Знакомые лица

Я обрёл смысл,

Именно это мне было необходимо.

Снёс стену ванной,

Глядя в своё отражение.

Требую к себе внимания

Под диско-шаром.

      Его подружка, его милая сердцу Черри Бомб, такая же сладкая и кислая, как вишня, такая же импульсивная и резкая, как бомба с заведённым часовым механизмом в неумелых руках сапёров, плюхнулась на диван рядом с ним. Внимательно осмотрела его, как сканер с лазерным лучом, и досадливо вздохнула. Брови её поднялись домиком, выражая не то осуждение, не то полное огорчение, а верхняя губа скривилась, обнажив правый фланг белых зубов.       — Твою ж мать, Энджел, тебя точно тут лечат? Выглядишь херово. Хуже матёрой порноактрисы с тридцатилетним стажем.       — Всё норм, — он улыбнулся. Вышло это так натянуто, что её аж перекосило от отвращения.       — Кому ты пиздишь? Я же по лицу вижу, что ты ни хера не жрёшь. Да и не пьёшь, наверное. И вообще, когда ты в последний раз мылся? А одежда. Почему она выглядит так, словно ты в ней и спишь? Ты же взял с собой несколько комплектов.       — Сисечка, пожалуйста, не бери в голову. У меня, правда, всё путём.       — Энджел, я бы была спокойна, как удав, если бы твой внешний вид соответствовал тому Энджелу, которого я видела неделю назад, причём в этой же одежде. Серьёзно, блядь, что за бомжевание? Ты что, разучился следить за собой?       — Нет. Просто... Черри, меня не собираются выписывать сейчас. Я должен пробыть тут ещё около месяца, — он огорчённо прикусил верхнюю губу.       — И поэтому ты решил забить болт на себя? — она вопросительно изогнула бровь. Он промолчал, что было равнозначно согласию. — Ты дурашка. Чесслово.       — Ну, дурашка звучит лучше, чем наркоеблан.       — Блядь, сорян, конечно, но не каждый день видишь, как твой друг бездыханно валяется на полу в своей кухоньке. Я тогда пиздец обосралась.       Энджел понуро опустил взгляд. Теперь он чувствовал себя виноватым перед ней. И плевать было, что в тот момент плохо (нет, хуже, в разы хуже) было ему, — своим поступком он сделал больно ей.       — Прости меня, — вымолвил он. — Я не знал, что такое случится. Я просто идиота кусок.       — Дурашка, — подруга ободряюще стукнула кулаком ему по плечу, — не раскисай. Дерьмо у всех случается. Но это ж не значит, что из-за этого ты должен слиться с ним. Ты же Энджел, мать его, Даст — ярче тебя только звёзды на небе, сладенький. Поэтому собери свои слёзы в одну кучу и сделай из них хрустальное ожерелье, — она подмигнула ему.       И в самом деле, что было, то прошло. Он остался жив, а это было главным. Как и то, что она не бросила его и сейчас сидела рядом, поддерживая и продолжая верить в него. Вот она, награда за привязанность, которой он старался избежать. Дружба. В таком случае, для неё лучшим его извинением действительно стал бы только должный уход за собой. Ведь, как там говорилось, если ты следишь за собой, значит любишь себя, да? А для близких нет ничего лучше, чем видеть тебя таким — принимающим и любящим себя и своё тело. Свой... храм.       Он улыбнулся совершенно искренней слабой улыбкой. А затем они обсудили последние городские сплетни, поговорили о его домашней свинке (Черри заверила его в том, что Толстый Наггетс чувствует себя хорошо, прямо «цветёт и пахнет»), и, заприметив надвигающегося в их сторону Пентиуса, она поспешила ретироваться. Его романтический интерес к ней никоим образом не смущал ни саму Черри, ни Энджела тем более, однако оба находили беседу с этим старомодным душкой крайне изнурительным и тошным занятием.       «Быть может, когда-нибудь у него что-то да выйдет», — думал Энджел, всякий раз одаряя психа снисходительным взглядом, а затем шёл к постовой медсестре за дневной порцией лекарств и возвращался в «п.4».

