Селенис. Нейролитовое сердце

Мягко сиял жемчужно-серый шелк простыней, серебрились в лунном свете обнаженные рельефные плечи мальчишки, на щеках его пылал лихорадочный румянец. Эваниус едва дышал, будто всего один неосторожный вздох мог разрушить это невероятное волшебство. Как же хотелось одним движением свалить Лукума на подушки, вдавить в кровать, впиться жадным поцелуем в его дрожащие губы! Но нельзя. Пусть он — всего лишь наивный щенок, которому едва за двадцать, говорить с ним нужно, как со слайдером из Комитета внутренней безопасности: четко понимать последствия каждого неосторожного или лишнего слова. — Я пытался побороть свою постыдную слабость, Лукум, — едва слышно произнес Эваниус, поднялся к кровати и медленно пошел к панорамному окну, в которое бесцеремонно глядела сияющая полная Луна, окутанная невесомым облачком, будто вуалью. — Ненавидел свое тело за желания, которые охватывали в раздевалке перед уроком гимнастики, гнал прочь мечты, понимая, что им не сбыться. И не было никого, кому я мог рассказать об этой безумной войне с самим собой, что выжигала душу. Повисла мучительная пауза. Больше всего сейчас хотелось взглянуть в лицо Лукума, чтобы понять, насколько его проняло. Но нельзя, Вихри, нельзя! Если он почует хоть нотку фальши, всей затее конец. — Это потом уж я решился пойти в бордель, — отстраненно продолжил Эван. — Я хочу, правда, — предательски дрогнувшим голосом отозвался парнишка. — Чтобы с мы тобой… ну… это. — Это раньше я думал, что такое только для упырей — они же во всем извращенцы, потому что уже не знают, как еще им развлечься, — сбивчиво продолжил Истинный, не дождавшись ответа. — Слайдерская культура радикально отличается от земной, Лукум, — покачал головой Эваниус. — Ведь среди Первых мужчин было вдвое больше, чем женщин. Да еще такая связь между напарниками у них считается наивысшим проявлением доверия, что способствует повышению эффективности в бою. — Разве это не способ показать свое превосходство? — хлопнул глазами Истинный. — А ты никогда не думал об этом, именно как о проявлении доверия? — мягко сказал Эваниус. — Отдаться, перестать контролировать ситуацию не по принуждению, но по собственной воле? — Ты меня спас от Лазариуса. Взял в бункер, — решительно отозвался Лукум. — Я готов. — Это я хочу довериться, хороший мой. Сам понимаешь, я не мог сделать это с первым попавшимся парнем в борделе. Но ты… между нами особая связь, я чувствую это. — Что?!.. Чтобы я… тебя?! — заикнулся мальчишка и резко сел, не заметив, как шелковая ткань скользнула к самым бедрам. Эваниус едва заметно кивнул, не глядя на Лукума. В голове холодно билось: назад дороги нет, он не просто сделал ставку — пошел ва-банк. Истинный или даст ему то, чего так хотел, или уйдет. Затеряется в безликой толпе сектантов в масках и капюшонах, забрав с собой единственную зыбкую надежду добраться до Провидицы. Лукум судорожно дышал, впившись в Эвана горящим взглядом. Луна вырисовывала его точеный профиль, накинула Предвестнику на плечи царственный плащ, сотканный из холодного серебристого сияния. Властительница ночного неба будто понимала истинное величие этого невероятного человека, что жаждал перевернуть само устройство мира, и его одиночество, что капля за каплей выпивало душу. И пусть Эван еще не знает, что он — Предвестник, но чувствует связь со своим Избранным, хочет слиться воедино со своей Кометой! — Знаю, я отвратителен тебе, — печально усмехнулся Эваниус. — Ты же сам сказал, что отдаваться мужчине — это мерзость. — Это потому, что у Лазариуса я подстилкой был! — рвано выдохнул Лукум, в остро захлестнувшем порыве чувств выскочил из кровати, забыв о бесстыдной наготе, сжал Предвестника в объятиях. Неумело целовал мягкие послушные губы, зарывался пальцами в шелк его волос, то хватал Предвестника за холодные руки, то жадно, жарко стискивал его плечи. Утопал в новых неизведанных ощущениях, упивался триумфом обладания тем, кто может принадлежать только ему, Лукуму, потому что так предначертано судьбой. Но чем больше ласкал, тем сильнее робел: Эван не проявлял никакой инициативы, так что было совершенно непонятно, что же делать дальше. Ну, не стоять же у окна, в конце концов! Решительно потянул Предвестника за руку к широкой кровати, застеленной роскошным смятым шелком, и, не ощутив ни малейшего сопротивления, совсем потерял голову. Подрагивающими руками сорвал с Эваниуса тонкую рубашку, толкнул в кровать и навалился сверху, наслаждаясь трепетом податливого чужого тела и собственным возбуждением, нестерпимо разгорающимся в паху. Не от того оно, что желал мужчину — от одной только мысли, что ласкает Предвестника. Снова жадно целовал, прерывался только для того, чтобы взглянуть в самое прекрасное лицо — о, Вихри, это не безумный сон, это происходит на самом деле! — Я не знаю, как правильно, — рвано выдохнул парнишка. В паху нестерпимо ныло, но понимал, что нельзя же вот так сразу. — Делай то, что тебе хочется, — хрипло отозвался Эван, прижимаясь бедрами. — Я — твой, Лукум. — Мой! — фанатично