terra incognita

Барти проснулся с ощущением надвигающихся неприятностей. Взглянул на часы, подсчитал в уме дни недели и со стоном упал лицом в подушку — плановое собрание следственной группы! Вообще, конечно, собрания ему даже нравились — каждый из задействованных в расследовании авроров представлял собственные результаты, а следом высказывал догадки и предположения на основании собранной остальными информации. Другими словами, сначала шли индивидуальные доклады, а следом — дополнения и коллективный мозговой штурм. По итогам собрания руководитель группы обычно разрабатывал новую или корректировал прежнюю стратегию ведения расследования, раздавал поручения, а если чья-то работа оказывалась неудовлетворительной — подкреплял оскорбления умственных способностей провинившегося смачными оплеухами. Для особо непробиваемых в ход пускались слабенькие проклятья и неприятные сглазы — руководители имели на то особое разрешение от самого Робардса. В такой атмосфере, отчасти товарищеской, отчасти сопернической приходилось держать себя в тонусе. И хотя каждый выполнял свою работу, чувство причастности к общему делу никогда их не покидало. Даже удивительно, что такой человек, как его отец, мог привнести подобную идею. Барти помотал головой, прогоняя ненужные мысли. В этот раз, кажется, именно он будет удостоен пары-тройки оплеух от Макнейра. Вернувшись домой во втором часу ночи, Барти чисто физически не успел ознакомиться с материалами по призракам — единственной дельной идеей, пришедшей ему на ум. А неполных четыре часа сна, в свою очередь, могли поспособствовать только его развоплощению в потустороннюю сущность. С тяжким вздохом, Барти поднялся с кровати и босыми ногами пошлёпал собираться. Жил он в не примечательном доме на окраине Лондона, на улице Уайтхолл Гарденс, вернее, её магическом дублёре. Искусно наложенные в несколько слоёв маглоотталкивающие чары защищали проживающих здесь волшебников от непрошеных глаз, хотя, конечно, проводить эксперименты или заводить крупных волшебных питомцев здесь всё равно воспрещалось. По соседству с жилищем Барти стоял увитый всевозможными растениями дом четы Лонгботтомов — Невилла и Ханны, на пару выращивающих ингредиенты для зелий на продажу и цветы — для души. Барти был знаком с ними ещё с Хогвартса, но совсем не ожидал соседства на Уайтхолл Гарденс. Впрочем, жаловаться было не на что — добросердечная Ханна иногда угощала его пирогом и зазывала на уютные посиделки, а Невилл, когда им доводилось пересечься, упоенно вещал про свои любимые растения, расспрашивал о работе и делился собственными планами. От него-то Барти и узнал, что старая-добрая Помона Спраут решила оставить Хогвартс, а на смену себе уже присмотрела молодого, но перспективного Невилла Лонгботтома. Через дорогу от дома Барти жила пожилая одинокая кошатница миссис Хабблинг, которой он периодически помогал в расследовании единственных происшествий, выбивающихся из колеи мирной и тихой жизни их волшебной улочки, — а именно пропажи её любимых книззлов. Миссис Хабблинг, обладая феноменально короткой даже для старушки памятью, звала Барти то «соседушкой», то «внучком», то «Бернардом», но даже так умудрялась втиснуть ему самодельные сэндвичи (почему-то всегда с рыбой, которую Барти, увы, не переносил). Барти купил этот дом, как только его карьера в Аврорате пошла в гору. Сбежав из фамильного особняка, он первое время жил у Гарри, вернее, у его матери и профессора Снейпа в небольшом, но уютном домике в Коукворте — некогда мрачном, судя по рассказам Лили Эванс, промышленном городке, но со временем местные власти всё же умудрились его облагородить. Соседство с двумя талантливыми зельеварами, с одной стороны, начисто растоптало его уверенность в собственных способностях в этой области, с другой же — обогатило его познания, а также личные запасы зелий. Лили Эванс, с которой ему довелось быть знакомым лишь по редким встречам на каникулах, в повседневной жизни оказалась просто повёрнутой на науке. И это ещё мягко сказано! Вместе они провели столько часов за обсуждением зелий и заклинаний, что даже у охочего до знаний Барти под конец их нескончаемых дискуссий начинала кружиться голова. Профессор Снейп, наоборот, предстал перед ним в совершенно ином образе заботливого, пусть и строгого отца, готового костьми лечь ради семьи. Именно он порекомендовал Барти, тогда ещё находящемуся на распутье, поступить в Академию при Отделе магического правопорядка. Его наставление в конечном итоге определило судьбу и карьеру Барти — теперь уже главного диагностика заклинаний Аврората. Воспоминания о днях, проведённых в семье Гарри, до сих пор отзывались в нём мягкостью, теплотой и спокойствием. Наверное, чего-то такого ему и не хватало в прошлом. И было, наверное, самую капельку жаль, что ничего подобного не случится в будущем.

