Сталкер.

Я стучу пару раз негромко в деревянную дверь, что поражает своими масштабами. Словно врата в преисподнюю, где сам Дьявол сидит на троне и отдает приказы налево и направо. Хмыкаю негромко, прекрасно зная зачем меня призвали на принудительный разговор в самое жерло, где руководит и всем заправляет Данзо Шимуро. Ох, сейчас начнется тирада о том, какой я плохой и прочее. Но, если заметить, были бы у меня бабки как у Наруто, я бы неуместно высказался, возможно пару раз подмигнул и после того как директор «выгнал» всю свою свиту, предложил ему, возможно, пару набивок из натуральной кожи в его салон лексуса. Может тогда он подобрел и мы замяли бы это недоразумение, или хотя бы не стали бы говорить об этом инциденте моему опекуну. Который прожигает меня синим пламенем, как только я вхожу, увидев его среди других учителей, включая Итачи собственной персоной. Что, кажется, является главным на этом балу бесов и прочей коррумпированной нечисти (Я не имею ввиду Какаши). Химик спокоен, на лице ни играет ни одной эмоции, вся та же стойкая выдержка, что и раньше. Даже взгляда не бросит в мою сторону и ухом не ведет. Ни единого движения в его ровной позе. Но злость так и плещется во всей красе, хоть он и сдерживается. Я вижу это по тому, как длинная вена набухает на шее. В отличие от Какаши, который одними глазами мне кричит о том, что мне пиздец… Я догадываюсь, что слухи дошли и до него. Мне боязно, не скрою, но оправдываться и стоять в сторонке я тоже не могу. — Что ж, — режущим голосом говорит Данзо. — Все в сборе. — Он смотрит на Итачи и складывает руки в замок, развалив свою задницу на кожаном кресле. Смотрит на присутствующих как на челядь, что подносит ему веселое шоу и только. Мне кажется его должность в этой школе, служит лишь для того, чтобы самоутвердиться. Это не мое дело, но меня прямо тошнит от этого старика, что одним надменным взглядом проходится по мне и неодобрительно выпячивает губы. — Позвольте. По какому вопросу вы хотели видеть тут Саске? — Шимуро театрально заигрывается, и я вижу как отчитывание кого-либо, приносит старику почти сексуальное удовольствие; судя по его широкой улыбке и то как щурит маленькие глаза. Он обращается к Итачи и тот, пару раз моргнув роняет тяжелый вздох через нос. — Не хотел, чтобы дошло до такого, но мальчик не появляется на моих уроках больше недели. Не говоря уже о том, что по школе ходят просто отвратительные слухи о ситуации, о которой я предпочел умолчать. — Итачи останавливается, подбирает слова в то время как Какаши смотрит на меня не отрываясь и руки его сжимаются в кулаки. Я трясусь и убираю смущенный взгляд в сторону. Я подставил его и теперь ему приходится выслушивать все эти нотации. По попе ремешком меня конечно не похлопают, но карманных денег мне больше не видать. Данзо отрывается от разговора, роется в столе и напялив на себя очки с толстыми окулярами, достает с ящика желтую папку и читает: — Вы новый учитель химии, я — прав? — На данный момент, я учитель на замену. — Итачи кивает, — И как новый учитель в этой школе, я предпочел не реагировать на ситуацию, возникшую между нами… Данзо читает документы, видимо резюме о поступлении на работу. Старик видимо совсем не соображает, или же не понимает, для чего собрал нас у себя в кабинете. Развлечь себя от волокиты? Я впервые задумываюсь, сколько ему лет. На вид — полная деменция. Итачи делает паузу, привлекая внимание директора, выпрямляет спину и бросает на меня глаза. — Видимо зря… Я в плену черных глаз пытаюсь убежать и отстраниться, смущенно поджав хвост смотрю на Какаши, что кипит от ярости и медленно, неодобрительно поворачивает голову из стороны в сторону, опустив брови к переносице. Закусывает губы или скалится. Не знаю, я могу