Горизонт Событий

«Угасаю. В душе темнота. Умираю.

Я дал клятву, и слов своих не нарушаю.

Выбор сделан: конец неизбежен сквозь боль

И потери… Достигну цели!»*

      Мальбонте не сдвинулся с места, словно не услышал призыва Войны. Призрачный свет из окна падал на профиль его лица: сурового, непримиримого. Взгляд потемнел, а скулы заострились, хотя на первый взгляд он казался совершенно спокойным. Меня же покой, и не успевший угнездиться под рёбрами, покинул окончательно. Сердце застучало так сильно в предчувствии чего-то страшного, что тело пробрал озноб.       Война закатил глаза, теряя терпение, но добавил тихо, почти шепотом, угрожающе:       — Не будь дураком. Ты ничего не сможешь сделать, даже если задумал. Смерть — не самое страшное, что мы можем с тобой сотворить, не забывай.       Последние слова прозвучали двусмысленно, я не поняла, говорит ли Всадник о своём брате или о смерти во всеобщем её понимании. Но от поиска смыслов легче не стало. Наоборот, как будто тугая петля затянулась на горле. Мальбонте медленно повернул голову и взглянул на Войну без особой заинтересованности, как на пустое место.       — Всё не оставляешь попыток меня напугать? Это смешно, — губы нефилима растянулись в усмешке, но глаза оставались серьёзными. Он бросил на меня мимолётный взор, и я уже не смогла прятать дрожь губ.       — Что происходит? Какое прощание? — тревога неведомым образом придала сил, и я потребовала ответить, на что Всадник с поддельным восторгом хлопнул ладонью о ладонь, а Мальбонте помрачнел, поджав губы, будто собирался что-то сказать, но не находил слов. За него пояснил Война с насмешливой заботой:       — Не волнуйся, дорогая, я не оставлю тебя одинокой.       Я попятилась от этого бешеного ублюдка, едва не споткнувшись и не упав на кровать. Вся моя суть источала презрение, а он только ухмылялся, поедая меня глазами и искоса поглядывая на Мальбонте, ожидая реакции, провоцируя показать слабость. Но тот оставался недосягаемым.       — Может, возьмём её с собой? — приподняв белёсую бровь, предложил Война, и, кажется, это стало последней каплей. Нефилим лишь поднял руку, и Всадника, как котёнка, выбросило в коридор потоком силы. Куда тот угодил, я не видела, ошарашенно глядя на Мальбонте, который, казалось, сам удивился то ли собственному порыву, то ли эффекту от жеста, прищурился, поморщившись. На лбу пролегли неглубокие складки кожи. Он снова посмотрел на меня, будто в замедленной съёмке, тем самым попрощавшись. Столько невысказанного, непрожитого, рвущегося из глубин души, но застрявшего в вязкой черноте зрачков.       Чуть помятый Всадник, хохоча, явился снова с аплодисментами.       — Хорошо, хорошо, девку твою тут оставим, но сам ты всё равно пойдешь, иначе выволоку за шкирку, как щенка. Все в замке увидят этот аншлаг.       Сын Шепфамалума молча и гордо вздёрнул подбородок и вышел из комнаты. Медленно, словно на прогулку…       Война довольно хмыкнул, что-то сказал, но я не разобрала. Кровь стучала в висках, а в ушах стоял неимоверный гул. Я думала, что за такую дерзость, блондинистый упырь уничтожит нефилима на месте. Умереть, сражаясь за свою жизнь, по моим представлениям было бы предпочтительнее для Мальбонте, чем… казнь? Но Война оказался на редкость терпелив, только смеялся, причём без злобы.       — Неужели ты ещё подаёшь признаки жизни? А Чума утверждала, что ты холоднее здешних статуй. Мальбонте ничего не ответил. «Бред какой-то! Они воскресили его, чтобы снова убить?!»       Мысль отрезвила, разогнала туман растерянности, уступая место логическим доводам. Лефиафан говорил что-то об этом на балу… Что Смерть забирает Тёмных Наместников в свою башню, и… Не обязательно же убивает! Быть может, отправляет в их родные миры для выполнения… «особых поручений», про которые заикалась Чума.       