Я - Кэролайн Форбс, или как выжить если ты по гланды в дерьме

Жить по правилам Марселя мне нравилось. Не потому, что я их уважала, а потому, что они избавляли меня от необходимости думать о последствиях. Здесь никто не нападёт на меня из прихоти, не вцепится в горло просто потому, что я случайно перешла дорогу. В этом городе правила — это крепкий каркас, за которым можно спрятаться от хаоса. Марсель встречался мне слишком часто. Случайно, как он сам это подавал. Слишком целенаправленно, чтобы я поверила. Мы разговаривали. Неспешно, как будто ни один из нас не знал, чем заполнить пустые вечера. — Как погода? — Нормально. — Как жизнь по моим правилам? — Нормально. — Не думала устроить небольшую катастрофу ради интереса? — он усмехался, явно провоцируя. — Пока нет, — отвечала я сухо. Его улыбки были обворожительными, а разговоры лёгкими. Но я видела, что он копает. В его взгляде было слишком много интереса, слишком мало настоящего безразличия. Он искал во мне то, что я убрала. Сегодняшний вечер не был исключением. Я сидела на диване в его логове, перекинув ноги за спинку, наблюдая за бокалом с кровью на столе. — Как проходят выходные? — спросил он, усаживаясь рядом так непринуждённо, словно вокруг не было десятка его людей, которые с трудом скрывали раздражение моим присутствием. — Украла колье, — ответила я, не меняя позы. — Не почувствовала ничего. Даже угрызений совести. Марсель хмыкнул, откинувшись на спинку дивана. — У меня чувство, что я либо твой психолог, либо личный дневник. Ты не хочешь ещё начертить на мне единорогов? — Дорогой дневник, если захочу, предупрежу, — отозвалась я сухо. — И как ощущения? — спросил он, проигнорировав мой тон. Я повернула голову к нему. — Никаких. Знаю, что должна была бы чувствовать — стыд, угрызения, может, даже удовольствие. Но ничего. Просто знание, что это действие когда-то что-то значило бы. Его глаза на миг стали серьёзнее, улыбка потускнела. — Ты понимаешь, что это может закончиться плохо? — Для меня? — я чуть приподнялась, изучая его выражение. — Убьёшь? Его губы растянулись в фирменной улыбке, но глаза остались холодными. — Если придётся. Я снова откинулась, вернув ноги на спинку дивана. — Это мне в тебе и нравится. — Что? Что я могу убить тебя? — он рассмеялся, но в его тоне скользнуло нечто большее. — Удобство, — произнесла я спокойно. — Знать, что человек на тебя не смотрит с жалостью или ожиданием чего-то большего. Ты просто констатируешь факт. Это честно. Марсель задумчиво прищурился, затем поднёс к губам свой бокал. — Ты интересная, Кэролайн. Даже в своём «выключенном» состоянии ты оставляешь больше следов, чем думаешь. — Надеюсь, они не слишком раздражают. — Пока нет, — он усмехнулся. Мы сидели в тишине. Я не чувствовала неловкости, да и он, кажется, не собирался её создавать. Его спокойствие не давило, но напоминало мне о том, что он всё ещё наблюдает, ждёт, когда я оступлюсь или, наоборот, проявлю себя. Марсель — это тот, кто не терпит хаоса, но в то же время не упустит возможности разжечь огонь, если он его заинтересует. Я видела в его глазах что-то большее, чем просто желание держать меня под контролем. — Знаешь, что странно? — спросила я, не глядя на него. — Что именно? — То, что я не хочу исчезать. Мне плевать на то, что я чувствую, но не плевать на сам факт существования. Он на мгновение замер, а затем кивнул. — Потому что где-то внутри ты всё ещё цепляешься за что-то. И рано или поздно придётся это найти. Я не ответила. В его словах был смысл, но искать мне не хотелось.

Интерлюдия - Никлаус Майклсон.

Меня предавали раньше. Братья, сёстры, даже те, кого я считал союзниками. Ложь, измена, удары в спину — всё это было частью моей жизни, встроенной в саму её суть. Но с Кэролайн всё оказалось иначе. Это предательство... оно жгло сильнее, чем я ожидал. Я помню, как она вошла в мою жизнь. Сначала она была чем-то незначительным, просто какая-то незнакомка на улицах Чикаго, мало ли таких? Девушка, которая случайно оказалась на моём пути. Но она быстро стала чем-то большим. Сначала это было развлечение, пьяные бредни, неуравновешенное состояние и страх, которым она пропитывала свою душу. Сначала раздражало, ведь такие люди не воспринимали всё всерьёз. Но, опять же, было в ней что-то. Наивность? Глупость, и слишком... слишком много страха, напиывающего её как губка воду. Но я видел людей подобно ей в прошлом, их силу сложно расскрыть, но если всё же это сделать пройдя множество проблем, результат будет оправданым. В день ритуала она спасла близкого двойника, но не из жалости, а из личностных причин. И передала послание.

Отец-урод - несчастье в семье.

