал, обхватил ладонями стопу и прикоснулся губами к тыльной поверхности, сорвав с уст Тома короткий лёгкий вздох. Приободрённый реакцией на его действия, он стал покрывать нежными отрывистыми поцелуями, начиная от пальцев и поднимаясь выше к щиколотке.       Том облокотился на стену и, запрокинув голову, прикрыл глаза, наблюдая за Гарри из-под ресниц.       — Не зря твой грех — это похоть, Гарри, — изогнул губы в усмешке. — Ты, словно Библия, хранящая в себе не предания, а самые тёмные желания, которые мне хочется изучить. Открывая тебя страницу за страницей, понять, на что ты ещё готов и способен. Я молился бы на тебя, Гарри, сделал бы тебя своей настольной книгой, чтобы брать всегда, когда захочу.       Стопа опустилась вниз, ложась на промежность Гарри, где изнывал стоящий член. Брюки испарились внезапно, искорки магии Тома пробежались по обнажённой коже, заставив задохнуться от предвкушения и восторга.       Гладкая, затянутая в алую ткань нога ловко массировала корень ствола и мошонку, Гарри застонал и шире развёл бёдра, опираясь руками позади себя.       — Нас могут увидеть, — сделал попытку быть разумным.       — Я уже наколдовал Отвлекающие чары, но Заглушающее не ставил. Так что будь тихим послушным мальчиком, Гарри. Хорошо?       Яркие губы коварной змейкой поползли вверх, красно-чёрный силуэт, обрисованный пламенем свечей, возвышался над Гарри, словно олицетворение сладкой тьмы, подкрадывающейся грациозно и осторожно, подобно неприрученной кошке, — это всё лишь усиливало жажду настигнуть и победить или окончательно сдаться. Гарри неистово хотел ловить губами каждый участок вожделенной плоти, но лишь отдавался затейливым ласкам, что дарил ему Том.       Изящные лодыжки приковывали взгляд, кровавый шёлк мелькал возле мокрой багровой головки, не касаясь её.       Твёрдый пол натирал колени, но Гарри, не обращая внимания, дотронулся до задней поверхности голени Тома в немой надежде на прикосновение.       — Хорошо, — шепнул он. — Я постараюсь быть тихим. Но уверен, это будет нетрудно.       Гарри с вызовом посмотрел вверх, губы Тома сжались в узкую полоску.       — Я осязал бы тебя часами, — прозвучал его голос, и Гарри понял, что возбуждается ещё больше от извечной высокопарности слов Тома. — Сминал в изламывающих объятиях, вторгался в нежную бархатистую плоть фалангами пальцев, чувствуя, как ты позволяешь мне это, — Том провёл рукой по щеке Гарри, вызывая дрожь. Перчатки, чулки, сутана — всё это скрывало под собой желанную кожу, до которой хотелось добраться. — Вылизал бы каждый сантиметр всех постыдных мест твоего тела, чтобы услышать, как ты извиваешься в сладких муках, просишь о большем, давишься собственным криком. Ты стал бы моей жертвой, утонув в собственном грехе.       Гарри прерывисто дышал, с члена сочилась, не переставая, смазка, и безумно хотелось кончить.       Стопа вновь поднялась выше, и шёлк скользнул по губам, настойчиво задерживаясь на нижней.       Гарри открыл рот, вбирая в себя пальцы на стопе и посасывая их.       Ткань чулка намокла, ему это неожиданно понравилось, а Том практически не дышал, глядя вниз. Он привалился к стене для равновесия, и абсолютно чёрные глаза, не отрываясь, следили за действиями Гарри.       А тот ласкал губами стопу, тёрся небритой щекой о чулок, мял пальцами пятку и наслаждался выпуклостью икроножной мышцы. Нога Тома была такой, как нужно: длинной, изящной, тонкокостной, но с крепкими мышцами. Это преступление иметь такие ноги — Гарри и не ожидал от себя интереса к ним.       — Встань, — приказал Том, отнимая ступню.       Ладонь Тома поймала ладонь Гарри — длинная, цепкая, бледная. Чадящие свечи и благоухающие лилии отравляли рецепторы, вызывая помутнение зрения и рассудка, и Гарри видел перед собой соитие двух рук, — загорелой и белой, — орлиные когти, безудержно впивающиеся в беззащитную шею, длинный змеиный язык, вожделенно проходящий вдоль приоткрытых губ и спускающийся к вздымающейся груди — происходящее казалось опиумной грёзой или сладким сном.       Гарри резко зажмурился и наваждение исчезло.       Широченные зрачки напротив гипнотизировали и вынуждали подчиниться напору, Том с молниеносной насильственной нежностью вдавил Гарри в мраморную стену, и тот застонал в ненасытный рот от нестерпимой боли на шее, чередующейся с желанием быть поглощённым.       Он чувствовал каждой частичкой тела, что теперь голоден Том, что было поистине страшно, и в то же время захватывающе. Гарри хотел бы утолить его голод, но тот не спешил и как мог сдерживал свой порыв.       Хищник был готов опуститься до жертвы, потому что слишком долго скучал по теплу.       Алчный рот Тома проглотил сдавленный крик Гарри, когда гибкие пальцы сжали горло до противного хруста, а зубы прокусили губу. Кровавая слюна ядом наполнила рот, оседая вкусной железной кислотой на языке и губах.       — Хочу тебя всего, без остатка. Ты мой, только мой и принадлежишь только мне, — безумно шептал Том.       Чувствовать собой Тома было величайшим наслаждением, зарываться онемевшими пальцами в тяжелые упругие локоны чёрных волос, ловить ртом глумливо-дерзкие уста и сталкиваться горячими языками — адское пламя, в котором они жаждали сгореть обоюдно.       Тьма, — сладкая и бархатная, — подступала, ласкала трепещущее тело своей насильственной любовью, манила кроваво-алым и поглощала.       Изысканные ласки случайных касаний сутаны, холод шёлка перчаток, грозное распятие на груди и греховные поцелуи были тем, в чём Гарри растворялся, как сахар в чае. То, чего он ждал всю жизнь, пытаясь заменить суррогатом.       Гарри согласен был стать жертвой для Тома: бледный лик того озарила победная улыбка, в глазах плясали алые искорки предвкушения, а тонкая кисть в перчатке с небывалой силой ударила по лицу, смяла губы, чтобы Том приник к ним в жадном поцелуе.       Гарри не успел насладиться алчущим ртом, его развернули лицом к стене, почти впечатав носом в холодный мрамор. Глухой шлепок о ягодицы. Холод заклинаний. Горячий юркий язык в сокровенном месте, вызывающий мурашки, дарующий насыщение и ужасающее чувство неги и эйфории. Шальной язык Тома повсюду — анус, мошонка, бёдра; руки — на члене, ягодицах, яичках.       Том умело чередовал нежность с насилием, но последнее чаще одерживало победу, словно неподвластна долговечная ласка — он олицетворение зла и тьмы. Мог и не пытаться подавить своё естество, свою сущность.       Пускай продолжает разрушать его, — Гарри, — они так долго шли к греховному соитию, потому просто невозможно остановиться.       Согласный отдаться на съедение тьме, Гарри хотел быть, для начала, обласканным этой жестокой, но манящей любовью. Он был готов стать деликатесом лишь для одного гурмана — для Тома. Для его сладкой тьмы. Чтобы та заполнила его пустоту внутри.       Губы Тома теперь терзали шею сзади, руки скользили по телу, сутана шелестела и ласкала кожу, а к расселине меж ягодиц прижался твёрдый горячий член.       Гарри повернул голову, чтобы разглядеть Тома, узреть красноватый блеск чёрных локонов, пропитанных ароматом ладана и похоронных лилий, тёплого дождя и венецианского тумана. И так хотелось запутаться в шёлковых прядях, рвать их пальцами и выть от отчаяния и неудовлетворённой страсти.       — Войди в меня, — бесстыже сказал он. — Это то, чего я хочу сейчас больше всего.       Усмешка Тома ощущалась кожей, ловкие пальцы потирали соски, гладили живот и проходились по члену, не забывая о нём.       — Попроси ещё раз, — велел Том.       — Войди в меня, — нетерпеливо повторил Гарри. — Трахни меня сейчас же.       — Ещё лучше попроси.       — Возьми меня у этой чёртовой стены.       — Ещё лучше можешь? — Том издевался.       — Засунь уже свой член в мою задницу и выеби меня как следует! — зло прорычал Гарри.       — Вот теперь нормально, — усмехнулся Том. — Но сначала помучайся. Мои пальцы немного помогут тебе.       Перчатки упали на пол, стянутые с рук Тома. Длинные пальцы растягивали усердно, но не слишком жалея.       Гарри было плевать, он подавался навстречу, трахая себя ими.       Он чуть ли не скулил, изнывая от желания. Том тоже жаждал освобождения, вступив в долгожданную схватку двух хищников. Они — две пантеры, жаждущие близости, но не готовые подчиняться друг другу. Да, Гарри почти уступил Тому, но, думалось ему, уступил он больше своей похоти, чем конкретному человеку.       Том беспощадно вонзился в горячее нутро Гарри, словно отточенным лезвием. Всё ещё было некомфортно и болезненно, но сегодня нотки боли оттеняли основное блюдо. Немного кружилась голова, и сердце заходилось в порыве чувств.       Глаза закатывались в приступе подступающего экстаза, а Том всё сильнее двигался внутри. Гарри погружался в небытие, ощущая божественное слияние двух ипостасей одного целого.       — Да, Том, вот так, — шептал он безумно, яростно насаживаясь на член, словно боль могла искупить его вину перед всеми. Гарри сам себя наказывал, забирая от секса с Томом самое агрессивное.       Удовольствие наполнило каждую клеточку тела вместе с горячей спермой глубоко внутри. Всё произошло так быстро, что Гарри даже не понял, что это было.       Мраморная стена церкви, осквернённая белёсыми разводами, вызывала немного стыда, но Гарри задавил в себе это чувство.       Том прерывисто дышал, уткнувшись в плечо носом, и не спешил покидать тело Гарри.       — Ты чудо, — небрежный поцелуй-чмок украсил плечо. — Но я не насытился, хотелось бы повторить чуть позже. Минут через пяток.       Повернувшись к Тому, покинувшего его тело, у Гарри перехватило дыхание от приторного запаха лилий, сочетающегося с нотками пота и церкви. Пряди тяжёлых влажных волос щекотали лицо, а карминовые губы плутовски ухмылялись напротив губ Гарри. Подавались вперёд, но не целовали, застывая в милллиметрах рядом. Лишь скользкий язык приятно пробегался вдоль подбородка, воруя капельки пота и слюны.       Внезапный шум шагов в зале заставил их замереть в одной позе. Гарри шумно сглотнул, а Том резко зажал его рот рукой.       — Тихо, — беззвучно велел он.       Одна из монахинь вернулась, чтобы погасить горящие свечи. Она взяла вянущие букеты лилий в охапку и понесла прочь из зала. Шорох ключа в скважине сообщил о том, что их заперли.       — Порядок, — сказал Том.       — Это было… м-м-м… экстремально, — подобрал подходящее слово Гарри. — Учитывая, что ты так дорожишь своим саном.       — Рядом с тобой я теряю голову, — глаза Тома опасно блеснули. — И меня одолевает безрассудство. Или находит озорство, — не знаю, как назвать правильно.       — Оу, — только смог промолвить Гарри.       — Я не помню прошлого и даже сейчас, не знаю, кем являюсь. Могу ли я смыть грим, снять опостылевший костюм и, будучи обнажённым, взглянуть в лицо себя настоящего? Я — гиперболизированный образ вселенского Ничто, такой же потерянный и пустой. Мне нужно обрести себя. Не найти, а обрести. Вдруг ты поможешь мне в этом?       — Иногда, чтобы прийти к истинному себе, нужно уничтожить часть мнимого, — твёрдо произнёс Гарри.       — Ещё бы знать, что моё, а что напускное, — задумчиво сказал Том, а затем резко притянул Гарри к себе и впился в губы. И это был не поцелуй, это был расщеплённый вздох жизни.       — Ох, — сдавленно простонал Гарри.       Том оторвался от него, чёрные глаза сияли, а красный венец радужки зловеще мерцал.       — Мой милый, ты весь горишь в дьявольском костре, лелея своё вожделение. И твоя душа тоже горит. Хочешь посмотреть? — безумно зашептал Том.       — Посмотреть? — переспросил Гарри, недоумевая.       — О, в изучении магии я далеко продвинулся. Давай покажу.       Прохладные руки обхватили лицо, глаза с огромными зрачками заглядывали в глаза Гарри, и тот провалился в бездну. Сначала было темно, а потом Гарри увидел себя — растрепанные после бурного соития волосы, расфокусированный взгляд, алые, распухшие от поцелуев губы: олицетворение порока и похоти, не иначе.       Таким видит его Том. Сейчас Гарри смотрел его глазами.       — Видишь, какой ты? — Том пожирал взглядом тело Гарри, испещрённое засосами и укусами, преимущественно на шее и плечах. — Как я могу устоять? Не знаю, кому молиться: Господу или дьяволу. Или, может, Мерлину? Ты сведёшь меня в могилу. А факт того, что мы совокупляемся в самом сакральном месте Ватикана, придаёт этому всему особую пикантность.       — Это легилименция? — Гарри проигнорировал его слова, заостряя внимание на том, что тот сделал.       — Разновидность. Ментальная магия. В Италии очень много занятных книг по данным искусствам.       Гарри натянул на себя брюки, немного продрогнув в прохладной церкви. Жадный взгляд Тома пристально разглядывал его тело, не упуская ни одной мелочи.       Было немного жутко от того, насколько Том преуспел в изучении магии, Гарри так сильно оторвался от него, оставаясь позади, и, казалось, что от него больше ничего не зависит. Всё шло своим чередом без каких-либо вмешательств. Это пугало. Это вселяло тревогу.       Несмотря на весь кошмар, творящийся в жизни, Гарри было комфортно с Томом. Он хотел его физически, хотел быть рядом, разделяя мечты и желания, но Том, будто спешил куда-то своей дорогой, уделяя ему внимание лишь мимоходом. И Гарри не хотел терять Тома. Он и так потерял всех — друзей, жену, дочь, потеря Тома будет решающим финальным ударом, который убьёт его наповал.       Болезненное желание сохранить его Тома ныло в груди. Лишь бы не вспомнил. Лишь бы не повторил свой прошлый путь. Есть ли средство, уберечь от непоправимого?       — Ты как-то странно смотришь, — краешком рта улыбнулся Том. — Что-то не так?       — Нет-нет, — спохватился Гарри, отводя взгляд. — Задумался. Расследование-то стоит на месте. Но я очень надеюсь на твою помощь.       Том нахмурился.       — Я тебе обещал помочь. Но не трахаешься ли ты со мной ради выгоды?       — Что? — искренне удивился Гарри.       — Ты после секса думаешь не о нас, а о работе, — он скрестил руки на груди, и взгляд стал холоден. — У меня закрадываются сомнения, что ты не искренен со мной. Я вообще чувствую всегда, что ты что-то скрываешь от меня.       — Нет, как ты мог подумать! Это глупо, — возмутился Гарри. — И вообще, твои претензии… они… — он подбирал слово, — инфантильные немного.       