пойми меня неправильно

      В Первом отряде тоже была одна давнишняя, но незабытая традиция: в день перед тяжелым боем солдаты плели себе венки, зная, что те найдут себе место при любом исходе, увенчав их головы — или их могилы.       Когда они были дома, офицеры собирали полевые травы, почти сорняки — Капитано чаще всего замечал на их макушках васильково-ромашковые короны. В Натлане приходилось довольствоваться чем придется: в особом почете были сухие пурпурники, которые приносили целыми горстями, рассыпали на бесстыдно голой, истоптанной земле и подрагивающими пальцами осторожно разбирали, стебель к стеблю.       После сегодняшней ночи на его столе осталось лежать шесть венков, оставшихся без хозяина, и пыль, мерцавшая в солнечных лучах, убаюкивала их в своих объятьях.       Он знал, что сегодняшняя ночь была далеко не самой худшей.       Сверившись со списком, Капитано вычеркнул несколько строчек — быстрым, легким движением, словно в них не таились последние напоминания о чьей-то утраченной жизни. Осталось внести несколько корректировок в готовящийся недельный рапорт, и на следующих выходных бухгалтерия расщедрится черными конвертами на похоронки.       Дежурный заберет у него документы, через силу отрывая от земли взгляд.       Тела тех, кого смогли унести, накрыли брезентом в небольшой пещере, но даже тень не спасала их от заползавшего снизу вверх разложения, медленно и неминуемо пожиравшего свою добычу. В Натлане, в отличие от полей Снежной, окружающая среда не служила естественной криокамерой, и через пару дней воздух зацветет разливающейся гнилью.       Он отдаст приказ порубить ближайшие белокаштанные дубы на длинные метровые доски — но перед этим нужно было получить высочайшее на то разрешение. Не дай бог ненароком потревожить священную рощу предков — на нем и так лежит достаточно проклятий.       Капитано нашел Мавуику именно там, где и думал: в своем кабинете, в недрах пустовавшего Стадиона Священного Пламени. По расписанным в граффити коридорам гуляли лишь призраки былых безоблачных времен, да пара местных, перетаскивавших ящики с медикаментами, из которых блеклым серпантином распадались ленты марлевых бинтов.       Пиро Архонт сразу откликнулась на легкий стук в дверь поспешным «входите!» и почти не изменилась в лице, когда завидела незваного визитера. — Если это о ритуале, то лучше не трать свое время зря, — отрезала она, отвернувшись порывистым взмахом огненно-рыжих волос. — Моя позиция не изменится, Предвестник.       Он взял себе в привычку выдерживать паузу перед ответом — кажется, Мавуику это особенно раздражало. — В твоем голосе слишком много уверенности для того, кто сегодня похоронил несколько десятков жизней.       Он неспеша приблизился, чтобы сполна насладиться тем, как на ее скулах проступают напрягшиеся мышцы. Пиро Архонт смяла край распятой на грубом письменном столе карты, усеянной дюжиной черных крестов. — Я не в настроении для переговоров, — Капитано готов был поклясться, что через зубы она цедит презрительное «выметайся». — Что тебе нужно? — Вырубить несколько деревьев. Желательно, почти под корень.       Мавуика нахмурилась — на правый глаз она всегда прищуривалась чуть больше. — Если не выкорчуешь весь лес — пускай, — Пиро Архонт перевела взгляд с него куда-то в угол и обратно. — Но для чего? — Для гробов, — сухо ответил он.       Руки у нее слегка дрогнули, и, слегка приподняв брови, Мавуика посмотрела на него без прежнего раздражения. — Сколько? — Шесть. — Твои офицеры либо очень талантливы, либо очень трусливы, — тихо прокомментировала она, потирая виски. — В Фатуи не любят дезертиров, — его голос, пропустив пару октав, потяжелел на несколько тонов сразу, и Мавуика, прикрыв глаза, кивнула — хотелось верить, что в знак молчаливого извинения. — Значит, первое, — согласилась она с интонацией, лишенного всякого цвета, и процарапала пальцем точку на карте. — Если я правильно помню, вы здесь, самая ближайшая роща в километре — я не против. — Сколько? — Деревьев? — повторила Пиро Архонт, поднимая взгляд. — Сколько нужно. Шесть-семь, думаю, хватит.       Капитано покачал головой.       Лицо Мавуики исказила горькая усмешка, когда она поняла истинный смысл вопроса. — Тридцать. Беспокоишься, что на твоих не останется? — она слегка поджала губы и выдохнула через нос, тряхнув алыми прядями. — Не стоит. Потомки крон по обыкновению тела сжигают наполовину и хоронят в золе и пепле, а Повелители ночного ветра закапывают как есть, главное — в позе эмбриона, чтобы видел хорошие сны. — Я слышал про ваши воздушные захоронения, — отметил Капитано, рассматривая пустые полки, окружавшие ее кабинет немой стеной из стертой памяти. — Клан Цветочного Пера?       Мавуика ответила ему кивком. — Потом станет еще одной туристической достопримечательностью, — на ее лице на секунду мелькнула кривая улыбка, и Пиро Архонт развернулась к нему спиной. — Мои соболезнования.       Она помедлила, рассеянно перекладывая стопку листов с места на место, и провела ладонью по лицу. — Да, прости, я… Мои соболезнования.       Дежурный обмен любезностями, к которому люди неизменно прибегали в дни бесчеловечной войны, всегда звенел в его ушах чутким взаимным равнодушием.       Мавуика наклонилась, чтобы убрать документы в нижний ящик стола, и солнечный свет проскользнул по обнаженной спине, раскрашивая ее плечи в розово-фиолетовые пятна. То, что Капитано принял за игру теней, оказалось расползавшимся кляксой чернил кровоподтеком, корнями уходившем куда-то вниз, скрываясь от чужих глаз под натянутой тканью.       