***

В Министерство Барти прибыл за полчаса до положенного его рабочим расписанием времени, и, уже будучи в лифте, нажал на кнопку первого этажа, где располагался кабинет министра и его администрации. Хотя рабочий день для большинства служащих ещё не начался, Барти пребывал в полной уверенности, что его друг уже на месте: его необычайный трудоголизм раскрылся в то же мгновение, как только тот добился желанной должности. Гарри постоянно твердил одно: министр Реддл очень требовательный и строгий начальник, поэтому малейшая провинность может стоить ему работы. Барти дураком не был, нутром чувствуя двойное дно, обсуждать которое Поттер пока не планировал. Впрочем, с практической точки зрения должность личного секретаря Министра магии подразумевала неплохие перспективы для карьерного роста, а учитывая способности Гарри, то не стало бы сюрпризом его повышение до главы отдела того же Международного сотрудничества. Кабинет главы правительства магической Великобритании располагался в конце длинного коридора на первом этаже, увешанного портретами прежних министров: от последнего до первого. Поговаривали, что ещё при Фадже картины были живыми и раздавали своим преемникам различные советы, однако первым же поручением министра Реддла стало задание заморозить их на неопределённый срок. Наверное, именно этим и объяснялось то, что многие из портретов замерли в самых странных и несуразных позах: кто-то испуганно взмахивал руками, кто-то широко раскрывал рот, а Присцилла Дюпон и вовсе показывала пальцами неприличный жест. Остановившись у портрета с изображенной на ней лягушачьей мордой в серебристом парике — первого Министра магии Улика Гампа — Барти постучался в дверь и, не дожидаясь ответа, тут же вошёл в приёмную, где и заседал Гарри Поттер. Справедливости ради, к министру было не так-то и просто попасть: вход в его кабинет охранял Цербер или, иначе говоря, личный секретарь. Гарри рассказывал, что его предшественник раз пятнадцать повторил основополагающее для секретаря министра правило: без приглашения никого не впускать. Даже если дело очень важное. Даже если непрошенный гость очень настырный. Особенно последнее — тогда можно использовать на нём любые заклинания, не входящие в категорию «непростительных», и, желательно, не убивать. Именно поэтому секретари, какой бы бумажной ни была их работа, в первую очередь должны были обладать первоклассным арсеналом связывающих чар и уметь постоять как за себя, так и за дверь в кабинет министра. Барти незаконным проникновением заниматься не собирался, — ему ещё жить да жить! — а потому и не думал заходить дальше рабочего стола Поттера, стоящего аккурат у двери, ведущей в запретный кабинет. Гарри, к слову, занимался самым благородным делом, которым только могут быть заняты секретари — сортировал бумаги. Барти передёрнуло. — Барти! — воскликнул Гарри, завидев друга. Лицо его расплылось в лучезарной улыбке, а сам он тут же подскочил со своего места. — Ты чего так рано? Дежурство? Несмотря на его пышущую позитивом и бодростью ауру, было кристально ясно: для Поттера эта ночь сопровождалась нервной бессонницей. Его гнездо из встрепанных волос теперь могло разместить в себе семейство гигантских буревестников; под глазами, пусть и скрытыми стёклами очков, прослеживались тёмные круги. Но даже так, Гарри, в слегка помятой белой рубашке с закатанными до локтей рукавами и ослабленным галстуком, выглядел потрясающе. На секунду Барти даже стало неловко — собой он представлял весьма плачевное зрелище, будто только-только выбрался с задания по обезвреживанию заражённых бешенством оборотней (на самом деле он сгущал краски: с той злополучной