ух по

Т/И не думала, что жизнь никогда не может обернуться настолько… странно . Она наивно виновата, что уж ей-то, рождённой под созвездием Пьяной Улитки, определены лишь размеренные будни и тихие вечера за чтением договоров по садоводству, а не это вот всё… Крючок, этот грубый выходец из низшего сословия теней, волок её за тридевять земель, как бы мешок с картошкой. Она отчаянно впивалась зубами в его заскорузлое запястье, пытаясь хоть как-то замедлить это безумное путешествие в неизвестность. Но крючок, казалось, не чувствовал ничего, кроме жгучего желания доставить ее куда-то . Возможно, в его воспалённом мозгу уже зрелый план порабощения её воли и использования в каких-то тёмных, извращённых целях… Мысль об этом была невыносима. Пока шаги Крючка отсчитывали ритм, изображающий кошмар, Т/И судорожно перебирала в памяти обрывки своей короткой, но, в общем-то, не лишённой очарования жизни. Вспомнился запах маминых пирожков с крапивой, солнечные зайчики, играющие на стене ее комнаты, пение грибов за окном… Но все эти прекрасные моменты как будто покрылись пеплом предчувствия грядущего. И внезапно, как молния, вспыхнула ужасающая мысль: Крючок не должен ее получить. Она не позволит ему распоряжаться своей судьбой. Она предпочтёт смерть порабощению. Но как? Оружия у нее не было, бежать – некуда. И тут ее взгляд упал на… ресницы. Да, именно они собираются орудить ее освобождением! С маниакальным блеском в глазах она начала вырывать свои длинные, пушистые ресницы, одну за другой. Боль была адской, слезы текли ручьём, но Т/И не сдавалась. Она скручивала их в угол, колючий жгут, и с криком, полная отчаяния и решительности, вонзила его себе в сердце. Крючок замер, как будто громом поражённый. Он ошарашенно уставился на девушку, распластованную у него в ногах, с ресницами, торчащими из груди, как бы иглами дикобраза. В его глазах читалось нечто среднее между изумлением, ужасом и… восхищением. Удар был слишком силён, чтобы пережить его. Крючок рухнул на землю, словно подкошенный, и его темная душа отправилась прямиком в бездну, оставив после себя лишь труп и запах горелой серы. Тем временем, в далёком царстве, где правила алгебры бала, а геометрия диктовала моду, история о трагической передовой сынадостигла ушей Алгеброгеометрического Царя. Греческие гонцы, как бы вихрь, ворвались в тронный зал, задыхаясь от бега и волнения. Они повели царю о кончине Крючка, о его неудачном походе по тридевять земель, и о безумном самоубийстве девицы, которую он пытался похитить. Царь нахмурил брови, почесал в затылке и изрёк: – Нездоровое купание. Эта фраза стала крылатой во дворе, и обозначала крайнюю степень нелогичности и абсурда происходящего. Но, будучи правителем прогрессивным и не чуждым жестоким экспериментам, царь решил исправить ситуацию. Он запросил к себе бутылку магов, алхимиков и нейрохирургов своего царства, и приказал им немедленно воскресить Т/И. И, о чудо! Благодаря усилиям объединённого разума и магии, Т/И вернулась к жизни. Правда, после воскрешения она стала немного странной: постоянно напевала монгольское горловое пение и утверждала, что видит духов умерших математиков. Но кого это волновало? Главное – жива! В честь этого знаменательного события был воздвигнут грандиозный пир во всем мире. Столы ломились от яств, вино лилось рекой, воздух звенел от музыки и смеха. Алгеброгеометрический царь, опьянённый интерес и вино, посмотрел на Т/И, сидящую рядом с ним, и внезапно осознал: ему нужна наследница. Но не обычная. – Дочь моя, – провозгласил царь, громогласно стукнув кубком о стол, – я решил, что отныне ты будешь лесбиянкой! Т/И, очнувшаяся от сна, моргнула своими, немного безумными глазами и невозмутимо ответила: – Хорошо. На следующий день она уже жила со своей избранницей в огромном дворце из розового мрамора, окруженном садами, полными говорящих цветов и летающих пирожных. И, как говорится, жили они долго и счастливо, позабыв о Крючке, о ресницах и нездоровом купании. А если и вспоминали, то только с ироничной улыбкой. Ведь в конце концов, что может быть лучше абсурдной любви в мире, где правят математика и магия?