Манипуляции

      Заснеженные поля за окном удручают однообразием и режущей глаза белизной, но я всё равно вглядываюсь в них, игнорируя и скуку пейзажа, и нежелающую отпускать сонливость. Радио в машине ненавязчиво мурлыкает какой-то джаз, и я слышу, как едва слышно постукивают пальцы Александра по кожаной обшивке руля. Он явно был не в настроении, когда приехал за мной поутру в гостиницу, отправляя несчастного, явно обременённого моим обществом, Марата отсыпаться домой.       Спрашивать мужчину о причинах недовольства смысла не было. Ещё вчера, доставив меня обратно до гостиницы и сдав на поруки своему охраннику, Лисанцев был бодр и воодушевлён, кривил тонкие губы в добродушной усмешке и обещал, что всё у меня скоро наладится. Что он, как куратор, назначенный Сенатом, продолжит мне помогать, пока не освоюсь. Теперь же приметно скрежетал зубами, плавал в каких-то своих мыслях и на вопрос о цели поездки ответил скупым: «В Смоленск, знакомиться с местным светилом наук». Сказано было таким тоном, что и детсадовец прочитает меж строк предупреждение: «Не лезь — высокое напряжение».       Я не то чтобы сильно заостряла на этом внимание — ещё свежо было воспоминание карих глаз Нинель, обжёгших презрением и лютым студёным холодом поистине русской зимы. Глупо было отрицать, что необходимость Александра и дальше нянчиться со мной раздражала её. Меня бы, может, тоже раздражало, если бы муж вынужден был уделять своей «работе» столько времени, когда работа эта в лице девчонки с опасными способностями и неумением в конфликтах держать язык за зубами и не скалиться в пренебрежительных гримасах.       Так что мы просто ехали, и я вертела в руке мобильник, привезённый ещё из Японии. Связи не было — рядом ни одной вышки с японскими операторами, но проблема актуальна и требует незамедлительного решения. Если в мире существуют Пологи, парни должны знать, что есть подобная защита. Гето так точно, чтобы не скатился в безумные решения, а значит, надо бы дать парню более устойчивую почву под ногами. Дать надежду, показать, что решить проблему можно и без того, к чему он пришёл в каноне.       Я засыпаю где-то на середине пути, прислоняясь виском к холодному стеклу и обмякая на сиденье, так что, когда мягкий толчок вырывает из сна, я не без удивления отмечаю, что машина стоит на полупустой парковке какого-то здания, а Александр за рулем отстранённо смолит сигаретой.       — Приехали? — я отщёлкиваю ремень, садясь прямее и с удовольствием потягиваясь, разминая мышцы.       — Да, идём.       Пятиэтажка с глянцево-сверкающей облицовкой. Стекло и тёмно-серый матовый металл, и это так отчаянно напоминает мне какой-нибудь спортивный центр или медицинскую лабораторию в моём городе, что я невольно отстаю от Лисанцева, тормозя у крыльца и задумчиво разглядывая стены.       Как же, блять, я хочу домой, и чтобы всё это закончилось…       — Не отставай.       Мимо поста охраны мы проходим свободно. Александр только кивает сидящему за стойкой охраны мужчине и весьма бодро и уверенно, видимо, не раз бывав тут прежде, следует к лифту.       — Игнатий Ибрагимович — известный доктор магических наук.       — Звучит солидно, — не очень-то впечатлённо отзываюсь я, завороженно следя за экраном над створками лифта. Кабина спускалась медленно, и красные циферки отсчитывали этажи в обратном порядке.       — Его профиль — изучение магических особенностей чародеев, но, насколько я знаю, в качестве хобби он изучает и магическую археологию.       — Прикольно.       — Чего приуныла? — отчётливо слышимая улыбка в голосе мужчины вынуждает повернуться к нему, и я перехватываю внимательный участливый взгляд и лёгкую полуулыбку, тянущую левый уголок губ чуть сильнее правого.       — Моральное истощение, — поджимая губы, без дальнейших подробностей отзываюсь я за секунду до того, как открываются створки лифта.       — Сейчас воспрянешь. Игнатий Ибрагимович очень интересный человек и ещё более интересный специалист.       Когда панели разъезжаются на третьем этаже, я не без интереса оглядываю широкий коридор с установленной ровно напротив лифта стойкой, за которой нам навстречу поднимается молодая женщина с пышными каштановыми волосами, уложенными изящными волнами, и медовая улыбка на выкрашенных в ярко-алый губах могла бы вызвать неприязнь или настороженность. Кошачий разрез зеленовато-голубых глаз в обрамлении пышных ресниц, красивые черты лица, почти симметрично выверенные. Аппетитные формы под кипельно-белой блузой. Даже если улыбка была искусственной, женщина с бейджиком «Людмила» на груди казалась слишком очаровательной, чтобы проникнуться какой-то неприязнью. Иногда красота могла быть поистине страшным оружием…       — Добрый день, Александр Сергеевич, Виктория Станиславовна. Игнатий Ибрагимович уже ожидает вас, — голос у красавицы тоже на диво приятный, грудной и бархатный, и я с лёгкой досадой отмечаю у себя типичную реакцию — едва ощутимый всплеск зависти.       — Спасибо, Людмила, — Александр улыбается широко и приветливо, замирая возле стойки. А ведь так спешил до этого. — Как Ирина поживает?       — Всё чудесно, — женщина расплывается в очаровательной улыбке, демонстрируя обаятельные ямочки на щеках, и Лисанцев едва слышно прочищает горло.       — Отлично, передавай ей мои наилучшие пожелания.       Вот хоть убейте, а я сейчас почти уверена, что не единственная замечаю поразительный магнетизм Людмилы. И не то чтобы я сильно удивлена — Нинель была, безусловно, шикарной женщиной, ничуть не менее красивой, чем Людмила, что замерла за стойкой в услужливой доброжелательности, но именно у Людочки глаза светились добродушным вниманием, а улыбка напоминала летнее солнечное утро. Даже на меня молодая женщина смотрела приветливо, хотя, очевидно, знала, кто я такая и что из себя представляю… Наверное, знала, раз уж так уверенно поприветствовала по имени и отчеству.       В кабинете, в который мы сворачиваем, только-только миновав стойку секретарши, просторно и светло, и едва ощутимо пахнет хвоей и карамелью. Интересное сочетание, и я жадно втягиваю этот коктейль запахов, всматриваясь в мужчину, оторвавшегося от записей, стоило нам появиться на пороге.       Он поднялся, приветливо улыбаясь, и я с интересом изучила светлое лицо и высокую, худощавую фигуру.       — А, вот и вы! — мужчина с короткостриженными седыми волосами и такой же седой, аккуратной бородкой торопливо выбирается из-за стола, не переставая приветливо улыбаться. — Ждал вас позже. Саша, выглядишь неважно, как добрались?       Он пожимает руку Лисанцева слишком быстро, и ещё до того, как Александр Сергеевич успевает раскрыть рот для ответа, переводит взгляд на меня, улыбается уже откровенно во все идеально-отбеленные зубы и шагает ближе. И, честно говоря, такое воодушевление порядком настораживает, если не сказать — пугает.       — Виктория! Как же вы выросли, я помню вас совсем крошкой!       Рука моя, что я и не думала протягивать, оказывается в тепле чужих ладоней раньше, чем я успеваю моргнуть, и пока я пыталась разобраться, следует ли её вырывать из мужских пальцев, на меня валится новый град слов.       — Безумно соболезную вашим утрате и горю, Вика, — частит он, проникновенно заглядывая в моё лицо гетерохромными глазами. Светло-карим с зелёным и серовато-голубым. — И очень жалею, что не мог раньше выразить вам свои соболезнования. Вы меня, должно быть, не помните. Меня зовут Герт Игнатий Ибрагимович, и когда-то мы уже имели честь быть знакомы — я навещал вас и ваших родителей около одиннадцати лет назад.       Я натягиваю на лицо что-то, должное сойти за вежливую улыбку, теряясь от такого напора, но Александр, когда я скашиваю на него взгляд, понимающе улыбается и чуть ведёт подбородком, словно призывая к терпению и смирению.       — Э-э, спасибо… Не помню… — неловкое косноязычие, проснувшееся от столь радушного пламенного приветствия, покоробило в первую очередь меня. Мужчины моей растерянности словно бы в самом деле не замечали.       — Что же, присаживайтесь, — он спохватывается, едва не подпрыгивая на месте, чтобы радушным жестом пригласить нас присесть на стулья для посетителей, которые стояли перед его столом. — Хотите чай? Может быть, кофе или что-то более молодёжное?       Задорный энтузиазм, звучащий в мягком голосе, подкупает, и когда я в очередной раз сталкиваюсь взглядом с мужчиной, то улыбка, возникшая в ответ на его добродушие, ощущается куда более естественной.       — Нет, спасибо, — почти в голос отзываемся мы с Лисанцевым, устраиваясь в предложенных креслах.       — Отлично, значит, сразу приступим к делу, — Игнатий Ибрагимович падает в кресло за столом, деловито сцепляя руки в замок и укладывая их на столе между нами. — Итак, Вика, скажи, пожалуйста, что именно тебе известно о твоём магическом даре.       Честно говоря, этот вопрос уже начинает раздражать.       — Что я могу внушать свою волю, с помощью взгляда и голоса отдавая людям приказы.       — Понятно, — он кивает, на долю секунды задумчиво опуская взгляд к столу, но тут же возвращая его к моему лицу. — Какие виды приказов ты имеешь ввиду?       — Ну, — я заминаюсь, бросив короткий взгляд на Александра по правую руку, напоминая себе, что в откровениях стоит быть осмотрительней. Игнатия я не знала, какие мысли бродили в его голове — тоже, а насчёт Александра и вовсе всё было весьма неоднозначно: как-никак, человек от Сената. — Могу заставить их делать то, что мне нужно, вести себя так, как мне нужно в отношении меня и, наверное, других.       Я замолкаю, всем видом давая понять, что это всё.       — Как долго теперь держатся твои внушения? — деловито уточняет ещё одну важную деталь Герт, не отрывая от меня пытливого взгляда.       