вылазки пару месяцев назад его одежда была изодрана так, что уже не подлежала восстановлению, а запах мокрой шерсти преследовал его ещё неделю). — Не мог удержаться от того, чтобы преподнести тебе небольшой презент, — с этими словами Барти протянул чернильницу с витиеватой гравировкой «Black olive ink». Глаза Гарри расширились, словно он совсем не ожидал такого подарка, должно быть, совсем позабыв об обещании. — Ты — спаситель моей обречённой задницы! — воскликнул он и, вихрем подлетев к Барти, кинулся к нему на шею с заливистым смехом. Барти чуть пошатнулся под его напором и обнял Гарри в ответ, неловко похлопывая его по спине. Сколько бы времени не прошло, к подобной тактильности со стороны друга (остальные люди из его окружения являлись более сдержанными) он так и не смог привыкнуть. — Да я тебе по гроб жизни обязан, Барти! — продолжая смеяться, провозгласил Гарри, крепче сжимая того за шею, как вдруг негромкое, но строгое покашливание спустило их обоих с небес в приёмную Министра магии. Том Реддл собственной персоной, с безупречно уложенными волосами, в чёрной, едва касающейся пола наглухо застёгнутой мантии, изучал их острым алым взглядом. Он стоял в дверях собственного кабинета, открывшихся столь бесшумно, что даже аврорская подготовка Барти не успела уловить его появление. Гарри в одно мгновение отскочил от Барти в противоположный конец помещения, принявшись судорожно поправлять рукава рубашки и галстук, делая свой образ ещё более растрёпанным. — Милорд! — воскликнул он необычайно тонким, нервным голосом, резанувшим Барти по ушам. — Все документы готовы! — Благодарю, мистер Поттер, — бархатным тоном произнёс Том Реддл, медленно переводя взгляд с замершего Гарри на Барти. — Не представите мне вашего… как вы там выразились? Спасителя обречённой задницы? Барти почувствовал, как вспыхнули его щёки, словно он на завтрак отведал печень огненной саламандры, и побочные эффекты только сейчас дали о себе знать. Уж с кем-кем, так с Реддлом встречаться он планировал ближайшее никогда! Нет, конечно, министр вызывал у него восхищение — а как иначе, если магическое сообщество Британии с его приходом к власти буквально расцвело? А на контрасте с его предшественником, Корнелиусом Фаджем, так и вовсе походило на легендарный Авалон. Его нельзя было назвать сильнейшим магом современности лишь по одной причине: Том Реддл никогда не бился с Альбусом Дамблдором. Их первая встреча произошла на седьмом курсе, во время Турнира Трёх Волшебников, и, хотя тогда ещё заместитель министра Том Реддл вряд ли придал Краучу особое значение, на самого Барти этот человек произвёл неизгладимое впечатление. Он был первым и чуть ли не единственным, кто открыто заступился за Гарри, когда отец обвинил того в использовании тёмных заклинаний, пожалуй, самого большого раздражителя Крауча-старшего. Политическая программа Реддла в то время (справедливости ради, он до сих пор ни разу не отступил от своих предвыборных обещаний) предполагала послабления в отношении тёмной магии в целом, преподавание её основ в Хогвартсе, а также возможность получения лицензии для её практики. Это и стало, пожалуй, камнем преткновения между ним и отцом, не приемлющим тёмную магию ни в каком из её проявлений. В предвыборной гонке он занимал твёрдую позицию и даже имел определённые шансы на победу — его поддерживало достаточное количество светлых магов. И хотя вышедшая в прошлом статья Риты Скитер чуть не разрушила жизнь Барти, он не мог отказаться от своих обронённых случайно слов девять лет назад: «Программа Тома Реддла кажется мне заманчивой». Самопишущее перо быстро истрактовало его замечание как