лишь предположить. — Предлагаю вызвать родителей мальчика в школу! Говорит Итачи и у меня буквально сжимается все внутри. Сердце сокращает свои удары и все вокруг меня замедляется. Как? Как этот мудак может так говорить? Он же сам… Я растерянный, борюсь с горькой обидой, что моментально заглушает внутренний гнев и прилив стыдливости. Синяя грусть ползет по сердцу, рот сам собой приоткрывается, взгляд замирает на его неподвижной фигуре. Соленая влага накапливается в уголках глаз, и я вся моя стойкость и уверенность тут же остается пятном на половике у двери, о которую этот мудак вытирает ноги. Слова застревают в районе гортани, глухой писк разносится по узкому кабинету с сотнями бумаг. Он ведь издевается? Верхняя губа приподнимается, а глаза наливаются слезоточивой кровью. Я почти делаю рывок в его сторону, чтобы врезать. Снять кожу и содрать этот невинный образ, которым он пытается прикрыться. Лживый ублюдок, просто наслаждается! Я почти успеваю, дотронувшись до мудака, но Какаши понимает меня с одной эмоции, быстрым шагом закрывает весь доступ своим телом. — Этого не нужно… — Какаши промаргивается, берет неуверенную паузу, не зная, можно или нет так рискнуть. — Я его отец. Итачи слегка удивлен, а я шокирован. Внутри плетется ломанный кокон вязких нитей из противоречий. Я, вроде как, должен выбежать сейчас и послать всех на три известных буквы, но мысли в голове глохнут, а слова затихают. и остаются лишь образы, силуэты молчаливых фигур. Я не замечаю как леска прозрачных нитей окутывает меня, закрывая рот, в очередной раз, призывая к молчанию. Воспоминания сами собой плетут у моих губ забытый липкий натиск, и вкус полной безнадежности вновь царапает мои зубы. Вот значит как, ну прелестно. Значит Какаши игнорирует меня, в хуй не ставит мои проблемы, а теперь заявляет, что он не просто мой опекун. Нагло позволяет себе назвать себя моим отцом. Между этими двумя проскальзывает тончайшее как стекло напряжение, Итачи флегматично переводит взгляд то на меня, то коситься на Хатаке. Какаши же медленно плавит его глазами от ожидания. Данзо сидит и наблюдает эту немую сцену, смотрит исподлобья, ехидно улыбаясь краем губ. Жаждет представления, что эти двое вцепятся и станут грызть друг-другу глотки как собаки. — Вот как… Вы отец этого мальчика, его классный руководитель по совместительству, и не знаете, что он прогуливает уроки? Вопрос застает Какаши врасплох таким поверхностным, обыденным тоном. Клянусь, что под маской он поджимает губы, а в голове материт меня последними словами. Я решаю не оставаться в стороне, когда близкого мне человека отчитывают как ребенка. — Я не ходил только на твой… — Мы не переходили на «ты», молодой человек, — вкрадчиво восклицает Итачи, перебивая меня. — Попрошу соблюдать субординацию! Какаши краснеет, берет меня под локоть и отводит в сторону, чтобы я не лез не в свое дело и замолчал. — Да, я не знал… — Опекун принимает поражение, удрученно вздохнув, и поправив выбившиеся серые пряди. — Как мы можем это исправить? — Судя по домашней работе мальчик знает много материала, но… Какова вероятность, что это его собственные знания? Он хорошо показал себя на первой самостоятельной, так же как и Узумаки Наруто с которым он сидит за одной партой. Чего? Этот мудак завуалированно говорит, что я списываю? Он что серьезно? Я хотел было воскликнуть, что это херня собачья, но Какаши предусмотрел это, остановив меня, чуть сжав пятерней мою руку. Молчит, а это отродье блаженствует, нахально потешаясь надо мной. Он ведь знает, о, прекрасно знает, что это Наруто списывал у меня. Знает, но ничего не говорит. Ждет, ублюдок подходящего момента… — Саске — лучший ученик школы, у него по всем предметам отлично… — Меня не волнует другие уроки, меня