Стряхнув с плеч волосы за спину, я огляделась: спальня казалась серой, безжизненной и холодной. Если останусь здесь, в ожидании вся изведусь. Да и нет никаких гарантий, что за мной не явится Война. Шрам от его меча назло заныл, напоминая, кто я теперь, и кому принадлежу. Удаляющиеся шаги в коридоре были ещё слышны, и страх одиночества заставил действовать смелее. Я выбежала следом и на носочках пошла за мужчинами, стараясь держаться ближе к стенам и дышать через раз. Благо, никаких чертей поблизости не паслось, и меня никто не заметил.       — Успел насладиться моим подарком? — спросил Война простодушно, словно прогуливался по набережной со старым другом. — Когда Голод упомянул о своей встрече с очаровательной беглянкой, я тут же отправил за ней пьёнов. Негоже всяким дикарям трогать мои трофеи. Ей повезло, что наткнулась на брата, а не на кого-то иного. Жаль было бы так глупо потерять столь красивую игрушку. В постели она тоже дикая и непокорная?       Не сбавляя шага, Мальбонте повернул голову, и мне пришлось остановиться, припасть к тяжелым гобеленам, замереть, чтобы не заметил. Из-за угла видела его прямую спину, лишенную крыльев, и полный обжигающего, подчёркнутого безразличия взгляд.       — Ты чересчур озабочен для древнего существа, приближенного к богам, — ответил он. — А если до сих пор пытаешься давить на мои слабости, то смени уже пластинку. Это утомительно и предсказуемо.       Война покачал головой, его серебряные волосы колыхались при каждом шаге, а походка была лёгкой и пружинистой вопреки массивной фигуре. Его весёлость как рукой сняло, в шершавом голосе зазвучала сталь:       — Слабости есть у всех, не отрицай. Я видел слишком многих, чтобы сразу распознать, на кого сучка-Любовь наложила свои лапы. Девчонка нужна тебе, иначе бы плевал на неё, как на всех прочих. Если бы я на твоих глазах трахнул, выпотрошил и убил ту блондинку-ангелочка или сисястую дьяволицу, ты бы никак не отреагировал. В тебе нет жалости. Ты, как и я, презираешь слабость, раболепие и заискивание, себя жалеть тоже никому не позволяешь, а потому равнодушен к чужим страданиям. Но её ты не отдал. Хоть и стараешься не показывать, но я чувствую, как в тебе взрывается ненависть, стоит мне заговорить о ней. И ненависть эта направлена на меня.       — Не льсти себе, — в тоне Мальбонте послышалась насмешка. — Моя ненависть направлена на всех вас. На кого-то больше, на кого-то меньше.       — Ты себя так успокаиваешь? — хмыкнув, рассмеялся Война. — Даже если я ошибаюсь в мотивах, девчонка всё равно тебе нужна.       Мальбонте молчал, а Всадник продолжал рассуждать вслух:       — Она — Наместница. Без неё ваш мир обречён, и ты это знаешь. Потому и держишь её при себе, и пытаешься защитить, а это благородно с учётов вашего… совместного прошлого… Необходимо много силы воли, чтобы суметь простить врага и объединиться с ним для достижения общей цели…       Мальбонте прервал его:       — Развлекаешь меня беседой, чтобы не волновался перед тем, что меня ждёт? Я не просил читать лекции, потому можешь сделать одолжение и заткнуться?       На это Война только ругнулся и ускорил шаг. А у меня от их диалога замерло дыхание, а сердце как будто сдавила рука в шипастой кольчужной перчатке. Война только что намекал, что у Мальбонте есть чувства ко мне? А если нет… то он догадался, что я незаменима, как Наместница, а ко мне напротив пришло жуткое, жестокое в своей правде осознание: Я жива, цела и не изуродована, благодаря удачно сыгравшей ставке Войны в игре, которую Всадник ведёт если не против Мальбонте, то с его прямым участием.       Если нефилим умрёт, моё существование вскоре оборвётся куда худшим образом. И бесполезно истерить, метаться и сохранять задетую гордость. Игры кончились. У меня, словно открылись глаза, а все захлёстывающие до этого эмоции оцепенели и ушли на второй план, растворились на фоне реальной проблемы. Я приросла к полу, ноги стали ватными, неподвижными, но старалась переставлять их, как можно тише.       