***

      — Ну ты и чистюля. Утром душ, днём душ, вечером душ. Прямо как баба какая-то, — пробурчал Хаск, перебирая колоду карт.       — Ой, завались, а. Вонючка, — Энджел стянул полотенце с головы и принялся активно проводить им по мокрым волосам.       Под тихое недовольное бурчание соседа, сопровождаемое метанием косых презрительных взглядов, он сбросил ткань на постель, взъерошил белокурые волосы, кончики которых успели дорасти до уровня верхней губы, и, заглянув под кровать, полез в багажную сумку. Из неё он вытащил нижнее бельё, что несколько насторожило алкоголика, заставив умолкнуть.       — Чего притих? Стало интересно? — язвительно спросил Энджел, одарив соседа вызывающим взглядом.       Он поднялся, небрежно пнул багажную сумку под кровать и, не разрывая их зрительного контакта, снял с себя розовый халат. Представ полностью голым перед Хаском, он, высунув кончик языка, принялся надевать чёрные боксёры.       — А ты тот ещё извращенец, раз так открыто пялишься, — он ухмыльнулся, балансируя между игривостью и вульгарностью.       Скрывать свой член за тканью трусов Энджел не спешил. Поправил упавшие на глаза пряди волос, лениво откинув их назад, и издевательски медленно продолжил подтягивать резинку белья. Качнул одним бедром, затем вторым, совершил тазом оборот вокруг своей оси и, чуть отведя попку назад, хвастаясь её гладкими округлостями, или тем, что от них осталось после абстиненции, в кои-то веки надел на себя трусы.       Хаск закатил глаза, задержав свой взгляд на потолке, вероятно, чтобы стереть из памяти этот момент.       — Срань господня, я думал, ты в порнухе ужасен, но нет, в жизни ты оказался ещё хуже, — рот его скривился в отвращении.       Энджел застыл в недоумении, не зная, как реагировать на данное заявление. С одной стороны он подгадил настроение Хаску, а с другой... Его, Энджела Даста, назвали ужасным! Нет, шла б речь о характере, он бы, конечно, польстился, но здесь и сейчас его открыто высмеяли как актёра и как публичную личность. А это уже пахло открытой конфронтацией.       — Я ужасен? Да по мне, блядь, весь город сохнет, кончая себе в штаны! А тут, значит, нашёлся хуй вонючий, у которого ствол, по всей видимости, слетает с предохранителя только под градусом!       — А ты что, думал, что у меня на тебя встанет, недотраханный нарик? Если соскучился по сексу, то иди к этому собирателю звёздочек. У него как раз стояк на твою подружку. А вы с ней на одно лицо.       — Ч-что?! Ты охуел, блядь?! Не смей так говорить про Черри, уёбок!       — А то что, затрахаешь до смерти?       — Может и затрахаю! Выебу тебе мозг нахуй, проделав в твоей башке дыру!       — Дыру? Да размер твоего стручка тебе не позволит это сделать.       — Да мой стручок побольше твоего опарыша будет!       — Хочешь помериться?       — А давай, — Энджел навис над соседом, с вызовом глядя в его тёмные глаза.       — Ты — ебучий провокатор, — раздражённо процедил Хаск после долгого молчания. — Я таких, как ты, насквозь вижу. Когда вам скучно, вы такое шоу организовать можете, что потом хер докажешь вашу вину. И главное, как натурально играете, плачетесь на публику, давите на жалость, чтобы казаться белыми овечками, когда внутри сидит дьявол и помыкает настоящей жертвой, испражняясь ей в уши. Да я, блядь, даже не удивлюсь, если те слухи о Валентино окажутся твоей инициативой, порождённой желанием подпортить авторитет влиятельной фигуры и отмыть у него как можно больше бабла! Ибо, мать твою, ты просто не можешь упустить такую возможность, настрогав себе хайп на чёрном пиаре, сраный ж ты актёр!       Адреналин резко ударил в мозг, растормошив нервишки. Азарт сменился первосортной яростью до скрежета в зубах, до красной пелены перед глазами и предельно ясного желания сделать то, о чём он думал ещё со дня их знакомства. Нет, даже раньше. Задолго до лечения.       — Сука!!! — с криком Энджел без промедлений зарядил кулаком соседу по носу, а затем обхватил руку и, едва не согнувшись в три погибели, взвыл: — Блядь, сука, сука, сука! Больно-то как...       — Давай! — дерзко воскликнул Хаск, зажав нос рукой. — Иди к этой наивной врачихе и скажи ей, что я сломал тебе руку. Только пижамку не забудь надеть, а то не дай бог ещё оставшиеся две звёздочки заберут.       — Какой же у меня сосед долбоёб... Ах, бля... — Энджел присел на край кровати и принялся потирать больные костяшки.       — Ну ладно тебе, — смягчился Хаск, стараясь сгладить их конфликт. — Хорош ныть. Молодец, прописал мне как надо. И всё же не такая уж и костлявая у тебя ручка. Вон, нос мне разбил.       — Ты это заслужил, пидрила!       — Ну, не отрицаю, — он пожал плечами и закатил глаза. — Можешь завтра Аластору похвастаться, думаю, он будет рад узнать, что мне кто-то накостылял.       — Иди ты в пизду вместе с этим важным хуем!       — Ладно, ладно. Молчу. Пойдём на кухню, холод приложить надо.       — Какая кухня?! — возмутился Энджел, вперив в соседа удивлённый взгляд. — Блядь, ночь уже! Все общие комнаты закрыты. Повариха так и подавно домой упёздала. А постовая сегодня Вегги. Нам пизда будет, если высунемся такими разукрашенными.       — Ну, во-первых, разукрашенный тут только я, а во-вторых, смотри, что у меня есть, — он просунул руку под матрас и, достав оттуда связку ключей, демонстративно тряхнул их на кольце.       — Что... — изумлённо прошептал Энджел, не веря своим глазам, и, придя в себя, в недоумении насупился. — Минуточку, ты же, блядь, сказал, что...       — Настоящий игрок никогда не раскрывает все свои карты сразу, — Хаск назидательно поднял указательный палец вверх, хитро ухмыльнувшись.       — А не боишься, что я их у тебя стащу, а, настоящий игрок? — на лице Энджела заиграла ехидная улыбка, хотя в глазах всё ещё плескалась злоба.       — А смысл? Они открывают только внутренние помещения. Так что продолжай мечтать о побеге и давай поднимай свою задницу. Нам надо быть очень тихими, если мы не хотим нарушить покой одноглазой блюстительницы порядка.