желание отдать голос за главного политического оппонента Бартемиуса Крауча-старшего, что, впрочем, соответствовало реальности. Барти выбрал своего министра уже очень давно — и готов был сделать это столько раз, сколько потребуется, чтобы в магическом обществе царил порядок. Всё это было, конечно, прекрасно, и Барти за своего министра по-хорошему и голову в пасть мантикоре готов был сунуть, но только не попадаться лишний раз ему на глаза! Уму непостижимо, как Гарри вообще уживается с начальником, обладающим настолько пугающей и подавляющей аурой! Барти сглотнул, чувствуя, как на его плечи опускается незримый груз чужой магии, и тут же перевёл умоляющий взгляд на Гарри. Тот, кажется, уже успел отойти от шока и поспешил на помощь: — Бартемиус Крауч-младший, сэр! — отрапортовал он. — Лучший в Аврорате диагностик заклинаний! Барти в ужасе воззрился на Поттера. Вот же подлец! Главное правило Министерства — никогда не говори начальству, что ты в чём-то лучший, а не то тебя нагрузят по самую шляпу! — Милорд, — торопливо вмешался Барти, почтительно склоняя голову. — Гарри явно преувеличивает мои способности — я всего лишь штатный аврор, не более. Мысленно умоляя Мерлина и Моргану, только бы его не запомнили и не поручили какую-нибудь сверхурочную работу, Барти со всей своей выразительностью взглянул на Гарри, пытаясь предостеречь того от дальнейшей презентации его достижений. — Что ж, — произнёс министр, на лице которого не отразилось ни единой (по крайней мере читаемой) эмоции, — надеюсь, лучший диагностик Аврората не собирается отнимать драгоценное время моего секретаря? — Нет, сэр! — в один голос воскликнули Барти с Гарри и переглянулись. О том, что рабочее время у них обоих в принципе ещё не началось, следовало молчать и не поднимать эту тему даже в мыслях. — Мистер Поттер, — обратился министр уже к своему непосредственному подчинённому, поднимая с его стола связку ветхих свитков, — поскольку ваш друг уже уходит, предлагаю и вам заняться делом. — Ни минуты не отлынивал, милорд! — возмущённо воскликнул Гарри. — А вот вы, кажется, намерены! Барти чуть не поперхнулся воздухом. Да если он после этого разговора увидит в зеркале седого старика, то ни капли не удивится! Гарри что, заразился у Реддла бессмертием?! Но министр отчего-то не стал ни проклинать, ни отчитывать Поттера. Вместо этого он лишь с усмешкой произнёс: — Чуть не подловили меня, мистер Поттер. Пойду продолжу заниматься своими скучными министерскими делами. Придерживая свитки, он вернулся в свой кабинет, к счастью, полностью проигнорировав замершего в ужасе Барти. Да ежели он кому расскажет о том, что только что видел — и слышал! — ему же никто не поверит! — Гарри, у меня, кажется, сердце перестало биться. Или это галлюцинации? — просипел он. — Да брось! — отмахнулся Поттер. — Реддл только с виду такой грозный — и это правильно, конечно, он же глава волшебного сообщества целой страны, — но на самом деле он частенько… — Частенько что? — спросил Барти по инерции, тут же понимая, что совсем не хочет слышать продолжение. — Ну… шутит? Барти моргнул. Мало того, что благоволения Тома Реддла простые смертные не удостаивались, а о его искренней улыбке слагались легенды, но о существовании у министра чувства юмора никто, пожалуй, и вовсе не догадывался! О, Мерлин! Кажется, Гарри, сам того не понимая, открыл ящик Пандоры! Поборов желание схватиться за голову, Барти поспешил перевести тему и протянул Гарри чернильницу, из-за которой он, в принципе, и пришёл. — Ты лучший! — в очередной раз восхитился Гарри. — С отцом всё хорошо прошло? — М-м, да, — Барти передёрнул плечами. — Знаешь, разговор с ним не мог