Приворот.

      Финист с трудом разлепляет веки. Зрение плывёт из-за какого-то розового настырного тумана, глаза неприятно жжёт. Финист, шипя, садится на полотях, пытается проморгаться и согнать с себя неожиданную напасть. Потихоньку мир вокруг проявляется, жжение сходит на нет, а голова перестаёт кружиться. Оглянувшись по сторонам, Финист теряется. Он находит что-то неправильное в блёклых стенах и невысоком потолке, в посеревшей печке и потемневшем дереве мебели. Воздух чудится ему спёртым и неприятным, хотя, покапавших в своих воспоминаниях он обнаруживает, что запах ему знаком – он встречает его каждое утро на протяжении долгих лет. Отчего же сейчас всё вокруг такое чуждое сердцу? Финист спрыгивает с полотей и замирает возле лавки, на которой его уже привычно дожидается красная рубаха. Закусив нижнюю губу, Финист борется с навязчивым видением чужой одежды рядом с его. Вот в чём заключается суть терзающей его перемены: два прошедших утра он не встречал в одиночестве. Фантом последних трёх дней захватывает разум на несколько долгих мгновений. Невообразимая и странно приторная любовь между ним и реклятым горбуном, возникшая из ниоткуда и сопровождавшая его три дня и три ночи, сейчас оборачивается в ничто, не оставляет никого следа, только противоречивые воспоминания и душащие сожаления. Со всепоглощающей досадой Финист прокручивает в голове свой откровенный монолог об отце и своём прошлом - позорную исповедь своей слабости перед самым жалким из всех знакомых ему существ. Зудят шрамы на спине, которых касались грубые и некрасивые руки, чешутся новые рубцы на боках, оставленные шероховатыми и уродливыми когтями, горят губы, ещё вчера со всей страстью целовавшие чужие, тонкие и сухие, - горят от жестоких укусов до крови, от стремления стереть память об отвратительной близости.       Финист точно знает, что прошедшие несколько дней он провёл в помутнении рассудка: доселе никогда не смотревший в сторону «наследника» Белогора и, даже когда приходилось встречаться с ним лицом к лицу ввиду каких-то указаний от мага, упорно избегавший встречаться с горбуном взглядами, он попросту не мог на ровном месте переменить своё о нём мнение и начать самые унизительные в его жизни ухаживания. Финист рвёт на себе волосы, посыпая себя, Цвыря и весь мир всеми известными ему ругательствами. Как это могло произойти? Почему? За что?       Самоуничижение и проклятия мало помогают Финисту справиться с осознанием всего, что случилось между ним и этим ходячим недоразумением. Он выдыхает, в бесплодной попытке успокоиться. Пятернёй зачесав назад им же взлохмаченные волосы, Финист подходит к столу за прохладной водой, которая, он надеется, угомонит кипящую от злобы кровь. Схватившись за ковш, он делает пару жадных глотков, остальное выливает себе на голову. Золотистые пряди, промокнув, неприятно липнут к коже. Финист заправляет особо досаждающую ему прядь за ухо, и это незначительное действие мгновенно зажигает воспоминание о чужих пальцах, трепетно перебирающих его локоны. Финист вспоминает про венок, который по глупости притащил вчера с собой в избу. Оглядев стол в поисках ненавистных, сплетённых вместе цветов, он находит на их месте мутный бутылëк с лежащим близ него обрывком пергамента. Финист берëт его, чтобы прочесть: «Нанеси на шрамы. Они сойдут» – гласит написанный выверенным почерком текст. Про это средство говорил вчера Белогор?       Бутылëк сам оказывается в руках, пробка выходит с характерным звуком. Финист нюхает содержимое и неприязненно морщится. Какая гадость. Даже представить страшно, из чего его варили. Свободной рукой Финист ощупывает рубцы, пересекающие его бока. По четыре протяжённых шрама на каждом. В голове вспыхивают воспоминания о горячем, содрогающемся от рыданий и жавшемся к нему теле. Ладони жжëт от воспоминаний о пышущей жаром коже, которую Финист утешающе оглаживал, тихо наслаждаясь тем странно горьким моментом близости.       Тяжело вздохнув, он ставит бутылёк обратно на стол. Тяжелым взглядом посверлив мутное стекло, всё же заталкивает пробку обратно в горлышко. Не может он просто взять и избавиться от шрамов. Всю жизнь он с гордостью принимал новые, и даже мысль о том, чтобы стереть их казалась ему уничижающей его достоинство. Шрамы есть шрамы, и неважно, как ты их заработал – они символ жизни, воплощение боли, которой она полна.       Пальцы в который раз проходятся по неровностям на коже, с каждым касанием злоба внутри утихает всё больше и больше. Тайна появления этих рубцов известна только Белогору да Цвырю, которые болтать об этом явно не станут. Ничего страшного не случится, если он решит их сохранить. И вовсе это не связано с постыдным желанием сохранить физическое напоминание об этих странных трёх днях, наполненных душещипательными откровениями и причудливыми разговорами, взывающими к ощущению родства и крепкой привязанности. Финист мотает головой, отгоняя навязчивые и сумбурные мысли. Ему просто необходим свежий воздух. Необходима бесцельная прогулка в отдалённых и тихих местах, чтобы избавиться от ненужных и гнетущих раздумий.