Словно не мои глаза способны были поработить волю… Ах, ну да, я всё время забываю, что на мне поверх толстовки висит эта бесполезная цепь, на которую они все так уповают.       Но, если я сейчас не ослышалась, он сказал «теперь»?...       — Честно говоря, никогда не задавалась целью проверить, — строя растерянно-скованную мордашку, делюсь я. Не сознаваться же мне, что на простом человеке внушение продержалось без малого месяц. Интересно, как там поживает управляющий?       — Роман действительно позволял тебе не изучать магическую сторону мира? — с каким-то неясным мне сожалением уточняет Герт, и я покладисто киваю в подтверждение, с интересом наблюдая, как переглядываются между собой мужчины. — Не хочу строить теорий о мотивах покойника…       — Да, всё выглядит так, как будто он старательно потворствовал племяннице, чтобы однажды позволить её дару загнуться, — отстранённо соглашается Лисанцев, хмуро кивая нахмурившему брови Игнатию.       — Простите? — такое заключение меня порядком даже пугает, наверное.       — Правда ещё не поняла? — с явным намёком в голосе тихо напоминает мужчина, бросая в мою сторону хмурый взгляд. — Помнишь, я говорил тебе, что если после совершеннолетия долго не пользоваться даром на благо общества, то дар угасает?       — Погодите…       Нет, правда, погодите… То есть дядюшка моей новой тушки целенаправленно позволял Вике не изучать тонкости магического быта, чтобы рано или поздно её силы угасли?       — Зачем ему это? — от растерянности я, сама того не замечая, повышаю голос.       Не то чтобы я так уж сильно была удивлена такой подставе от продавшего племяшку за границу дядюшки, но чтобы настолько… Час от часу не легче. Может, и плохо сейчас думать в подобном ключе, но теперь я почти рада, что Фушигуро угандохал Тревеева.       — Думается мне, факт того, что ваш особняк не принял Романа как наследника, неслабо задел его гордость, — Лисанцев пожимает плечами, опирая локоть в подлокотник и прикрывая скривившиеся в недовольстве губы. Кажется, подлость Романа задела его даже больше моего.       Вот это прикол. Да тут уже не просто Санта Барбара, тут натуральная такая «Игра Престолов» наклёвывается…       — В любом случае, сейчас нам нужно узнать, как именно работает твоя способность. Менталисты — особый класс магов, — деловито вступает в объяснения Герт, отвлекая нас с Александром от мрачных раздумий. — Мне думается, твоя сила должна быть схожа с даром эмпатов — они способны улавливать и влиять на эмоции людей с помощью своей магии. Очень сложно отслеживаемая магия, к слову. Если элементальщиков можно увидеть и даже почувствовать в деле, то вот менталисты — ребята, чья магия практически неосязаема даже для других чародеев.       — И как тогда вы собрались изучать мои силы, если увидеть их невозможно, а приборов, фиксирующих магию, не существует?       Ну да, быть может, мой тон был весьма неподходящим для общения с человеком, удостоенным солидного статуса «доктор наук». Только вот ещё пару дней назад один из присутствующих утверждал, что зафиксировать проявление магии невозможно, а я не очень люблю, когда показания людей начинают расходиться. Сразу же чувствуется, будто тебя где-то пытаются наебать.       — Мы будем оценивать подверженных твоей силе магов и мирожилов, — с задором любопытного патологоанатома объявляет мужчина.       Новость настолько неожиданная, что я скашиваю на Лисанцева недоумевающий взгляд, надеясь увидеть в его лице, что всё это предприятие не то, чем кажется. Только вот Александр в мою сторону даже не смотрит, скучающе разглядывая фикус у окна.       — Простите, вы только что сказали, что мы будем проводить опыты… На людях?       — Это не опыты. Мы будем проводить эксперимент, — прекрасно видя в моём лице колкое осуждение, спешит объяснить Игнатий, вскидывая в мою сторону ладони в успокаивающем жесте. — Ты ведь уже использовала свою силу. Смотри, давай с самого начала — когда-то я уже изучал твои способности. Правда, больше методом наблюдения, так как тогда о столь продвинутых технологиях даже речи не шло.       — Что там насчёт сведённых с ума работников в доме? На суде что-то упоминали об этом, — поясняю я, когда Герт вопрошающе вскидывает брови.       — Старая история. В младенчестве, вероятнее всего, твоё воздействие происходило на инстинктивном уровне. Возможно, срабатывал защитный механизм, призванный сохранить твою жизнь, — он чуть виновато пожимает плечами, словно имеет к этому какое-то отношение. — Работающие с тобой нянечки и охрана, что следила за твоей сохранностью, проникались к тебе очень… Ярко-выраженной симпатией и привязанностью. Настолько ярко-выраженной, что в какой-то момент все из них начинали воспринимать даже твоих родителей агрессивно.       Вот это… Номер.       — То есть они…       — Да, начинали напоминать животных, только обзаведшихся потомством. Агрессивная защита чада, забота, — Игнатий пожимает плечами, словно перечисляет прогноз погоды на завтра. — Пару лет назад я изучал одного из охранников, Никиту Геннадьевича. Его мозговая активность угнетена в большую часть времени, однако при упоминании твоего имени, особенного полного имени и отчества, она оживляется. Активность нейронов значительно увеличивается, некоторые даже пытаются говорить.       То, что рассказывал Герт, вызывало у меня натуральный ужас, и я уже даже не пыталась скрыть гримасы страха и дискомфорта на лице. Мне казалось, что волосы на всём теле, даже на голове, встопорщились.       — Им… Не пытались помочь? — с трудом совладав с пропавшим голосом, тихо спрашиваю, почти не надеясь, что услышу что-то хорошее.       — Почему же, пытались. Психиатры, телепаты, эмпаты. Всё бестолку. Некоторых обучили минимальному самообслуживанию, вроде приготовления простой еды, справлению нужды и поддержанию гигиены — из тех, что подверглись твоему влиянию позже. Те, кто столкнулся с силой в твоём раннем возрасте — по большей части имеют диагноз идиотии.       Ебать меня…       Я вскакиваю, не в силах больше заставлять себя сидеть, мечусь по кабинету, заламывая пальцы в попытках справиться с тем пиздецом, что воцарился в мыслях.       Это что такое делает моя сила с чужими мозгами, что они способны настолько подгореть?!       — Чёрт возьми, у меня теперь вообще нет желания что-то внушать людям, — едва слышно бурчу себе под нос, зарываясь дрожащими пальцами в растрёпанный пучок. — Как вообще так вышло?       Вопрос я озвучиваю громче, непонимающе вглядываясь в серьёзное лицо учёного.       — У меня есть некоторые догадки. Вообще, как правило, менталисты работают с мозгом буквально. Магия воздействует на нейроны, у всех по-разному, но тем не менее, — Игнатий разводит руками, удерживая мой внимательный взгляд. — Нам нужно понять, как именно работает твоя сила с нейронными связями и почему держится так долго.       Это было весьма занятно и нудно одновременно. Игнатий не стал растрачиваться на долгие пояснения, почти сразу после обозначенной цели мужчина поднялся, приглашая нас следовать за ним.       В просторной процедурной, куда нас привели, уже ожидали мужчина, переодетый в голубую больничную пижаму, и какой-то лаборант, судя по белому халату поверх свитера. А ещё в дальней части кабинета высится кресло, небольшой столик со связкой проводов и компьютер в стороне.       — Это электроэнцефалограмма? — кивая на аппарат, уточняю я, пока Игнатий отдаёт распоряжения лаборанту и несчастному подопытному.       — Да. Сейчас мы сделаем некоторые замеры до твоего вмешательства, возьмём на анализ некоторые жидкости, а после сделаем замеры во время действия внушения. Электроэнцефалографию, примерно то же самое, только с функциональной магнитно-резонансной томографией, электрокардиографию, чтобы понять, отражается ли воздействие на частоте сердечных сокращений. В общем, — Герт задорно хлопает в ладоши, и суетящийся возле подопытного лаборант испуганно вздрагивает. Бьёт он их, что ли, что они такие зашуганные. — Нам предстоит очень увлекательный день.       Герт соврал. Увлекательным день не был ни в одном месте. Внушения, которые я должна была отдавать, были однообразны: помаши руками, помаши ногами, скажи что-нибудь, ты хочешь чихнуть. Замеряли меня, когда я давала указания. Смотрели, могу ли я внушать эмоции, и, как ни странно, внушать я их могла.       Уже к третьему часу лично мне захотелось взвыть и заняться чем-нибудь более интересным, чем унылое повторение одних и тех же действий. Впрочем, ближе к вечеру стало интересней.       — Взгляни сюда, — Игнатий тычет пальцем в монитор, обращая моё внимание в область изображённого мозга, где посверкивали красные всполохи. — Сейчас на мониторе у него весьма неприятные кадры, которые до воздействия «включали» миндалевидное тело мозга. Сейчас же, при просмотре тех же изображений, активированные тобой септальная область и зона в полосатом теле продолжают функционировать, хотя с момента внушения прошло…       Он отрывается от увлечённого разглядывания экрана, отвлекаясь на циферблат часов на запястье, прежде чем вернуться обратно к наблюдению.       — Уже три часа.       — Ну, я же говорила, что самое длительное действие было месяц.       — Да, я помню. Но именно на примере испытываемых эмоций мы можем сказать, что что-то внутри мозга стимулирует его. Потому что эти зоны функционируют именно, скажем так, из-за внешней стимуляции.       — Я ничерта не понимаю, — честно признаюсь я, уже совершенно незаинтересованно пялясь в экран.       — Устала? — Герт впервые за несколько часов отлипает от мониторов, поднимаясь на ноги.       Я киваю, не видя смысла скрывать. Александру здорово — его отпустили ещё пару часов назад в гостиницу, а я вот всё тусуюсь и тусуюсь тут, пытаясь не уснуть с открытыми глазами. Кто же знал, что изучение способностей по итогу окажется таким унылым.       — Идём, выпьешь кофе, пока ждём такси.       — На сегодня всё? — я удивлённо вскидываюсь, торопливо шагая за несущимся к лифту мужчиной.       — Я хотел бы ещё кое-что проверить, прежде чем отпустить тебя отсыпаться. Меня кое-что настораживает, и я просто хочу убедиться, что ощущения меня не подводят, — Игнатий дверь в коридор к лифтам открывает толчком, и та звучно бахает о стену, пока мужчина стремительно несётся дальше: — Люда, отправь ко мне Ириночку с образцами группы «каптор».       Женщина за стойкой понятливо кивает, снимая со станции трубку телефона, а мы дружно загружаемся в лифт, словно от скорости нашего передвижения зависела чья-то жизнь. Хотелось бы верить, что Игнатий Ибрагимович просто по жизни суетной…       — И как именно?       Мужчина жмёт кнопку третьего этажа, прежде чем ответить.       — Что? — разного цвета глаза с искренним недоумением обращаются ко мне, и я давлю внутри раздражённый вдох, терпеливо поясняя:       — Как будем изучать и что именно вас настораживает?       — Есть пара артефактов и печатей, нацеленных на обнаружение и распознавание магии. Обозначаются обычно одним общим термином «каптор». Некоторые из них фактически индивидуальные. По их принципу выстроены фамильные защиты домов.       Лифт тихонько звякает, остановившись на нужном этаже, и я с интересом оглядываю небольшой коридорчик, за пластиковыми дверями с окошками в конце которого отчётливо виднеется типичный зал офисного кафетерия.       — А насчёт беспокоящего меня, — мужчина замолкает, на ходу оборачиваясь ко мне, прежде чем толкнуть двери в столовую. — Я не чувствую всплесков магии, когда ты ей пользуешься. Это странно. Твоя энергия хаоса и прежде была слабо различимой по сравнению с некоторыми магами, однако теперь… Я бы ни за что не принял тебя за мага, если бы лично не знал, что ты одарена.       Ха-ха. Трижды. А ведь не он первый, кто мне об этом говорит.       Интересно, как это работает? Я могла бы предположить, почему маги не чувствуют меня — я раньше никакими сверхъестественными способностями в общем-то не обладала. Кроме феноменального умения вляпываться в абсурдные приключения по синей лампочке, но это весьма распространённый талант. Но ведь здесь я как-то умудряюсь проворачивать фокусы с внушением. И как это тогда работает?       Мысли скачут взбесившимися блохами всё то время, пока достопочтимый доктор покупает для меня в автомате сырные крекеры и кофе, и пока мы неторопливо перебиваем аппетит, над столом, как и во всей столовой, царит образцовая тишина. Разве что тихий хруст поедаемого нами печенья да лёгкое прихлёбывание нарушают эту блаженную тишину.       — Александр говорил, вы изучаете магию и магов, — торопливо прожевав, нарушаю я это молчание, вспомнив ещё кое-что не менее важное. Мужчина кивает, поднимая ко мне открытый выжидающий взгляд, дающий понять, что я могу продолжать и меня внимательно слушают. — Есть какие-то особые отличия людей от магов?       — Маги тоже люди, дорогая, глупо думать иначе, — со смешком замечает мужчина, пихая в рот очередную печеньку. — Мы называем их мирожилами.       — Почему?       — Мирные жители или мирная жила — все по-разному интерпретируют. Впервые термин вошел в обиход ещё при Александре Первом, — он улыбается, глядя на меня, как учитель на ребёнка, но мы, по сути, ими и являлись. — А насчёт твоего вопроса, да. Мирожилы отличаются от магов. Незначительно, на самом деле.       — И в чём эти отличия? Помимо очевидного владения магией.       — Ну, мирожилы магией тоже обладают. Только не способны ею управлять и видеть её тоже не могут. У магов при рождении в глазу больше фоторецепторов. Это позволяет видеть. А ещё повышенная выработка некоторых гормонов. Кортизол, например, вырабатывающийся в моменты стресса, увеличивает собранность и бодрит. Норадреналин увеличивает уверенность в собственных силах. У мирожилов эти гормоны тоже, разумеется, работают. Но именно у магов они вырабатываются быстрее. Я пока не до конца понимаю функционал их работы, но факт остаётся фактом — это, безусловно, одни из главных отличий магов от мирожилов.       — Так значит, весь секрет в гормонах?       — Вряд ли только в них, но пока это первое, что бросается в глаза при изучении, — мужчина улыбается, смотря как-то даже по-отечески. — Как я рад видеть тебя, Вика. И как мне жаль, что мы встретились вновь именно при таких обстоятельствах.       — Мне тоже… жаль, — с трудом выталкиваю я, не без усилий взяв себя в руки. Хотя так хотелось отмахнуться от всей этой поднадоевшей темы, когда я не испытывала ни малейших затруднений из-за сиротства.       