Игра в смерть

Это кафе располагалось совсем недалеко «Ota Confectionary». Вэи даже удивилась тому, какой степенью невнимательности она страдает, ибо за эти четыре месяца работы на новом месте, она не заприметила выведенное белыми иероглифами по серой доске название семейного заведения. Серые обои расчерчены тонкими полосами, по которым вьются, словно виноградные лозы, нежно-розовые цветы. Мебель простая, без декора. Но именно плавность линий вдыхала туманную свежесть в это помещение, в котором едва помещались пять столиков, стулья и два мягких дивана с подушками. Золотистая бахрома! Вэи даже вообразить не могла, чтобы такое полупрозрачно-воздушное место стало пристанищем, в котором ей начальник укрывался от утренней суеты. «Верно, не в каком-нибудь полутёмном заведении со светом, приглушенным сигаретным дымом, и нескромно одетыми официантками ему пить ранний кофе!» — эта интимность открытия, невольного по сути, грела душу так же, как и его объятия, заключившие тело в клетку с изнывающими по свободе страстями. Она сомневалась, что наступит в её жизни день, когда из памяти будут стёрты воспоминания о том инциденте в лифте. – «Мне нравится узнавать больше о нём… Кажется, будто тебе не только позволяют посмотреть на идеальный непроницаемый фасад дома, но и зайти внутрь, узреть, что и за самыми пышными сводами кроется толика простоты». Она потянулась к стаканчику, в котором цветом молодой листвы раскрывались оттенки чая матча с натуральным ромашковым сиропом. — Вы часто здесь бываете? — Каждый день, если утром куда-то не тороплюсь. Тобирама-сама сидел вполоборота к окну. Бегущая река, несущая на своей чешуе потоков сброшенное деревьями платье, привлекала его внимание равно, как и белый бант на груди собеседницы. Та списывала на незатейливую фокусировку слабого зрения этот интерес — скользящий, жгучий, ощутимый, как травянистая сладость в сплетении вкуса водорослей. Вэи поспешила сделать маленький глоточек чая. — Здесь готовят хороший кофе, — бледные губы коснулись белого фарфора. Картина, достойная кисти мастера. — И, что немаловажно в наше время, любые добавки к нему сугубо натуральные. Здесь вы не отведаете сиропа из красителей, консервантов и пачки сахара. Запомните, такой убьет вкус даже самого лучшего кофе, к примеру того, что пью я сейчас. — Вы знаете название сорта? — Вэи неподдельно удивилась, глядя на знакомую улицу сквозь французское окно, расчерченное белыми шпросами, как шахматная доска. — Разумеется. У меня язык не отнимется, если я потружусь спросить у бариста наименование, — Тобирама-сама выдохнул в её сторону горечью табака и чёрного эспрессо. — Вам разве не интересно, хотя бы из праздности, какой дрянью собираются опоить вас за ваши же деньги? — Кхм… да как-то привыкла есть, что дают, и не задаваться лишними вопросами. Она стыдливо потянулась за печеньем. Он с несвойственной ему вежливостью протянул ей мисочку. — Советское воспитание. Вас так легко эксплуатировать. — Просто, когда выбора нет, а выживать надо, становится отнюдь не до брезгливости. — О, это я прекрасно понимаю, — он ухмыльнулся на её немой вопрос, выраженный в искреннем взгляде, так легко, по-взрослому снисходительно, что ей стало неловко и жарко одновременно. — В отношении бизнеса действует тот же принцип. Иногда приходится… идти на уступки, даже если бы с удовольствием покрыл презрением весь проект и его исполнителей. Вэи, грызя печенье и запивая сладкий миндаль и тёмный шоколад травянистым чаем, раздумывала над подоплёкой высказанной начальником мысли. «Полагаю, это связано с его нежеланием сотрудничать с господином Тангом из Гонконга… Мне не дает покоя подозрение, что это тот самый негодяй, обманувший Су Шу. Тогда я втройне в миллионной миллиардной степени надеюсь, что Тобирама-сама добьется, чтобы этот девелоперский проект, предложенный премьер-министром, исполняла команда из Гуанчжоу!» — её поспешно собранная теория нашла солидную опору в небрежно брошенном: — Но это не означает бездействие. — Иногда и стойкость — к счастью. — «И Цзин»? — он словил её восторженный взгляд с непроницаемым спокойствием самоуверенной гордости. Пригубив кофе, Тобирама-сама произнёс с ухмылкой, затаившейся на кончиках губ. — Вы просто обожаете сыплеть цитатами из классических произведений. — Это происходит ненамеренно, поверьте! — Верю. И вы поверьте, что компания Учих — это не то общество, в котором вы захотите себя найти, как только узнаете одного из них получше. Холод недовольства сквозил в его голосе, как осенний ветер в городе, что подобен, с высоты небоскрёба, на инсталляцию в снежном шаре. Повесть о клановой вражде поразила её тогда, заставила задуматься после и осознать сейчас, что любое, даже самое невинное взаимодействие с Учихой, будет восприниматься Сенджу как поползновение к предательству. «Хотя в верности я ему не клялась. Вне работы имею право распоряжаться собственными связями как душе угодно», — Вэи филигранно скрыла недовольство нравоучительным тоном за очаровательной улыбкой. Судя по легкому подрагиванию бровей, грозящихся сорваться вниз к переносице, это милое поведение вызвало в начальнике несварение желудка. — Я обязательно возьму во внимание ваш добрый совет. — Он не добрый, а полезный. Не окрашивайте мои рекомендации непрошеными прилагательными. «А вы…! Вы! Вредный старый Бармалей! Нет!..» — Вэи смотрела на проходившую мимо парочку, скрепившую обоюдоострую нежность случайными прикосновениями ладоней. Их светлая теплая одежда, словно полупрозрачные черты, вырисовывала на серости реки и зданий силуэты счастья, столь недоступного, что казалось куда более легким делом достать Кремлёвские звёзды, чем кусочек такой лёгкости бытия. — «… Кощей Бессмертный!» Тобирама-сама как будто сам помрачнел. Раскрыв дипломат, достал недочитанную в «Роллс-Ройсе» газету. Вэи, не желая остаться совсем позорно отброшенной с позиций, буркнула, прежде чем вынуть из сумки сборник стихов Бродского. — Прошу прощения за то, что неверно интерпретировала ваши намерения. Но окунуться в чтение стихов поэта …. ей не позволило ощущение, будто её душат. Взглядом. Неопровержимо осуждающим её на бесконечные мучения в своей неловкости. Взглядом. Намеренно вынуждающим её ощущать дискомфорт чуть выше ключиц. Туда он колол. Этот взгляд, от которого хотелось избавиться, от которого хотелось бежать, как от несправедливого приговора. Вэи вспомнились стены здания КГБ. Она не решилась бросать вызов призракам развалившегося прошлого. Схлестнуться в заведомо обреченной битве с тем, кто был слишком высок, чтобы до него дотянуться. Оттого она обратила свои мысли в направление вечера, обещавшего долгое лавирование во лжи в компании Дейдары, а также неугомонных коллег — Сано Харука и Цудзи Кийоко.