---

      Он скитается по лесу уже какое-то время. Ноги сами приводят его к той самой поляне, где только вчера днём они вместе с Цвырём нежились на солнышке и были полностью погружены в бурное обсуждение подвигов богатыря. Финист искренне не хотел бы, чтобы при воспоминаниях об этом его сердце сковывало приятное тепло и уютная безмятежность.       Каждый его шаг сопровождается едва слышным шуршанием травы, где-то вдали, за пушистыми кронами бесконечных деревьев, слышится навевающее тоску уханье горлицы. Финист тяжело опускается на землю. Его взгляд устремляется к необъятному голубому небу, такому же открытому и чистому, как вчера, но словно бы окрасившемуся в более печальные оттенки синего. Прикрыв глаза, он глубоко вдыхает прохладный аромат леса. Душа просит незнамо чего. Впервые за много лет Финист не может четко ответить хотя бы самому себе на вопрос, чего он хочет и что ему, чёрт возьми, делать. Сомнения, ненавидимые им, захватывают разум и терзают его, подкрепляя жажду, сущность которой он определить не может, а следовательно, и утолить её – тоже.       Вдруг что-то тёплое и маленькое утыкается ему в ребро ладони, покоящейся на земле. Он открывает глаза и видит крошечного зверька, с интересом обнюхивающего его руку. Мышка не издаёт решительно никаких звуков, подаёт голос только когда Финист берёт её и поднимает, чтобы рассмотреть поближе. Она жалобно попискивает в его руках, вяло бьëтся, словно вовсе не желая покидать уютных, тëплых ладоней и отказываться от ласок загрубевших пальцев. Своим поведением зверëк до ужаса напоминает Цвыря. Финист кусает губы до крови, но ему всё же не удаëтся заставить себя отпустить мышку, отправить еë в этот большой и жестокий мир одну, беззащитную, маленькую, запуганную. Он смотрит в еë крохотные чëрные глазки и в них ему мерещится отражение тоски, с которой Цвырь глядел на неë пару дней назад. Разжав руки, Финист дарует зверьку полную свободу действий в его сложенных в лодочку ладонях. Мышка топчет его кожу своими миниатюрными холодными лапками, забирается на пальцы, тычется в них носом. Финист опускает руки, позволяя ей сойти на землю. Зверëк спрыгивает и, покружив немного, пошуршав в траве, возращается обратно. С замиранием сердца Финист созерцает в своих ладонях свернувшуюся в клубочек мышку. Она замолкает и начинает тихонько сопеть, ясно давая понять, что решила довериться странному незнакомцу с тëплыми руками. Доверить ему себя и свою жизнь.       Финист долго сидит и безмолвно наблюдает за мышью так внезапно положившей вручить ему свою судьбу. Он чувствует груз ответственности, водрузившийся ему на плечи вместе с хрупким комочком шевелящейся в его ладонях жизни. – И что же мне с тобой делать, малышка? – Финист пальцем оглаживает еë округлую спинку, ответом ему служит короткий тихий писк. Отчего-то это напоминает ему робкие и печальные речи Цвыря о наступлении рокового «завтра». «Завтра» наступило, и, как он и предрекал, отошла уж от богатырского сердца разгоревшаяся неукротимым и разрушительным пожаром любовь. Финист явственно ощущает еë жгучие остатки, пытается затушить нежелательные тлеющие чувства, однако с каждым минутным воспоминанием о прошедших трëх днях он рискует возродить из пепла то, от чего так старательно открещивается.       Финист сажает мышку себе на плечо и спешит уйти подальше от места, согревающего его фантомными образами чужих рук, грубых и некрасивых, плетущих контрастно нежный и прекрасный венок; когтей, путающихся в его золотых волосах, и искренней восторженности, отражающейся на обычно сдержанном и почти непроницаемом лице.       Замолкни, изнывающее от одиночества сердце. Утихни, жажда вернуть понимающего человека. Так не должно быть.

