숨바꼭질 – Сумбакокчиль.

Ги Хун, ощутив, что ему невероятно холодно, резко просыпается посреди ночи, приоткрыв заспанные глаза. Плюсом, он чувствует себя так, будто промок с ног до головы, из-за чего кажется, будто тело и вовсе оледенело. Зубы практически стучат друг о друга, а одно-единственное тонкое одеяло, предназначенное для игроков, не может его согреть. Перед глазами – темнота. И так тихо. Он сглатывает, не думая ни о чём, кроме своего физического состояния. Ги Хун усиленно дышит через рот, но слишком быстрые вдохи и выдохи вызывают боль в грудной клетке, и Сон, сдавшись своей слабости, сворачивается на койке в позе эмбриона, стараясь получить как можно больше тепла от жалкого куска ткани, укрываясь им по голову. Через несколько долгих мучительных минут он забылся беспокойным сном.

***

В следующий раз Ги Хун приходит в себя, услышав привычную надоедливую громкую музыку для подъëма в общежитии и ощутив включившийся яркий свет. Он тихо стонет, оторванный от небытия. На веки будто свинца насыпали – так тяжело открыть глаза. Да даже пошевелиться выходит с трудом. Он ощущает себя натуральным овощем. Ну, или трупом, разлагающимся на койке. Голова до сих пор отдаëт болью: чуть-чуть на затылке, сильнее – в висках. Сон морщится и укладывает ладонь на горячий лоб. Футболка насквозь сырая: спина, воротник, подмышки. Ему невыносимо жарко. И ужасно хочется пить. Ещё с прошлого дня. Кажется, если он сейчас попробует что-нибудь сказать, выйдет лишь жалкий хрип. Такие резкие перепады температур, потраченные впустую нервы и отсутствие подкормки организма едой и водой долгое время делают его чертовски слабым. 456-й заставляет себя распахнуть-таки веки и устало уставиться в светлый потолок. Хотел отдохнуть – ага, получай. Ему теперь ещё хуже, чем было. Последним, что помнит, было то, что он отрубился прямо в руках Ведущего... Позор. Сколько же удовольствия он доставил ему этим? Не говоря уж о том, что Ëн Иль мог с ним что-нибудь сделать, пока он валялся в отключке. Может быть, именно из-за него Ги Хуну так плохо? Вдобавок к уже перечисленным причинам. Следующая игра вот-вот начнëтся. Из-за его вчерашнего отсутствия голосование не должны были провести. Если его мысль верна, тогда, судя по всему, оно состоится сейчас – перед игрой. Если он, конечно, всё ещё в игре. Ëн Иль мог его подставить и не вернуть до отбоя. И тогда сейчас Сону торжественно сообщат о том, что он выбыл. Ги Хун, напрягшись от этих мыслей, отнимает руку от лица, а затем аккуратно садится. Этого просто нельзя допустить. Он ни в коем случае не должен выбыть или быть отстранëн. Сон опасался подобного исхода после провалившегося бунта, однако ничего не случилось. Но вдруг Ведущий решит что-нибудь выкинуть сейчас? Он понятия не имеет, что у Ëн Иля в голове. Тому, вроде как, самому интересно смотреть, как Ги Хун жалко пытается остановить игры. Он будто даже... подбадривает его? От додумки действий Ведущего Сона передëргивает. Он ждёт, пока закружившаяся голова успокоится. После – осторожно оглядывает помещение, не меняя положения головы. Сон отмечает, что спихнул одеяло на пол, пока спал. И что коек игроков, ожидаемо, стало ещё меньше, чем было вчера. А затем он замечает зелëную кофту, висящую на перилах его койки. Ги Хун, недоверчиво прищурившись и разглядев на той 456-й номер, облегчëнно выдыхает и медленно протягивает к ней руку. Но замирает, наткнувшись взглядом на чëртов маленький объектив, умостившийся рядышком. Вся малая радость тут же стирается с лица, и Сон, осторожно придвинушвись ближе, не раздумывая, тут же звучно ударяет по ней кулаком, который пополнился новыми ссадинами за эти дни. Он слабо морщится, вспомнив, что у него ранена рука. Пустяковый вчерашний порез от разбившегося стекла, который уже затянулся. Но, из-за сильно сжатой в кулак ладони, рана дала о себе знать. Ги Хун и забыл о ней. Он немало травм получил всего за два дня. Просто поразительно. – Эй, 456-й, ты что это делаешь там? – конечно, он привлëк нежелательное внимание других игроков шумом. Странная женщина-гадалка, оказавшаяся рядом, вертит головой, пытаясь рассмотреть место происшествия. Ги Хун тяжело вздыхает, отнимая руку и игнорируя вопрос. С камеры тут же посыпалось стекло. Он бьёт снова, чтоб наверняка, но уже не так сильно и практически полностью разжав кулак. Он знает, что ублюдок смотрит на него. Хоть так Сон ему насолит. Он всё ещё находится в процессе осознания и принятия того факта, что вчера собственноручно убил двух человек: первого – в игре, второго – вместе с Ëн Илем. Он даже до сих пор не до конца осознал, что Ведущий и Ëн Иль – один человек. Хотя сейчас ему уже проще называть их одним именем и размышлять о нём в таком ключе. Он смог принять это. Однако какая-то часть Ги Хуна всё ещё поражена этим фактом. Она всё ещё верит, защищаясь, что Ëн Иль не был просто вымышленным образом Ведущего, что он не может быть настолько жестоким человеком, хоть 456-й много раз успел убедиться в обратном. Ведущий обманул его. Хоть тот парнишка и был реальным убийцей, был частью персонала, повинный в смерти людей, по Сону всё равно ударила его смерть. Ещё и вскрылся факт торговли органами игроков, что, естественно, Ги Хун просто так не оставит. Ëн Иль так ничего толкового ему и не сообщил насчёт этого. А Ги Хун, идиот, не раздумывая, поверил ему, когда тот наврал. Он