На очередном повороте Мальбонте чуть отстал, хмуро взглянув на пройденный коридор, а я успела юркнуть в тень до того, как была замечена. Хотя, наверное, он просто не выдал меня, направился дальше. И стоило мне крадучись добраться до угла и осторожно выглянуть, как увидела двустворчатые серые двери, напоминающие те, что ставят в больничных палатах. Хватаясь рукой за выступ выцветшей мозаики на стене, я прикусила губу в сомнениях.       Вот, пришла, а что дальше? Зачем вообще я тут? Посмотреть на смерть Мальбонте? Убедиться?       И совсем уж невероятное: попытаться спасти?       Но что я могу? Бежать искать Люцифера, Левиафана и Астарота? Убеждать их, что ему необходимо жить? Подставить друзей под удар?       Во мне кричала отвага, которая в присказке шла под руку со слабоумием. Мальбонте и сам бы дрался за свою жизнь, если бы сопротивление имело смысл. Но он лишь гордо шёл на эшафот, сохраняя достоинство.       Оставалось надеяться, что я что-то не так поняла и успела нафантазировать самое страшное.       Гулкое цоканье каблуков позади заставило вздрогнуть. Паника поднималась вскипающим молоком. Обездвиживая, и я успела юркнуть под тяжелую портьеру цвета мокрого асфальта, наполовину закрывающую ближайшее окно.       Чума выглядела взбешенной и негодующей. Одетая в облегающее золотое платье, подчеркивающее каждый изгиб, с идеально уложенными белыми волосами, крупными локонами струящимися вдоль позвоночника. В кожаных туфлях, один вид которых обещал переломанные ноги, она стремительно и уверенно приближаясь к помещению, в котором скрылись Война и Мальбонте. Но не успела достигнуть двери, как Всадник вышел ей навстречу, преградив путь. Несмотря на шпильки, Чума всё равно была ниже его на пол головы.       — Что ты здесь делаешь? — Война, не церемонясь, взял её обеими руками за плечи и пошёл вперёд, вынуждая сестру отступать. — Ты должна быть сейчас в другом месте, забыла?       В голосе Всадника шипело и бурлило прогорклым маслом раздражение, он смотрел куда-то над макушкой сестры. Но Чума вырвалась из рук, скривив покрытые насыщенной алой помадой губы в надменной улыбке.       — Мне доложили, что из моей лаборатории кое-что исчезло, — произнесла она с подозрением. Война бегло оглянулся на дверь, грубо схватив сестру за локоть и оттащив ещё на несколько шагов.       — Смерть занят сейчас, пойдём, расскажешь мне.       Но та снова вырвалась, демонстративно поправив помятый рукав платья, на лице показалась брезгливость, словно Война прикосновением её испачкал. Я закусила губу, стараясь не издать ни единого звука, потому что всадники стояли прямо передо мной, и я хорошо видела их через ткань.       — Что случилось, Чума? — спросил Война нетерпеливо. — Это что, не может подождать?       — Не может, — покачала она головой в странной задумчивости, словно догадалась о чём-то, что её глубоко опечалило. — Беспрецедентный случай… кто-то нагло похитил зелье, над которым я столько работала… А пропажу заметили не сразу, потому что этот «кто-то»… — она понизила голос до шепота, пронзая брата каждым словом, как стрелой. — Подменил сосуд на точно такой же с идентичным по цвету отваром.       Война скрипнул зубами. Казалось, он вот-вот бросится на Чуму и свернёт ей шею. Но он только улыбнулся, и в этой тонкой многозначительной улыбке читалось предупреждение, от которого Чума отпрянула, оскорблённо хмыкнула, отвела взгляд. И гневно выдавила сквозь зубы:       — Ты мог просто попросить, я никогда бы тебе не отказала. Или хотя бы предупредить меня…       Война молчал, но Всадница, похоже, без труда находила ответы в его лице, и они причиняли боль, которую она плохо скрывала.       — Я думала, ты доверяешь мне, а ты просто используешь…       — Не начинай этих глупых драм, Чума, — отмахнулся Всадник, но она стерпела пренебрежение.       — Что ты задумал? Расскажи мне! Иначе… — напор и злость Завоевательницы были буквально осязаемы, но слабы при столкновении со скалой, с ещё большей силой и решительностью. Что-то мне подсказывало: далеко не в первый раз Война молчанием напоминает ей о её месте в иерархии. Первая всадница, покоряющая миры — слаба перед влиянием своих братьев.       — Иначе что? — с удерживаемой злостью спросил Война, сгибая сопротивление воли одним лишь источающим яд взглядом. Он поднял руку, проведя подушечкой большого пальца по губам сестры, с упоением размазывая густой слой помады по бледным щекам. — Ты мне угрожаешь, сестра?       «Должно быть, это сильно задевает её и веками грызёт изнутри…» — подумалось мне, хотя внешне Чума держалась стойко, как надтреснутая фарфоровая кукла. Только задень, и трещины расползутся уродливыми рытвинами по всей поверхности, оставляя лишь мелкие осколки. Она вся напряглась, кипя от гнева, хоть в следующий же миг миролюбиво подняла ладони, рассмеявшись в лицо брату, но каждая буква её фразы была покрыта плотным слоем инея:       — Иначе и я перестану доверять тебе. Мы ведь семья… — Чума опустила изящную ладонь на грудь Войны, провела длинными ногтями по животу, спустилась к паху, обхватила, сжала пальцами и тут же отпустила. Приподнялась и оставила след от помады на щеке брата, дерзко шепнув: — А недоверие разрушает семью.       Не сказав больше ни слова, Всадница развернулась и ушла, пока я мысленно отходила от увиденной сцены. Война, прикусив щёку, в мрачной задумчивости глядел ей в след, едва слышно чертыхнулся, устало провёл ладонью по лицу от лба до подбородка, принялся тереть место поцелуя, словно там краснел осиный укус, и… внезапным рывком сдёрнул прячущую меня штору.       Та с глухим шелестом упала к ногам, а я от испуга едва не рухнула следом, но Всадник ловко ухватил меня за волосы, лишая возможности отпрыгнуть или убежать.       — Тебя не учили, что подслушивать плохо? — поинтересовался он обманчиво ласково, сильнее сжимая пряди на моей макушке. Так, что искры посыпались перед глазами и казалось, что он сейчас сдерёт с меня скальп. — Попытаешься пискнуть, и я вырву твой язык.       Я ободрала колени, шаркая ими по каменному полу при каждом движении, попыталась подняться, но Всадник надавил на темечко, опуская обратно. Его глаза были страшными, полными дикого гнева, посаженного на толстую цепь, безумными, жаждущими крови, пыток, убийств… Глядя в них, я онемела, словно птичка, попавшая под гипноз змеи.       — Поняла меня? — голос в контрасте с видом звучал мягко, предостерегающе.       Я стиснула зубы, не собираясь кричать. Война окинул взором окружающее пространство, казалось, погрузившись в свои мысли, потеряв на секунду связь с реальностью. Это мой шанс. Я попыталась ударить его в пах, но Всадник увернулся, намотав мои волосы себе на кулак, заставив заскулить от боли. Второй рукой он, наклонившись, схватил меня за подбородок, надавливая на челюсти с такой силой, что я непроизвольно открыла рот, ощущая выступившую на губах кровь. Протестующе замычала, стараясь как можно плотнее сомкнуть зубы, когда почувствовала во рту его палец. Соль и горечь кожи ужалили рецепторы, я прокусила до крови, пытаясь отвернуться, но Всадник продолжал проталкивать его, прижимая язык у самого основания к нижнему нёбу, вызывая рвотный рефлекс.       — Ппп…       «Пожалуйста, хватит!»       Глаза заслезились от ужаса и унижения, от того, что этот урод может сделать со мной прямо в этом чёртовом коридоре. Он повелительно смотрел на меня сверху вниз, наслаждаясь моим положением и бессилием. Должно быть представляя свой член на месте пальца.       Но вдруг его блёклые радужки вспыхнули какой-то новой идеей, Война выпрямился, вытащив руку у меня изо рта, но продолжая тянуть за волосы.       — Раз тебе не терпится присутствовать на мероприятии, не смею отказывать, — издеваясь, промурлыкал он с фальшивым великодушием, развернувшись к двери, и потащил меня за собой. — Уверен, Мальбонте будет рад твоему присутствию.