----

– Здравствуй, Белогор, – Финист следит за выверенными движениями колдующего над каким-то ребëнком мага. Он зашëл сюда после бесконечных скитаний по городу, после тяжелейшей внутренне борьбы с самим собой и признанием себе в том, что увидеть Цвыря ему попросту необходимо. Необходимо поговорить с ним, заглянуть в его тëмные печальные глаза и найти в них ответы на все вопросы, проверить, осталась ли в них та робкая нежность, с которой он глядел на него только вчера. – Здравствуй, Финист Ясный Сокол, – Белогор кивает ему, потоки голубого воздуха следуют за посохом, отдаляющимся от пациента, – Что привело тебя ко мне? – Могу я узнать, где твоего сына носит? – от Финиста не укрывается, как на слове "сын", маг дëргается. – С какой целью интересуешься? – глухой удар посоха о деревянный пол. – Поговорить надобно, – Финист чувствует, как за его поясом зашевелилась мышка. Она барахтается, прижатая кожанным ремнëм к его боку, но подавать голоса не решается. – О чëм это? – Белогор проводит рукой по своей бороде, – Знаешь, он не при чëм, если ты хочешь поговорить с ним о привороте. Подобная магия ему недоступна. Так могла неудачно пошутить только какая-то из учениц Яги, но ты и на них зла не держи: они девицы игривые, легкомысленные, совсем как дети. Может даже, дети они и есть. – И всë же, где Цвырь? – Финист подставляет ладонь к мышке, она выбирается из-за пояса и перепрыгивает в неë. – Худо ему сделаешь – жалеть потом будешь, – наставляет его Белогор. – Почему ты решил, что я непременно хочу сделать ему худо? – Финист сажает своего нового питомца себе на плечо, – Я действительно жажду простого разговора. – Простого разговора, – задумчиво повторяет Белогор, и его глаза вновь стекленеют, словно наполняются какой-то неосознанностью, отстранённостью. Да уж, стареет Белогор, стареет, – Я освободил его от его обязанностей на сегодня. Должно быть, он прячется где-то от тебя. – Понятно, – мысль о том, что Цвырь боится его, режет по сердцу, – Благодарю за сведения, Белогор, – Финист коротко кланяется и спешит покинуть избу, полнящуюся травинтстым въедливым запахом – запахом Цвыря.       

---

– Знать не знаю, где он, – холодно отвечает Марья на его вопрос о местонахождении беглеца, – А если б и знала – не сказала бы. Вот на кой он тебе сдался? – Марья, – Финист тяжело вздыхает, – Мне очень нужно с ним поговорить, не ерепенься, прошу, и если знаешь, где он – просто скажи.       Она остаëтся безмолвна и бледна, как статуя. Финист смотрит в еë светлые глаза, находя в них отблеск чего-то ледяного и неприязненного. Отчего-то ему кажется, что она разгадала тот хаос, что творится в его душе и который сам он пока разобрать не был способен. Марья склоняет голову, еë коса, покачнувшись, бесшумно разрезает воздух. – Не знаю, – кусая губы, тихо отвечает она и отводит взгляд; подумав чутка, тяжело вздыхает и неуверенно говорит: – Может быть, он на нашем особом месте, – она сжимает ткань юбки до побелевших костяшек, – На озерце, что в паре вёрст от западной стены. – Благодарю душевно, Марья, – Финист взмахивает рукой и кланяется. Разворачивается, чтоб уйти, но замирает, – Ты уж прости: не лежит к тебе сердце, – заявляет он, стоя к ней спиной, – Не мучай себя, в том вины твоей нет, во мне всë дело.       И он спешит позорно сбежать от безропотно и смело принявшей этот удар Марьи. Ему совестно за то, что он разбивает юной деве сердце, но подпитывать еë несбыточные надежды, отказом от дачи чёткого ответа, было бы бесчеловечно. Но еë разбитое сердце всë же волнует его гораздо меньше, чем разбитое сердце одного внезапно ставшего ему дорогим человека.