Том вспыхнул. Румянец, расползаясь по щекам, делал выражение лица необычным. Гарри точно не доводилось видеть его таким. И он даже не думал, что Том в принципе может выглядеть неловко.       Но тот быстро овладел собой, лицо стало надменным, губы превратились в узкую полоску, а на щеках заиграли желваки — вот таким Гарри его помнил. Ещё со второго курса в Тайной комнате. Это было привычно. Правильно, что ли.       — Отлично, — холодно сказал Том, застёгивая наглухо сутану. — Нам пора уходить. Кстати, обратно я поеду на машине, ты можешь аппарировать, если хочешь.       Гарри стало немного совестливо за свои слова.       — Могу ли я составить тебе компанию в качестве дурного болтливого пассажира? — заискивающе произнёс он.       Лицо Тома немного смягчилось.       — Как пожелаешь. Я не возражаю.       Полы сутаны яростно взметнулись, когда Том гордо развернулся, направляясь к выходу, и в этот момент Гарри почувствовал, что его нужно удержать, дабы не совершилось непоправимое и обидчивый Тёмный Лорд не надумал мстить.       — Том, — он обхватил его со спины, заключая в крепкий замок из рук и утыкаясь носом в шею. — Во-первых, я сказал тупость, а во-вторых, я постоянно о тебе думаю, ты занимаешь все мои мысли, но я настолько не привык открывать перед кем-то душу, что мне просто неловко говорить всё это.       — Ты оскорбил меня, — верхняя губа капризно вздёрнулась, обнажая ровный ряд белых зубов. — Инфантильные люди не добиваются таких высот, что добился я, — заносчиво произнёс Том. — Но на сей раз я тебя прощаю.       Он резко повернулся к Гарри и толкнул на ближайшую скамью для прихожан, опускаясь рядом.       — Прыгай, — недвусмысленно ухмыльнулся Том, кивая на свои бёдра. — Будешь извиняться.       — Ты о чём-нибудь можешь думать, кроме секса?       — А ты?       Гарри стушевался.       Том дёрнул его на себя, усаживая верхом.       — Зато сейчас будет совсем безболезненно, — шепнул он куда-то в шею Гарри, вызывая мурашки по позвоночнику. — Ты уже готов принять меня сразу и целиком.       От развязного шёпота желание вспыхнуло с неменьшей силой, чем и в предыдущий раз. Том щёлкнул пальцами, испаряя одежду Гарри и свою сутану.       — Чулки оставь, — попросил Гарри, чем вызвал довольную улыбку Тома.       Всё ощущалось так же, как и всегда, но тем не менее было по-другому: Гарри находился непозволительно близко, видел жадные глаза Тома, обнимал крепко за шею, пока насаживался на горячий, истекающий смазкой член, и что-то шептал несвязное.       Любовь не определяется наличием большого члена в заднице, но Гарри не мог не думать о том, сколько же времени потерял, не зная о своей ориентации, тем самым лишая себя безбрежного моря удовольствия. Много лет он довольствовался малым, считая это нормальным, но после занятий любовью с Томом, понятие нормальности расплылось в пучине наслаждения. Его не волновало то, с каким упоением он насаживался на член, потому что перед восхитительным чувством заполненности меркло всё остальное.       Казалось, Том был везде, полностью растворялся в нём, и оттого сердце билось так часто и так суматошно.       Полуприкрытые глаза Тома, пересохшие губы, то и дело увлажняющиеся розовым языком, бисеринки пота на лбу и кончике носа и низкие стоны, вырывающиеся из груди, распаляли Гарри всё больше. Член, мокрый и напряжённый, зажатый между телами, тёрся с пошлым хлюпающим звуком о подтянутый живот Тома, доставляя небольшой дискомфорт от слишком обнажившейся головки, но сочетание надвигающегося оргазма и лёгкой нотки боли, распирания в анусе и периодического давления на простату нивелировало все неприятные ощущения.       