быть лёгким — проще научить тролля играть в шахматы, чем обсудить всё спокойно. Но всё хорошо, правда. — Здорово, что всё так сложилось! — улыбнулся Гарри. — Иначе бы Реддл открутил мне голову, а на её место посадил тыкву. Барти вспомнил ещё один момент, который ему очень уж хотелось перетереть. Поглядывая на дверь, чтобы точно не пропустить появления министра в приёмной, Барти тихонько спросил: — Он вообще не спит? — кивнул в сторону кабинета. — Ночует прямо там? — К сожалению, его кровать пока вне моей компетенции, — пожал плечами Гарри и вдруг осёкся. Глаза его в ужасе расширились. Барти же, наоборот, подозрительно сощурился, пытаясь осмыслить сказанное. Дверь вновь отворилась. Том Реддл, всё в той же глухой мантии, окинул их обоих быстрым взглядом, на секунду задержавшись лишь на чернильнице в руках Гарри, и произнёс: — В моё отсутствие никого не впускать. — А когда вы вернётесь? — удивлённо спросил Гарри. — А это уже не ваши заботы, мистер Поттер. Развернувшись на каблуках идеально начищенных лакированных туфель так, что полы его мантии взметнулись в воздух подобно огромным чёрным крыльям, министр проследовал к выходу. Гарри переглянулся с Барти, сощурился и, к священному ужасу последнего, показал язык в спину удаляющемуся начальнику. Министр остановился. Сердце Барти пропустило удар. — Мистер Поттер, — елейным тоном проговорил Том Реддл, разворачиваясь. Его алые глаза недобро блеснули, а на губах расплылась тонкая змеиная усмешка, — уверен, вашему рту можно найти куда более надлежащее применение, чем пустые кривляния. Займитесь-ка лучше делом, а иначе мне придётся лично преподать вам несколько уроков делового этикета. Барти, у которого вся краска сошла с лица, почувствовал, как ощутимо вздрогнул стоящий рядом Поттер. — Да, милорд, будет исполнено, милорд! — тут же затараторил тот, барабаня пальцами по чернильнице. Том Реддл, окинув его не поддающимся расшифровке взглядом, лишь хмыкнул и продолжил свой путь. Как только за ним захлопнулась дверь, Гарри и Барти синхронно выдохнули. — И… что это было? — решился задать вопрос Барти. Том Реддл, конечно, пугал, но его слова явно выходили за рамки пресловутого делового этикета, о котором он только что упомянул! — Обычное напутствие нерадивому подчинённому, — пожал плечами Гарри. — Обычное?! — ужаснулся Барти. — Что-то я не припоминаю, чтобы та же Амелия Боунс или, упаси Мерлин, Гавейн Робардс так открыто… Барти замялся, не зная, как правильно выразить ту неправильную мысль, что крутилась у него на языке. Гарри заинтересованно навострил уши. — Так открыто что? — спросил он, склонив голову на бок. О Мерлин, он либо действительно не понимает, либо мастерски притворяется! — Флиртовали, — произнёс Барти, чувствуя, что краснеет — то ли от смущения, то ли от гнева. А может, от всего сразу. Одно дело — слушать о любовных самолётиках в адрес его друга от всяких странных личностей, но совершенно другое — когда сам Министр, раздери его гиппогриф, магии в открытую предлагает Гарри научить его этикету. Деловому, ну да, конечно! — Флиртовал?! — Гарри чуть не подпрыгнул от такой новости. — Да он же каждый раз мне что-то такое и говорит! Не может быть, чтобы он всё время… С каждым новым словом голос Гарри становился всё тише, а в конце концов и вовсе умолк, погружая его обладателя в глубокую задумчивость. Барти же больше всего хотелось провалиться под землю. Или хлопнуть себя по лбу. Или прихлопнуть Гарри. Или самого министра! Не мудрено, что о Реддле с Поттером по всему Министерству ходит столько сплетен, что уши в трубочку сворачиваются. А ведь он ещё Нотта считал идиотом! Да тут просто какой-то сумасшедший дом