***

Приглушённый j-rock расползался по прокуренному помещению весёлой песенкой разносчика, сократившего путь через кладбище. Белая штукатурка с примешанной желтизной краски казалась почти идеальным слоем лимонного колера в свете раскачивающихся под потолком электрических лампочек. Укрытые сверху железным ободком, они, точно сонные мухи, жужжали над головами многочисленных посетителей. Здесь практически не было офисных служащих или рабочих, решивших пропустить по кружке пенного после очередной серой точки в бело-чёрном календаре будних дней. Лишь двое мужчин, примостившихся в сторонке, возле стены, обклеенной плакатами ныне популярных «King Giddra» и «Scha Dara Parr», обменивались мнениями о наполовину минувшей неделе: — Ослиная задница, наш начальник, вечно ты работаешь, а ему всё не так, найди то, сделай сё, а ещё вот это… — невысокий крючковатый японец с взъерошенными волосами в помятой рубашке запил обиду светлым пивом. — Ты бы моего придурка видел, Акира-кун, у того вечно, как с женой посабачится, находится для кого-нибудь выговор! — его товарищ, полнолицый, напоминающий коричневую перезрелую тыкву, устало похлопал по худому плечу. — Ничего, до пятницы уже недалеко, переживем… «И почему так тяжело нам понять вышестоящих, а им снизойти до какого-нибудь представления о положении тех, кто производит блага?» — Вэи, случайно услышавшей разговор, осталось лишь вздохнуть, да и то тихо, в стакан с яблочным сидром. Не приведи ками, Кийоко или Харука заприметят, тогда от вопросов можно будет лишь сбежать в уборную, и то ненадолго. — «Полагаю, причина в том, что у каждого свои обязанности. Когда проблемы на месте требуют срочного решения, то и к себе бываешь невнимателен, что уже говорить о ближнем или нижестоящем… И всё же обидно». Она осторожно покосилась на группу парней с модными зачесами, трещащими от количества лака и гелей. Кожаные куртки, выполненные на подобии военных, нависали тяжелыми складками на широкими штанами. Жидкие, жирные блики мутного освещения плясали чертовым хороводом на высоких кожаных сапогах. Босодзоку. Вэи частенько видела идейных товарищей этих нарушителей порядка и ПДД в их районе. Некоторые напрямую были связаны с якудза. Нескольких она заметила за дальним столиком. В завесе вони дешевых сигарет летели карты и отборные оскорбления. Блестящие темнотой искусственного загара, гяру хихикали, набирая сообщение на розовом телефоне, обвешанном брелочками, как цыганская юбка монетами. На них с благоговейным трепетом и скромным испугом поглядывала компания отаку. По виду студенты-первокурсники, они были одеты в майки с персонажами из аниме «Золотой парень». Их столик ломился от DVD-дисков и дешевых комиксов-манга из ближайшего кобини. «У Дейдары определенно есть вкус к выбору мест. Нужно будет поспрашивать, может, покажем одно из таких Гааре? Уверена, ему будет очень интересно побывать в кафе, откуда не выставляют из-за того, что туфли недостаточно блестят», — Вэи покачала головой. Тот день в Асакуса освещал даже самый нелегкий разговор и тёмный подвал яркостью зародившихся отношений. Благо, она могла посмаковать как воспоминания, так и свой сок без надобности беспрестанно щебетать. С этим идеально справлялся Дейдара. Разумеется, он рассказывал о себе прекрасном, страдающем от гнёта «консервативного старика, не понимающего весь мой гений». Харука и Кийоко слушали его байки с понимающим сочувствием. Вэи, в благодарность за потраченное Дейдарой время, не решалась прерывать это хвастливое излияние холодным упреком правды. «О ней и речи быть не может, учитывая то, что весь этот вечер — постановка, скрывающая истинного дарителя эксклюзивного «Van Cleef»… Пожалуй, Дей это понимает, потому и отыгрывается на начальнике за его чрезмерную насмешливость. И я не могу винить его в этом. Сама ведь понимаю, какого работать под гнётом вечно язвительного господина…» — туманную сладость матча, ещё окутывающую язык при воспоминании об утренних откровениях, хотелось растворить в жгучей кислоте сока. Не получалось. Добавила соль чипсов. — Вэи, а что ты думаешь? — вдруг спросила Кийоко. Мотидзуки, с мысленным «ёлки зеленые», повернулась к подруге, которая, перекинув руку через спинку обитого потертой кожей дивана, смотрела на неё с хитрым, сканирующим прищуром. Тяжелые «золотые» цепи несколькими слоями спадали на застегнутый черный кожаный плащ. Он разлетался на две половины у колен. Цудзи Кийоко лихо перекинула ногу за ногу. Ярко-синяя ткань джинсов грозилась разойтись по швам от подобных манёвров. Вэи ощущала некоторое родство с одеждой: её спокойствие тоже трещало пополам. — Думаю… что нужно заказать ещё сока. Может быть, также запеченного батата можно прикупить. — Ты как будто голодала целый день! — Сано Харука, смесь, поправила укороченный кожаный плащ. Его шоколадный цвет создавал сладкое сочетание с чёрным глянцем распущенных волос. Тоненькая ручка осторожно сбросила несколько прядей с темной водолазки, заправленной в юбку с широким чёрным поясом. Грязно-приглушенный свет практически замазывал большую родинку на правой щеке. Сама она едва притронулась к длинным палочкам рыбы-минатй тэмпура. Зато самоуверенного блондина она успела прощупать кокетливым взором из-под полуопущенным ресниц вдоль и поперек. Вэи сомневалась, что легкомысленный Дейдара — это тот, кто нужен романтичной душе коллеги. «В любом случае, обижать её я ему не позволю», — подумала она, отправляя в рот жёлтую чипсинку со вкусом кальмара. — Правильнее сказать, работала. — Ну и мы тут не из отпуска прилетели, но так на еду не налегаем, — от смешка Кийоко колыхнулась пенка на золотистом пиве. — Ой, дамы, вы что, Вэи-тян всегда была такой обжорой! — Дейдара фамильярно похлопал Вэи по плечу. Той пришлось отсесть к запотевшему стеклу, чтобы её новые капроновые колготки не измазала подошва красных кед. Её названный «старый друг» расхлябисто развалился на обшарпанном посетителями и временем диване. Обе руки свободно свисают с покатой спинки. Ярко-вишнёвая кожанка, увешанная значками, как витрина киоска, натянулась, открывая женским взглядам белую футболку, прилипшую к выделенным мышцам пресса. — Говорит человек, который в одиночку за десять минут съел коробку пончиков с глазурью, — Мотидзуки не осталась в долгу, припомнив один из многочисленных рассказов Сакуры. — По пончику в минуту, а в конце — по два за шестьдесят секунд! — Дейдара горделиво откинул челку пятерней. — Рекорд, бомбина, рекорд! — Ой, Дейдара-кун, знал бы ты, какие твоя подруга… — Кийоко нажала интонацией на слово-обозначение отношений с той же силой, как она стиснула цепи, пронзительно звякнувшие в сомнамбулическом спокойствии бара. — … рекорды ставит… — А ну-ка! — жадный до сплетен парень поддался вперед всем корпусом, предвкушая сладкий улов. — Чего там моя мелка успела натворить? «Вот же актер фигов», — Вэи поправила юбку, начавшую опасно стягиваться у бёдер. В свитере васильково-синего цвета уже становилось жарковато в помещении, нагретом разгоряченными телами, сигаретами и находящийся совсем рядом, за тонкой клеенчатой занавеской, кухонькой. — Сходить на гала-бал к премьер-министру и его жене