привык, что Ëн Иль на его стороне, и снова доверился, забывшись. Сону невероятно трудно отстраниться от влияния Ëн Иля на него, чтобы прекратить, чёрт побери, его слушать. И снова, раз за разом, ошибаться. Просто потому что он уже привязан к этому ублюдку. И даже зная, что он бесчувственный убийца, Ги Хун подсознательно всё ещё ему доверяет. Потому что, хоть Ведущий и в своём сером костюме, скрытое за маской лицо – это лицо Ëн Иля. Сон пережил так много разнообразных эмоций за такое короткое время, и это просто не могло не отразиться на нервной системе. – И куда это он подевался после игры? – слышит он разговоры краем уха. – Понятия не имею. Но его прям до отбоя не было, – сплетничают игроки, совсем не стесняясь, то и дело поглядывая на Ги Хуна. – Ты что, не видел? Принесли без сознания, как принцессу, и уложили спать. – Чë, реально?! Женщина, подозрительно поглядев на 456-го долгие пару секунд, потеряла интерес и отошла к своей койке. Сон, мрачнея с каждой секундой, прекращает уничтожение объектива. Теперь тот точно испорчен. Так значит Ëн Иль сдержал слово. Его смущает, что его, похоже, несли на руках обратно. И он надеется, что это не был ублюдок персонально. Ну, не мог он сам это сделать! Тогда бы сам себя подставил. Скорее всего, поручил своим подонкам этим заняться. Да и упомянули бы об этом сейчас. Думать тяжело. В голове – каша из разных мыслей, то и дело сменяющих друг друга с невероятной скоростью. Ги Хун, успокоившись, молча забирает свою вещь и подтягивает её к себе, любовно оглядывая... Совершенно чистую новую кофту. Даже выглаженную. Ни пулевого ранения, ни крови, ни пыли, ни грязи. Ничего. Сон хмурится, поняв, что ублюдок Ведущий забрал себе его первоначальную кофту, а ему выдал новую. Чëртов фетишист. Он не хочет знать, для чего тот собирается её использовать. Или уже использовал. Однако это было гораздо лучше, чем ничего. Медленно выдохнув, стараясь остаться спокойным, хотя ощущая злость, урчащую глубоко в груди, 456-й свешивает ноги с койки, ступая на твёрдую поверхность. Держась одной рукой за перила, встаёт, зажав в другой кофту. Он шикает, ощутив, что голова снова кружится: вероятно, это обезвоживание даёт о себе знать. Постояв так некоторое время и став предметом новых взглядов и обсуждений – похоже, его даже кто-то окликал – Ги Хун отпускает несчастное перило, в которое вцепился, и делает шаг вперёд. Перед глазами вот-вот снова потемнеет из-за слабости и жара, но Сон упрямо идëт к выходу. Практически у самой двери, охраняемой одним солдатом, он сталкивается с кем-то, не заметив преграды, вдруг выросшей перед собой. – Господин Сон! – удивлëнно восклицает юношеский голос, и Ги Хун ощущает, что его крепко хватают за плечи. Он шипит, вздрогнув от боли в раненном плече и настороженно смотрит на этого человека, узнавая в нём Дэ Хо. От сердца отходит капля волнения. Жив. – Что с Вами? Вы в порядке? – набрасывается с вопросами 388-й, резко убрав свои руки, испугавшись содеянного и реакции Сона. Он с волнительным любопытством впивается в него взглядом, невольно зажав Ги Хуна около двери. – Не совсем, – уклончиво отвечает Сон хриплым голосом, положив руку на плечо Дэ Хо ответно. Потому что иначе он сползет по этой стенке вниз. Столкновение было резким, отчего голова снова начала предательски кружиться. – Вам помочь? – досадно сжав губы, понимающе интересуется Дэ Хо, заглядывая в мутные глаза дезориентированного 456-го. Ги Хун не любит ощущать себя слабаком. Он обещал себе, что будет сильным и сможет выстоять перед любыми трудностями. Однако сейчас он чувствует себя второсортным дерьмом. Сон никогда бы не подумал, что его собственный организм может помешать достичь поставленной цели. Это подстава. Да почему он себя так отвратительно ощущает? Никогда такого не было. Неужели ублюдок что-то ему вколол, пока он был без сознания? Это было бы логично, ведь тогда Ги Хун физически не сможет ни помогать другим людям, ни мешать проведению игр, как бы сильно психологически он не был силён и настроен. Но при этом он всё ещё будет оставаться в игре и приносить удовольствие её смотрящим. И из-за своей немощи может выбыть и всех знатно повеселить. Ëн Иль решил от него избавиться? Вот так подло? Неужели реально достал его своими выходками? Сон не собирается отказываться от помощи Дэ Хо. Хоть это и неприятно для Ги Хуна в той ситуации, в которой они находятся, а именно – на играх, которые он взялся остановить, а сейчас ощущает себя жалкой старой размазнëй. Дэ Хо ведь делает это искренне. Ему-то можно доверять. В отличие от некоторых. Ублюдка слишком много в его мыслях. Сон положительно легонько кивает головой, чтобы 388-й понял, что он согласен на помощь. Ги Хун по привычке поджимает губы и тут же громко ахает. Он в ужасе подносит к ним пальцы, ощущая только что выступившую влагу. За ночь они покрылись тонкой первичной коркой, которую, как оказалось, повредить легче-лëгкого. И из-за этого ему теперь ещё больнее и труднее как-то их задействовать. – Господин Сон... – Дэ Хо тактично ничего не спрашивает. Хотя, видно, очень хочет. Ему безумно интересно, куда Ги Хун пропал и, чёрт возьми, что с его губами? И почему он так болезненно выглядит, в целом? Вчера с ним всё более-менее нормально было, даже после бунта. А тут вдруг такое. У Сона, поражëнно разглядывающего кровь на своём указательном