---

      По мере того, как он приближается к указанному Марьей месту, тревога внутри него разрастается. Мышка на его плече жалобно попискивает, отражая эмоции своего новоиспечённого хозяина. Деревья идут нескончаемой чередой и даже не думают расступаться.       Финист смутно различает яркий отблеск от водной глади за толстыми стволами. Озеро уже совсем близко. У берега сломано и повалено небольшое деревце, Финисту остаётся только гадать о причине столь странного явления. Он оглядывает скромный, но чистый водоëм, солнечный свет игриво прыгает на волнах, создаваемых порывами вольного ветра. Финист прикладывает ладонь ребром ко лбу, чтобы создать для глаз тень и иметь возможность дотянуться зрением до противоположного берега. На скошенном булыжнике по ту сторону, ему удаëтся разглядеть фигуру. Судя по светло-серому и многослойному облачению, это тот, кого он и искал. Финисту вновь приходится уйти в гущу леса, чтобы подобраться к Цвырю незамеченным и не спугнуть ненароком старательно избегающего его человека. Несмотря на то, что Финист подуспокоился, отыскав свою цель, мышь на плече не унимается, беспокойно дëргает лапками за золотистые волосы и повизгивает, словно поторапливая или предостерегая. Он ускоряет шаг.       Тихо перешагнув узкий ручеëк, извилистой лентой убегающий от озера в лес, Финист подкрадывается к свернувшемуся ничком Цвырю. Мышь торопливо спускается по руке хозяина, затем по ноге и спрыгивает на шероховатую каменную поверхность.       Она отходит, словно страшась помешать чему-то. Финист настораживается, но всë же приближается к Цвырю. – Здравствуй? – осторожно произносит он, однако не следует ни ответа, ни какого-либо движения. Это пугает, – Цвырь, – Финист наклоняется и дëргает его за плечо, и только тогда замечает, нездорово пропитанные багровым рукава. Он поспешно задирает их и осматривает глубокие, длинные и кровоточащие следы от когтей, проходящие вдоль вен, – Твою ж... – Финист падает на колени и прижимается ухом к чужой груди. Тихие и размеренные удары чужого сердца становятся самым музыкальным и животворящим, что ему доводилось когда-либо слышать.       Финист не без резкости срывает с себя рубашку, рвëт еë и судорожно принимается плотно бинтовать израненные предплечья Цвыря. Он туго затягивает быстро пропитавшуюся тëмно-красным ткань, в надежде остановить кровь, но сказать точно, получилось ли – он не может. Расправившись с этой задачей в силу своих возможностей, Финист подхватывает Цвыря на руки и бежит вместе с ним обратно в Белогорье.       В избу мага он врывается без церемоний, выбив тяжëлую дверь ногой. Не описать той досады, которая захлестнула богатыря, когда он понял, что здесь никого нет и никто ему не поможет. Финист теряется. Он проходит к столу в углу мастерской, на который было навалено сено, а сверху постелено сложенное вдвое полотно льняной ткани, – к месту, где обычно располагали принесëнных или приведённых больных для дальнейшего лечения. Всего пару дней назад там лежала баба, над которой суетился по поручению Белогора его же наследник.       Финист осторожно укладывает Цвыря, затем мчится к столу заваленному абы чем, переворачивает всë в поисках единственного известного ему целебного средства, в процессе прокалывает кожу запястья иглой какого-то колючего растения, шипит, но отыскивает-таки среди всего этого богатого разнообразия склянку живой воды. Схватив еë, он спешит вернуться к пострадавшему. Он откупоривает бутылëк и аккуратно вливает часть содержимого в рот остающегося неподвижным и пугающе бледным Цвыря. Финист судорожно распутывает завязанный им же тугой узел на чужой руке. Приспустив ткань ниже, видит, что ситуация почти не улучшилась: крови стало чуть меньше и она уже не так обильно текла из-под разодранной кожи, но всë же не думала останавливаться. В голове вспыхивают слова Цвыря о том, что живая вода на него не действует. Пальцы слабеют, полупустая склянка выскальзывает из них и с оглушающим звоном разбивается о деревянный пол. – Нет-нет-нет, – Финист садится на край стола, берëт в ладони побелевшие лицо и испуганно всматривается в него, – Только не сейчас, только не так! – он неуверенно хлопает его по щек.       