на девять этажей, целителей из Мунго на всех не хватит! — Знаешь, Гарри, — пробормотал Барти, решив избрать наиболее выгодную в данной ситуации тактику отступления, и потихоньку начал продвигаться в сторону выхода, — я, пожалуй, пойду. Скоро начинается моя смена, а мне ещё отчёты перечитывать… — Да, да, конечно… — словно в тумане закивал Гарри, покусывая нижнюю губу. — Спасибо тебе за чернила! И… Барти? Барти остановился у двери и приподнял бровь. Ну нет, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! — Он… — Гарри запнулся, залился вдруг краской по самые уши и спросил с глуповатой улыбкой. — Думаешь, он правда флиртовал? Бах! Барти запустил в свою голову мысленную Бомбарду. Прикрыл глаза. Досчитал до пяти. — Да, Гарри, это был очень изощрённый, вульгарный и совершенно очевидный флирт, выходящий за рамки делового этикета, — он постарался влить в свой голос столько сарказма, чтобы в нём можно было утопить как минимум пару этажей Министерства. Или одного министра. — Оу… круто, — пробормотал Гарри, прижимая к сердцу чернильницу и вдруг расплывшись в такой широкой и счастливой улыбке, что у Барти аж желудок скрутило. С первого этажа он не ушёл, а буквально сбежал, зарекшись приходить в приёмную министра во внерабочее время. Ладно слышать, но видеть взаимодействие этих двоих было явно выше его сил. И если раньше Барти лишь мог догадываться о чувствах Гарри, то теперь, получив им прямое подтверждение, он был только рад, что они это не обсуждали. Его отточенный на самые сложные заклинания мозг просто отказывался это воспринимать. Как говорил его наставник, старина Грюм: «Без бутылки огневиски здесь не разберёшься!»

***

— Да где Праудфута Мордред носит? — проворчал Уолден Макнейр, меряя шагами кабинет, в котором планировалось проведение экзекуции. Барти искренне понадеялся, что Ральф успеет на собрание до того, как чаша терпения руководителя их группы переполнится. Уолден Макнейр был симпатичным мужчиной средних лет, с суховатыми, но правильными чертами лица. Всё бы ничего, но своё крепкое тело, выкованное службой в Аврорате, он демонстрировал окружающим как-то уж слишком настойчиво, то поигрывая мышцами на руках, то внезапно скидывая алую мантию и принимаясь потягиваться и разминать шею, а иной раз совмещая оба этих подхода. Барти, конечно, не имел богатого опыта в ментальной колдомедицине, но навскидку мог заключить, что либо их руководитель страдал нарциссизмом, либо подсознательно искал себе партнёра. Так или иначе, замашки Макнейра были замечены не одним Краучем, а потому руководителя шугались и предпочитали обходить стороной даже вне контекста их совместного расследования. — Да сядь ты уже! — гаркнул вдруг Амброуз Гамп — пожалуй, единственный, кто мог позволить себе повысить голос на главного следователя без какого бы то ни было ущерба для собственной репутации. — Глядишь, несварение у мужика! Поторопишь в таком деле — Экскуро уже не поможет. Барти прыснул, старательно пряча улыбку в кулаке. Когда он только пришёл в Аврорат, то первое время даже хотел составить сборник изречений старины Гампа, однако где-то на пятнадцатом (тогда пожилой артефактор долго рассматривал улику и с очень гордым видом заявил: «Оборотень узнает оборотня, как гоблин узнает гоблина». Впоследствии оказалось, что в том деле был замешан бывший аврор-артефактор) бросил это дело, решив, что за гением Амброуза ему всё равно не угнаться. Макнейр окинул Гампа хмурым взглядом, но ничего не сказал. И ровно в этот самый момент в кабинет ворвался Праудфут — лицо красное, как у красного колпака, а взгляд такой нервный и напуганный, что Барти по началу решил: на Министерство