волнует только химия! И результаты, могу сказать, неутешительные. Если дальше так пойдет, то я не могу сказать, что ваш сын сдаст мой предмет хотя бы на средний балл. Я вспыхиваю, он, что — угрожает мне? Все рушится. И мой идеальный мир теряет краски, тускнеет и разваливается на части; и вновь все из-за этого мудака, который так и норовит испортить мне жизнь! Ему мало то, что случилось? Этого оказалось недостаточно? Или он ждет, когда же сможет достать меня настолько, что меня найдут в ванне с бритвой в руках, с перерезанными венами и коротенькой запиской. Ха, много он о себе возомнил. Раньше, может, так и случилось бы, но не теперь… Я обхожу его глазами и пытаюсь быть как можно уверенней. Я ведь не дурак, я почти раскусил Итачи, но он продолжит притворяться до тех пор, пока не решит вытащить свой главный козырь, осечься и сделать ошибку. — Саске сделает все, чтобы исправить это! Я ручаюсь за него. Я взволнованным взглядом смотрю на Какаши, плечи сжимаются от ужаса. Итачи твердо хмыкает и опускает руки. — Надеюсь, в противном случае, все ваши труды пройдут даром. Я отстраняюсь, слушаю всех «умных» взрослых, что распоряжаются моей судьбой и почти решают конфликт, не поинтересовавшись у меня — в чем причина моих прогулов? Голоса вьются, споры потихоньку замолкают, а я остаюсь на заднем фоне немого действа. Они не кричат, не устраивают сцен, приходят к компромиссу, что вызывают у Данзо удрученный, почти незаметный вздох. Он почти сжимает кулаки в предвкушении, и остается недоволен, когда Итачи соглашается с Какаши слабым кивком. Учителя не спрашивают меня, будто мое мнение это — не столь важное, и они решат все сами. — Хорошо, — вздыхает Итачи, прикрывая глаза. — Пусть мальчик посещает внеклассные занятия после уроков. Я хочу возразить что-либо, но опекун прерывает меня опять же усмирив весь мой пыл одним движением сжатой руки. Повторяется. Я соплю носом, а серые глаза въедаются в меня и кивком головы намекает на Итачи, что в ожидании кладет руки крест накрест. "Что он хочет?" — говорю я одними глазами. — Извинись перед Итачи-саном. — Чего? — Я теряюсь, нервно убираю руку со своего плеча. Я не стану перед ним извиняться! — Саске! Учитель пошел тебе на уступки, потратив свое личное время на тебя. Ты должен быть благодарен. Какаши умоляет меня широкими глазами, отпустить все и извалять в грязи весь свой остаток гордости и убеждений. Я не хочу! Мне не за что! Почему он делает меня виновником ситуации? Хотя этот мудак это — истинная причина моей ненависти ко всему живому! Какаши же знает это, так почему заставляет меня унижаться?! Легкая угрюмость касается худого лица моего опекуна. Он просит меня быть снисходительней и завершить ситуацию мирно, пока это черное напряжение и неловкость не сожрала каждого в этом кабинете. Даже Данзо, который не участник, а зритель нашего конфликта. Ему хорошо, он сидит и слушает. Держу пари у него стоит его старческий хрен от подобных моментов. Пусть… Я преклоняю голову, поддаюсь назад и тихо произношу: — Извините, — отвратительная пауза чешет мне горло за то, что я снова произношу его имя. — Извините, Итачи-сан. Больше такого не повторится… Такое липкое, гадкое отвращение задерживается на коже впивается внутрь. Сравнение такое, будто я иду голый через толпу, измазанный в помоях. Я отвратителен сам себе, а он, нахально прикрывает глаза и я улыбается кончиками губ. Глумиться над моим поражением. Что ж первый кон ты выиграл. И мой план окончательно ломается под звук мягкого голоса. — Хорошо. Тогда начнем с завтрашнего дня, как только я проверю все самостоятельные работы. После уроков вы ее напишете и я тут же ее проверю. — Я выпрямляюсь, задержав дыхание, Какаши кивает следом и берет меня крепко под локоть буквально