прошептал Избранный. — Только мой! Хотелось взять его прямо сейчас, но еще больше Лукум желал оправдать доверие. Взял себя в руки, не набрасывался уже — стащил с Эваниуса штаны и нижнее белье, замирая от восторга и собственного бесстыдства, и принялся медленно ласкать. Поцеловал в бьющуюся на шее жилку, Предвестник сладко застонал, и по всему телу парнишки пронеслась огненная волна. Еще хотелось его стонов, укусил вдруг за нежную шею, чтобы оставить на посеребренной лунным светом коже свою метку. Не понимал уже, что делал, расцеловал жадно, требовательно, присваивая себе чужое удовольствие, утопал в потрясающем ощущении собственничества. Тронул небольшие шелково-гладкие яички, поднял глаза на Эвана: «Можно?..» Предвестник едва слышно застонал, подавшись бедрами чуть вперед. От тихого, но сладкого стона будто молнией прострелило в паху, парнишка судорожно выдохнул, скользнув горячими подушечками пальцев ниже, исследуя чужое податливое тело. Осторожно поглаживал, добрался до тугого колечка мышц, что инстинктивно сжалось от прикосновения, и едва удержался, чтобы не отдернуть руку. Не от брезгливости — вовсе нет, только боялся сделать больно. — Смазка в верхнем ящике. Не скупись на нее. Смазка! Точно! Вихри… Лукум закусил губу: вот же дурак, нужно было самому спросить! — Прости, я… Я… я не знаю, как надо, — охрипшим голосом произнес Лукум. — Смажь пощедрее, и свои пальцы тоже, — довольно промурчал Эваниус. — Вставь один по фалангу и дай мне привыкнуть. Больше всего сейчас хотелось насадиться на эти осторожные пальцы, молить, чтобы вставил сразу два, но ведь наивный мальчишка искренне верил, что лишает своего спасителя девственности. Разрушить эту иллюзию было бы катастрофой, да и сама эта игра в невинность с неискушенным мальчишкой оказалась куда гораздо более сладостной, чем ожидалось. Страстный мальчик, его, пожалуй, можно и оставить в живых после того, как он выполнит свою миссию. Воспитать для себя идеального любовника: красивого, юного, ненасытного. Фанатично исполняющего любые капризы хозяина, да и не только в постели: как знать, может понадобиться избавиться от Тира. — Так?.. — едва слышно прошептал Лукум, проник глубже, и тут же остановился, услышав рваный вздох. — Больно?! — Это сладкая боль, мой хороший, — было слишком приятно, чтобы останавливать неумелого мальчишку. — Растяни меня еще немного, я так хочу ощутить тебя внутри. О, как же заводил этот безумный, фанатичный взгляд янтарно-карих глаз! И то, как искренне мальчишка упивался своей ведущей ролью, как наслаждался обладанием чужим телом. Давно не было у Эвана такого страстного любовника, тем более — вот так. И пусть он пока еще не понимал, что делал, пусть приходилось самому подаваться бедрами навстречу его пальцам, чтобы они оказывались там, где хотелось, это была именно близость, а не просто привычный секс. — Я готов, хороший мой. Смелее, — хрипло подбодрил Эваниус, понимая, что мальчишка так будет всю ночь дразнить: очень уж увлекся своими новыми открытиями, напрочь позабыв, что у самого уже сочится предсеменем изнывающий от желания член. Лукум волновался едва ли не сильнее, как там, в Пустоши, когда шел к бункеру по костям безымянных бойцов, погибших триста лет назад. Перевел дыхание, смазывая подрагивающий от нетерпения член, облизнул пересохшие вдруг губы. В висках стучало, по телу проносились огненные всполохи. Толкнулся в горячую нежную узость, взглянул в лицо Эваниуса — о, вихри, как он сейчас красив! Заломил точеные брови, на губах — сладкая улыбка, бисеринки пота на лбу… Застонал, выгнулся, и Лукума сорвало. Одним движением вошел, сливаясь с Предвестником, вдавил в кровать, поймал ртом его дрожащие губы. Ощутил, как тот больно вцепился в плечи, и, сам не понимая, зачем, перехватил за запястья и со звериным рычанием прижал к шелковой простыне. Сбивчиво шептал на ухо Эвану то строки пророчества Розы Ветров, то говорил, что он теперь — настоящий Избранный, и что Предвестник и Комета — едины. — Сильнее… — стонал Эваниус. — Да, вот так! — Предвестник!.. — рвано закричал мальчишка, вбиваясь так, что у Эвана плыло перед глазами. — Мой… Только мой!.. А-ах!.. Себя до финала пришлось доводить самому — мальчишка в изнеможении рухнул на кровать и что-то глухо бормотал в подушку про Истинного. Или Избранного? Это в их секте что еще за ранг такой? Не слышал об этом прежде, а это плохо, ну вот совсем уж некстати. — Ты хочешь к ней? — судорожно прошептал вдруг Лукум и потянул к себе за плечи. — Ты столько раз говорил, что нужно поговорить с Провидицей. — Но ведь она в тюрьме, — мягко отозвался Эваниус, поглаживая мальчишку по растрепанным взмокшим волосам. — Я понимаю, что это невозможно. — Да вовсе это никакая не тюрьма! — воскликнул Истинный. — То есть, тюрьма, но… В общем, сам увидишь. Я отведу тебя к Провидице, только мне сначала надо обо всем договориться. — Лукум… — с благодарностью вдохнул Эваниус и уткнулся лицом мальчишке в грудь. Наверное, впервые за последние годы ему было так сложно скрыть торжествующую улыбку.