Сын бастард - вина изменяющего.

Подобно цветку она уже была надломлена. Я думал потенциал утерен, даже стало немного жаль... Я потратил время на размышения об этом. Но когда она лежала на грани смерти от укуса оборотня на старом пропахшем диване Аларика и несла предсмертный бред я понял, что она была надломлена, но не сломана. В её глазах не было ненависти, не было злобы. Ничего больше обиды, детской и не опасной. И всё же она пришла ко мне за антидотом. Не просить — требовать. — Я не собираюсь умирать, — её голос дрожал от боли и был ослабшим, в предобморочном состоянии Кэролайн бы не вспомнила, о чём говорила. Но этих словах не было ни мольбы, ни смирения. Только воля. Я дал ей кровь. Не потому, что хотел спасти. Потому что она вызвала мой интерес. В её глазах был свет, который я хотел удержать, изучить. Я мог позволить ей умереть, мог решить, что её жизнь ничего не стоит, но мне стало любопытно. Она была не просто вампиром, а чем-то большим. Три месяца мы провели вместе. Долгие три месяца. Она стала частью моего мира — не просто союзницей, но чем-то большим. Мы спорили, смеялись, молчали. В её шутках была доля чёрного юмора, - так она называла обидные шутки в сторону Стефана? - и каждый раз её смех был искреним. Она запрокидывала голову, широко открывала рот и смеялась, не обращая внимания на обстановку. Вначале казалось что она пыталась ослабить мою бдительность чтобы сбежать, но нет. Каждый раз возвращаясь и готовясь к выломаной двери её номера и пустой комнате я заставал её сидящей за ноутбуком с котёнком под боком и очередной пачкой чипсов. Она была раздражающим испытанием, отвлечением, и каждый момент с ней был как испытание моей собственной сущности. А тот поцелуй…

***

Она пыталась спрятаться. Не от меня, а от себя самой. Это было очевидно, как отражение её лица в зеркале напротив. Я видел, как её руки перебирают вешалки, как взгляд лихорадочно скользит по тканям, словно она ищет не одежду, а что-то более глубокое — утешение, выход или способ сбежать. — Ещё надеешься уйти от меня раньше срока? — сказал я, сделав шаг ближе. Её плечи дрогнули. Я почувствовал, как её напряжение отдалось в воздухе между нами, как слабый ток. Она была слишком хороша в сокрытии своих эмоций. Но за три месяца я научился читать её лучше, чем она могла представить. — А что, ты уже выбрал, когда я уйду, и нам нужно подписать договор? — бросила она, не оборачиваясь. Её тон был резким, почти вызывающим. Но я знал: это не больше, чем щит. — Невежливо отвечать вопросом на вопрос, — усмехнулся я, позволяя голосу звучать тише, чем обычно. Тон был мягким, но достаточно глубоким, чтобы пробраться под кожу. Она сжалась, как будто почувствовала это. Я увидел, как её пальцы замерли на ткани. — Невежливо стоять за спиной у девушки, пока она что-то делает, — бросила она с долей раздражения, которое так и не смогло скрыть её настоящие чувства. Её попытка снова избежать разговора вызывала у меня не раздражение, а интерес. Она всегда так делала. Уходила в себя, пряталась за сарказмом, но никогда не убегала окончательно. Она знала, что я позволил бы ей это, но не отпустил бы по-настоящему. Ребекка появилась ненадолго, бросив очередную колкость, и быстро ушла. Я даже не отреагировал — всё моё внимание было приковано к Кэролайн. Когда я задал ей прямой вопрос — «Почему ты избегаешь своих желаний?» — она, казалось, окаменела. Её плечи напряглись, её пальцы снова коснулись ткани, словно это была единственная вещь, которая удерживала её в реальности. — Потому что последствия никто не отменял, — ответила она, не глядя на меня. Её слова вызвали у меня что-то среднее между гневом и жалостью. Она была умной, сильной, но продолжала загонять себя в рамки, которые сама же и создала. — И что именно тебя пугает в последствиях? — Я позволил себе шагнуть ближе, так, чтобы воздух между нами стал ощутимым. Я видел, как она борется с собой, её лицо отражало борьбу между разумом и сердцем. Когда она откинулась назад, касаясь спиной моей груди, я не двинулся, чтобы не спугнуть её. Мои ладони сами нашли её плечи, и я почувствовал, как её тело на миг напряглось, а затем ослабло. — Закрывшись в страхе, ты не прекратишь бояться, — произнёс я. Мои пальцы едва касались её кожи. Я знал, каково это — бояться. Я видел этот страх в себе, в своих братьях и сёстрах, в каждом, кто хоть раз попытался бросить мне вызов. Но её страх был другим. Он был глубже. Он был личным. — Не лучше всего попробовать что-то, прежде чем окончательно отказаться? Её напряжение снова вернулось. Я почувствовал, как её руки сжали ткань вешалки, словно она хотела вырвать её, чтобы не потерять контроль. Её страхи были её якорями. Но её желания... они были куда сильнее. Когда она повернулась ко мне, её взгляд встретился с моим. Я видел в её глазах столько противоречий. Она хотела сбежать, но её собственное сердце не давало ей этого сделать. — Меня снова ранят, — сказала она. Её слова прозвучали тихо, почти сломленно. Но она всё ещё держалась, её лицо не выдавало ничего, кроме упрямства. — Тогда навреди в ответ, — ответил я, шагнув ближе. Я дал ей выбор. Я не сжимал её, не загонял в угол, хотя мог бы. Вместо этого я ждал. Её взгляд скользнул вниз, к моим губам, и я почувствовал, как воздух между нами изменился. Она потянулась первой. Её рука коснулась моей шеи, её губы осторожно коснулись моих. Это было неумело, но честно. Я знал, что это потребовало от неё смелости. Её поцелуй был осторожным, но я ответил, показывая, что принимаю её выбор. Это было медленно, словно мы оба боялись разрушить момент. Когда я прошептал: «У тебя есть последний шанс», я видел, как её глаза на миг расширились, а затем вновь потемнели решимостью. Она потянулась снова, и в этот раз я дал ей больше, чем просто терпение. Её страсть была настоящей, её желания — сильными. Я чувствовал, как она отдаётся моменту, забывая о своих страхах. Но я знал: она ещё не готова. Её действия были порывом, жаждой ощутить что-то настоящее. А я хотел большего. Хотел, чтобы она сделала свой выбор, не скрываясь от себя. Когда она начала отстраняться, я позволил ей это. Её глаза искали ответы в моём взгляде, но я не дал ей ничего, кроме мягкой усмешки. — Любовь моя, я бы с радостью накинулся на тебя прямо здесь, снеся в пекло все законы и приличия, но есть причины по которым прямо сейчас ты не подо мной прямо на грязном полу, а в моих объятиях, — сказал я, касаясь её плеча. Её реакция была настоящей. Она пыталась спрятаться, отвлечься, но я видел её так, как не видел никто другой. Я видел её. И теперь, зная её слабости, я был готов ждать.