пальце, сердце в пятки уходит. Только бы Дэ Хо, этот ребёнок, не додумался, откуда могут быть такие подозрительные раны на губах... – Вас избили? – не сдержавшись, шëпотом интересуется 388-й, поднеся голову ближе к Сону, чтобы разговор остался между ними. Задумчиво наклонив голову вбок, Дэ Хо пристально осматривал Ги Хуна, в особенности – его алую свежую кровь на устах. Солдат отходит недалеко от них, о чём-то переговариваясь по рации. Но они не обращают на него внимания. – Вы нарушили правило, и Вас наказали? – предполагает Дэ Хо. «Наказали, но не убили, как остальных?», – осталось неозвученным, но повисло между ними. Дэ Хо действительно смущает то, что Сон остался жив после бунта, хотя он знает, что Чжун Бэ был с ним и того пристрелили. Вчера он слышал, как другие игроки, столпившись вокруг Ги Хуна, осуждали его за его решение бунтовать и с пристрастием допрашивали. Дело почти дошло до очередной драки. На вопрос, почему он остался жив, 456-й загадочно промолчал. Даже побледнел, кажись. А ещё его смущает, что ранены только губы. Остальное лицо – в целости и сохранности. Это так странно. Ги Хун, расслабившись, прикрывает рот ладонью, смутившись такого внимания к себе. Между ними вдруг вклинивается солдат, отталкивая Дэ Хо от Сона. Тот отлетает к противоположной стене, ударившись о неё спиной. – Эй! Что это только что было? – недоумëнно проследив за траекторией движения 388-го, чуть погодя из-за заторможенности, взрывается Ги Хун, прожигая ненавидящим взглядом подонка, уже молча отошедшего обратно. Струйка крови стекает с губ вниз, к подбородку, за чем обеспокоенно следит Дэ Хо. – Отвечай, подонок! – Сон отлепляется от стены, подходя к солдату, и вцепляется ему в воротник, слабо, но ударяя того о распахнутую железную дверь. – Ничего страшного! – машет руками пострадавший Дэ Хо, настороженно замерев у стены и беспокоясь за чокнутого приятеля. Убьют же... А убьют ли? – Пойдёмте лучше, Вам нужно умыться, – мотнув головой, предлагает Дэ Хо, украдкой поглядывая на «Розового». Будто разрешения спрашивает, можно ли помочь Ги Хуну дойти до уборной. Смех да и только. – Что это за выходки? – всё не унимается Ги Хун, убийственно впившись взглядом в маску солдата. Он уже подозревает конкретного виновного. Того, кто отдал приказ их разнять. Простым подчинëнным Ведущего наплевать на игроков, хоть поубивают пусть друг друга. Но не этому ублюдку... Да что он себе позволяет? Дэ Хо был и его приятелем тоже. Что у него в голове, чёрт побери? Солдат, что странно, не вырывается, не сопротивляется, только красноречиво тычет оружием в бок, но Сону всё равно – не отцепляется. Да и другие подонки не собираются оттаскивать Ги Хуна от него, похоже: Сон глянул на них через плечо мельком. – Игрок 456, я провожу Вас, – наконец, говорит ничуть не напуганный «Розовый», но не то, что упомянутый желал услышать. Ги Хун мгновенно меняется в лице с озлобленного на недоумëнное, даже хватку разжимает. – Игрок 388, можете идти, – обращается тот к Дэ Хо, а затем, убрав винтовку за спину, но удерживая её рукой, видимо, осведомлëнный о том, что 456-й может что-нибудь выкинуть, подхватывает свободной Сона под руку, разворачивая их лицом к проходу. Это было резко, и Ги Хун теряет равновесие, чуть не вмазавшись в проëм. И дар речи теряет, потонув в болезненных ощущениях, пронзивших голову, когда солдат начинает тащить его за собой в уборную. Обещал спасти людей, а сам – такая развалина. Отвратительно. Это так жалко. Он совершенно ни на что не годен. Тошнота подкрадывается к горлу, хотя тошнить-то нечем практически: тут скудно кормят, особенно – в средних раундах. Лишь бы игроки передрались за еду. Сон подозревает, что 388-й всё равно останется неподалёку. Будет приглядывать. Отчего-то подобная мысль тепло отзывается в груди, но с другой стороны – Ги Хуну так досадно с этого. Дэ Хо увидел его в таком ужасном состоянии, хотя уважал его. Не усомнится ли он в нём после такого? Если тот ещё не сделал этого. Ги Хун очнулся уже в уборной. Он даже не заметил, как они дошли. И почему-то она была пуста. Он был здесь совершенно один. Может быть, завис и просто простоял тут какое-то время. Тяжело вздохнув, 456-й закрывается в кабинке. Справив нужду, он подходит к сáмой дальней раковине, крепко хватается за неё обеими руками и, постояв так несколько секунд, смотрит на себя в зеркало, фокусируя плывущую картинку. И снова ужасается: под глазами синеют мешки, на голове – бардак, а обсохшие губы... Это просто кошмар. Он наклоняет голову вбок, чтобы лучше рассмотреть: краснущие, снова израненные, а уже застывшая струя алой крови простирается до подбородка. Сон вспоминает, что Ëн Иль неистово сильно кусал его, будто пожирал, как настоящее мясо. И это было чертовски больно. И жутко. Ги Хун запрятал это воспоминание как можно дальше, но оно вылезло, и сразу вспомнились все ощущения. Он жмурится, тяжело дыша. Чёртов садист... Да от них живого места не осталось! Ги Хун шумно коротко вздыхает, моет руки, шикнув от того, что рана на ладони защипала. Затем – пьëт прям из-под крана, утоляя, наконец-то, невыносимую жажду и устраняя сухость в горле. Потом он аккуратно умывается холодной водой, случайно мочит чëлку, стараясь не задевать рану на лице снова, и стирает с него оставшуюся кровь пальцами. Мокрые волосы теперь лезут в глаза, мешаясь, из-за чего он кое-как