напали! Но не успел он хоть что-то предпринять, как Амброуз Гамп глухо хохотнул и похлопал себя по животу: — Как говорила моя пра-прабабка: век живи — век учи бытовые чары! Праудфут, ты бы хоть самолётик начальству послал, что задерживаешься! Сидящий в углу Нотт по-идиотски мерзко захихикал. Ральф, казалось, готов был самовоспламениться от стыда. Барти сделал мысленную пометку в дальнейшем Гампа не злить и не провоцировать. — Заканчиваем этот цирк с дикими понями! — рявкнул Уолден Макнейр. — С утра всем были разосланы результаты колдомедицинской экспертизы, надеюсь, вы успели с ними ознакомиться. А теперь выкладывайте, что у вас… Дело Корбана Яксли относилось, по мнению Барти, к тем самым расследованиям, где не обойтись без второго убийства. Минимальное количество зацепок порождало громадное количество версий и не факт, чтобы хоть одна из них оказалась верной. Яксли был представителем чистокровного рода, имел голос в Визенгамоте и, хотя сам в Министерстве практически не появлялся, приложил руку к принятию проекта по сегрегации маглорождённых. Овдовел ещё семь лет назад, после чего открыл в себе небывалую любовь к едва переступившим порог совершеннолетия девушкам. Единственного сына отправил учиться в Дурмстранг, чьей жизнью не особо-то и интересовался: участие Корбана проявлялось только в высылаемых ежемесячно круглых суммах, которые его отпрыск спускал на цели, далёкие от учебных. Не сказать, чтобы у него имелись откровенные недоброжелатели — скорее, политические оппоненты или разгневанные отцы опороченных девушек, чьи мотивы, тем не менее, явно не дотягивали до столь изощрённого убийства. И всё же был момент, за который Барти не мог не зацепиться — Корбан Яксли ненавидел маглов. Может быть, даже боялся их, особенно учитывая скачок технологического развития, произошедший в последние годы. Даже с учётом всех принятых с правлением Реддла законов, ограничивающих контакты волшебников с маглами, Комитет по выработке объяснений для маглов работал на износ. И всё же: как ненависть к маглам соотносилась с откровенно немагической вещицей, обнаруженной в его кабинете? — Любое заклинание оставляет магический след, — произнёс Барти, когда очередь дошла до него. — Поскольку на данном этапе расследования мы не имеем возможности идентифицировать способ убийства, то я могу предложить всего несколько вариантов: либо заклятие слишком древнее, чтобы его расшифровать, либо изобретено недавно, либо преступником были задействованы силы иного порядка. Барти обвёл взглядом помещение. Справа от него сидел приунывший Праудфут, чью версию с метаморфомагом только что раскритиковали (оказалось, что противооборотные сигнальные чары в доме Яксли предупреждали о любых изменениях внешности гостей), чуть поодаль — старина Гамп, из последних сил борющийся со сном, Торфинн Роули, слово которому и вовсе не дали (очевидно, Макнейр был наслышан о скудных умственных способностях их боевого мага). В самом углу подозрительно тихо отсиживался Теодор Нотт, что за всё это время даже не взглянул в сторону Крауча. Уолден Макнейр, уже привычно скинув с плеч тяжёлую аврорскую мантию, быстрым взмахом руки поторопил его продолжить. — Процессы, явления или, если вам будет угодно, сущности, которые простым волшебникам даются далеко не с первого раза, — сказал Барти. С Гампа вдруг спала вся сонливость, он заинтересованно подобрался и хитро улыбнулся. Праудфут удивлённо приподнял брови. Молчаливый Нотт кинул в сторону Барти до странного недовольный, если не злой, взгляд. Следя за последним, Барти решил, что он сегодня не в настроении для долгих театральных пауз: — Я говорю о Времени, Смерти и Судьбе.