Любовь, Свобода и Ветер

– Да ты хоть осознаёшь, как сильно позоришь фамилию нашей семьи?! – услышал Луи за своей спиной и резко обернулся. – Отец?… – он не понимал, где находится, ведь засыпал в объятиях любимой жены в спальне дома, который они сняли на время отпуска. – Не перебивай меня, когда я говорю с тобой! Если бы я только знал, что мой сын вырастет таким. Сколько раз мне ещё говорить тебе, что твой балет ничегошеньки тебе не даст?! Ты только позоришь нас! Как ты посмел… Это был всего лишь кошмар. Это просто сон, сейчас он проснётся и всё будет хорошо. Ну же. – Всё это время ты лгал мне. Ты не ходил на занятия по сольфеджио, а плёлся в этот чёртов театр к моему дружку?! Ну ничего, я ещё поговорю с Люсьеном, погодите у меня оба, – Джоэль Мерант замахнулся и Луи осознал, что этот сон был обрывками его далёких воспоминаний, и именно этот фрагмент являлся тем, когда отец нашёл спортивную сумку с балетной формой. Воспоминания сменялись одни за другими, и практически в каждом он чувствовал боль, но не физическую, оттого что в этих воспоминаниях он получал нехилые тумаки от родителей, а моральную. Это было тяжелее. Но больше пугало то, что он не может проснуться. Чем мог быть вызван такой сон? Переживаниями по поводу родительского дома? Письмом, которое он написал матери по совету Одетты и сестры? Луи не знал. Воспоминание вновь сменилось, и вот ему вновь шестнадцать, и он прыгает с окна своей комнаты каждую ночь, чтобы миновав сад, выбраться на дорогу, а оттуда дойти до театра. Сожалел ли величайший балетмейстер всех времён о том, что он творил? Не особо. Если бы не его отчаянное стремление к балету и жажда танцевать, он бы не был известен, он бы не встретил любовь всей своей жизни и не обрёл бы пусть и неродную дочь. Конечно, в молодости он об этом и не подозревал, но балет помогал ему жить. Это было лучше, чем стирать пальцы о струнах на скрипке и клавишах фортепиано. Лучше, чем изучать то, как на занятии вести даму в вальсе в разы старше его, но строящую ему глазки. Гораздо приятнее, чем в поте усталости подниматься со льда и отряхиваться, чтобы вновь попробовать сделать перекидной на коньках. Только балет был ему по душе. Луи Александр Мерант резко подскочил на кровати и понял, что проснулся. Вот и стоящие в углу наполовину разобранные чемоданы, и зелёного цвета стены съёмной спальни, и предрассветный цвет неба за окном. Тяжело дыша и с колотящимся сердцем, мужчина постарался успокоиться. Всего лишь кошмар, зачем так волноваться? Он повернул голову и посмотрел на Одетту, крепко спящую рядом с ним, не подозревающую ни о чём. Осторожно встав с кровати, мужчина тихо открыл дверь в остальную часть дома и прошёл в гостиную. Сквозь шторы просачивались первые лучи солнца, а часы мирно тикали на стене, показывая пять утра. Рановато для величайшего балетмейстера всех времён, ведь если никуда не надо, он предпочитает лежать до обеда минимум, но только в компании жены. За окном щебетали утренние птицы, и ветер покачивал ветки деревьев, на которых они сидели. Налив себе стакан воды, Луи опустился в кресло. Он сам не знал, зачем пришёл сюда. Птицы замолкли, видимо, полетели куда-то дальше, и наступившая тишина начала давить на уши. В комнату заползла яркая полоска солнечного света, уже начало светать. Неприятный осадок кошмара всё ещё не хотел рассеиваться, и все мысли мужчины витали только вокруг отчего дома. Тихий шелест чего-то привлёк его внимание и он обернулся на входную дверь. На коврике, что лежал перед входом, валялся небольшой конверт, адресованный ему. Странное предчувствие подсказало мужчине, что это ответ матери. Он даже не подумал взглянуть на имя отправителя, а просто вскрыл письмо и принялся читать. Сказать то, что Луи был поражён – не сказать ничего. Особенно его удивил следующий фрагмент: …Я и подумать не могла, что ты действительно напишешь мне! Луи, я помню, что между нами всегда были напряжённые отношения, но после твоего ухода, спустя какое-то время, я осознала, что никогда не была права. Мне не следовало так обращаться с тобой, да и отцу тоже. Мы осознали это, потеряв тебя. Прости меня, пожалуйста. Я искренне сожалею, что тебе не удалось прожить достаточно счастливое детство. Если выдастся время – приезжай к нам. Обсудим всё это. На днях я с Мартой прогуливались в парке не так далеко от дома, и мы услышали, как кто-то назвал твоё имя. Забавно, не так ли? Ведь после этого через какое-то время я получаю от тебя письмо… Он никогда не думал, что мать способна на такие речи. Он ожидал совершенно другой реакции, но явно не этой. Представлялось, что всё письмо будет усеяно оскорблениями в его адрес и, не дай Бог, жены с дочерью. Однако откуда матери знать о его браке? Даже если и мусолили эту тему в столице Италии, то вряд ли она узнала бы, ведь газет эта женщина никогда не читает, и слухи пускать не любит. И тут Луи задумался. Если действительно наведаться в отчий дом, то что же будут делать Одетта с Фелис в его отсутствие? Конечно, Одетта знает итальянский, ведь в далёкой молодости они обучали друг друга своим родным языкам, и по сей день продолжают практиковаться, но вот так вот бросить их в чужой стране? Нет, на такое он не пойдёт. С одной стороны, и матери, и ему, и даже, наверное, сестре с отцом будет неловко, когда они увидятся. И лучше приходить одному. С другой стороны, хотелось бы познакомить любимую жену со свёкром и свекровью, а дочь с бабушкой и дедушкой, пусть и неродными для неё. Теряясь в сомнениях, Мерант просидел в гостиной ещё немного, залпом опустошил стакан воды и решил попытаться уснуть, чтобы позже обсудить ситуацию с семьёй. Утренний холод уже весомо ощущался, поэтому он залез под одеяло и осторожно обнял любимую женщину, прижимая её к себе. Глядя на её умиротворённое спящее лицо, Мерант улыбнулся и нежно поцеловал горбинку на носу. Устроившись в более удобном положении, он провалился в сон, ощущая родное тёплое дыхание возле шеи.