***

      Первое, что увидел Мальбонте — чёртова дыба, стоящая вертикально, а рядом с ней стол с колбами, пробирками, какими-то банками, от которых тянулись тонкие резиновые трубочки. Ножи и скальпели лежали тут же на аккуратно выстеленном белоснежном полотенце.       «Я бы вас, ублюдки, сюда пристегнул», — вздохнул нефилим, ощущая всю усталость прожитых лет, беспросветных и полных бесконечной борьбы за собственное существование. Неужели его путь кончится в этой стерильной мастерской? И вот так? Как подопытная крыса, замученная учёным, от которой останется только небрежная пометка в документах о неудачном эксперименте и выброшенное в мусорку безжизненное тело.       Пришёл сам… как баран на заклание.       Мальбонте остановился, оглядывая мастерскую Смерти с нескрываемым презрением, в который раз прокрутив в голове всевозможные выходы. Драться — заведомо проигрышная позиция. Ему не одолеть четверых Всадников, даже если одного или двух удалось бы вывести из строя хитростью… Надеяться, что убьют быстро и в бою — глупо. Скорее, скрутили бы и притащили связанным. Унижение хуже смерти, а терять достоинство Мальбонте не намерен. Бежать? Куда? А дальше? Скитаться? Жить в страхе?       Он покачал головой, собирая в кулак решимость, разливая сталь по венам, сделал шаг навстречу неизбежному. Пусть убьют, но сломить его у них не получится. Мальбонте подготовился, успел проложить пути отхода. Лефиафан напоил Вики вином, смешанным с его кровью. Быть может, получится, как и в первый раз, остаться эфемерным сгустком, закрепленным в её сознании. Но она больше не сосуд для сил… в ней гнездится светлая мощь Шепфа, а потому шансов катастрофически мало. Но всё же есть.       Война, пропустивший его вперёд, потерялся между рядов стеллажей, а потом до слуха донёсся тихий хлопок двери.       «Вики…» — подумал Мальбонте со скребущейся о гортань тревогой. Она ведь кралась за ними, но Всадник не замечал. Или, как и сам Мальбонте, делал вид. Он проклинал своё бессилие с каждым шагом, но сейчас ему казалось, что это чувство тотальной беспомощности обрушилось на голову всеми силами, пытаясь согнуть, сломать… заставить отчаяться.       Если Война поймает Вики и убьёт её, шансов Мальбонте на выживание попросту не останется.       Сохраняя лицо каменным и медленно выдохнув, он хотел идти обратно, но его окликнули.       — Мальбонте, проходите сюда.       Смерть вышел из-за дальних стеллажей, неся в одной руке трость с рукоятью в виде вороньего черепа, в другой — бутылёк с какой-то бурой жидкостью. Он был одет в классические чёрные брюки и безупречно отглаженную серую хлопковую рубашку с закатанными до локтей рукавами. Кожа на предплечьях настолько белая, что казалась тонкой, почти прозрачной, под ней виднелись узелки бледно-голубых вен, расползающиеся по узким вытянутым кистям и длинным изогнутым пальцам. Всадник походил на врача или профессора. Он указал на дыбу с таким спокойствием, словно собирался провести обычный осмотр.       Мальбонте стиснул зубы, давя в себе разгорающиеся протесты. Пошел неторопливо и гордо, не чувствуя страха… только задавленную злость.       — Прошу, встаньте спиной к агрегату, — попросил Смерть, переставляя баночки и трубки на своём столе. Он надавил едва заметную кнопку, и над столом вспыхнула яркая голограмма в виде закрученной спирали, светящейся мириадами звёзд. Карта всех существующих миров с Владениями Создателей в самой сердцевине.       Мальбонте сглотнул, кадык нервно дёрнулся. Последняя тёмная мысль: схватить нож и перерезать Всаднику горло, была беспощадно отогнана, хотя казалась такой заманчивой… Он повернулся спиной к дыбе, сделал шаг, прижался лопатками и затылком к гладкому дереву, и тугой кожаный ремень тут же зафиксировал голову, обмотавшись вокруг лба, над бровями. Мальбонте попытался наклонить голову — безуспешно. Из дыбы вылезли цепи, обхватив запястья, плечи выше локтей, живот, бёдра и щиколотки. Крепко. Настолько, что стало тяжело дышать и совсем невозможно шевелиться. Мальбонте закрыл глаза, подавив зверский рык, только поджал губы.       — Вы не боитесь, — произнёс Смерть, встав перед ним. Голос не выдавал издёвки или самодовольства палача, властвующего над приговорённым. Лишь сухая констатация факта. — Это хорошо. Страх мешает сосредоточиться на цели. Он указал на стол с инструментами, затем на карту, поясняя:       — Мне нужна Ваша кровь в довольно большом количестве. Вы знаете, что сила исходит из сердца, потому я введу в него иглу, которая вберёт в себя часть энергии и поместит её в пробирку. Если всё пройдёт удачно, я увижу на карте сигнал в месте пребывания Царицы. Вы при этом продолжите жить.       Мальбонте взглянул на него скептически, как на сумасшедшего.       — Вы правда верите, что добьётесь успеха?       Всадник ничуть не смутился, в его серых глазах метель бушевала, заунывно стеная над бескрайней промерзлой пустошью.       — Далеко не Вы один в отчаянном положении.       Прямой, лаконичный и в то же время многозначительный ответ. Смерть расстегнул несколько пуговиц на груди Мальбонте, стараясь не касаться кожи ледяными пальцами. Обнажил область левой груди, взял со стола одну из трубочек, увенчанную длинной иглой, и поднёс к нефилиму, но его прервали торопливые суетные приближающиеся шаги. Всадник в лёгком недоумении повернул голову, Мальбонте этого сделать не мог, но чувствовал незваных гостей.       «Нет… только не это» — подумал он, и утихомиренная под гнётом здравого смысла ярость прорвала плотину, затопив всё его нутро. Руки непроизвольно дёрнулись, но крепкие путы не поддались. Глаза залило мраком, что расплавленной смолой потёк по жилам. Сквозь неутихающий гул в ушах Мальбонте услышал ровный с налётом неприятного удивления голос Смерти.       — Война, к чему это представление?       Война тащил за собой белую, как мел, испуганную Вики. Её ноги заплетались, не слушались, безвольно волочились по полу. Всадник отпустил её прямо напротив дыбы, и она упала, отползла к окну, распахнутыми в ужасе глазами глядя на Мальбонте. Хотела что-то спросить, сказать, закричать, но бескровные губы не слушались.       «Не смотри на меня с такой надеждой… я ничего не могу сделать», — признался сам себе он, стиснув челюсти и устремив взгляд в пустоту. Её присутствие меняло всё, бесило, будило разом все тёмные инстинкты. Он клялся, что если выживет, сотрёт со страниц мироздания всех, кто вредил ему. И ей.       Третий Всадник лишь развёл руками, утратив и намёки на насмешливость:       — Я решил, что так процесс пойдёт быстрее. Ты же сам всегда говорил, что необходимо использовать все доступные средства. Взгляни на него: в присутствии девчонки тьма сама даёт о себе знать.       Смерть не ответил, но смотрел на брата так, словно видел перед собой червя. Убийственно холодно. Хотя Война отвечал тем же безмолвным свирепым напором, готовый разорвать. Поединок взглядов длился недолго. Мальбонте почувствовал, что дыба пришла в движение, заскрипев механизмами. Его руки, влекомые цепями, поднялись вверх, зафиксировавшись над головой. Он боролся внутри себя, сила рвалась, сметая всё на своём пути. Задребезжали окна, задрожали с нарастающим позвякиванием стеклянные сосуды, в некоторых из которых запечатаны остатки тёмных душ.       Смерть в подобии недоумения повернулся к нефилиму, больше не обращая внимания на Войну и Вики. Торопливо схватил иглу и вонзил её прямо в сердце Мальбонте. Тот дёрнулся, зарычав сквозь сжатые зубы. Почувствовал, как в спину впиваются стальные шипы, становящиеся всё длиннее. Они медленно прорезали живую плоть, пуская чёрную дымящуюся и густую кровь.       Сквозь плотную пелену на глазах Мальбонте видел, как всё его тело покрывают тёмные полосы вспухших вен. Как сама его суть течет по шлангу в небольшую банку.       Как Вики зажала рот обеими ладонями, чтобы не кричать. Как… взрыв невероятной силы выбил окно за её спиной, стёкла на потолке, и осколки посыпались градом на голову… В мастерскую ворвался со свистом ледяной ветер, неся с собой колючую снежную крупу. Где-то рядом лопнули колбы и пробирки. Громыхнул приказ Смерти:       — Держи его.       