Гарри нравилось быть принимающей стороной, и он честно признался себе в этом, правда, от позиции сверху тоже не отказался бы. Хотелось не только почувствовать узость заднего прохода вокруг члена, но и доставить такое же удовольствие, что испытывал сам, и Тому.       — Хочу, чтобы ты кончил в меня, — сказал он, опьяненный предоргазменной эйфорией. — Чтобы я ощутил каждый твой толчок.       Том со звуком втянул в себя воздух и, содрогаясь всем телом, обильно излился глубоко внутрь. Гарри чувствовал пульсацию семени, когда тот кончал, он опустился до конца и кончил следом, пачкая их животы.       Взгляд зацепился за цветную роспись потолков церкви, ангелы и святые уже не укоряли нарисованными глазами, но смотрели сочувственно и будто с жалостью. Гарри моргнул, как бы избавляясь от их взгляда, но обречённость, сквозящая на ликах, не исчезла.       Лучи солнца пробивались через витражи, немного ослепляя.       Он опустил голову и натолкнулся на внимательный взгляд Тома. Они продолжали сидеть в той же позе: Гарри чувствовал, как в анусе становится не так тесно, а лёгкий холодок стягивал влажную кожу на животе.       — Я люблю тебя, — сказал он уверенно, глядя в тёмные глаза. — Помни об этом, пожалуйста, — Гарри обхватил лицо Тома ладонями. — Ты можешь забыть всё или вспомнить что-то о себе, но прошу, помни о моих словах. Я говорю тебе их сейчас, Том. Искренне, честно, признаваясь и самому себе в том числе.       Том выглядел немного удивлённым, невзирая на постэйфорийную негу.       — Такое не забудешь, я думаю, — произнёс он. — Рад, что ты мне сказал это. Я…я же пока не могу ответить тем же. Увы, не в силах разобраться в том, что я чувствую. Возможно, это просто желание. Я не помню ничего из своей жизни, любил ли я когда-то. Даже своих родителей не помню. Может, я любил хотя бы их? — Том пожал плечами. — Не знаю. Ты важен мне, Гарри, всегда хочу быть ближе к тебе, трахать тебя, но дать этому название — не могу.       — Я не требую, — Гарри соскользнул с колен Тома и достал палочку, накидывая Очищающие. — Просто хочу, чтобы ты никогда не забывал мои слова. Чтобы ты знал о моих настоящих чувствах к тебе. Знал о том, что я могу любить тебя вопреки всему.       — Так выразился, будто я очень плохой человек, — хмыкнул Том. — И ты любишь меня вопреки всем моим ужасным поступкам. Хотя я ничего особенно плохого не совершал, кроме осквернения церкви и религии.       — Да, — улыбнулся Гарри краешком рта. — Но ты всё равно помни о моих словах, что бы ни случилось.       — Ладно, — согласился Том. — Пора уходить. Твои извинения приняты, — дерзко добавил он.       — Значит, едем на твоей машине вместе?       — Если хочешь.       Том разгладил беспалочковым заклинанием мятую сутану, делая ткань абсолютно безупречной и непорочной, словно не они сейчас неистово занимались сексом под сводами церкви. Перед Гарри стоял праведный и набожный кардинал, ратующий только за Святую Церковь и чуждый соблазнам. Оттого ещё больше хотелось вновь сдёрнуть с него сутану и припасть губами к грешному телу.       Гарри сглотнул слюну и отвёл взгляд.       — Интересно, мы первые осквернили скамьи для прихожан или здесь это уже практиковалось? — насмешливо сказал Том.       — Ничему не удивлюсь.       Они осторожно и незаметно вышли из зала, Гарри испытывал некоторое смятение в душе, но и одновременно лёгкость: признание сняло тяжёлый груз с души, ну а дальше — воля судьбы.