зачëсывает их с помощью ладони ближе к макушке. Специально вот отрезал, чтобы не было такого, и всё равно. Уже поотрастали. Повязку на плече резонно решает не трогать. Пусть это и значит, опять же, смириться с помощью ублюдка, отчего на душе всё тяжелее. Стянув с себя мокрую от пота и воды футболку, Сон немножко подмывается и надевает на себя кофту, застëгиваясь до горла. Футболку всё равно уже не спасти. Да и не долго ему осталось здесь пребывать: в худшем случае – придётся участвовать в дальнейших играх, в лучшем – получится прекратить их сейчас. Он, естественно, надеется на лучший исход. Сейчас он пойдёт любыми способами убеждать людей отказаться от игры, голосовать «крестиком». Людей стало заметно меньше, а значит и голосов так много уже не надо. Капля сожаления плескается внутри: люди опять погибли. Лично видел он только Дэ Хо и пару незнакомых мужчин. Сон волнуется за новых знакомых. И за незнакомых тоже. Он за всех здесь волнуется. И это такое большое чувство, которое он просто не может удержать внутри себя. Оно неистово рвётся наружу, отражаясь на лице, на душе, на его речи. И все эти трупы, что с прошлой игры, что с этой, давят на него, являются в кошмарах и в видениях. Будто это он виноват в их смерти. Но Ги Хун действительно делает всё, что может. Хоть и корит себя за то, что делает недостаточно. Когда 456-й глядит в зеркало снова, закончив приведение себя в человеческий вид, перед глазами вдруг резко темнеет, и Ги Хун, успев увидеть лишь полившуюся у себя из носа вязкую кровь, ничего не успев понять, без сил валится на холодный кафель, ударяясь головой о него и тут же теряя сознание.

***

Сегодня Ин Хо носится по всему острову особенно интенсивно, не успевая лишний раз вдохнуть драгоценного воздуха. Пятая игра всегда одна из наиболее волнительных для него, хуже – только шестая, последняя. Потому что два последних раунда ВИПы смотрят лично. Собираются вместе и на вертолёте прилетают сюда каждый год. И ладно, когда за ними следил Иль Нам. Ин Хо нужно было только организовывать игры, вести их да что-то согласовывать со стариком, если были какие-то вопросы или его пожелания – или общие желания ВИПов. Создатель сам встречал их, сам провожал в комнаты и сидел с ними, являясь их неотъемлемой частью. За исключением случаев, когда просил Ин Хо его подменить. Отдавал его им на растерзание, вынуждая за себя извиняться и оправдываться перед ними. И теперь, с его смертью, уже третий год за всё-всë ответственность несёт Хван. Они вываливают на него всё. В том числе – комментарии. А их комментарии просто невыносимы. Они говорят абсолютно всё, что хотят, не думая, уместно ли это. Они невозможные богачи, которые считают, что им всё можно и всё сойдёт с рук. И здесь это действительно так. Здесь они – самое важное звено, потому что если нет спонсоров, то нет и игр. Раньше с их словами всё было не так плохо, как в этом году. Но тут Ин Хо сам виноват, что полез играть им на потеху. Он даже и не задумался о том, что его маленькая шалость обернëтся для него головной болью. Раньше он просто вынужден был слушать, как ВИПы обсуждают игроков, процесс игр, делают ставки, даже когда Иль Нам ещё был жив, но теперь Хвана задействуют лично, считая, что тот такой же, как и они сами. Они звонят ему по каждому поводу, по каждой своей мысли, связанной с ним или с Ги Хуном. Это перешло уже все границы. И его это, естественно, раздражает. И раздражает сильнее, чем что бы то ни было. Но он ничего не может сказать им против. Будучи крайне занятым сегодня с самого раннего утра, поспав ночью буквально пару часов, он был оторван от дел очередным звонком. – Ведущий слушает, – терпеливо говорит он, сняв трубку трензвонящего на весь этаж телефона. Такой аппарат тут стоит уже давно, лет тридцать, если не больше. Иль Нам ничерта не слышал. А для Ин Хо даже удобнее такая модель: не нужно всё время находиться где-то поблизости, чтобы, не дай Боже, не пропустить их звонок. Будет слышно даже в комнате управления, хоть и слабо. – Дорогой Ведущий, – Ин Хо морщится: он понятия не имеет, почему они его зовут так слащаво. И он был бы рад, если бы они прекратили, но они не прекратят. И Хвана вообще не смущает, что он сам так же зовёт Ги Хуна, и тот явно ощущает себя так же, как и Ин Хо, если не хуже – это ведь совсем другое дело! – Когда уже, наконец, начнëтся игра? Мы устали томиться в ожидании! – капризно интересуется ВИП. – Ты обещал нам нечто новое и захватывающее! – Игра начнëтся по расписанию, – лаконично говорит Хван. – Да, обещал, – он действительно сидел днями-ночами в течение года, разрабатывая каждую игру, в том числе и декорации. Потом набирал персонал и игроков. – Так оно и будет. Надеюсь, вы останетесь довольны. – Хорошо, тогда мы ждëм представления, – спустя пару секунд отвечает говорящий, будто на что-то отвлëкшийся. – Мы пока просто наблюдаем за ними в общежитии, – в зале для ВИПов есть огромный экран, показывающий им те камеры, которые они попросят. – И ещё, ВИП-2 просит передать, чтобы ты подобрал нам официантов получше. Вот старый извращенец, – в трубке раздаётся короткий хриплый смех. Переговаривался с приятелем, видимо. – Я понял, – выдавил Ин Хо, желая отвязаться от них как можно быстрее. – Будет сделано. Извиняюсь, но у меня ещё есть дела- – Дорогой! Мы знаем: ты сильно занят, – вдруг особенно громко и возбуждëнно