Наверное, если бы кто-нибудь, узнав правду, попробовал бы заикнуться о соболезновании моему сюда попаданию, я расчувствовалась бы чуть больше. Только вот я не торопилась посвящать людей в свой секрет, чтобы не нажить себе лишних проблем.       Игнатий осторожно поднимает мою ладонь, безвольно лежавшую на столе, и бережно сжимает в обеих руках, проникновенно заглядывая в глаза. Всё-таки какие необычные у него глаза…       — Доктор Герт, — появление молоденькой девушки, судя по внешности едва ли разменявшую больше двадцати пяти, заставляет нас выпасть из молчаливого разглядывания друг друга, и Игнатий ещё раз сжимает мою кисть в тёплых пальцах, прежде чем разжать пальцы. — Вот, как вы и просили.       На стол между нами девушка выкладывает с помощью пинцета несколько кусочков хрусткой, похожей на папирус, бумаги, какую-то коробочку с ладонь размером и, дождавшись взмаха руки, тут же уносится обратно, даже не подумав попрощаться. Впрочем, она и не здоровалась.       — Ну что ж. Не бог весть что, но лучше, чем ничего, — Игнатий кивает на желтоватые отрезки текстурной бумаги, в которой я, даже не приглядываясь, могу разглядеть волокна, и подбадривающе улыбается. — Бери одно из них и сминай в кулаке, лучше будет, если активируешь свою магию.       — И на ком? — скептично выгибаю я брови.       — Ну, по-хорошему тебе бы уметь выбрасывать хаос без применения дара, но, если не умеешь, — он манерно, шутливо постукивает себя пальцем по уголку губ, на долю секунды вскидывая задумчивый взгляд к потолку. — Просто внуши мне, что я в хорошем настроении. Было бы неплохо доработать смену в приподнятом состоянии духа.       Я киваю, подхватывая лёгкую бумажку кончиками пальцев, разглядываю внимательней, изучая узор текстуры. Подмечаю странные, будто слюдяные частички поверх одной из сторон и, помедлив ещё мгновение, уверенно сминаю лист в руке. Чувствую, как мелкий сор, очень похожий на песок, пристаёт к коже ладони.       — Отлично, немного подержи и можешь использовать силу, — наставительно кивает мужчина, перескакивая взглядом от одного моего зрачка к другому.       После целого дня бесконечных манипуляций с даром мне даже не требуется особого сосредоточения, чтобы отдать приказ, что любопытно — привычное ощущение прокатывающихся импульсов по телу тоже будто сходит на нет:       — Вы веселы и расслаблены, чувствуете мягкий прилив сил и бодрости.       На ладони, когда я разжимаю кулак, желтоватая бумажка больше похожа на обычный, правда, чуть переливающийся под искусственным светом ламп, бумажный ком.       — Интересно, — с тихим смешком заключает мужчина за столом напротив. Взгляд его бегает от моей руки к лежащей чуть в стороне коробочке, и белёсые брови забавно изогнуты в искреннем недоумении. — Кто ты?       Тихий, вкрадчиво заданный вопрос перешибает дыхание, и я старательно давлю в себе любой порыв скривиться или ещё как-то выдать себя, потому что то, с какой уверенностью он спрашивает о подобном, пугает.       — Простите?       Браво. Даже зная, что вру, почти готова себе поверить.       — Да брось, — улыбка Герта становится шире, но на удивление остаётся всё такой же беззлобной и понимающей. А потом он приподнимает руку и указательным пальцем тычет куда-то в область моей шеи. — Никто из живущих в этом мире не может прибегнуть к силе хаоса, пока на нём Саргонова цепь.       Он говорит негромко, вкрадчиво, словно опасаясь, что слова могут спровоцировать мою агрессию. И эта дурацкая улыбка… Я только сейчас осознаю, что веселье его скорее заслуга сработавшей силы, нежели его личная эмоция.       И как я умудрилась забыть про цепь? Весь день проходила без неё, когда Александр помог снять перед первым опытом, и в лабораториях, переодеваясь в собственную одежду, на шею накинула машинально.       Дура…       — Что это значит?       — Ты мне скажи, — добродушно предлагает старик, сцепляя пальцы рук и укладывая на них подбородок. — Когда мы виделись в последний раз, твоя магия ощущалась как мятное дыхание любителя жвачек. Лёгкий холодок, отдающий сладостью. В лабораториях я подумал, что, быть может, возраст изменил твою энергию, и я просто не могу распознать её в комнате, полной магов, чей хаос ярче и ощутимей. Но будь это так, Саргонова цепь не дала бы тебе воздействовать на меня. Да и снять цепочку без посторонней помощи невозможно.       Он вновь улыбается под конец своего пояснительного спича, прикрывая глаза. А потом вперяется в меня пристальным взглядом, что смотрится весьма жутковато в тандеме с душевной улыбкой доброго дедушки.       Звучащие откровения… Я с трудом смогла бы сейчас подобрать хоть какие-то слова для оправдания или прояснения ситуации, и всё, на что меня хватало — это не отводить взгляда, сжимать в руке бумажку и хотя бы дышать.       — К тому же эта бумага должна была окраситься в розоватый, если бы почувствовала от тебя магию, или в зеленовато-голубой, если бы это был необузданный хаос нечисти, — он вздыхает, устало почёсывая шею под аккуратной бородой. — Так скажи мне — кто ты?       — Не знаю.       — Правда? — он снова посмеивается, и ощущается это хуже, чем если бы он кричал или сыпал угрозами. — А у меня такое впечатление, что ты можешь рассказать что-то, что прояснило бы ситуацию.       Блять…       — Боишься, — с пониманием заключает мужчина в ответ на моё молчание, с любопытством ребёнка, поймавшего в силки пугливого зайца, разглядывая меня от макушки до сжавшихся в кулаки ладоней. — Право, не стоит. Загадка твоего феномена интересует меня слишком сильно, так что кричать на каждом углу о том, что ты явная аномалия, я не планирую.       — Вам не кажется, что это может пугать лишь сильнее? Меньше всего хочется становиться лабораторной крысой.       — Уверена, что тебе стоит чего-то бояться? Саргонова цепь — наследие шумеров, самый мощный портативный артефакт для сдерживания хаоса. Если уж она бессильна... — он замолкает не договорив, задумчиво потирая подбородок и наконец отводя сверлящий взгляд. — Ты можешь внушить мне.       — А вы можете соврать.       — О как! — он восхищённо присвистывает, даже отклоняется назад, словно не веря, что я в самом деле это сказала. — Не веришь людям?       — Совершенно, — я хмурюсь, настороженно следя за мужчиной, готовая к тому, что в любой момент грянет гром, но Герт не торопится что-то предпринимать.       Всё так же сидит, откинувшись на спинку стула и расслабленно устроив сцепленные в замок руки на животе. Глядит с интересом, но без страха или напряжения. Прирождённый учёный, готовый и голову в пасть крокодила сунуть науки ради.       Фанатик. Самый опасный и непредсказуемый тип людей. Чёрт знает, что придёт им в голову и как они себя поведут…       — Пару месяцев назад я жила в мире, в котором магия считалась просто выдумкой наивных фантазёров, — смиряясь и утыкаясь хмурым взглядом в разделяющий нас стол, признаюсь я, решив идти ва-банк. — И в этом мире существовал… Мультик, в котором пара ребят из Японии боролась с проклятьями, рождающимися из негативных эмоций людей. А больше месяца назад я вдруг оказалась в этом мире и вживую познакомилась с некоторыми из тех ребят. Ещё и помолодев на десяток с лишним лет, и радикально сменив биографию.       — Ты переселенец, да ещё и из другой вселенной? — Игнатий завороженно приближается, восторженно оглядывая моё хмурое лицо. — Что же, это могло бы объяснить, почему ты невосприимчива к магическим печатям.       Его неподдельная радость в голосе… Что же, я хочу верить, что дело в недавнем внушении, но почему-то у меня было стойкое ощущение, будто и не будь того внушения, Герт реагировал бы как-то так же. Без страха, без настороженности. С незамутнённым восторгом.       — Не объясните?       — Отчего бы не объяснить, — он довольно кивает, ёрзая на стуле, закидывает ногу на ногу и, сцепив руки в замок, укладывает их на животе. — Если твоя душа энергетически отличается, мы просто можем не распознавать её. Это как… Разные звуковые частоты. Они похожи между собой. Но как человек не способен распознать ультразвук, так и мы не способны воспринимать некоторые разновидности энергии, если они отличаются от нас. Твоя душа — сосредоточие энергии иного порядка. Отличающегося фундаментально или незначительно, большая часть существующих в этом мире артефактов сдерживания очень… Тонко настроены на определённые типы энергии. И если энергия отличается — итог закономерен.       Мужчина покровительственно улыбается, и от этой улыбки морщины на его лице чётче обозначают тени.       — Почему тогда я чувствую Полог?       — Совершенно иной тип воздействия. Полог не срабатывает, ориентируясь на активность твоего хаоса, как это делают большинство артефактов из категории «сдерживающих». Он работает в режиме нон-стоп, к тому же, как мне кажется, пока твоё тело не перестроится под твою душу, ощущать влияние местных энергий ты будешь. Потом — кто знает?       — Как все у вас мудрёно…       — Как же так получилось, что ты оказалась здесь? — с очередным смешком интересуется мужчина, не отводя взгляда.       — Понятия не имею. Просто проснулась на оживлённой улице и вынуждена была приспосабливаться, — я вглядываюсь в глаза мужчины, выбрасывая очередной импульс: — Вы никогда никому не скажете об этом.       — Не скажу, — мягко откликается Игнатий, и приподнятые уголки губ слегка вздрагивают в намёке на ещё большую улыбку. — Думаю, тебе уже пора.       У крыльца, стоит нам выйти, уже призывно урчит мотором тёмно-синяя машина, и я открываю рот, чтобы попрощаться, когда доктор касается моего плеча, привлекая внимание.       — Я посоветовал бы тебе рассказать всё Александру, запретив сообщать остальным, и отказаться от наследования.       — Почему?       — Дом не примет тебя, даже если провести для начала «Окасус дженерис», он, скорее всего, не почувствует тебя как мага. Как и любой магический артефакт. Но это было бы полбеды, можно было бы обратиться к крови и понадеяться задобрить, принеся в жертву парочку сильных артефактов, что ненадолго заглушили бы его аппетит. Но если он почувствует… Плетения в домах способны защищаться. Если такая система расценит тебя как что-то опасное, потому что незнакомое, она атакует.       — Предлагаете мне просто… Послушайте, я очень надеялась найти разгадку моего сюда попадания. Если в доме есть хоть что-то, что может мне помочь, я не могу просто опустить руки.       — Не думаю, что в доме будут ответы, — Игнатий сокрушённо качает головой, с сожалением заглядывая мне в глаза. — Я посоветовал бы тебе обратиться к медиумам или «видящим», с ними шансов узнать такую тайну будет больше. Особенно если найти видящего, работающего с кровью — ты не первая Тревеева, с кем творится чертовщина.       — Ладно, допустим. Но что насчёт Александра, зачем ему знать?       — Если он будет знать, хоть и не сможет никому рассказать, то хотя бы будет помогать тебе более целенаправленно, — Герт суёт руки в карманы брюк, поднимая голову к вечернему небу, затянутому тёмными тучами. За ними едва различимо угадывались крупицы тусклых звёзд. — Это убережёт тебя от многих нечаянных опасностей, которые он едва ли может предугадать, не зная твоей истории. Раз уж твоя магия не распознаётся этим миром, хоть и допускает её существование, можно не бояться, что защита в доме Лисанцевых распознает на хозяине следы вмешательства.       — Она распознаёт, — угрюмо сообщаю, вспоминая неприятную ситуацию пару дней назад. — Когда я попробовала внушить их старшему сыну, что он может метать ножи попадая в цель, я только сконцентрировалась, а защита уже отреагировала.       — Уверена, что дело было не в том, что мальчик запоздало испугался? Некоторые защитные контуры, если ещё не успели обзавестись самосознанием, реагируют и на эмоции хозяев. Дом Лисанцевых лишь недавно был защищён, не думаю, что ему хватило времени настолько насытиться, чтобы обрести самостоятельность.       — А если всё-таки…       — Аристеева бумага является самым чувствительным к магии предметом за всю историю. Если она на тебя не отреагировала, значит, и всё остальное отреагировало бы вряд ли.       Я кривлюсь не первый раз за последние минут тридцать, чувствуя, как колотится сердце и крутит в подвздошье. Словно на полной скорости проваливалась в бесконечно-глубокую яму. Словам Герта хотелось верить, но чувство самосохранения буквально набатом било, призывая быть настороже.       — Знаешь, почему я думаю, что испуг мальчика спровоцировал защиту?       От весёлого подначивания в голосе убелённого сединами старца было неловко. Я, конечно, слышала, что детство у них в заднице до самой смерти может играть, но никогда бы не подумала, что буду наблюдать это на примере поборника науки.       — Нет, не знаю, — словно мог быть какой-то иной ответ, вяло откликаюсь, борясь с желанием прервать разговор.       Я так долго мечтала наконец получить все ответы, но как-то что-то совсем не радостно от них.       — Когда ты работала там с Мишей, — он перехватывает мой непонимающий взгляд, кивком указывая на двери за нашими спинами: — Наш подопытный. Так вот, твоя сила первым делом полностью отключает отделы, ответственные за оценку опасности, испуг, угнетает отделы мозга, отвечающие за когнитивные функции. Проще говоря, насколько я понимаю механику — не позволяет испугаться, а ещё мешает критически оценивать услышанное. Илья, скорее всего, испугался до того, как ты успела поймать его в свою магию.       — Ну, мой дар не всегда отключает испуг, — я хмурюсь, подробно вспоминая один из первых дней моего пребывания в этом мире. — На третий или четвёртый день после моего здесь пробуждения я зачаровала одного человека. И он явно испугался.       Игнатий усмехается, снисходительно клоня голову к плечу и глядя на меня с высоты своего роста. Очень пренебрежительно выглядело, несмотря на кажущуюся добродушной улыбку.       — На третий день после того, как ты вообще обнаружила в себе свои силы? — уточняет он, глядя, словно на неразумное дитя. — Скажи спасибо, что не устроила ему кровоизлияние в мозгу. Могла и навредить.       А я почти успела забыть, что потенциально опасна…       — Магические способности у любого мага совершенствуются в ходе регулярного использования. С осмыслённым подходом совершенствование идёт быстрее, с интуитивным от раза к разу… Никто не рождается с идеальным контролем своих способностей.       Когда я сажусь в тёплый салон такси, на экране моего мобильного, который я, несмотря на отсутствие связи, продолжаю таскать с собой, светятся два новых сохранённых номера. Что ж, если в этом мире есть такие чудеса, как предсказатели, да ещё и не шарлатаны, может, это действительно самый простой способ узнать, что вообще произошло.