вместе с нашим мистером Холодильником, читай Сенджу Тобирамой, и там зазнакомиться с американским послом Смитом Джоном, — заявила Кийоко, закусывая рыбкой с тарелки Харуки. — Юху-у-у, нихрена себе, Вэи-тян у нас популярная. А по ней и не скажешь… Кийоко и Харука дружно хихикнули. Однако на осажденную со всех сторон русскую коллегу взглянули ободряюще, с толикой поддержки. — Так я хвастаться в отличие от тебя предпочитаю порционно, — Вэи залпом допила сок. По окну начали стекать разбитые дождевые капли. — Теперь хвастайся, как Дейдара-кун, потому что нам нужны подробности! Под-роб-ности! — Харука игриво покрутила трубочкой в стакане с «Кровавой Мэри». — Что ты ответила этому важному дядечке? — Что он очень мил для своего важного поста, раз снизошел до того, чтобы запомнить меня и отметить мои старания таким роскошным подарком. Поддерживать беседу с послами не так уж и легко… — Ага, как и зубы заговаривать! Неужели этот мистер Смит просто выразил благодарность без намёка на продолжение? — Кийоко осуждающе покачала второй рыбной палочкой в воздухе. Вэи, прищурившись, ловким движением палочек перехватила «добычу». Нежно сдавив, утянула себе больше половины минтая. Дейдара взорвал хохотом повисшее над столом немое удивление. — Он выразил свою благодарность весьма искусно. Каждый ли день в качестве скромной признательности за беседу отправляют лучшие букеты от «Яманака»? — Надеюсь, ты его жрачку так не утащила. — Я воздержалась от возобновления распрей между СССР и США. Новая волна хохота укрыла непримечательный белый столик у запотевшего окна. Одинокий жёлтый глаз раскачивающейся люстры моргал во тьме городских сумерек. Вэи встала и, нежно-вежливо ткнув носком высокого кожаного сапога красный кроссовок, отвоевала себе право выбраться в узкий проходик. — Но от позднего ужина я отказываться не намерена. Пожелания? Харука нежно улыбнулась то ли самой Вэи, то ли одному из напомаженных байкеров из банды басодзоку, который пристально разглядывал очаровательную девушку. — Возвращаться побыстрее, дорогая! Я хочу знать, что конкретно — без шуток и острот — ты ответила этому красавчику с такой благородной сединой! — Вот я всё в толк взять не могу, чего девок на старпёров тянет? — оставшийся без внушительного комплимента Дейдара лениво потянулся за медово-имбирным сакэ. Покручивая бокал в воздухе, он смотрел, как в полупрозрачном оранжевом тумане искажённая линия фигуры Мотидзуки растворяется в переливе лопающегося жемчуга игристого алкоголя. Такая странная субстанция, выведенная Азией и Европой. — Они же уже полудохлые, считайте. И в постели явно не бомба и даже не бенгальский огонёк… «Такое ощущение, будто любят только ради того, чтобы слиться в сексуальном экстазе…» — Вэи опустила голову, боясь, словно бы веря, что непристойные мысли могут отражаться в её взгляде. Будто в серой радужке, словно на старой кинопленке немого кино, появится сшитый на заказ костюм, подчеркивающий статус, силу, душу носящего его мужчины, с волосами и кожей блёклыми, как и радужка глаз. Тех, что устремились на старика-бармена с усами, похожими на две дохлые селедки. — Господин, я бы хотела заказать батат в кляре и апельсиновую газировку, — произнесла Вэи, упираясь локтями в недавно протертую столешницу. — Ага, заверните всё с собой. Оплата наличными. Непроходимая наглость голоса не осталась незамеченной всеми, не только жертвой чьего-то вмешательства. Впрочем, Вэи не нужно было резко разворачивать голову, чтобы узнать нахала, который по-свойски, но с легким отвращением, опустил ладонь на обшарпанное дерево. Второй рукой он держал чёрный шлем. — Саске-кун… а что ты здесь забыл? — Тебя, разведчица. Погнали. Нам ещё Наруто забирать. — Откуда?... И зачем?.. — Вэи, переглянувшись с барменом, кивнула тому, подтверждая изменение заказа. Зато на Саске она спустила всю укоризну немого непонимания. — Только без пафоса, Саске-кун, раз времени у нас нет. — Сокращая игру слов для непонятливых… — нахальная ухмылка убила наповал восхищенных гяру, которые и думать забыли о мотоциклистах под дулом чёрного взгляда учиховских глаз. — … Наруто попёрся к Чоджи с твоими конспектами по литературе. Я закинул его в Сэтагая, сказал, что заскачу за тобой и отвезу в Гиндзу. Он уже будет ждать нас у торгового центра «Mitsukoshi Ginza Store». — Вижу, что будущие поколения студентов питаться мудростью моих конспектов будут, — заключила Вэи с улыбкой, приглушённой в грязи немытого света. — И это ты просишь меня выражаться, как недоучу? Бармен оторопел, когда ему протянули оплату с обеих сторон. Синий свитер мягко огладил грубую кожу куртки: Вэи и Саске пытались толкнуть друг друга руками, но не сдаться напору намерений друг друга. Посетители, в том числе крючковатый мужчина и его подобный перезрелой тыкве друг, огромными глазами пялились на это шутливо-серьёзное соперничество неугомонной молодёжи. Но, в итоге, сошлись на ничьей — каждый платил по половине суммы — с прибавкой в размере двух порций батата в кляре для самого Учихи и его лучшего друга. — По сути, ты спасаешь меня, Саске-кун… — Будешь за это должна. — Фортуне и ото-то? — Вэи сжала в руке хрустящий пакетик из тонкой коричневой бумаги. Дно потемнело от насыщенного масла угощения. Они встали чуть поодаль от стойки, практически рядом с замызганном краской и увешанном плакатами куске дерева, исполняющего функцию двери. — Сочтусь со всеми, спасибо за участие. Но мне действительно нужно попрощаться с ребятами. — Вместе попрощаемся, в чем проблема? — Саске, запихнув свободную руку в карман пепельного цвета джинсов, перевёл прицел внимания с неестественного румянца лица собеседницы на столик у пыльного окна. Три пары глаз следили за каждым действием парочки с тщанием неудачливого лазутчика, в своём старании практически вывалившегося из засады. — Хм, вижу. Тот беловолосый хрен? — Сам ты… редька, — Вэи показательно закатила глаза в непритворной усталости. «Ни минуты без выпячивания остроумия и собственной значимости», — она пошла гордой походкой, от бедра, к товарищам, начавшим лихорадочно изображать бурный диалог и интерес к пустой бутылке пива. — Подожди меня здесь. Я вернусь через две минуты. Однако более полезно писать на воде, чем убеждать Учиху делать обратное тому, что он вознамерился совершить. — О, Вэи-тян, мы думали, тебя там уже подцепили местные важные дядьки, — Дейдара, ухмыляясь, не сменил развязной позы. Вэи раскрыла рот, но не её голос, а другой, индифферетный и подчеркнуто насмешливый, вынес приговор остроте: — Думать полезно. Особенно, в верном направлении. — А ты ещё чё за чёрт? — Дейдара скептически оценил внешний вид Саске с пренебрежением прищуренных глаз. И это высокомерие померкло от осознания, во сколько месячных зарплат ему обошёлся бы неброский образ. Вэи уловила потаённую мысль мгновенно — не зря уже около года изучала коридоры Отделения Общей Хирургии, в которых интерны совершали свои обыденные ритуалы, не ведая о