восклицает ВИП в трубку, почти перебив Хвана. – но тебе следует выделять время и для своего мальчика, – в голосе слышится явная усмешка, а затем улюлюканье остальных гостей. Ин Хо сначала поспешно злится, снова слыша от них о Ги Хуне, а потом растерянно замирает. Что они имеют в виду? Ранее, наказав «Квадратам» включить, как обычно, свет и музыку в общежитии, Ведущий тут же был вынужден удалиться, хотя очень хотелось понаблюдать за Соном через камеру, установленную на его кровати. Хоть он и просидел вчера, держа 456-го в своих руках достаточное количество времени, ему всё равно было мало его. Просто катастрофически мало. В течение драгоценного времени, в которое Ин Хо удалось побыть с таким умиротворëнным Соном, он просто лениво рассматривал его, иногда касаясь пальцами его головы в лëгком поглаживании тëмных волос, раздумывал о произошедшем за такой длинный день, о своём отношении к Ги Хуну и о его отношении к нему самому. Он смотрел на самостоятельно растерзанные губы, ощущая удовлетворение от того, что сделал с ними, во что превратил их, буквально пометив таким экстравагантным образом Сона собою, но не решаясь коснуться их вновь. 456-й не узнает, не увидит. Он почувствует касание, почувствует боль, но не запомнит эти ощущения, не проснётся от этого. Может быть, он нахмурится во сне. Или отвернëт свою хорошенькую голову от него. А может ударит, сам того не осознавая. А если подастся ближе? Было интересно задумываться о чём-то таком незначительном сейчас. Это лишь очередная деталь в большом пазле, посвящëнном Ги Хуну. И Ин Хо всегда может получить её позже. Он знает, что у него ещё будут возможности. И не раз. Хван, ещё когда они были у него в апартаментах, с неудовольствием отметил, что над губами и на подбородке у Ги Хуна вновь появилась щетина. Тогда, усыпив этого настырного смельчака в лимузине, Ведущий, по прибытии на остров, тут же занялся Ги Хуном. Сам осмотрел его на наличие оружия, кроме того несчастного пистолета, обороненного в машине, или каких-то иных опасных посторонних предметов, затем сам переодел его в зелёную форму и сам сбрил ему волосы на лице – Сон вдруг стал выглядеть чуточку моложе и мягче внешне. Ему просто захотелось это сделать. Ин Хо его без этих небольших усиков вообще никогда не видел: в своей первой игре тот тоже был с ними, но Ведущему в то время не было до него никакого дела. Потом, после окончания игр, первый год Ги Хун не следил за собой в принципе. Он мог видеть его, когда Сон приходил к Иль Наму. Затем Ги Хун начал, наконец, тратить полученные деньги, но у Хвана был только маячок, вживлëнный в ухо того, позволяющий следить за местоположением. Поэтому и тогда, после того, как Сон привёл себя в божеский вид, он его видел совсем чутка, не вблизь. А ему было интересно, как там Ги Хун. Он хотел его видеть, хотел его контролировать, хотя бы отчасти. Хотел быть посвящëнным в его жизнь. Хотел оставаться частью его жизни, которую нельзя просто выбросить и забыть. Поэтому Ин Хо, не сдержавшись, послал исподтишка пофоткать Ги Хуна «Чëрного Квадрата», которого уже тогда сделал своим заместителем. Он был его ближайшим подчинëнным, и подготовка к играм в те дни была в самом разгаре. Хван посчитал, что тот достоин такого важного поручения: лишних вопросов не задаёт, а его закатившиеся в немом укоре глаза Ин Хо не видит за маской. Да какая вообще ему разница, зачем Ведущему вдруг понадобились фотографии победителя последней прошедшей игры спустя год? Так совпало, что это произошло как раз тогда, когда Сон собирался сесть на самолёт и улететь к дочери. Хван узнал об этом очень поздно. Подчинëнный прислал ему максимально смазанное фото, сделанное из-за какого-то угла явно, где Ги Хун – с красными волосами и в костюме, чёрт возьми!! – заходит в метро. Тогда Ин Хо усомнился в навыках «Чëрного Квадрата», хотя сам сказал ему не палиться, но всë же это было лучше, чем ничего! Он был в восторге от этой убогой фотки. Он залип на неё, пока не был прерван звонком на рабочий телефон. Сейчас как раз шёл набор игроков в игру. Ин Хо беззаботно снял трубку, совершенно искренне удивившись услышанному знакомому голосу и дерзко прозвучавшим имени и дате рождения. Пока Сон злобно шипел в трубку, Хван спохватился, нервно углядев по маячку, что Ги Хун уже почти сел на самолёт, чёрт побери! И тут же «Чëрный Квадрат» прислал новую фотографию, на которой было отчëтливо видно, как Сон замер на полпути к самолёту с телефоном у уха. Где он только достал новый номер для набора игроков? Ин Хо был приятно удивлён, что тот сам позвонил ему. Это был его выбор, который Ги Хун сделал в тот момент. И этот выбор предрешил всю его дальнейшую судьбу, привязав к Ин Хо намертво. Ведущий, естественно, не мог допустить того, чтобы 456-й взял и сбежал от него, не мог дать ему забыть всё произошедшее, какой-то своей частью будучи неуверенным в том, что Ги Хун не сядет в тот самолёт. Тогда Сон бы стал таким же, как и все остальные победители, и Ин Хо бы пришлось признать, что он ошибся в своём интересе к нему. Но Хван был более чем уверен, что тот останется, предоставь ему только возможность. Он был в ужаснейшем состоянии после победы. Нельзя так легко оправиться от увиденного, от пережитого. Поэтому пришлось кое-как что-то ему наплести, лишь бы остался. Лишь бы спровоцировать, разжечь в нëм огонь и ненависть. Он