выталкивая за собой из кабинета. — Желаю хорошо подготовиться. — Я оборачиваюсь и не могу пошевелиться. Итачи смотрит на меня слегка повернув голову через плечо. — И да... Надеюсь, мы поладим, Саске. И это ломает меня окончательно. Я слышу громкий хохот в подсознании. Мы выходим с кабинета и я готовлюсь к очередной громкой сцене, к крику о том, что я ослушался, что солгал в очередной раз. Но этого не происходит, лишь потому что Наруто и Сакура стоят около двери и ждут когда я выйду. Им интересно, что же произошло и мой опекун завидев предмет своего воздыхания, тихо отводит меня в сторону. Весь этот момент проигрывается в моей голове, оставляя за собой шлейф истеричного смеха, когда он наклоняется ко мне, почти прижав к стене, пытается быть намного тише. Я не могу удержаться от колкости. — Что? Не хочешь показаться сердитым перед Сакурой-чан? — Замолчи…- Шипит сквозь зубы Какаши и я пугаюсь его грозной ауры, нависающей надо мной. Я затыкаюсь моментально, готовый слушать. Мне становится стыдно, панически, я провинился и даже не знаю как загладить вину. — Я же говорил тебе ничего не делать, а просто учиться! Зачем ты все усложняешь? Почему я должен краснеть за тебя? — Алое недовольство вдруг меняется на глубокую усталость и легкую хмурость. — Что вообще происходит, Саске?! Почему ты постоянно мне лжешь?! У меня колени дрожат, я ведь не хотел приплетать сюда Какаши. Я готов поклясться, если бы не внутренняя выдержка, то он бы взял меня за грудки и хорошенько так встряхнул для того, чтобы я «пришел в себя». Но я в «себе», не сумасшедший, со мной все в порядке! Таблетки же помогают, верно, Какаши? — Ты же прекрасно видишь, что он пытается сделать! Он специально! Он… — Это не твой брат, Саске! Какаши воздерживается от крика, но говорит достаточно, чтобы Сакура и Наруто могли услышать только громкость, но не суть разговора. Надеюсь… Они не знают и им не нужно этого знать. Им ничего не нужно знать, как и остальным в этой школе, в этом городе… На меня накатывает, бьет по самолюбию и то, что Какаши — самый близкий мне человек не верит мне, только печалит меня сильнее. Голос дрожит от волнения, или то, что Какаши смел озвучить запретную тему. Я даже не могу ничего ему возразить, не могу накричать в ответ на то, что он посмел назваться моим отцом. Он мне не отец и никогда им не станет. Как бы Хатаке не пытался играть в примерного родителя, им не стать таковым. Только не со мной. И как бы он не пытался играть роль заботливого и понимающего папочки. — Отвали… Говорю я, легонько отталкивая учителя от себя, когда к нам подходят взволнованные и достаточно заинтересованные Сакура и Наруто. Внешне я не выдаю себя, остаюсь непоколебим с ровно с поднятой головой, почти высокомерно обвожу их взглядом. Но Какаши улавливает этот тончайший сигнал моего бешеного сердца. Молча умоляю его — заткнуть рот. Он хлопает глазами в ответ, морщится. Что-то едва заметно мелькает в его серых глазах и он, взявшись за переносицу и устало продолжает: — Я буду ждать тебя после урока, поедем вместе домой, хорошо? Он боится, что я совершу ошибку, или же его из без того гадкое доверие ко мне прервалось? Что теперь? Будет водить меня за ручку от дома до кабинета химии? Или посещать урок каждый раз, когда в расписании стоит урок у этого притворщика? Ладно, в любом случае это лучше, чем ходить с ним до кабинета Орочимару, который спит и видит очередной сеанс со мной, где можно как-бы невзначай, меня потрогать. Я ведь не идиот и вижу все. Какаши валит все на обострение, ссылаясь в голове, что это лишь часть этапа и что новые пилюли помогут. Старые же помогали как-то все это время, значит и новые должны помочь. Я вижу это по блеску в его глазах, слабой надежде на то, что я «приду в норму» и