чьем-то неуемном любопытстве. Помимо крутых машин, Дейдара интересовался и высокой модой с её высокими ценами. — Неважно. Не по твою душу пришёл же, — Саске отрезвил усмешкой пьяного алкоголем и женским вниманием пижона. Слегка склонив голову, он захватил вниманием две настороженные женские фигуры. Харука замерла со стаканом в руках, — стенки истекали кровавым томатным соком и водкой. Кийоко выписывала кончиком остроносых полусапог бессмысленные узоры на прозрачной канве пропитанного табаком и потом воздуха. — Леди, какой-то пацан, я арендую вашего товарища на сегодняшний вечер. Прошу не обессудьте. — А если обессужу, ты, позер выпендрежный? — красная кожаная куртка затрещала, когда вся сила рук направлена на поддержание равновесия при резком подъеме. Скачок. Звякают значки, что-то тяжело в кармане, и цепи на груди Кийоко. Она намеревалась подняться следом, если градус напряжения достигнет критической точки и выжжет жалкие крохи кислорода за этим пластиковым столиком у тёмного от ночи и пыли окна. — Придумаешь новое слово, неуч, — Саске без тени самодовольства полоснул Дейдару холодностью аристократичной сдержанности. — Я рекомендую тебе придумать, как быть добрее к незнакомцам, ничего тебе не сделавшим, — Вэи приняла удар на себя. Её брови, сведенные к переносице, вырисовывали на бледном лице ярчайшей краской эмоцию недовольства. — Я рекомендую тебе поторопиться, товарищ, потому что мы зря тратим время на объяснения с этим… — Моим… другом, — пришлось прикусить язык, едва не выдавший со страхом дезертира истину в двух словах «хороший знакомый». — Другом. Я должна извиниться за то, что мне придется покинуть вас, ребята, сейчас. Мой друг отчаянно нуждается в моей поддержке перед экзаменом, и я не могу ему в этом отказать. — Этот что ли? — Кийоко, скептически приподняв бровь, кивнула в сторону Саске. Она вновь развалилась на стуле. — Неважно, — буркнул Саске. Одновременно с этим воскликнула и Вэи: — Да, этот самый! — С какими неучами ты общаешься, Вэи-тян? — Дейдара же не желал возвращаться на место, не взяв реванша у «позера выпендрежного». Мышцы на груди опасно бугрились под белой майкой, ярко вырисовывающей дальнейший подход интерна к решению конфликта. — Задаюсь тем же вопросом, — Учиха хмыкнул, обводя оценивающим презрением светловолосого парня. — Ни с какими неучами я не общаюсь, только с упёртыми… — сравнение «баранами» идеально дополняло картину, на которое двое юношей схлестнулись словами. Практически лбами, которые метафора увенчивала недостающими рогами. Однако Вэи решила сделать это про себя, чтобы не будоражить и без того разгоряченных гордецов. — … юношами! Девочки, Дей, надеюсь, вы простите мне мой внезапный отъезд… Харука, до этого опасливо допивающая «Кровавую Мэри», вклинилась в диалог, когда гроза конфликта растаяла. Теперь была слышна лишь ругань якудза, хихиканье блестящих девушек с плохоньким автозагаром и тихое «ж-ж-ж-ж» мигающей лампочки над головой. — Ничего страшного, дорогая, езжай, раз твоему другу необходимо учиться, — она смущенно отвернула голову, избегая прямого контакта с самоуверенным незнакомцем. — Мы тут с Дейдарой-куном повеселимся и за тебя. — Ага, разделим боль похмелья, — Кийоко усмехнулась, обхватив горлышко пустой пивной бутылки. Покручивая её над столом, Цудзи пускала тусклые блики на измазанные соусом тарелки. — Как только кто-нибудь сгоняет за пивом. Дейдара, уловив намёк, тут же подскочил. — Заодно Вэи-тян провожу, посмотрю, чтобы её не обижали. «Жертва несправедливости» тут же хлопнула Саске по ладони, когда тот собирался стереть с лица соперника кривую насмешливость ухмылки. Однако полностью разрешить ситуацию удалось только после того, как она в компании «учащегося друга» поднялась вверх по грубым деревянным доскам. Приколоченные одна за одной, они составляли неподвижную, неуклюжую змею лестницы, которая ленива тянулась вдоль тёмно-коричневой стены. Её украшало стилизованное под гравюры укиё-э изображение белоснежной женщины, нагишом восседающей на огромной зеленой черепахе. Саске с ленивым безразличием окинул взглядом нежно-розовые соски прелестницы, а Вэи, сконфуженная вопиющей откровенностью произведения, больше смотрела на изогнутые, как рожок, ноги прелестницы. Они вышли из подвального помещения небольшого салончика игровых автоматов. Сумрак уже поглотил приземистые двухэтажные домики, и теперь они казались призраками на одно лицо. Их тени пролегали прямоугольниками с плоскими крышами, запутавшимися среди проводов и острых ветвей редких деревьев. Капоты машин взирали на проходящих девушку и юношу погашенными фарами. Казалось, — даже несмотря на то, что оранжевый ореол окружал каждый фонарь, — всю яркую насыщенность красок стерли с улиц. Те стали не только стерильно чистыми, но и обесцвеченными. Вэи, на ходу натягивающая пальто, тем не менее находила пейзаж завораживающий безмятежным спокойствием ночи. Навиваемый беззвёздной чернотой страх рассеивали уютные квадраты окон. В одном из них она заметила, как двое мальчишек играли на переносной системе «GameBoy». «Скоро и я себе такую куплю. И точно сыграю в «Prince of Persia»! Все уровни пройду и всем врагам наваляю. Идеальный антистресс после разговоров с Тобирамой-сама», — мыслительный процесс вдруг пустился в свободный пляс, как только воздух, пропитанный озоном надвигающегося дождя, стянул с горла ошейник прокуренной, кисло-потной духоты дешёвой питейной. — Почему ты был так насмешлив к Дейдаре, Саске-кун? — Вэи, поправив тяжёлый рюкзак на спине, боковым зрением глянула на Учиху. Тот не быстрым, скорее расслабленно прогулочным шагом, вёл её к парковке у ближайшего крохотного комбини. — Это моя обычная манера общения, ничего линого. Не моя вина в том, что твой светловолосый дружок не может оценить красивую иронию, — он не рассматривал округу, как его спутница, и повернул голову лишь раз, когда мимо изумрудной сетки забора прошмыгнула чёрная кошка. Вэи тихо выдохнула не выраженную в словах молитву ками и буддам даровать ей терпения. Мимо пронёсся скрип спиц — кто-то из местных жителей в офисном костюме возвращался на велосипеде из ближайшей фирмочки домой. — Эта ирония была не красивая, а ужасно грубая. Прошу, Саске-кун, не вешать мне лапшу на уши, я уже поужинала, как ты успел заметить. — М-гм, ты вправду считаешь, что знаешь мою манеру общения за обрывок одной встречи? — Учиха скосил на неё глаза, кажущиеся единым целым с одомашненной ночью спального района. Вэи, засмотревшись в это бездонное отражение мыслей на мраморно-бледной коже, нашла то, что потёмки его души выражают блеск затаившейся, пока что безмолвной опасности. Окружающая их чернота казалась лёгким сумраком в сравнении с тем, что удалось узреть ей. — Я полагаю, подобная манера речи не может быть свойственна тебе на постоянной основе. Социальные контакты ты ведь как-то заводишь. — Харизма. Лицо. Деньги. Ну, для тех, кто в состоянии оценить — ум, — Саске преспокойно