***

      После удачной вылазки за льдом, который уже давно растаял в импровизированных мешочках из маленьких махровых полотенец, выполнив свою основную задачу, Энджел и Хаск в полной тишине лежали в койках, разглядывая потолок.       — Хей, — внезапно подал голос Хаск. — А что между тобой и Валентино произошло, раз уж ты так разошёлся?       Энджел болезненно нахмурился, прикусив нижнюю губу. На душе стало неприятно, словно по сердцу полоснули ножом.       — Это... больная тема, — ответил он, стараясь не вспоминать ужасные дни, проведённые с продюсером.       — Это поэтому ты здесь, а не на съёмках порнухи?       — Слушай, я не хочу обсуждать работу.       Хаск окинул его одним из своих безразличных взглядов и, выдержав паузу, добавил:       — И всё же, последние твои фильмы были особенно говёнными.       — Я знаю, поэтому, пожалуйста, не говори об этом снова!       — Лады. Задам вопрос иначе. Как так получилось, что успешная порнозвезда на пике своей популярности очутилась в ёбаной психушке?       — Хаск, завались! — Даст зло зыркнул на него, сгорая от желания вмазать во второй раз.       — Нам нужен диалог. Разве это были не твои слова? В ту ночь я тоже не горел желанием откровенничать, — упрекнул его Хаск, не изменившись в выражении лица.       Энджел шумно втянул в себя воздух через стиснутые зубы и, чувствуя, что находится на грани, протяжно выдохнул.       — Блядь, я просто заебался. Бахнул больше обычного. Меня едва откачали. Вот и всё, — процедил он, надеясь, что на этом их разговор закончится, но Хаск, чёртов картёжник, одним своим непроницаемым лицом окончательно его добил, заставив обратиться к зову глубоко закопанной совести. И пусть на деле это было и не так, и Энджел всё это себе навязал, всматриваясь в эти равнодушные глаза, он всё же был вынужден сдаться и, устремив взгляд в пустоту, вернулся в тот злополучный день: — Черри нашла меня валяющимся на полу. Я не дышал, не реагировал на звуки, на свет, ни на что, просто лежал как труп. Хоть бери и пакуй в чёрный пакет. А она нет, ни в какую, вызвала скорую и давай откачивать. Ребята приехали быстро, на месте вкололи антидот, подключили систему и погрузили на носилки. Очнулся в интенсивке. Перед глазами пелена, в ушах звон, а в голове пустота. Хотел слово сказать, а вышла хуйня. Так и провалялся, пока в себя постепенно не пришёл и как охуел от увиденного. Вокруг трубки, провода какие-то, руки бледные, болят пиздец от этих игл, в горле пустыня Сахара, от этой маски дышать не хотелось... А потом я увидел её — красную, злую и... напуганную. Её попытались вывести, а она — нет, вырывалась, материлась, пока врачи не пришли к компромиссу и не разрешили ей остаться под присмотром сотрудников. И тогда я подумал, что должен завязать. Чтобы не видеть этого страха в чужих глазах. Да… Уж лучше я напьюсь с ней в клубе до отключки, чем обдолблюсь в квартире до смерти.       — Делирий так-то не лучше передоза, — хмыкнул Хаск.       — Откуда тебе знать, что лучше, а что хуже? — Энджел скривил верхнюю губу, не скрывая собственного презрения.       — Блядь, я тут работаю как бы, — Хаск впервые за весь разговор насупился, отчего Энджелу стало в какой-то степени легче.       «Ну хоть не таращится, как под приходом», — заключил он. Губы его тронула слабая улыбка.       — А как ты думаешь, я безнадёжен? Ну, тип, есть ли у меня шанс избежать этого говна? — осведомился Энджел, прервав затянувшееся молчание.       — Всё зависит от тебя. Быть обдолбышем, которого ебут в сраку, или быть расчётливой сукой, которая ебёт остальных, — выбор за тобой.       — Вообще-то, я интересовался твоим профессиональным мнением, но за субъектив тож пасибки, — усмехнулся Даст.       — Профессиональным? — с иронией переспросил Хаск и разразился диким смехом. — Бывших наркоманов не бывает. Вот тебе профессиональное мнение. Рано или поздно все мы тут встречаем знакомые лица.       Энджелу его реакция не понравилась, равно как и слова, что он произнёс. Это ж как получалось… Проделать такой путь, испытать адскую боль, довести себя до истощения, чтобы потом что? Вновь вернуться на эту дорожку? Тогда зачем это лечение? К чему были эти обещания, что здесь он обретёт исцеление? Зачем они вновь так гнусно его обломали, дав надежду? Хреново это всё звучит…       — Значит, я безнадёжен, — уныло заключил он, крепче сжав край одеяла и вжавшись в него подбородком.       Хаск тяжело вздохнул.       — Ты ебанутый, как я, как остальные. И этим всё объясняется. Нас не спасти, пока мы сами этого не захотим. Сколько бы рук ни было протянуто, мы так или иначе потянемся к той, которая сможет удовлетворить нас хлеще наркотика. Такова сущность всех зависимых.       — Предлагаешь одну зависимость лечить другой?       — Да.       — Тогда какой же смысл в этом лечении? — он горестно усмехнулся.       — Никакого. Просто чувство другое. Наверное… — смутился Хаск и задумчиво глянул на луну за окном.       — Да уж… Грустно это всё.       Хаск на автомате угукнул, пребывая в каких-то своих размышлениях. Энджел проследил за его взглядом и, не найдя ничего, кроме полумесяца, такого же гнусного, как широкая злорадная улыбка начмеда, прикрыл веки.       — Сладких снов, Хаск.       — Покойной ночи, Энджел.