дразнил его, говоря, чтоб тот сел в самолёт – так будет лучше для него. Ги Хун сбросил звонок и ушёл с посадочной площадки. Ин Хо не смог сдержаться и позвонил ему сам: чего уж терять? Он всё равно уже дал Сону понять о слежке. Их короткие два разговора завершились тем, что Ведущий, ожидаемо, потерял и маячок. Но зато Сон остался здесь, с ним. И сказал, что обязательно найдёт его. Мëд для ушей. Ин Хо остался в сладостном предвкушении такой вкусной угрозы, самого настоящего обещания. Дальше два года на Ги Хуна не было практически ничего. Ин Хо знал только то, что тот выплатил долги. Сон скрывался весьма хорошо, но не скрывал, что ищет Вербовщика. Хван терпеливо ждал его. И соскучился. В этот раз, получив Сона в свои руки, причём очень даже добровольно, ему безумно хотелось как-то прикоснуться к нему, оставить свой видимый след на Ги Хуне. А тот даже не отреагировал, проснувшись чистенький, гладенький, тщательно выбритый. Даже не обратил внимания! Это был удар ниже пояса. Мог бы и уделить хотя бы толику своего внимания этому крошечному факту. Ин Хо ведь орудовал маленьким ножичком у его лица и шеи, соскрëбывая пену и волосы. Пусть он и делал это бережно и аккуратно, касаясь его кожи обнажëнными пальцами. Это всё равно могла быть угроза его жизни. Но Ги Хун был уверен в том, что его не прибьют в этом лимузине. И Ин Хо эти невозможная дерзость и смелость так восхищали, так радовали. Хван ужасно давно его не видел, поэтому подобное времяпрепровождение было крайне приятным для него, хоть 456-й и не был в сознании. Тогда-то, занятый преображением Ги Хуна, он получил интересную информацию от капитана, которую взялся проверить тоже, естественно, сам. Пришлось буквально заглядывать Сону в рот, выискивая подставной зуб со спрятанным внутри трекером. Это не было чем-то удивительным для Ин Хо: Ги Хун так уверенно напросился обратно в игру, так убеждал, что будет крайне полезен для рейтингов игры среди ВИПов, что просто оскорбительно было бы подумать, что он пошёл бы снова в этот ад с пустыми руками. И вчера Ин Хо добросовестно вернул 456-го в общежитие в последние минуты до отбоя, наказав своим подчинëнным «Кругам» отнести его обратно крайне аккуратно, а рану не задевать ни в коем случае. Потом – глядел за ним по камерам некоторое время, пока не был вынужден отлучиться, так как ВИПы прибыли на остров и нужно было их встретить и проводить в их комнаты, а также, по совместительству, ответить на все вопросы и шаблонно поинтересоваться, как им игра и не нужно ли им чего-нибудь. – А то, похоже, твоё положение в его сердце весьма шаткое, – заговорщески добавляет ВИП. На фоне слышатся очередные обсуждения. Теперь все переключились на них с Ги Хуном. Будут обмусоливать. В очередной мерзкий раз. А они ведь могут глядеть на Сона и через камеру, установленную на койке 456-го. Ин Хо вообще-то её для себя поставил! Хван облизывает губы, ощущая, как пересохло горло. И всё-таки, что они такое несут, чёрт побери? – Обязательно, – сквозь зубы выдаёт Ведущий, стараясь не пустить в голос лишние эмоции или сарказм. Хочется разбить этот телефон на мельчайшие детали, раздавить каждую, а затем стереть в порошок. – Так и сделаю. – Как освободишься, спустись к нам, дорогой, – как ни в чём не бывало, задорно добавляет ВИП и, Хвану везёт, сам отключается, не прощаясь. Ин Хо злобно кладёт трубку на подставку, почти кидает её, и тут же, всë бросив, мчится вниз – в комнату управления, чтобы проверить, как там Ги Хун. Их слова ни на шутку взволновали его.

***

Лицо удивлëнно-непонимающе вытянулось, когда Ведущий пришёл, глянул на видеоизображения и, во-первых, заметил, что та самая камера почему-то не работает, и, во-вторых, увидел, как Ги Хун зажимается у стены с 388-м. С этим сопляком... Они слишком близко. В груди зашевелилось что-то тëмное, злобное. Собственническое. Не разобравшись в ситуации – ему в любом случае не нравилось то, что он видит – Хван тут же приказал по рации Девятому номеру прекратить это безобразие. Хоть и знал, что устраивает ВИПам очередное шоу – а может, они этого и добивались? Ин Хо некоторое время наслаждался прекрасным зрелищем: довольно расслабившись, глядел, как Сон прижал к двери его солдата, как схватил того за грудки и что-то крайне недовольно кричал тому в лицо. Ему нравилось выводить 456-го на эмоции. После ужасного разговора с ВИПами и увиденного это было прям бальзамом на душу. Но вскоре Ведущий заметил странное состояние Ги Хуна. Особенно, когда Девятый повёл его в уборную: Сон прекратил хоть как-то реагировать, только шёл вместе с солдатом, как безвольная кукла. Нет, скорее Девятый тащил его за собой под руку. Тогда-то довольная ухмылка и сползла с лица. Что с ним могло случиться за это время? Неужели Хван снова недоглядел? Возможно, дело в ранении плеча. Или головы. Это тоже могла быть травма. А Ин Хо, забывшись в своём вчерашнем развлечении с Ги Хуном, забывшись в его глазах с бурлящими в них глубокими досадой и ненавистью, яркими разочарованием и яростью, оплошал, не осмотрев его как следует. Он ловит себя на ощущении, что беспокоится за 456-го, что действительно волнуется. И это совсем не те приятные чувства, которые в нëм вызывал Ги Хун ранее. Ин Хо поджимает губы, заметив, что Девятый вернулся на пост. И размышляет. Возможно, ему не стоит допускать Сона к следующей игре. Это было