продрейфовал вдоль плотного ряда машин на крохотной парковочке. Вэи, закатив глаза за его спиной, осторожно поплелась следом, стараясь не задеть ничьей машины тяжёлым рюкзаком. — Секрет прост. Но выполнение — нет. Не каждому по зубам. — Разумеется, деньги водятся не у каждого… — А интеллектом у нас вся нация блещет? — Саске оглянулся. Глаз сузился в тонкую насмешливую щель, над которой довлела тонкая бровь. — По-своему, да, — Вэи поспешила отойти от легковушки, к которой уже торопливо приближался некий мужчина с пластиковым пакетом в руке. — Оно и видно, судя по твоему, потрясающему моё воображение необоснованностью умозаключениям. Саске указал ей кивком на мотоцикл, идеальной втиснутый между акварельно-синей «Acura NSX» и серебристой «Honda». Вэи не могла похвастаться хоть какой-то осведомленностью в моделях и особенностях мотоциклов. Однако обтекаемый корпус этого напомнил ей устремившегося в яростном полёте орла, окрашенного непроглядной тьмой степей. Одинокая фара пока что сомкнула глаз, ещё не прорезающий дороги ярким светом. Казалось, мотоцикл отдыхает перед необузданным заездом по бывшим трактатам, ставшим современными шоссе. Учиха оценил её интерес сиплой усмешкой. — Стала бы я расшатывать твоё хрупкое интеллектуальное здоровье безосновательно… Вэи не решилась прислоняться к мотоциклу, как-то сделал Саске, упершись задней нижней точкой своего тела о сиденье. Из кармана кожанки в его руки перекочевала тёмная пачка с чёрными небоскрёбами. «Какие-то дорогие сигареты с названием на английском, которое прочтешь, только если в тебя вселится безумный дух американца или британца», — подумала Мотидзуки и, не отставая от своего новоявленного «учащегося друга», выудила из рюкзака чёрную с золотой каймой «Sobranie». Вопреки ожиданиям, Саске не только не комментировал её пристрастие к табаку, но даже дал закурить от платиновой зажигалки. — Кто вас, коммунистов, разберет. — Маркс, Энегльс и Ленин, — обмен взглядами и дымными кольцами подогрел нарастающий жар спора. — Касательно же твоей привычки якобы на постоянной основе сыплеть шпильками, то мне Наруто как-то рассказал, что у тебя много друзей в Амрике. И, честно, я сомневаюсь, что со всеми там ты начинал общение с подобных недружелюбных колкостей и сомнений в когнитивных способностях их нации. — Потрясающий вывод. Держи сигаретку, — Саске шутливо протянул ей пачку. А вот Вэи не шутя вытянула из неё свой «приз». — Премного благодарна, ты к тому, что вежливый, ещё, оказывается, и щедрый. — Задабриваю противника. — И не надейся, что отделаешься так легко. — И не собираюсь, в конце концов, легко отделался как раз твой белобрысый товарищ в паленой куртке от «Hermès» и барахольном выпуске «Balenciaga», — Саске выпустил несколько рваных клоков дыма в сторону акварельно-голубой легковушки. — Терпеть таких выскочек не могу. Вэи нашла излишним вербализовать и без того весьма очевидный вопрос. Её приподнятая в недоумении бровь говорила громче упрёков, поток которых она, пока что, заткнула черной папиросной бумагой. — Понимаешь, московская мать Тереза, когда человек не достоин по своему социальному статусу и материальному положению носить вещи подобного калибра, он не должен пытаться замаскировать отсутствие успеха дешевой китайщиной. Это не делает его значительнее в глазах знающих. Наоборот, такой перец, как этот Дейдара, будет смотреться так же убого, как нищий, решивший нацепить на себя жабо вместо потрепанного шарфа и взять трость, а не деревяшку. — Токийский цензор, не нужно критиковать и злословить на всякого, кому не повезло родиться в нужной семье, чтобы иметь возможность облачаться в дорогие одежды когда хочется, а не когда будут позволять накопленные деньги, но не желание. Густой дымный выдох растворил в сером тумане покатую крышу двухэтажного домика, наполовину невидного из-за крыш машин и голых крон деревьев. Вэи не понимала, да и не могла, в сущности, постичь глубину презрения богатых к бедным, силящимся им подражать в нарядах и привычках. «И Саске, воспитанный в знатнейшей аристократической семье Японии, едва ли способен к снисхождению в этом отношении», — грусть от осознания, сколько тяжело пестовать в себе и людях понимание, застыла в серых глазах словно отражение той, надвигающейся из-за плоской полосы крыш бури. — Пусть покупает похожее, но не никчёмное подражание на произведения мастеров. Тем самым, такие вот дейдары удешевляют само значение бренда, так, что, нося их одежду, невольно ощущаешь себя таким же нищим фатиком. — Разве нельзя покупать одежду, потому что она по нраву? Для чего хвастаться бирками? Не слишком ли это поверхностный взгляд на вещи? — Так говорят лишь те, кто ничего не смыслит в нашем мире, — Саске вывел притяжательное местоимение с нажимом, продавливая его смысл в трепещащем в возмущении сознание Вэи. Его глаза смотрели на крохотный белый с оранжевым магазинчик, окружённый, словно жуками, автомобилями с укоренившимся презрением потомственного аристократа. — Демонстрация статуса через одежду была всегда важна, даже в ту же эпоху Хэйан, к примеру. В любой стране наряд, то, из чего изготовлен и то, как он украшен, указывал на положение человека в обществе. Взять и напялить на себя фиолетовое платье, будучи каким-нибудь куродо — это идиотизм, за который тебя уважать больше не начнут. Сейчас не изменилось ровным счётом ничего. — Отнюдь, — Вэи замотала головой слишком яростно: подаренная Су Шу шпилька едва не вылетела из пучка. — Как раз таки в нынешний век, перевернувший верх дном понятия прошлого, господствует как меритократия, так и свобода в выборе самоопределения. Семейные связи и положение всё ещё влияют на восприятие человека обществом, но это несравнимо слабо с тем, что было ещё лет девяносто назад! И я нахожу это справедливым… Никто не выбирает, рождаться ему Учихой, Фудзитой или какой-нибудь Мотидзуки. И, если кому-то доставляет удовольствие подражание, то пусть. Человек знал, на что шел. А модные дома, если они продолжат изготавливать шедевры, не будут так уж опорочены тем, что реплики на их коллекции носят не рожденные с золотой ложкой во рту. Саске хмыкнул, опустив голову. Он покачал ей тяжело, с усталостью человека, разочарованному в собственных попытках доказать что-то глупцу. — Возьми любое произведение искусства, скажем, «Джоконду» и начни использовать его на рекламных плакатах, пройдет лет пять-десять, и о глубине смысла полотна не будет помнить никто. Искусство, переходящее из элитарного в массовое, теряет свою глубину, так как оно оказывается запятнанным невежеством масс. — Обезличивание людей и превращение их массы — не путь к просвещению, в том числе, — чёрная папиросная бумага смешалась на ладони с тёмно-зелеными листьями табака. Вэи невольно отметила, как выделялся её голубой свитер в контрасте с угольным асфальтом и чернильными кожаными сапогами, любовно прилегающими к ногам в новых колготках. — Те, кто постарается проникнуть мыслью в