все станет как раньше. Но, проблема в том, что Итачи это — не плод воображения, не галлюцинация, и не очередной образ — пришедший мне во снах. Я в себе! Со мной все в порядке! Я сплю, вижу сны, не страдаю апатичным настроением. Он — реален. И он — здесь. А Хатаке предлагает мне почти смириться с этим, ждать месяца и делать вид, что все хорошо. Я впервые задумываюсь о том, что он знает об Итачи, что он настоящий. Просто не хочет усугублять еще более щекотливую ситуацию. Всего месяц. Пфф, какой-то сраный месяц рядом с ублюдком, который отнял у меня все. И только… Я никогда не смотрел на все, его серыми глазами. Глубокими, печальными, понимающими и такими неоднозначными… Мой опекун — ведь единственный, кто у меня есть. Кто остался. Я даже могу назвать его почти родным, но никак не отцом. Какаши знает все, он вытаскивал меня из всего этого дерьма без какой-либо выгоды для себя, скорее в убыток. А я веду себя как придурок… Я должен быть благодарен… — Хорошо… Я стараюсь принять его сторону, но чувство предательства не покидает меня. Я готов расплакаться, впервые за несколько лет. Какаши видит это и пытается помочь совладать со своими чувствами, что вот вот выскочит наружу в виде слез. Паршиво будет вот так вот выглядеть перед друзьями, навсегда потеряв свой авторитет. Но правда в том, что мне хочется разныться как мальчишка, прыгнув в его объятья. Я хочу что-то произнести, но меня прерывает звонок сигнализирующий о начале последнего урока. Какаши ничего не говорит больше, уходит желая мне удачи. Тянется, чтобы потрепать по волосам, но тут же одергивает руку, зная, что я ненавижу прикосновения. Он, кажется, больше не злится, или делает вид. Я не понимаю, слежу за тем как он удаляется, засунув руки в карманы, проходит мимо Наруто и Сакуры говоря им идти на урок, с намеком в голосе, чтобы они взяли меня с собой. Я еще несколько секунд прихожу в себя и иду в класс вместе с друзьями, под их сплошные вопросы о том, что произошло и почему я был у директора. Я не хочу отвечать, косвенно говорю, что из-за прогулов. Узумаки ноет о том, что если так дальше пойдет, то он тоже посетит тупого старика — директора. На что я ловлю этот скользкий намек в свой адрес, ведь этот оболтус нихрена не знает.

***

— Гребаная мелодрама… — Я позволяю себе положить ноги на кофейный столик, закинув одну на другую. — Ты действительно хочешь это смотреть? Я не удерживаюсь от язвительного комментария, зная, что Какаши слишком долго бродил по блошиным рынкам и искал VHS-кассеты, так чтобы они не были в нашем списке просмотренных. И конечно, чтобы одноголосный перевод чуть сливался с оригинальной озвучкой на английском языке. В этом был некий шарм. Как и во всех наших вечерах, которых так долго не было. Я могу сказать, что почти соскучился… Мы молчали всю дорогу по пути домой. Я решил на этот раз не разыгрывать сцен, и сесть в машину к опекуну, точно зная, что не хочу блуждать до дома, копаясь в своих мыслях. Не хочу ехать в переполненном трамвае и идти по знакомой тропе, вдоль кирпичной стены. Не сегодня, когда я чувствую себя должным и обязанным выполнить все, что опекун мне скажет. Мимо пролетали деревья, знакомые улицы, незнакомые лица. Все это было таким незначительным, почти не запоминающимся, кадром, под которым сопровождалось молчание опекуна и мои севшие наушники. Мое внимание привлекло вечернее небо, покрытое розовой глазурью с темно-серыми пятнами облачной пыли. Такие моменты называют разовыми. Я не помню толком, когда последний раз останавливался и смотрел на небо, почти забывая обо всем, наслаждаясь моментом уединения с воздухом. Со всем своим наполнением, что делает тебя частью это мира, что бежит перед тобой. Я открыл окошко ржавой хонды и высунул руку с окна