***

В тот момент я подумал, что, может быть, всё это значит что-то. Что она значит что-то. Но это была ложь. Теперь я понимаю, что всё это время она использовала меня. Каждый её взгляд, каждый смех у костра, каждое слово были маской, за которой скрывалась правда. Это был её способ отвлечь меня. Ложь, обёрнутая в тепло. Двойник жив. Когда я узнал об этом, всё стало на свои места. Её странное поведение, её уклончивые ответы, её попытки держать дистанцию и одновременно оставаться рядом. Всё это было частью игры. Она играла со мной! Лгала о своих страхах, отговорки были всего лишь ложью! Когда я вернулся в номер в Чикаго, её уже не было. Ни одной её вещи. Только котёнок, которого она оставила, как насмешку. Маленькое, беспомощное создание, которое она решила бросить, словно бы говоря: «Это всё, что ты заслуживаешь». Я провёл рукой по его мягкой шерсти, чувствуя внутри себя холод. Не гнев. Холод. Пустота, которая медленно наполнялась яростью. Она оставила меня. Она оставила этого котёнка. Она оставила свою ложь. Стефан. Кэролайн. Два вампира, которым я доверял больше, чем следовало. Они играли со мной, как с марионеткой, тянули за нити, пока я думал, что контролирую их. Я ехал в Мистик Фоллс, чувствуя, как гнев медленно наполняет меня, как вода, поднимающаяся в переполненной чаше. Каждый миг рядом с ней — её смех, её глаза, её упрямые слова, даже тот проклятый поцелуй — теперь казались мне издёвкой. Гнев. Слишком много гнева. Я вспоминал её разговор с Ребеккой в магазине. Что ты чувствуешь к Клаусу? К Клаусу? Не знаю. Страх? Нет. Боль? Нет. Симпатия? Нет. Не знаю... Ты не знаешь ответ на мой вопрос или не хочешь о нём думать? Не хочу думать... Тогда я подумал, что она была откровенна. Что её страх и опасения реальны, правдивы. Теперь я знал, что это был способ прикрыться. Но хуже всего было не то, что она лгала. Хуже всего было то, что я верил. Верил, что в её взглядах было что-то настоящее. Верил, что её упрямство и сила — это не маска. Верил, что для неё я был кем-то большим, чем просто монстром. Стефан. Кэролайн. Они оба предали меня. Но она… она будет платить. Я вспомнил её дыхание, её губы, её смех. Я вспомнил, как она смотрела на меня в тот момент, когда я дал ей свободу выбора. Теперь я заберу у неё эту свободу. Когда я закрою этот вопрос с двойником, я найду её. Она должна объясниться. Должна признать, что её ложь была продуманной. И тогда я решу, что делать с ней. Но убивать её сразу? Нет. Это было бы слишком легко. Слишком милосердно. Она должна почувствовать то же, что я. Должна понять, каково это — верить, а потом потерять всё. Потому что никто, даже Кэролайн Форбс, не смеет предавать Никлауса Майклсона.