суть оригинала никогда не потеряются в лабиринте, выстроенном поп-культурой, даже если мы будем видеть «Джоконду» на каждой футболке. Бесчувственным к подобному тиражированию можно хотя бы подарить возможность получить наслаждение, впитать взором и эмоциями шедевр, даже если не произойдет понимания. — Абсурд, — Саске побрёл в сторону конвини. — Ханжество, — бросила Вэи вдогонку, не отставая от его неторопливого прогулочного шага. — Утопизм. — Категоричность! Их переругивания смущали вечернюю тишину магазинчика, в котором оба, не сговариваясь, взяли по жестяной банке «Dr. Pepper». Заспанный студент обслужил непонятно о чем спорящую парочку с таким выражением лица, словно его только что разбудили во время скучной лекции. Он даже поправил очки, провожая любопытством до двери красавчика в модной куртке и его низенькую спутницу в высоких сапогах. — … ладно-ладно, сойдемся пока что на том, что я немного прав, а ты просто либерал. — Поговори мне тут, консерватор недоконсервированный, — Вэи пригрозила наглому Учихе жестянкой насыщенно-бордового цвета. Тот отбил атаку своей. Чокнувшись, они продолжили путь к мотоциклу сквозь тесные ряды припаркованных машин. — И, вообще, зачем лгал о том, что спешить надо? Мы явно не торопимся забирать ото-то. — А ты думаешь, я буду стоять и плевать в небо, пока ты там пьёшь со своими любителями подпольщины и сплетен? — Саске отпил вишневой шипучки. Огляделся по сторонам. Вдалеке с дипломатом в руке поспешно шёл чёрный силуэт, видимо, одного из заслуженно переработавших «белых воротничков». — Мне было скучно. И, судя по тому, как быстро ты согласилась бросить свою компашку, ты сама не желала погрязнуть в алкогольном веселье. Вэи, не нашлась с сиюсекундным ответом. Вздохнула, глотнув шипучей газировки. Щиплет язык, как и обида душу. «Может, не скрывать, а выговориться наконец-то? Мне тут же станет намного легче. Зачем кручиниться молча, когда смысла в этом не больше, чем в парчовом халате, который надел в темноте?» — её уже полностью, от скованной болью головы до сжатого страданьем сердца, влекла, точно обезумевшая лошадь, жажда выплеснуть в словах, выплюнуть всю ту горечь, что скопилась внутри чёрной отравой. И Вэи решилась, выпив для храбрости американской шипучки. — Да… ты прав, в общем то, я была действительно рада поскорее убежать оттуда. Но не потому, что атмосфера там «вульгарная» — наоборот, весьма приятное, оживленное место, — скорее друзья у меня плохие… Коллеги, вернее сказать… Просто, знаешь, меня гнетет ужасное чувство, что меня обвиняют в том, что где-то я чуть удачливее их. Там познакомилась с важным господином, здесь у меня друг из Университетской Больницы Токио, а ещё сам Тобирама-сама вызвал переводы делать… — Последнему я бы сочувствовал, а не завидовал, но извращенцами мир полнится, — Саске не заметил во тьме загоревшихся смущением щёк «русской шпионки». Он неспешно шёл, небрежно раскачивая жестянку в руке. — Касательно остального скажу так, — ты не соответствуешь их ожиданиям. — Я заметила… — Вэи вспомнились все уколы в её сторону: от удивления её «непривычно красивому» внешнему виду, до сочувственного поддакивания Дейдаре, на самом деле шутливо сомневающегося в её привлекательности. — Они хотят, чтобы ты была чуть лучше фикуса, а ты уже стала выше пальмы. К тому же, если тот важный господин — богат и холост, то тут уже в партию вступает низменная женская зависть и извечное соперничество леди за мужское внимание. Даже если им, в теории, оно не светит, то таким кадрам противно само осознание, что кому-то, социально стоящему на той же иерархической ступени, вдруг улыбнулась Фортуна, вернее, Венера. — Ну, Саске-кун, это уже типичное клише из американских сериалов, когда единственное, что заботит всех сотрудниц офиса — это неженатый начальник с большим «Роллс-Ройсом» и кошельком. Вэи ощущала, как полы пальто разлетались от нарастающей мощи ветра. Его потоки словно сгребали окружающий мир в невидимый кокон, в котором каждая щель будет продута беспощадным холодом. Она невольно зябко поёжилась. Но не из-за осенней непогоды. — Думаешь, в основу сюжетов ложится выдумка? На экране всё, конечно, преувеличено, но сути дела лёгкая аффектация не меняет, поверь, — в пальцах изящных, будто выточенных из алебастра, бордовая жестянка превратилась в смятый комок, точно сорванная роза, которую, сжав, готовились выбросить в сточную канаву. — Ты никогда не будешь соответствовать ожиданиям людей. Либо ты не дотягиваешь до них, либо превосходишь. Я привык к первому варианту. — Почему-то мы любим заставлять других соответствовать нашим представлениям, но себя ставим центром вселенной и её эталоном, — Вэи бережно обошла тему сочувствия, догадываясь, что слишком открытое участие будет противно гордому духу Учихе. Саске, как и было оговорено, вложил в рюкзак Вэи и свою, и её пустые банки. — Моя семейка идеально подходит под это описание. Вероятно, так легче жить. Себя ругать тяжелее, чем какого-то «пиздюка» или «дуру», — Саске лихо перекинул ногу через своего «железного коня», но Вэи успела уловить на его лице лёгкую рябь раздражения и смутную печаль в глазах. — Ладно, садись, шпионка, нам ещё пилить до Сэтагая. Я ускорюсь, но ты там держись за меня, как за томик «Капитала» под подушкой. — Мне больше по душе «Государство и революция» Ленина, — Вэи неловко устроилась на сиденье, предварительно едва не соскользнув с него. Сердце раздирало грудь страхом при мысли о том, что она защищена от падения лишь силой рук и предупредительностью Саске к неумелой пассажирке. Однако гордость не позволяла открыто говорить о своих опасениях. — Веди нас в светлое будущее, как американская политика… Только не врежься там ни во что. Мотор зарычал, как разбуженный лев, и спустя несколько мгновений мотоцикл начал медленно отъезжать от парковочного места. У Вэи уже дрожали коленки, и она не могла обуздать своё тело. И самоконтролю даже не препятствовало страдание от осознания, как злорадствует Учиха, ощущая бедрами её страх. «Когда-нибудь я научусь думать, прежде чем соглашаться на сомнительные авантюры!.. Ух, ёлки зелёные, я голову потеряю не от любви, но ужаса!» — Мотидзуки бесконтрольно прижалась к крепкой спине. Ощущение мягкой кожи куртки успокаивало, как и проникающее сквозь неё тепло, согревающее быстро вздымающуюся грудь. Ветер свистел за шлемом — не слышно собственного дыхания и сердцебиения. Лишь рёв мотора, вой холодных потоков, сигналы проносящихся мимо машин. То, что сжимало желудок склизким ощущением накатывающего жара дурноты, вдруг погасло во влажном осеннем воздухе, смешавшимся с выхлопными газами. Свист трущихся об асфальт колёс заглушал мысли, и Вэи стало казаться, что она не едет, но парит на шоссе. Оно летело вперёд серой стрелой, мимо бетонных балок, возвышающихся над головой тяжёлыми, неуклюжими арками моста. Ощущение полёта и сплетения тел постепенно погружало сознание в ревущий безмысленный поток, в котором не