трогая ветер, что пролетает меж моих пальцев. Приятно. Я чувствую некое уединение с ранней, еще не раскрывшийся теплотой весны. Романтическая мелодрама — это определенно не то, что я хотел смотреть. Мои губы дергаются каждый раз, при каждом слащавом словце о любви, глубоком воздыхании. Я почти закатываю глаза, перевожу внимание на Какаши, что задержав дыхание млеет от очередной, особо драматичной сцены. Что-то в стиле «Ромео и Джульетты» какая чушь однако. Само произведение - это самый настоящий вынос банальщины и клише. Мне все еще смешно, что залежавшаяся классика считается неоспоримой. Так думают почти все, кто не читал ее на самом деле, а знает поверхностно, что-то слышал. Какой бред.. Ромео просто влюбился в первую встречную красавицу, хотя еще строчкой назад говорил о неземной любви к прежней особе. Вот она — настоящая любовь! Я вижу в этом лишь скуку, а Какаши — идеальное представление о любви. Романтик. Хотя, так и не скажешь с первого взгляда. — О, ты просто ничего не понимаешь! Мой опекун отличный пример как можно быстро отвлечься. Я почти уверен, что он хотел устроить громкую сцену, как только мы выйдем со школы или захлопнется входная дверь квартиры. Я был готов к оправданиям, сочинял их по дороге домой, когда мы ехали в полном молчании, а я лишь смотрел на то, как прекрасно было небо и как я очередной раз буду доказывать ему свою правоту. Не хочу быть тем подростком, что норовит показать себя не таким как все. Я давно прохавал все и даже больше, раз на то пошло… Я просто хочу комфорта и знать, что мои планы не пойдут по одному месту. Разве я много прошу? Я слишком усердно вкалывал, для того, чтобы в миг все потерять. Но месяц — это слишком, особенно тогда, когда я собственными руками затолкал себя в выгребную яму и сам же закопал себя в ней по макушку. Я стискиваю зубы, ибо вновь перед глазами мельтешит образ урода. Я гневаюсь и кусаю губы. Поддаюсь назад, прижавшись к спинке дешевого дивана, что пружинами давит на поясницу. Замыкаюсь очередной раз и пытаюсь отогнать все то, что так усердно хочет меня настигнуть. И фильм, под который Какаши пускает слюнявые комментарии полного восхищения не помогает. Встаю и иду в холл, не включая света выуживаю из внутреннего кармана пачку сигарет и сую ее в джинсы вместе с зажигалкой. Раз уж сегодня у меня образ того, кто не слушается, то почему-бы не выкинуть еще парочку сносящих напрочь моментов. Я имею маленькую наглость упасть обратно на диван и повторить позу, закинув ноги на столик — закурить, откинувшись на спинку бежевого дивана, поднимая голову в потолок, выдыхая дым. Какаши прерывается от такого хамства, не произносит ни слова. Завороженно смотрит на мою дерзость, кусает чуть заметно губы. Его блеск в глазах усиливается, я почти чувствую эту необходимость в никотине в темной гостиной, что освещает лишь экран телевизора. Он не хочет просить, а я не жду, чтобы предложить, молча достаю одну сигарету с пачки и протягиваю. Какаши отрывается от фильма и теперь я вижу как он заинтересован во мне. Я думаю, что сейчас начнется долгожданная тирада, пару ругательств поверх и его оставленный на «потом» разговор загорится. Ожидаю, что он станет кричать, упрекать меня, может приплетет Бога… Я ненароком вспомнил о Боге. Мама была верующей. Она говорила, что не важно, что человек совершил при жизни, если это было ради благих намерений, то он обязательно попадет в Рай. А если даже самый хороший поступок был совершен ради корысти, то место тому человеку в Аду. Можно прикрываться самыми хорошими деяниями, затаив в душе настоящее зло. Твоя улыбка будет так же сиять, внешность притягательно сбалансирована, одежда идеально выглажена, от тебя приятно пахнет. Притворство, вполне можно отнести к одному из