Финиста пронзает давно забытое чувство беспомощности и потерянности. Он решительно не знает, что ему делать: бежать разыскивать мага, который может быть буквально где угодно, притом даже необязательно в пределах града? Оставить Цвыря одного, возможно, в последние мгновения его жизни? Ни за что. Но разве мог он как-то помочь ему своими силами? Нет. Отвратительный, разрывающий глотку ком в горле не даëт сделать вдоха. Кажется, Финист вот-вот задохнëтся. Он медленно и тяжело опускается рядом с Цвырëм. Пугающе неподвижным, быть может, уже мëртвым. Дрожащая рука тянется к застывшему трупной маской лицу, пальцы встречают ещë тëплую кожу. Не такую волнующе горячую и обжигающую, как жалкий день назад. Этот плохой знак. Бешеный стук сердца, отдающийся перманентым гулом в ушах, заглушает хаос, пережëвывающий исстрадавшуюся душу, сметающий оставшиеся крупицы надежды и обращающий в прах иллюзию желанного им будущего. Финист подносит ладонь к чужому рту. До судорог и спазмов в кисти хочется ощутить хотя бы слабое, едва различимое, но дыхание. – Пожалуйста, – вместо заветного признака теплющейся в Цвыре жизни, он чувствует, как жжëт глаза от заклокотавшего в груди отчаяния и преждевременной скорби, – Пожалуйста, не умирай. Я всë сделаю, что угодно, всего себя тебе отдам, всю свою жизнь, если нужно, слышишь? – ладонь, которой он опирается на полоти, сжимается в кулак, костяшки белеют, напряжение заставляет руку онеметь, – Только не вздумай умирать, не вздумай...       Зоркий глаз Сокола улавливает шевеление кончика чужого носа, словно мышь, принюхивающаяся в попытке поймать аромат, способный привести еë к еде. Финист замирает, страшась каким-нибудь неосторожным движением спугнуть робкую жизнь. Ресницы Цвыря дрожат, его глаза чуть приоткрываются. Светлые и безжизненные. Финист открывает рот, но сказать ничего не успевает: резко, стремительно и глубоко вонзаются в его предплечье когти, после быстрого рывка – кожу запястья прокусывают острые зубы. Боль парализовавшая руку выбивает весь воздух из лëгких. Череп словно протыкают дюжиной иголок, голова идёт кругом. Финист морщится, шипит и вцепляется своими короткими ногтями в в серую ткань чужих лохмотьев. Звучные глотки и осознание того, что Цвырь прямо сейчас в буквальном смысле высасывает из него кровь, холодят душу, ужас затягиается путаным узлом в животе. – Остановись, – выдавливает из себя он, сгибаясь пополам в агонии. В последний раз Финист испытывал такое, когда ему отрубали крылья. Каждая клеточка его тела горела и замерзала одновременно, сворачивалась, вопила от невыносимой боли, – Прошу тебя, – кряхтит он в бессмысленной мольбе, пока тело содрагается от разрывающего его на части чувства, – Остановись, хватит.       Челюсти Цвыря внезапно размыкаются. Финист обмякает и заваливается на него. Воздух с нестерпимым жжением заполняет онемевшие лëгкие. Грубый толчок в плечи, рывок хвоста – великий богатырь оказывается припечатанным спиной к печке. Он и сам не уверен, как так сумел изловчиться умирающий, что теперь восседает на его бëдрах, в мясо раздирает его плечи и рычит, точно дикий зверь. Прерывисто дыша, Финист смотрит в устрашающие белые глаза, и смерть вдруг начинает казаться ему неизбежной. Его смерть. Ясный Сокол примет свою погибель от обезумевшего горбуна – горе-наследника Белогора. Легенды об этом точно не сложат.       Цвырь, удерживая взгляд так долго, как это было возможно, и угрожающе поскрипывая зубами, наклоняется к напряжённой до предела шее Финиста. Миг – под натиском чужих клыков лопается кожа, плоть – рвëтся и, кажется, ещë чуть-чуть и очутится содранным пластом на языке кровопийцы, а после – в его желудке. Слëзы собираются в уголках глаз. Ясный Сокол даëт слабину. Умирать не хочется так же, как не хотелось терять Цвыря с минуту назад. Горячая влага стекает по щекам и капает на мучителя. Вот уж не думал богатырь, что хоть какая-то боль будет способна выдавить из него слëзы. Почему рядом с этим человеком его эмоции становятся необузданными? Почему они просятся наружу в неимоверно постыдных формах? То постыдная исповедь, теперь...       Внезапно до чуткого слуха доносится жалобный скулëж, и пребывающий на грани потери чувств Финист не сразу понимает, что исходит он от Цвыря, окаменевшего, расслабившего челюсти, остановившего руки, терзавшие чужие плечи, уронившего обратившийся в безвольный хвост. Он жмëтся к груди богтаря, и высокий звук не прекращает вырываться из его собственной. Жалость потрясает замедлившее свой ход сердце Финиста. «Бедный, он и сам боится того, что происходит», – пронзаетего понимание, и он пытается разомкнуть губы и утешить страшно дрожащего Цвыря. Но сил нет.       Неожиданно, что-то отбрасывает горбуна к стене, и прежде чем в глазах Финиста потемнеет окончательно, он видит, как хорошо знакомый ему посох с размаху бьëт растерявшегося Цвыря под дых.