существовало ничего, кроме бесконечной тьмы грозового неба и тусклых звёзд фонарей. Вэи не заметила, как они выехали в объятия города. Их приветствовали кислотные вывески, мелькающие изображения и плакаты, яркие даже в ночи. Однако на такой скорости всё казалось не больше, чем случайными мазками кисти по черноте. «Ладно! Беру свои жалобы обратно без вопросов, — это лучшее, что я ощущала за последнее время! И все заботы, тревоги и волнения исчезли в этой песне ветра. Невольно вспоминаю пятистишие из «Кокинвакасю»», — она даже стала нашептывать оставшиеся в сердце слова, которые будут немы для Саске в перекрывающей всякий нежный звук безудержности дороги: Ветер летит К вершине Каи и дальше — К далеким горам. Был бы он человеком, Послал бы весточку с ним. «Я бы послала весточку домой, хоть и тётя сказала тогда, что у родителей всё хорошо… Но хочется узнать от них, лично, ведь мир — изменчив… В отличие от моего глупого сердца, которое ни одним смешным прозвищем, деланным безразличием или работой не отвлечь от непрестанного влечения к тому, кто недоступен уже по праву рождения», — Вэи, прижавшись к Саске, как студент к учебнику перед экзаменом, искала спасения от мыслей в лазурных и изумрудных знаках, висящих над дорогой. Лекарства от её болезни если и было изобретено человечеством, то она об этом не ведала, а верить всяким шарлатанам из модных изданий не решаясь. Вот и приходилось самой рыскать в непроглядном мраке, натыкаясь на ловушки каждый день… Они проезжали по мосту над рекой Тама. Серые блики мелькали между голыми деревьями словно узлы рыболовной сети, застрявшей на тонких длинных ветвях. Мимо пронеслась красная «Honda», но в половину десятого в жилом районе уже было спокойно. Вэи вдруг ощутила, что мотоцикл начал как-то подозрительно крениться в сторону сплошной полосы. Это совсем не похоже на безупречное вождение Саске. Ощущение «неладного» застряло в гортани зародившимся вопросом. Его опередил крик Учихи: — Joder! Вэи, мы падаем! Держись так крепко, блять, как-никогда до этого! — Приняла! Она не задавала лишних вопросов. «Ему не до того сейчас. И мне не до ответов… всё равно они ничего не дадут», — Мотидзуки не понимала, она боится или постепенно смиряется с участью улететь в кювет над ледяной осенней речкой. Следующий поток будто выбил из неё всё — от мыслей до эмоций. Осталась лишь одна: «Вот уж действительно собачья смерть». Хрупкие руки до скрипа кожи впились в обтянутое курткой тело Учихи. Каменный, как скульптура. Он изо всех сил пытался тормозить, однако, мотоцикл несло всё дальше по шоссе. Вэи осознавала, чем грозит им вылететь на скорости в поток машин. Скрежет металла, визг сирен, вопли водителей и прохожих. — Блять, не останавливается, падла! — рёв Саске перекрывал отчаянный визг шин и рычание мотора. — Шпионка, держись! Тут пустырь какой-то! Я въезжаю! «И он понимает, насколько рискованно ехать дальше», — подумала Вэи, и удушающая отстранённость сознания не резонировала с тремором страха во всём теле, потом плачущем о жизни на грани смерти. Мотоцикл нехотя накренился в сторону, к измятому грязному изумруду травы покатого спуска. Внизу виднелась огромная лужа мутной светло-коричневой жижи. Пустые цистерны и сваленные в кучу балки. Стройку забросили недавно. «Иначе остался бы забор и мы бы на всей скорости влетели в железные сети», — Вэи не могла испугаться ещё больше, прижаться ещё ближе к тому, с кем разделяла каждое мгновение жизни, уносящееся вниз, к земле, со скоростью съезжающего по склону мотоцикла. Бетонные плиты взирали на них железными крюками. Её несколько раз подбросило к синему грозовому небу. И только благодаря стальной хватке Вэи не очутилась там раньше, чем положено. Саске из последних сил вывел мотоцикл прямо к огромному озеру грязи, в котором вместо кувшинок плавали черные шины. Вода тут же обожгла ноги, залилась в сапоги. Мотидзуки слышала, как колеса с чавканьем погрузились в размоченную землю. И всё же мотоцикл рычал, ревел, рвался вырваться из западни и унести их прямо к недостроенному фундаменту и преграде острых кустов и остатков неубранного забора. — Кренись в сторону! Приказ Учихи выбил её из коматоза. Вэи, не думая совершенно, подчинилась стальной команде. И через мгновение она ощутила объятия грязи и поцелуй холодной воды, омывшей её полностью. Крик захлебнулся в жиже. Волосы, глаза, лицо засыпал песок, проникший вместе с водой под шлем. А тело погреб под собой металл. Не так ли пал когда-то Икар на картине Брейгеля Старшего? Это внезапное сравнение схлестнулось над головой осенним ветром и мутными нечистотами, из которых Вэи вынырнула с силой. Саске уже сидел, пытаясь приподнять мотоцикл с искаженным болью самообладанием. Вэи, едва стянув защиту с головы, тут же присоединилась к нему. — Ух, jоder, тяжелая же тварь! Присоединившись к барахтанью в мутной луже, она не ощущала никогда себя такой живой, как в это мгновение, когда неподъемная груда металла прижимала к размокшему болоту ноги. Воздух всё ещё проникал в её лёгкие, а сердце с тем же наслаждением стучало в тёплом, не обездвиженном неотвратимым теле. Пусть оно и трещало от боли, от натуги, но это страдание лишь свидетельствовало о том, что она — жива. Остальное важно, но не сейчас. — Блять, лучше бы мы на велосипеде ехали! — прорычала Вэи, навалившись всем остатком сил и весом на поражённого железного скакуна. Мнение Саске заглохло во всплеске воды, ноющем лязге металла и крике Вэи. Мотоцикл упал на другой бок слишком внезапно. Она не успела среагировать, отпустить, и тяжесть увлекла её за собой. Плеск воды разодрал слух, словно выстрел в упор. Её голова дёрнулась. Чёрный металл безжалостно рубанул по виску. Ей пришлось вновь хлебнуть горечи грязной воды, заползшей в рот при вскрике от неожиданности. Не меньшей для неё стали и руки Саске, вытащившего её под мышки. Бережно, словно продрогшего брошенного котёнка, он притянул её к себе. Не терпящая сопротивления ладонь пригвоздила голову недавней пассажирки к груди. Вэи слышала, как неистово бьётся сердце за этим безразличным фасадом. Хотела что-то сказать, да только и всхлипнула слабо, когда ощутила длинные пальцы в тяжёлой мочалке спутанных волос. Пряди крупным переплетением колтунов беспечной русалки спадали по плечам, спине, прилипая к мокрой шее. Вокруг не было ничего, кроме заброшенной стройки, надвигающейся бури и обманчивого спокойствия тишины. Она прерывалась редким гулом проезжающих машин. — У тебя висок расцарапан… — это была первая фраза за последние пять минут, которую Саске произнёс спокойным, даже каким-то болезненно умиротворенным, голосом. — Пофиг… — Вэи вспомнила двойной перелом после падения с крыши вагона поезда. Его остатки, несколько голубых прямоугольников без окон и мебели, остались догнивать свой век после войны, когда ту железную дорогу, возле деревни прабабушки, подорвали, но так до конца жизни СССР и не восстановили. После тех потерь и недавних «приключений» на заброшке в Санье, лёгкая царапина на виске стала казаться своего рода боевым ранением, на которое опытный солдат беспечно закрывает глаза. Заживет. — Голова не кружится? — Только если от всего произошедшего, — она вздохнула, ощущая грудью, как вода просачивается между их с Саске телами, сжатыми в отчаянии объятия спасшихся обречённых. — Надо вставать, а я не могу… — честность в его исполнении звучала по-насмешливому беззлобно. — Ага, я тоже ещё хочу посидеть в этом болоте, — Вэи вторила ему со смехом облегчения, дребезжащего от отчаяния. — Почему всегда оказываемся именно в нём? — Потому что жизнь у нас такая, тащимся по её болоту, иногда удачно, а, чаще всего, утопаем по самые уши в окружающем дерьме, — Саске с ювелирной осторожностью расчищал неглубокую, но ужасно некрасивую рану от мелких камушков. Кончиками пальцев, точно щипцами, отводил прилипшие рядом чёрные пряди. — Шпионка, радуйся, что я такой безупречный водитель. Был бы более скромным, не ощутил бы уже на подъезде к мосту, что мотоцикл стал не так гладко, как обычно, поддаваться управлению и малейшим манёврам. Вэи мягко поддакнула, не смея даже самую малость шевельнуться. — Ты давно завозил мотоцикл в мастерскую? — Его проверяют каждые три месяца, пока я нахожусь в Америке. Нет, шпионка, здесь дело отнюдь не в неисправности моего «Сокола», — Саске сидел, упираясь подбородкам в её сморщенный мыслительным процессом лоб. Его ониксовая радужка отражала мрачное сияние зарождающейся грозы, когда он взглянул на чёрный металл, омываемый светло-коричневой жижей. — Ему подрезали крылья, если ты понимаешь мою иносказательность… Она ухватилась за смысл не сразу. Однако, стоило ему прочно укорениться в голове, как Вэи тут же поддавшись бесконтрольной дрожи, ближе прижалась к Саске. Он и сам притянул её ещё плотнее, до пережёвывающего нервы страха. Эта лужа строительных отходов и грязи стала их оазисом спокойствия в пустыне хаоса. — Ты хочешь сказать?... — Вэи проглотила «покушение», заменив его на менее тревожащее: — … злые намерения к-конкурентов семьи? — Разумеется. Не на тебя же будут направлены эти «злые намерения», — Саске сухо ухмыльнулся её облегченному вздоху. — Ты просто попала под удар, предназначавшийся мне. Очень мерзко… Сасори ведь тоже обращается со «злыми намерениями» к тем, благодаря чьему страданию его квартира напоминает императорскую сокровищницу… Гаара низверг отца, «злые намерения» которого разрушили неисчислимое количество судеб. И, вспоминая связь Учих и мистера Танга, – бесчестного мерзавца и нарушителя законов, — разве стоит удивляться «породе» их конкурентов и методов? Но что если это Сенджу?... Вэи не хотела думать дальше. Но мысли всё шли и шли. Тогда она, скрипя зубами, предприняла попытку подняться, чтобы болью отвоевать себе право не волноваться о скелетах в шкафах родных ближайшее время. Саске тоже увлекла следом. — Иначе заболеем, на радость этим мерзавцам. — Только если смертельно, иначе им будет досадно из-за времени, потраченного на порчу моего красавца. Саске вырвал у неё из рук тяжёлый черный рюкзак. Поддерживая друг друга, они добрались до берега, на который полетели насквозь мокрые шлемы, верхняя одежда и сумка. — Я сейчас позвоню дворецкому, пусть он пришлёт за нами машину. Предупрежу, чтобы клеенкой какой сиденья прикрыли что ли… — Учиха цыкнул, смотря на не реагирующий на команды мобильник. — Чёртова пластмасска! Так и знал, что не нужно покупать это дерьмо… — не договорив, он швырнул раскладушку в лужу, ставшую залогом их спасения. Вэи осторожно протянула Саске неубиваемую «Моторолу»: — Только этот не швыряй, он не мой, а корпоративный, — с кряхтением опустившись на ледяную бетонную плиту, Мотидзуки сдавленно прошептала: — Иначе меня Тобирама-сама за ним следом отправит, без выплат и страховки. — Ага, с нагоняем и бухтением полудохлого деда, — Саске неуклюже опустился рядом. Они оба вытянули пострадавшие ноги, непослушные, ослабшие после стальных объятий «черного сокола», который казался горкой черного пепла в жидкой грязи на фоне могучих туч, давящих весь свет на своём пути. — Кажется, лодыжку подвернул. Мы, сука, ещё отделались так легко, что я до сих пор едва ли верю в то, что мы говорим где-то на берегу лужи, а не Стикса. — Погода и общая атмосфера подходят для царства мёртвых, но всё же лодка Харона была бы великовата для этого озерца, — её сарказм подтвердил гул грозы и первые капли ледяного дождя. Учиха быстро закончил разговор с дворецким, не задавшим, судя по двадцатисекундной продолжительности беседы, ни единого лишнего вопроса. Как только мокрая «Моторола» вернулась в лоно насквозь промокшего рюкзака, у выживших после покушения завязался ожидаемый разговор о том, когда неизвестные успели влезть в недра мотоцикла, поправив в хитросплетении механизмов всё так, чтобы он довёз их равно до Харона. — Скорее всего, пока ты был в клубе. Вряд ли бы ты смог доехать до него, если бы наёмники что-то сделали с мотоциклом раньше. — Они бы не добрались до него, он стоит в гараже поместья. Туда даже птицы без приглашения не влетают, — Саске, с её многозначительного «угу», принялся помогать Вэи выжимать вторую лужу из волос. — Там камерами утыкан каждый миллиметр территории. Я умолчу о других мерах безопасности… Думаю, пока я обтирался в той дыре и вёл слишком заумные для твоего белобрысого дружка беседы, эти твари что-то подшаманили в мотоцикле. Причем искусно так, чтобы и газ вышел из строя не сразу, и тормоз тоже. — То есть, таким образом, чтобы ты на полной скорости разбился … — дыхание застряло в горле словом, которое учат одним из первых в любом языке. Грозная сила, заключенная в слогах, проявляла себя лишь в том случае, когда хладный шёпот раздавался над самым ухом того, кто так лелеет свою жизнь. Её антоним — смерть пролетела над ними, лишь едва задев чёрным крылом. — … да, я должен был погибнуть сегодня. И ты, — Саске схлестнул ненависть слов с яростью нарастающего холода ветра, бушующего с пылью капель в безумии хоровода стихии. Его пальцы до отчаяния сжали стекающую комками смоль прядей. — Jader, puto tío! . Вэи, с тоской вспомнившая свой убитый английский и ещё из последних сил дышащий французский, осторожно поинтересовалась, зябко обхватив руками плечи: — Кого?... Это ты на наемников на английском ругаешься? — На языке ацтеков, блин, — Саске рассмеялся, смотря на её по-детски обиженно-сморщенную моську, и вдруг ткнул двумя пальцами прямо в середину её лба. Как раз в этот момент раздался сигнал подъехавшей машины и гомон взволнованных голосов. Но Вэи осталась глуха к подоспевшей помощи. Суетность ушла на второй план, когда её коснулась нечто невообразимо, неощутимо тонкое, как ткань сети крошечного паучка. — Пойдем, шпионка. За нашими задницами приехали… наши. Вэи кивнула, едва слышно всхлипнув. Глаза и нос защекотало. Но она позволила показать тремор чувств небу. Грозному. Но не порицающему, и также не поддерживающему.