грехов. Мама говорила, что любой грех можно искупить. Проститься с ним, если ты действительно раскаиваешься. Мамы больше нет в живых. Но ее красивые речи все еще текут по моим венам. Ее приятный, медовый голос заставляет дрожать мое сердце, в котором нет больше места для подобных чувств. Она говорила о прощении, но я, похоже, так и не уловил саму суть… Смотрю на Какаши чуть прикрыв глаза, делая завлекающую затяжку, трясу у него перед носом пачкой сигарет. Завлекаю словно бес. Наблюдаю за его сдержанным, но горьким изнеможением, когда никотин лентой плетется по комнате и он неосознанно дышит чаще. Тоже хочет. Посылает все к черту и берет сигарету молча, закуривает, отвлекается от фильма, который сам же стал ему дотошным. Тишина заполняет помещение. Глядя на него я хочу сотворить очередную колкость по поводу Сакуры, но проглатываю слова как хороший мальчик. Она меня не волнует, а их отношения тем более. Я выдыхаю более протяжно и не спускаю с него глаз. Боюсь начать очередной разговор. Заикнуться о своих переживаниях, ведь завтра мне предстоит остаться после уроков, быть с ублюдком наедине. Я не могу сказать о своих опасениях, ибо Какаши выдвинет очередную речь, завуалированно обвиняя меня в том, что я поехавший. Когда у тебя стоит диагноз, трудно достучаться до людей, ведь все, чтобы ты не говорил, все воспримут тебя как ненормального. И Какаши смотрит на меня точно так же… Я тускнею на глазах, хоть и всеми силами сдерживаю всю грусть. Но он замечает это, легко прочитывая в позе, в том, как я отстраняюсь и пытаюсь срастись с обивкой дивана. Фильм стал фоновой картинкой со звуком и кадрами, что отпечатываются в глазах. — Все будет хорошо... — Какаши приближается ко мне ближе, совсем близко для того чтобы дотронуться и погладить меня по голове неуверенными движениями. Совсем робкими, почти боязливыми, осторожно приглаживая мне пряди волос, я вижу в глазах страх, что я могу сорваться и вставить недокуренную сигарету ему в глаз. Ведь я запретил ему прикасаться ко мне. Но я, отчего-то, млею и сам почти жмусь к нему, задеваю плечом когда сажусь почти вплотную. — Делай вид, будто его нет… — Привычно говорит Какаши, опуская на меня глаза. Спускает протяжную затяжку и шипит. — И между нами… — Он выдыхает горький дым и тушит докуренную сигарету в стакане с колой. — Он — реально мудак. Какаши смеется и я зарываюсь неожиданным хохотом вместе с ним, совершенно потеряв себя. В голос, с приятной хрипотцой, что щекочет горло. Я не помню когда так откровенно смеялся. В голос, с особым надрывом. Не демонстративно, не наигранно, а полностью внутренне. Давясь от смеха, прикрывая лицо. Я успокаиваюсь постепенно, когда лицо Какаши становиться более серьезным. Он все еще разбрасывается типичными фразами, которыми успокаивают невменяемых или тех, кто находится на грани. Это бесит, раздражает, не злит, скорее вводит в заблуждение. Может, мне действительно следует поговорить с кем-то другим? Конечно, не с Наруто, или Сакурой… Но, может с Орочимару, которого я так нагло наебывал и не говорил ему истиной проблемы моего хождения к нему? Шипучие кожу мурашки ползут вдоль тела и я отсекаю всю эту мысль на корню. Пошел он нахер! — А теперь серьезно. — Он приподнимается с дивана, для того, чтобы посмотреть мне в глаза. Некая психологическая манипуляция, чтобы оппонент не смог «убежать». Знаю, я тоже ей пользуюсь частенько. — Не создавай себе и мне проблем. Остался всего месяц, давай мы проведем его в тишине, а потом вместе хорошо отпразднуем окончание школы? — Какаши должен быть серьезен, но теплота его души раскрывается и улыбка остается на губах. Он вовлекается в представления и мечтательно вздыхает, — Может, я даже разрешу тебе выпить… — Ох, какая щедрость! — Смеюсь