---

      Голова раскалывается. Разлепить веки становится непосильной для богатыря задачей. Всë же справившись с ней, Финист с трудом концентрируется на высоком потолке. – Как чувствуешь себя? – хриплый голос Белогора разламывает звенящую тишину.       Соколик молчит. Круговорот воспоминаний, образов случившегося затягивает его. –Он в порядке? – от каждого произнесенного им слова, неприятно саднит горло. – Ты спрашиваешь, в порядке ли тот, кто едва тебя не убил? – маг со сдержанным удивлением вперивается взглядом в Финиста, поднимающегося немного тяжелее обычного. – Он не желал мне зла, – он хмурится, рассматривая своë запястье, точнее, новообретенные белые рубцы на нëм – след чужих острых зубов. – «Не желал зла»? – Белогор хмыкает, – Не подоспей я вовремя, он бы тебя загрыз. – Неправда, – Финист поднимает жëсткий и решительный взор на мага, – Он был напуган, – хмурится он, – Почему? И почему он напал на меня, хотя не хотел этого? – Хотел, – возражает Белогор, – Вернее, та часть его, что жаждала жить, – под пристальным взглядом Финиста он решается объяснить и неуверенно продолжает: – Видишь ли, Цвырь – существо искуственно созданное, его физиология отличается от человеческой. На него не действует живая вода, но он может восполнить свои жизненные силы за счёт жизненной энергии других, испив их крови – может компенсировать потерю своей собственной. Это его инстинкты, он просто стремится выжить. Выжить любой ценой. – Ясно, – Финист склоняет голову вбок, – Ты так уверенно говоришь об этом. Такое случалось раньше? – Да, – запнувшись всë же отвечает Белогор, – Семь лет назад. Помнишь, Миколу нашли выпотрошенным в лесу? Тогда я солгал, это были не волки, – пару долгих мгновений тишина сгущает воздух, – Я поклялся себе, что такого больше не повториться. Прости, я должен был внимательнее следить за ним. – Как, – Финист кусает губы, – Как так вышло, что Цвырь оказался умирающим в лесу? – Это неважно, – маг качает головой. – Важно. Ты сказал, что это его инстинкты – он не напал бы, будь с ним всë хорошо, будь он цел и невредим. Так что же случилось? – грохот из соседней комнаты переводит на себя внимание Финиста, – Он там? – Тебе нельзя с ним видеться, – Белогор хватает начавшего было движение в сторону шума богатыря, – Это плохая затея. – Почему? – Потому что ты уже с ним уведился на свою голову, – саркастично заявляет маг. – Теперь его жизни ничего не угрожает. Всë будет хорошо, – он бесцеремонно вырывает свою руку из старческой хватки и выверенной походкой шествует к комнате, как ему известно, являющейся покоями Белогора.       Распахнув дверь, он лицезреет перед собой не самую живописную картину. Тяжелее чугунные цепи обвиты вокруг шеи Цвыря, его запястей и голеней. Он сидит неподвижно на дощетчатом полу и испуганно глядит на вошедшего. Его глаза по-прежнему застелены белëсым туманом, но искра осознанности в них всë же присутствует. Финист делает шаг к нему, Цвырь дëргается и цепи знакомо звенят. Он жмëтся к стене, колени подтягивает к груди, а хвостом бессмысленно разрезает воздух перед собой, словно пытается отмахнуться от приближающегося к нему богатыря. В этот момент Финист понимает: Цвырь ничего не видит. – Это я, – мягким и обволакивающим голосом произносит богатырь, и человек перед ним замирает, медленно опускает хвост, – Тебе лучше? – осторожно интересуется он. – Зачем ты п-пришëл? – Цвырь отворачивается, хотя с его неработающим зрением толка в этом нет, – Как Белогор в-вообще тебя сюда пустил?       Молчание стягивает воздух. Богатырь мнëтся, прежде чем усесться рядом с Цвырëм на пол и трепетно положить ладонь ему на плечо. Тот ожидаемо вздрагивает, но попыток сбросить с себя чужую руку не предпринимает. – Ты н-не боишься меня? – ладонью Финист чувствует чужое напряжение. – А есть повод? – улыбается он, но разочарование и усталость на лице Цвыря заставляет его посерьëзнеть, – Ты бы меня не убил. Ты остановился ещë до того, как пришëл Белогор. – Но п-помочь бы тебе я не с-смог. Ты бы умер от п-потери крови. – Нет, – твëрдо говорит Финист, – Ты недооцениваешь мою живучесть. – Не ври м-мне. Я чувствовал твой с-страх. Ты был уверен, чт-что умрëшь сегодня. Умрëшь от моих р-рук. – Скорее уж от зубов, – фыркает он и, чуть помолчав, заявляет: – Это спасло тебя, а потому сказать, что я жалею о том, что это произошло, я не могу. Поверь, я бы с радостью согласился пережить всë это снова, если бы от этого зависило выживешь ты или нет, – Финист крепче сжимает чужое плечо в попытке казаться более убедительным, – А страх... И богатырь может бояться. Однако нас это лишь закаляет. Знаешь, какой ужас меня охватил при встрече с Аспидом? Ну и что же? Одолев его, пережив этот момент, я стал только сильнее и бесстрашнее. Сейчас я даже рад и горд, что сражался с ним, хотя в мгновения самой битвы, отчаянно желал повернуть время вспять и сделать всë возможное, чтобы никогда не повстречать этого живучего и изворотливого гада.       