Война подскочил, ладонями прижав плечи Мальбонте плотнее к шипам, пока те не прошли насквозь, раня и Всадника. Но тот даже не поморщился. Сосредоточенное лицо Войны расплывалось перед глазами. Сознание покидало, затягивало куда-то в омут, во мрак, из которого нет выхода, а тело всё ещё билось в мучительной агонии, пожираемое собственной силой.       А после… он перестал чувствовать боль. Перестал чувствовать ярость… Перестал чувствовать…       Окунулся в неведомое, непостижимое. Как будто летел в неподвижной пустоте, не понимая, жив или умер.       Пустота казалась живой и осязаемой. Приняла в свои объятия и теперь с любопытством осматривала со всех сторон пойманную душу. А после выплюнула, рассеялась, и окружающее матовое пространство обрело смутные очертания, звуки… голоса.       Мальбонте увидел осаждённую светом высокую башню, чей острый шпиль торчал уродливым пиком над обласканными ясным днём облаками. Крошился, рушился, осыпая воздушный бездонный простор мелкой галькой. Над подбирающимся к вершине светом, будто стремящимся поглотить башню целиком, виднелся балкон с исчезающем в вихре парапетом, а на нём мужчина в золотом панцире и шлеме обнимал, напористо прижимая к себе, высокую хрупкую женщину, чьи длинные волосы безжалостно трепал ветер.       Женщина стояла спиной к пропасти. Казалось, ещё шаг, и сорвётся. Она отталкивала от себя мужчину, хлестала его по щекам, яростно что-то кричала ему в лицо, но крики тонули в неясном вое бури.       Мальбонте очутился на возвышении, отделенном от башни устрашающей пустотой, но откуда было хорошо видно балкон. И он был там не один.       — Нет! Нет, Монрейн! — голос знаком нефилиму, но он не мог припомнить, чтобы когда-то слышал в нём столько ненависти, кислотной всепоглощающей боли и бескрайнего удушающего отчаянья. Война срывал связки, хрипел, брызгал слюной, но рвался к башне. Готов был пробежать прямо по облакам, лишь бы успеть спасти ту женщину. Его лицо в крови, на шее и лбу вздулись жилы, в широко распахнутых глазах — истинное безумие. Меч, выбитый из сломанной кисти, валялся слишком далеко, чтобы Всадник мог им воспользоваться.       Голод и Смерть вдвоём держали его за руки, не позволяя вырваться.       — Ты предаёшь Властелина, брат, остановись! — кричал Голод, взывая к разуму, но тщетно. Рядом застыла растерянная и ошарашенная Чума, сжимающая лук со стрелой наготове. Она целилась в Войну, но не была уверена, что это правильно.       — Я не позволю ему поступить с ней так! Не позволю! Я убью его! Убью! Убью! Пустите! — орал Война, отталкивая своих братьев. Из него лилась ненависть, уничтожающая цветы и траву кругом, выжигающая всё некогда живое и прекрасное.       — Ты погибнешь от его руки, — взволнованно, но твёрдо сказал Смерть. — Даже я тогда не смогу ничего сделать. Остынь.       Его многозначительный взгляд и напряженные, вытянутые в тонкую линию губы словно добавляли: «Нужно действовать иначе, быть хитрее. Пусть битва сейчас проиграна, это не конец».       Но Война не внимал, не замечал подтекста, сгорая в своей же ярости.       Над шпилем громыхнуло: молния ударила в самый пик. С затянутого плотными грозовыми тучами неба хлынул дождь из мелких льдинок. Солнечный свет залил часть балкона, и камни посыпались под ногами женщины. Она, не издав ни единого звука, сорвалась в бездну, раскинув руки, отдавшись на растерзание ветру и слепящему свету, а оставшийся мужчина с осанкой и улыбкой победителя наблюдал за её падением.       — Нет… — Война всё же вырвался. Вернее, его отпустили. Но было уже слишком поздно. Он упал на колени, сморщившись, будто от рокового ранения, взрыв изломанными пальцами со сбитыми ногтями обугленную мёртвую землю. — Нет… нет, пожалуйста… Только не покидай меня, Монрейн… Нет…       И горячо зарыдал.       Никто не смел вмешаться, никто не прерывал. Всадники стояли полукругом рядом с братом, и лица их отражали скорбь, уныние и тоску.