я. — Выберемся из города, уедем, отдохнем на лето. И правда. Мы никогда не выезжали за пределы этого города. Возможно, отдых нам обоим пойдет на пользу, желательно рядом с океаном. Если конечно не произойдет неожиданных ситуаций… Какаши наклонившись ко мне сам же пытается поймать меня, но сам же отводит глаза и едва заметно сжимает губы. Не знает как подступиться, начать. — По поводу Итачи… — Начинает Какаши мягко, осторожно. Во мне какой-то непонятный гнев раскрывается, каждый раз когда я слышу его имя. Мышцы сами собой напрягаются. — Что бы ты там не думал… Ох, ну вот опять, опять Какаши разговаривает со мной как с ненормальным. Отлично! На этом все, вечер нашего кино безнадежно испорчен — окончательно. Я пытаюсь встать, но он ловко хватает меня за руку и тянет назад. — Послушай! — Он поправляет машинально волосы и глубоко вздыхает. — Это не твой брат, Саске. Пойми это… Я взрываюсь, вскочив с места. Мне хватает сил не послать Какаши прямым текстом и тогда быть тем самым подростком с разбушевавшимися гормонами, каким он меня и видит. Я не настроен на разговор, потому что он слеп и не видит очевидного, не слышит как этот мудак говорит с прямым подтекстом, как смотрит… Какаши ничего не видит, а я устал доказывать обратное. Да и по правде — откуда ему знать, ведь они никогда не виделись в реальности, а я прожил с этим мудаком почти половину жизни. Я думаю, что Какаши никогда не видел Итачи, или может я ошибаюсь, в любом случае, мне все равно. Я просто хочу уйти, уроки еще не сделал. Мне еще к химии готовиться, что б ее... — Ладно… — Какаши понимает, что бесполезно мне доказывать обратное. Я останавливаюсь в дверном проеме, готовый выйти с гостиной и уйти в свою комнату. — Я поверю, правда, если ты найдешь любое доказательство, что учитель химии — это Учиха Итачи. Это немного шокирует меня и я оборачиваюсь. — Любые доказательства, но весомые… — Какаши выуживает еще одну сигарету с оставленной на столе пачки. Закуривает. — Если все подтвердиться, то я даю слово, что сделаю все, чтобы он вылетел со школы и из этого города. Какаши затягивается и смотрит как я воодушевляюсь. Наконец, я достучался до него. Найти что-либо на этого мудака будет проще простого. Я уверен. Мои козыри вновь перешли ко мне в руки. Я улыбаюсь, благодарю опекуна одним увесистым кивком головы. — И еще… — Лицо его напрягается, а тон меняется на более серьезный. — Обещай, что не будешь больше лгать. Я так же киваю головой, поджав губы. Я все же дико оплошал и стыд за все еще не выветрился. Но я готов пойти на уступки, потому что искренне ценю его доверие и веру в меня. — Я обещаю… Мне почти хочется подойти и обнять Какаши. По-дружески, вернее, по-родственному, крепко за плечи. Я вижу как в его глазах мельком пробегает аналогичное желание. Но вместо этого никто не двигается, а напряжение от бездействия только растет. Я не делаю первый шаг, и Какаши боясь моего отталкивание, не делает его тоже. Пауза затягивается, а сигарета меж его пальцах почти доходит до коричневого фильтра. — Что ж… — Он сонно протирает глаза, зевает. Но это выглядит настолько наигранно, что я решаю подыграть и поверить. — Поздно уже. — Да… Я пойду. Я ухожу в свою комнату так и не обменявшись последними фразами, вроде: «спокойной ночи» или чего-нибудь в этом роде… Раньше мы постоянно делали это, но сейчас между мной и Какаши образовался кратер непонимания. И все из-за одного человека. Все летит к чертям, как только он появился. Лучше бы этот мудак никогда не рождался, или не высовывался больше. Хоть это и странно. Ведь прошло всего несколько лет… Я сажусь за ноутбук и решаю исправить все сам. О, это будет просто, несомненно просто. Я найду компромат, истину, правду. И все станет как раньше, все будет вновь хорошо.