Цвыря эта речь не очень вдохновляет.Он склоняет голову, прислушиваясь к бархатистому голосу, но лицо его остаëтся непроницаемым. – Впредь обещаю больше никогда тебя не бояться, – Финист коротко целует его в висок, Цвырь отшатывается, и с него наконец спадает маска удрученности. Богатырь видит, как багровеют чужие уши и не в силах сдержать улыбки. – Д-дурак, – тихо упрекает его Цвырь.       Вновь в комнате устанавливается безмолвие, но уже не такое тяжёлое и давящее, хотя на богатырском сердце неподъемным грузом висит воспоминание о разодранных в мясо предплечьях. – Там, на озере... – после долгих раздумий Финист силится сформулировать вопрос, но его грубо перебивают: – Это была с-случайность. Я не хотел умирать. Сделать с-себе больно – да, р-распрощаться с жизнью – т-точно нет. – Почему ты хотел сделать себе больно? – укол неопределённой вины пронзает сердце Финиста. – Мне б-было плохо, – на самом деле, это ничего не объясняет, но судя по лицу Цвыря – для него это не так.       Финист берëт его руку, грохочут массивные звенья цепи. Он задирает широкий рукав и осматривает алые полосы, идущие вдоль вен. Они кажутся уже не такими глубокими и опасными для жизни, но их вид мало кого мог бы порадовать. Финист поднимает его руку выше, замявшись на мгновение, всë же прижимается коротким поцелуем к жуткому шраму. Цвырь задерживает дыхание и в немом вопросе склоняет голову. – Я просто хотел сказать, что люблю тебя, – Финист обнимает застывшего в неверии Цвыря под раздражающее звяканье цепей, – И приворот здесь ни при чëм. То есть, он, конечно, помог мне узнать тебя, так что, наверное, можно сказать, что благодаря ему я и полюбил тебя. Но полюбила осознанная часть меня, – он поджимает губы, – Да, с утра я проснулся и ненавидел тебя, как ты и предрекал, но после долгих раздумий и скитаний пришëл к тому, что мне ещë ни с кем не было так спокойно, – говорить о том, что накипело, было непросто, но вместе с тем с каждым словом становилось легче, – Никто и никогда не реагировал на мои шрамы так, как ты, никто ещë не слушал меня с таким интересом и вниманием, ни от кого я ещë не чувствовал такого всепоглощающего жара и жажды любить и быть любимым, – он чувствует, как вокруг его предплечья в пугливой медлительности обвивается хвост, – Пожалуйста, впредь не вреди себе. Я всегда буду рядом и ты всегда сможешь мне выговориться, больше не придётся справляться со всем в одиночку. – Так т-ты остаëшься? – Цвырь прижимается теснее, к Финисту, словно в попытке укрыться о чего-то. – Да, – Финист лёгким движением пальцев заставляет Цвыря посмотреть на него. Сердце не обмануло: на него глядели уже родные и горячо полюбившиеся ему тëмные глаза. Богатырь наклоняется и целует тонкие губы, находя на них всë тот же сладковатый травянястый привкус, только теперь немного омраченный ни с чем несравнимым металлическим вкусом – вкусом крови. У Финиста от злости сводит челюсть.Как он мог допустить такое? Как он мог стать причиной того, что Цвырь едва не умер? Что он вынужден теперь сидеть здесь на цепи, как какое-то заморское чудище? Это неправильно. – Будешь моим? – опаляет он шëпотом чужие губы, – Одно слово, и я заберу тебя отсюда. Мы уйдëм так далеко, как только сможем, и если не захочешь, то никогда сюда не вернёмся. – П-просто бросить всë и уйти? – Цвырь в задумчивости оглаживает хвостом предплечье Финиста, – Ты разве н-не должен защищать г-город? – Нет, – он отрицательно качает головой, –Я должен защищать людей, а их на свете знаешь сколько? Куда бы мы не пошли – везде найдутся нуждающиеся в помощи, возможно, даже поболее, чем здесь. За Белогорьем присмотрит Иван, на худой конец – и его наследницы.       