бы разумно из-за самочувствия Ги Хуна. Тогда придётся приковать его к кровати – как бы Ин Хо не нравилась эта идея. Сон попрëтся на игру в любом своём состоянии: Хван был уверен в этом. Но тогда он автоматически будет исключëн из игры. А ВИПы будут крайне недовольны, если 456-й не будет играть. Они потребуют, чтобы тот вышел на игровую площадку несмотря ни на что. Из-за него те действительно ввалили кучу денег, как Ги Хун ему и обещал. А потом ещё и из-за представления, которое им интерес Ведущего к Сону обеспечивал, финансирование взлетело до небес. Нельзя расстраивать их. Просто... нельзя забрать у них Ги Хуна. Как бы не хотелось. Это невозможно. Ин Хо закусил губу, находясь в жестчайшей дилемме: жизнь Сона или благосклонность ВИПов. «Вашим богатеньким хозяевам это понравится», – возник в голове фрагмент с Соном в лимузине. Такой дерзкий и уверенный в себе, сильно изменившийся и похолодевший, тот говорил ему это на полном серьёзе, зная себе цену, и Ин Хо не придавал этому выражению значения, пока не оказался поражëнно стоящим в комнате управления. Богатенькие хозяева. Они контролируют его. Даже будучи Ведущим, Хван делает по своему желанию немногое, так как есть уже установившиеся правила, уже готовый механизм, в который он просто вписался, став Ведущим. И даже будучи им, он не может запереть Ги Хуна у себя. Не может спасти ему жизнь. И ведь не просто из своей прихоти, а потому что не хочет, чтобы тот выбыл из игры. Не хочет, чтобы тот играл в таком состоянии – что бы с ним не случилось. Не хочет, чтобы получал новые раны – если они не нанесены непосредственно самим Хваном. В какой-то степени Ин Хо понимает, что пытается заботиться о нём. Пусть и в такой двоякой странной манере. Ин Хо ведь действительно интересуется целями Сона. Они очень похожи: оба победители, оба потеряли близких и остались ни с чем, но зато с огромной кучей грязных денег. И оба не смогли выбраться из этой грязи. Но, в отличие от Хвана, Ги Хун пошёл другим путём. Он пошёл против механизма, а не стал его частью. И Ин Хо это по-настоящему поразило. Он словил себя на задней мысли, что хотел бы увидеть, как Сон сокрушит этот механизм. Поэтому, с точки зрения самого Ин Хо, ему, с одной стороны, хотелось, чтобы Ги Хун шёл играть сейчас, а с другой – нет. Это опасно для него. И Хван не хочет рисковать его жизнью. То, что он увидел сейчас по камерам, может действительно убить Сона, если пустить того играть. Сразу видно: он медленный, дезориентированный, уставший и слабый. Он умрёт в игре, которую Хван подготовил. В пятом раунде выживших остаётся максимум пара человек. Остальные все жестоко погибают, обеспечивая зрелищность. Но и расположение и благосклонность ВИПов Ин Хо терять не хочет. Нужно выбрать. Что-то одно. Это так раздражает, заставляя думать. Думать о системе, в которую он вступил. Стал очередным винтиком в ржавом механизме. И сам заржавел, как и все здесь. От того болит в какой-то части покрывшегося пылью сердца. Всплывает на поверхность частичка человечности, давно похороненная из-за невыносимой боли, которую причиняла, заставляя сожалеть о выборе, который он сделал. И о куче выборов, последовавших за одним единственным, ставшим поворотным моментом в его жизни. У него есть неотложные дела, касающиеся предстоящей игры, но Ин Хо не может оставить Ги Хуна. Это выше его сил, и он волнуется. Решив быстренько посмотреть по камере на койке Сона, что ж такое происходило с ним ночью, Ин Хо выгнал ответственного за неё «Квадрата» с места, усевшись на его стул. В ускоренной перемотке он увидел только то, что Ги Хун просыпался ночью, укрывался одеялом, затем, спустя пару часов, наоборот, сбросил его на пол. Плюсом он беспокойно спал, постоянно ворочался... Эти факты наталкивают на очевидную догадку. Он заболел?... Ин Хо ощущает, как от мысли об этом начинает жечь сердце. Он не хочет отправлять Ги Хуна играть. Только не в таком состоянии. Это ведь действительно верная смерть. Когда болеешь, голова совсем не работает. А тело – тем более. Досмотрев до подъëма, Хван был слегка удивлён тем, что Сон сам уничтожил камеру. В иной ситуации он бы разозлился и одновременно восторгнулся: Ги Хун так очаровательно её заметил, а потом так остервенело лупил по объективу кулаком. Так-то он ждал от него подобных действий ещё вчера, когда тот только обнаружил её в первый раз. Но не дождался. Сразу странным показалось. Видимо, Ги Хун просто срывал на ней эмоции за неимением лучшего варианта. Сейчас же Ин Хо только подумал, что это было крайне ожидаемо, и мысленно отметил пересмотреть позже запись заново. Теперь новые камеры ставить придётся: сразу несколько, чтобы неповадно было. Если придётся, конечно. Отмерев лишь тогда, когда «Квадраты» в комнате управления стали суетиться, собираясь покормить игроков, Ин Хо, глянув на общую камеру в общежитии, насторожился вновь. Ги Хуна слишком долго нет. – Девятый, проверь 456-го, – поднявшись с насиженного места и усадив «Квадрата» обратно, коротко приказывает Ведущий по рации, не сводя внимательных глаз с камер видеонаблюдения. И не замечая, что все его подчинëнные тут же заинтересованно навострили уши. – Есть, господин, – ответив, упомянутый солдат тут же скрылся в проходе. Чёрт. Он сам сказал Девятому оставить Ги Хуна одного, потому что подумал, что ему может быть нужно личное пространство или время, чтобы