Меняя минуты

Пустота Пу-сто-та Саша смаковал это слово, как мог, чтобы хоть чем-то наполнить образовавшийся в мыслях вакуум. Голова гудела, трескалась — раскалывалась, шла трещинами от самых висков, болела тошнотворно и блевотно. Эта боль доводила до расфокуса в глазах — двоящейся размытой картинки и мутновато-черной сетки с цветными мелькающими кружочками. Воробьёву было холодно — и холод этот клубился и оседал внутри, не давая возможности согреться. Кажется, он не чувствовал пальцев ног и едва различал тактильные ощущения от прикосновений, а ещё сотрясался периодически от прошивающих сверху донизу приступов мелкой дрожи. На своих пальцах Саша видел кровь — сначала фантомно-горячую и вязкую, а потом засохшую и едва отдающую тёплом. Она забилась под ногтевые пластины и забила нос ярким металлическим запахом. Он чувствовал её обжигающие капли на лице и ощутил мерзотный вкус во рту, когда мазнул языком по губам. Воробьев тёр руки об одежду с панической интенсивностью до раздраженного жжения на коже и нервных, испуганных сбоев в дыхании. Заламывал кисти, царапал ладони ногтями и шеркал ими же по бетонным шершавым стенам — кровь никуда не исчезала, а только приобретала более насыщенный цвет из-за раскрасневшейся кожи. Он ощущал на себе взгляд чужих глаз. Осуждающий, унижающий, но таящий в глубине своей скрытый испуг. На него смотрели стены — Саше казалось, что он видел их большие пугающие глаза: узкие зрачки и насыщенно-красные радужки, не менее красные чем кровь на его руках. Сзади холодило спину, прикрытую слоем одежды, но Саша жался назад — вжимался в стену до боли в лопатках, надеясь проломить и провалиться, упасть куда-нибудь головой вниз и заглушить возросший до нестерпимых дицибел шум. Он почувствовал себя придавленным, прибитым к полу за ноги ржавыми гвоздями, пронзающими мягкую плоть и царапающими кости. На свой страх и риск — испуганно и судорожно — в ожидании боли от растормошённых сквозных ран — он дёрнул ступнями вверх и сумел даже выдохнуть полурасслабленно, когда такой ожидаемой боли не последовало. Рядом приглушённо простучали по полу шаги, и вскоре дверь с металлическим скрежетом щёлкнула. *** Взгляд метался от одной стороны к другой, а невозможность усидеть на месте уже начинала зудить и раздражать, но он держался стойко: сдержанно и отрешенно, не выдавая последствий недавнего невроза. Наличие посторонних людей в помещении притупляло чувства, которые ещё несколько минут назад накрывали с головой, и одновременно с тем немного по-другому тревожило и заставляло фокусироваться на разговоре. — Зачем вы застрелили Купцова? — спросил-таки Брагин, выражением своего лица показывая все верхи смятения и непонимания. Чёрт, как бы Саша и сам хотел получить ответ на этот вопрос, что, будучи озвученным кем-то другим, окончательно выдернул его в реальность. — Я не знаю, — вылетело однозначное, но беспомощное. — Это не ответ. Не ответ — но единственное, что Воробьев мог себе позволить. Единственное, чем он располагал в тот момент циклически закрутившегося и спутавшегося времени. — Мне действительно нечего вам больше сказать, — признался он вновь, зачем-то дальше цепляясь за единственную событийную цепочку, которая достоверно поблёскивала среди прочей мешанины в черепной коробке. — Да, я всю жизнь профессионально занимался тем, что обеспечивал безопасность различных людей: чиновников, политиков, артистов. Да, Купцов нанял меня, потому что я профессионал, у меня были хорошие рекомендации, а на него за полгода до этого было совершено покушение, погиб сотрудник охраны… — А как складывались ваши отношения… — секундная заминка перед совершенно ненужным пояснением: — с Купцовым? Отношения.? *** У Воробьева в жизни слишком многое было завязано на профессионализме и верности как своему делу, так и людям — а любовью там не пахло совсем. К своему возрасту он так и не обзавелся особыми изысками семейной жизни: ни любимой женой, ни детьми, ни домашним очагом в собственной квартире. Только работал и работал — не покладая рук и без продыха. Он любил, когда его навыки оценивались по достоинству, любил на совесть выполнять свои обязанности, любил держать всё под контролем и избегать решающих проколов, любил чувствовать под ладонями шершавый руль