***

Величайший балетмейстер всех времён волновался, но сам не знал почему. Они только закончили завтракать, и теперь он ждал бывшую приму, пока та выйдет из ванной, чтобы завести разговор о письме. – Пап, всё хорошо? – из размышлений его вырвал обеспокоенный голос Фелис. – Да, солнышко, – он улыбнулся и посадил дочь к себе на колени. – Я просто задумался, – не зная, куда деть руки от волнения, мужчина принялся перебирать её волосы, параллельно предлагая разные варианты для какой-либо интересующей её причёски. – Никогда бы не подумала, что лучший хореограф в мире будет предлагать кому-то заплести французскую косу, – подколола его Одетта, заходя в гостиную. – Ты точно в порядке? Выглядишь напряжённым. – Ты слишком хорошо меня знаешь, – усмехнулся Луи. Что правда – то правда. Она умеет чувствовать, когда её муж напряжён, даже не глядя на него. Умеет успокоить его одним лишь своим присутствием или взглядом, да и в целом она, пожалуй, знает его лучше всех. Даже лучше Фелис. – Я хотел бы обсудить с вами кое-что. – Конечно, в чём дело? – Одетта заинтересованно посмотрела на мужа. Мерант сделал глубокий вдох и сосредоточился на своём следующем рассказе. Он говорил кратко, слегка нервно, стараясь не вдаваться в воспоминания, и в конце концов задал главный вопрос, из-за которого и начался весь диалог: – Вы вдвоём хотите поехать со мной к родителям? Фелис с сочувствием посмотрела на отца, примерно представляя то, какие подробности о своём детстве мужчина скрыл. Когда супруги Мерант наконец набрались смелости, они рассказали девочке всю свою историю от начала и до конца. И про побег Луи из отчего дома, и его попытки поступить в Парижскую Оперу, и знакомство с Одеттой, и выступления их дуэта, и признание друг другу в любви, и пожар, а затем долгие годы холода и пустоты, после которых они всё же нашли в своих сердцах отголоски той горячей любви их молодости. Чуть позже, после их истории, Фелис захотелось узнать поподробнее причину, которая послужила толчком для побега Луи. Мерант ответил как-то скомкано, словно не желая поднимать эту тему. Сказал лишь то, что его отношения с родителями были не очень и ему пришлось покинуть дом. Затем добавил, что сейчас это не так важно, ведь когда-нибудь он будет готов к тому, чтобы вновь вернуться в Италию и посетить место, в котором он прожил шестнадцать лет. – Мне кажется, что тебе действительно стоит съездить домой и поговорить с мамой. А насчёт нас с Фелис... – женщина задумчиво отвела взгляд, мысленно взвешивая все ''за'' и ''против''. – Мы могли бы поехать с тобой, чтобы тебе было спокойно. – Я просто боюсь незнания того, насколько сильно там всё изменилось. Вдруг один из них внезапно сорвётся и мы поругаемся прям на месте? Или я внезапно сорвусь. После моего ухода в семье моё имя было словно табу и все дали обет молчания о том, что я когда-то там жил. Конечно, моя сестра Лидия поддерживала связь с мамой, но новости, которые она получала были ничтожно малы и ни о чём толком не говорили. – А мне кажется, что всё пройдёт хорошо, – младшая Мерант обняла мужчину, ощущая мягкие поглаживания по своей рыжей макушке. – Значит на том и решили, – заключила Одетта, присоединяясь к семейным объятиям.

***

– Как же давно я не видел этот двор и не шёл по этой дороге. Они медленно брели по тропинке, с каждым шагом всё ближе подходя к невысокому белому забору, за которым виднелся двухэтажный деревянный дом. Минуя небольшой холм с огромным деревом на нём, Луи поведал жене и дочери о том, как они с сестрой изредка читали сказки там, сидя у самых корней, уходящих глубоко в землю. Перед домом расположился довольно-таки большой сад, но по нему было видно, что он давным-давно запущен и хозяева почти за ним не ухаживают. По всей территории сада росли цветы и густая трава, а калитка и само жилище местами были покрыты плющом. Величайший балетмейстер всех времён остановился перед забором и странное чувство ностальгии повисло в его душе. Да, может после побега и до вчерашнего вечера он ненавидел это место за те муки, которые он испытал. Но в далёком детстве ему ведь нравилось бегать по этому двору под проливным дождём с Лидией, читать с ней сказки, сидя на подоконнике в их комнате и вдыхать приятный запах цветов, когда он делал домашнее задание по сольфеджио на этой самой террасе. Он помнил эти скрипящие на ней половицы, стол, покрытый скатертью и расписную вазу на нём. Помнил деревянные качели, что до сих пор стоят, увитые вьюнком и мелкими розовыми цветками в виде звёзд. Он помнил это место и только сейчас понял, что всё-таки скучал по нему. И прямо сейчас ему предстоит открыть калитку перед ним, услышать слова поддержки любимой жены и подбадривание дочери, собрать все мысли в кучу и спустя четырнадцать долгих лет наконец-то войти в отчий дом.