прийти в себя. Неужели он и здесь ошибся? А если кто-нибудь из игроков, желающих играть дальше, прошмыгнул внутрь и напал на Ги Хуна? Ну нет, он, должно быть, просто преувеличивает. Действительно, волнуется за взрослого мужчину, будто тому пять лет. Сон может за себя постоять: Хвану пришлось это на себе проверить. Но, с логической физиологической точки зрения, он сейчас такой слабый... Ин Хо закусывает щëку с внутренней стороны, начиная нервничать. Он пытается себя успокоить, пытается дышать ровно. Им явно руководит не холодный расчëтливый мозг, а горячее сердце. И это такое застарелое чувство, которое он не ощущал так давно. Он будто сгнил изнутри вместе со всеми своими чувствами и нервами. А теперь шаг за шагом восстанавливается поневоле. Ги Хун заставляет его это ощущать. И Хвану не нравятся такие эмоции. Они заставляют вернуться в тёмное прошлое, к погибшей жене и неродившемуся ребёнку. К отчаянию, которое он ощутил, когда победил на играх, но не успел спасти их. Он не хочет чувствовать подобное снова. Это так больно. Непрошенные слëзы предательски застилают глаза. Хван глубоко вздыхает, прислушиваясь к себе. И с неудовольствием обнаруживая, что это те же самые чувства, что и раньше. В прошлом их был целый спектр, а сейчас от него осталась лишь жалкая часть. Однако она теперь активно пополняется, вновь возвращаясь в прежнюю форму. И это просто кошмар. Хуже некуда. Это означает, что его интерес к Сону – не просто интерес, не просто небольшая контролируемая одержимость, как он считал, а нечто большее, нечто действительно серьëзное, от чего сам Ведущий может пострадать не меньше Ги Хуна. Но прекратить всё Ин Хо уже не может. Отпустить Ги Хуна он не сможет. Потому что он уже успел к нему привязаться. Проходя игры вместе, общаясь с ним, слушая его, рассказывая о себе, Хван смог узреть его с новой стороны. Не как Ведущий, а как обычный игрок, такой же, как и 456-й. И Ин Хо был впечатлëн. Ему нравились личностные качества, которые имеет Сон. Ему нравилась его приятная внешность, хоть и омрачëнная хмурым поникшим лицом и грустным взглядом. И Ин Хо пошёл играть, чтобы быть ближе. Чтобы общаться с Ги Хуном, видеть своими глазами его действия, понимать их смысл, их причины. Он хотел узнать ход его мыслей, его цели, его план, как разрушить систему. И он был... мягко говоря, разочарован, узнав. Ги Хун был воплощением справедливости, он был ярым спасателем, но решил действовать так противоречиво: принести в жертву одних, чтобы спасти других и всех будущих игроков от участи сыграть в игры. Тогда представление Ин Хо о Соне изменилось. Он понял, что идеализировал Ги Хуна ранее, что тот не невинный цветочек, хоть он и сделал такой кровавый выбор ради благой цели. Но ему всё ещё нравился Ги Хун, и поэтому он пробудил в Хване давно утерянные чувства. Да, Ин Хо слегка удивился и был разочарован в моменте, но потом понял, что так 456-й даже интереснее, что в нём определëнно есть потенциал. До встречи с Соном Ин Хо просто делал свою работу, не ощущая практически ничего: максимум – раздражение. Он, как и Ги Хун, невозвратимо сломался, выиграв. А затем доломал себя, став Ведущим. И вот, у него появился совсем маленький, только-только зародившийся, но всё же проблеск надежды. Но Ин Хо совсем забыл, что у каждой его положительной эмоции есть противоположная – негативная. А сейчас уже слишком поздно, чтобы забыть о Ги Хуне. Это уничтожит его. Добьëт окончательно. Особенно, если Сон погибнет. Слыша странное шипение рации, будто на кнопку приёма нажали, но в трубку молчат, Ин Хо требовательно спрашивает, стараясь звучать спокойно: – Ну, что там? – Я... Я не понимаю, что случилось, господин, – говорит Девятый, звуча обеспокоенно. Ведущий тут же напрягается ещё сильнее, тщательно вслушиваясь, пытаясь распознать какие-нибудь звуки на фоне. – Он лежит тут один на полу... весь в крови- Этого оказывается достаточно. Глаза в ужасе от услышанного распахиваются, а сердце больно ударяется о грудь. Ин Хо пугается вдруг ставших такими сильными чувств. В моменте, он серьёзно озаботился тем, что Ги Хун заставляет его чувствовать. И ведь даже не знает об этом. – Он жив? – перебивает севшим голосом. Пару страшных секунд – тишина. Похоже, Девятый проверял пульс. Рацию тот осмотрительно не отключил, поэтому Ин Хо слышал шорохи. И, кажется, он не дышал, ожидая ответа. – Жив, – наконец, отвечает солдат. – У него идёт кровь из носа, и, похоже, разбита голова... Его дряхлое сердце будто бы неистово сжимали знакомые руки, а сейчас – отпустили, позволив биться, позволив дать лëгким заработать, чтобы Хван сделал вдох. Губы дрожат, не раздумывая, отдавая незамедлительный приказ: – Ко мне его. Сейчас же! Возьми Третьего, пусть поможет, – рявкнув, Хван небрежно пихает рацию в карман. Он кладёт руки на бока и глубоко вдыхает дефицитный кислород, стараясь вернуть себе спокойствие и хладнокровие – да что-то не получается. Он впивается внимательным взглядом в камеры, и тут же в проёме, наконец, мелькает знакомая фигура, удерживаемая двумя солдатами. Лицо Хвана принимает крайне убитое выражение, когда он видит Сона, всего перемазанного в яркой алой крови. Увидеть самому, хоть и через камеру видеонаблюдения, было эффективнее, чем представлять себе то, что описывал ему Девятый. Похоже, «Чëрному Квадрату» снова придётся его заменить ненадолго.