Цвырь молчит. Он ощупывает массивные звенья, сковывающей его цепи под внимательным и немного тоскливым Соколиный взором.       Из дверного проёма доносится визгливый писк. Мышка вбегает в комнату с претензиями к бессовестно позабывшему о ней хозяину. Финист усмехается возмущению зверька, очень быстро перебежавшего к нему на колени, и говорит ей ласково: – Прости, малышка, – обида зверька была вполне оправданной: с момента как он нашëл Цвыря у озера и до этой самой минуты, он совсем не думал о своëм новом питомце, даже не обратил внимание, успела ди она зацепиться за него, чтобы не оказаться брошенной посреди леса, – Ну и заставил же я тебя понервничать, да?       Мышка, фыркая в ответ на ласковый тон хозяина, гордо взбирается по провисшей немного цепи и залазит на руку растерянного Цвыря. Какое-то время она недовольно скребëт крупные звенья и зло пищит. – К-кажется, я ей не очень н-нравлюсь, – Цвырь опасливо косится на разъяренного зверька. – Нет, ей не нравится, что ты скован, – Финист подталкивает мышку, и она перебирается через цепь, карабкается по руке вверх и устраивается на чужом горбу. – К-как еë зовут? – Цвырь ловит зверька за хвост, который она свесила и которым чуть повиливала. – Я как-то об этом ещë не задумывался, – Финист наблюдает за ними, и в голове возникает вопрос, как ещë сегодня утром он мог ненавидеть этого человека? И как мог так пренебрежительно к нему относиться до всей этой истории с приворотом? – Так что имя для неë можешь выбрать сам.       Цвырь задумывается, берëт мышку в руки и заглядывает в еë крохотные чёрные глазки. – Мне н-нравится имя Душица, – едва слышно произносит он спустя какое-то время. – Ну вот всë и решилось, – Финист тянется к мышке и гладит еë по серой пушистой шëрстке, она, по-видимому, простив хозяина, позволяет ему это, – Ну что, Душица, пойдëшь с нами путешествовать? – зверëк радостно пищит, но сказать наверняка, верно ли она истолковала вопрос, нельзя. Хочется верить, что она всë понимает, – Давай я их сниму, а то сердце уже болит на тебя смотреть, – Финист касается цепей, Цвырь вздрагивает. – Н-нет, – он осторожно отпихивает чужую руку, – Я должен так п-просидеть до утра, – богатырь на эти слова хмурится, – Это моë н-наказание. – Наказание за то, что пытался выжить? – возмущается Финист. – Угомонись, – Цвырь на вспыльчивость своего возлюбленного только закатывает глаза, – Это ещë и м-мера предосторожности. Я всë ещë ч-чувствую запах крови, и для меня он всë ещë притягателен. – Не хочу, чтобы ты ночевал здесь, – насупившись, говорит Финист. – Не п-переживай, это всего на одну ночь, – конец его хвоста оглаживает костяшки сжатых в кулаки рук богатыря. – Но после – без тебя я не проведу ни одной, ясно? – Финист запечатывает на его губах ещë один поцелуй. Теперь можно делать это, сколько душа пожелает. Прерывает их громкий удар посоха о дверной проëм. Цвырь, отпрянув, жмëтся к стене, заливается краской и вперивает взгляд в пол. – Поговорили – и хватит, – Белогор смотрит исподлобья на своего наследника, кривит губы, но ничего больше не говорит.       Цвырь пихает Финиста в бок, призывая его уйти. Соколик от этого не в восторге, но, сжав кулаки, напоминает себе, что совсем скоро это закончится. Совсем скоро у них обоих начнётся новая жизнь, и ни о каком Белогоре, равно как и о Белогорье, они не вспомнят. Возможно, только изредка, глубокими вечерами или тëмными ночами, сидя у костра, они обмолвятся о той странице своей жизни, с которой добровольно распрощались, в которой отыщется горстка хороших воспоминаний.       Ещë один толчок в бок. Финист поднимается на ноги. Взгляд его падает на одну из кроватей: на ней сплетённые в аккуратный венок фиолетовые и синие подзавявшие цветы. Улыбка касается его губ. – Я приду завтра, – говорит Финист, делая несколько шагов к выходу, где неподвижно стоит Белогор, – Ну или ты приходи, – оборачивается он к Цвырю и тут же ловит на себе его тëплый и нежный взгляд, который тот смущённо отводит, получив в ответ такой же.       Жалеет ли Финист о том, что произошло? Точно нет. Ученице Яги, кем бы она ни была, он благодарен безмерно. Спасибо, неизвестная, за возможность обрести понимание, отыскать близкий дух и чувство, громко называемое любовью. Спасибо за открывшуюся в новую жизнь дверь, за начавшееся долгое и захватывающее приключение с тем, кому удалось занять особое место в его сердце.