машины и пить классический растворимый кофе из банок — а, сверх того, к определенному моменту стал бесконечно предан на редкость дерзкому «господину Купцову» и полюбил эту задушевную преданность в себе больше всего остального. Сколько бы Виталий шутливо не обвинял его в лести — фраза о том, что любая жизнь была бесценной, но его, Купцова, — особенно так и оставалась для Саши непроломным тезисом. Сколько бы полковник Бобров не надеялся получить иной ответ на вопрос «не жалеешь, что уволился?» — он оставался неизменно отрицательным, потому что на своей новой работе Саша, пожалуй, получил намного, намного больше, чем деньги и профессиональное уважение. Сколько бы бывшая госпожа Купцова не смотрела на них пронзительно-странно своими истерически бегающими глазами — у Воробьева было припасено множество взглядов, чтобы предоставить ей в ответ. Новость о разводе была, как сладкая трель, сказанное басистым голосом привычно-доверительное «Саша» — было мягким и обволакивающим, а сила, с которой чужие руки обхватывали щеки и тянули на себя — немереной. Жаль, что в прошедшем времени. Жаль — что навсегда… *** — Он начальник, я его сотрудник, — следователю, впрочем, совершенно необязательно было знать о том, что на секунду так ярко и больно промелькнуло на дне глаз Воробьева. — Тем не менее, он всегда четко придерживался моих рекомендаций. А мог ли иначе? Если искренне полагался на профессионализм и, что важнее, по-человечески доверял — не мог. В любом случае, уже маловажно, потому что всё — зря. — Может, он высказывал какое-то недовольство в вашу сторону? По любому поводу. — Нет, никогда, — правда? *** — Саш, ты останешься сегодня, — настойчиво произнес Купцов между глотками вина из бокала. Сегодня — было днём максимально не подходящим. Воробьеву даже не нужно было сверяться с расписанием и планами, чтобы постараться осторожно-уважительно уйти в отказ: — Виталий… — Но-но-но, — пригрозил тот, приостанавливая дальнейший поток фраз взмахом ладони, — это был не вопрос, Александр Георгиевич. Стеклянная ножка бокала опустилась на дубовый стол, и Купцов, ни минуты не теряя, вплотную приблизился к Саше, который тут же отстранился, выставив руки перед собой. — Виталь, нет, — железно отрезал Воробьев, игнорируя то, насколько велик был соблазн всё-таки никуда не идти. — Всё, что касается твоей безопасности всегда первостепенно, остальное — потом. — И что, даже я сам — потом? — он улыбнулся лукаво и насмешливо, несмотря на небольшое недовольство. Саша, в отличие от него, сохранял серьезность и оправдался, взглянув на Виталия исподлобья: — Ты понял, что я имел в виду. — Такой ты иногда… — несколько раз он похлопал Воробьева по плечу своей тяжелой рукой, — ответственный! Аж вот не знаю, что с тобой таким делать… — Точно ли иногда? Купцов только махнул на него рукой, так и говоря без слов: иди уже, куда ты там собрался. Саша не удержался и, потянувшись к нему, оставил на щеке беглый смазанный поцелуй. И сам себе наобещал закончить с работой пораньше. *** — …ну, только если в шутливой форме. Засмеяться бы от этого в голос — да никак не получалось. А Брагин всё не сдавался, снова и снова за что-то в пучине собственных размышлений и выводов цепляясь: — А зарплата? Вас устраивала? — Да, вполне. Воробьев заметил, что теперь в тупик зашел не он один. — Я просто хочу понять… если всё хорошо, нельзя вот так просто… Пожалуйста, скажи, что это не так. Пожалуйста, не говори того, что хочешь сказать. Пожалуйста — не снова. — …застрелить человека. — Нельзя, — голос у Саши чуть не пропал, понизившись до отчаянного хрипа. — Тем не менее, именно это я и сделал. *** В итоге всех полученных выводов и результатов следственных действий было отвратительно оказаться оружием в чьих-то руках — безвольной пешкой, ключиком к мести. После такого было отвратительным — быть. Оставалось — протяжно выть израненной душой: снаружи тихо, но внутри себя — очень громко. Саша не мог разобраться в словах Юрия Ивановича, как не способен был и разгрести навсегда запятнанными кровью руками спутанные горизонты своего будущего. В жизни теперь не хватало чего-то настолько значительного, что с трудом дышалось. Поэтому, говоря «у меня жизнь закончилась», он неприкрыто имел в виду всё же кого-то…

02.10.23