Он не успел отвести взгляд, и она поймала его на этом. — Мелочи, — Мавуика завела руку назад и интенсивно потерла где-то в районе лопаток. — Не больно, только выглядит страшно. Мне не привыкать. — Ты теряешь свои силы, Архонт. — Временно, — шикнула Мавуика. — Волнуешься за меня? — С тобой будет лишь проще разобраться, — солгал он. — Я предпочитаю бой на равных, но и такой исход меня устроит. — Мы с тобой окажемся на равных, если я потеряю как минимум треть своих сил, Предвестник, — Пиро Архонт, хмыкнув, тыкнула указательным пальцем в район грудной клетки, — то ли комплимент, то ли насмешка, то ли намек. Он взвесил ее размышления в голове, но Фемида отказала ему в справедливости выводов. — Покажи, — вырывается у него, и Капитано хочется затоптать случайно выроненное слово, зарыть его под плотными потертыми половицами, утопить его в густой, как засахаренная меренга, тишине.       Мавуика ощупывает его ответ беглым взглядом потемневших зрачков, откликается на пробивающиеся в нем нотки приказа мимолетным стискиванием зубов, но все же поворачивается к нему спиной. Ее лопатки — холст опустившего руки художника, вылившего на свое творение пурпурно-серые краски прямо из жестяных полулитровых банок, не глядя.       Руками она собирает ниспадающие пряди, и Первый из Одиннадцати ловит себя на том, что смотрит на ее шею, не отрываясь. Легкие фильтруют воздух, медленно и неохотно выпуская его из своего плена — они разучились правильно дышать и сбивают свою частоту, спотыкаясь о ступеньки невидимых преград.       Капитано заковывает запястье одной руки другой, пальцами окольцовывая кости.       Он знает, что в его груди из сердца прорастает огромная опухоль, метастазами влезающая под кожу. Она дает побеги в артерии, чтобы бежать вместе с кровью в мозг, и он чувствует, как тяжелеет голова на его плечах. Для Первого из Одиннадцати проклятье - разложение души и тела, Мавуика - его катализатор.       Ему хочется коснуться ее.       Вместо кислорода вокруг него — чистый, концентрированный таллий. Иного объяснение ускользающему контролю сознания найти попросту невозможно.       Ему хочется коснуться ее.       В Снежной — дворцы и здания из замерзшего и пропитавшегося морозами мрамора, снаружи и внутри, здесь же одно дерево, вдоволь напившееся солнца, и ему негде привычно остудить мысли обжигающим холодом камней.       Ему хочется — хочется, — он касается ее кожи, осторожно, едва-едва, словно перед ним — тончайший шелк, который поползет затяжками от единой неумышленной царапинки. Под ним растекается кровью тепло, до которого ему не суждено дотянуться. Он не боготворит ее — напротив, но сомневается, не испытывают ли ту же отчаянную осторожность верующие, прикладывающиеся лбом и губами к стеклянным сейфам икон. Пока она не ответит, не повернется и не укорит его непонимающим уколом медных глаз, он замрет на перепутье между расслабленной безмятежностью, понуждающей его сделать все, что захочется, и дрожащим напряжением, запрещающим ему делать что-либо, кроме того, что нужно.       Капитано подойдет к ней ближе — при его росте для этого хватает всего лишь двух шагов, но ими он преодолевает нечто большее, чем несколько десятков сантиметров, мягкой, выверенной поступью, перенося вес с носка на пятку. Кажется, это работает только для женщин или только для изящных каблуков — ее плечи, чуть вздрогнув, опускаются вниз и по спине проходит рябь из натянувшихся мышц.       В какой-то из бесчисленных вселенных он проскользнул пальцами ниже, до самой застежки, следуя извилистым узорам свернувшейся крови. В какой-то из бесчисленных вселенных он, сняв перчатки, дотронулся до нее без выстеленных многослойных преград, главной из которых выступало осознание собственной роли и собственной сути — и только потом металл, броня и расстояние. В какой-то из бесчисленных вселенных, в каком-нибудь другом месте, в каком-нибудь другом времени ему дозволена нежность, а не отторжение.       В какой-то из бесчисленных вселенных он свернул ей шею и забрал то, за чем пришел. — Насмотрелся? — вырывает его из омута Мавуика, слегка поворачивая голову вправо — недостаточно сильно, чтобы он смог прочитать выражение ее лица.       Капитано отдернул руку. - Вполне, - он позволил себе поморщиться, сводя брови к переносице. – Прискорбное зрелище, но смертельным не выглядит.       Пиро Архонт сводит губы в линию ровной наигранной усмешки. Теперь она к нему лицом, в ее радужках – искрящаяся киноварь, токсичная и губительная для легких – он все равно надышится ей вдоволь, пока его чувство вины и упреки совести не доплавятся в литую амальгаму. - Спасибо за помощь, Капитано.       Дозволено ответить лишь «не стоит благодарности».       Мавуика обнимает себя, поглаживая плечи пальцами – указательные разукрашены чернильными разводами, и Первый из Одиннадцати знает, что за сегодня она разослала не один десяток писем, но до нее самой не дошло ни одного.       Пиро Архонт надеется, что дождется своего героя, пока счетчик потраченных жизней не перевалит за четырехзначное число. - Мне нужна неделя, - Мавуика смотрит на него, рассчитывая на понимание, которое он не властен ей предоставить. Возможно - только возможно - он хотел бы утопить в ней свой долг и утопиться самому, но история, увы, не терпит сослагательного наклонения.       Он качает головой, она поджимает губы и приказывает ему убираться вон.