По соображениям совести

      В колючей темноте за неимением звуков, пробуждение проходит неторопливо. Обычно снующая из угла в угол старуха не показывается на глаза, а с тем и ее привычный монотонный скрипучий голос, со свойственным ему цоканьем.       Слишком пусто, темно. И до безумия хочется пить. Хотя бы ложку, чего-нибудь.       В этот раз некогда непокорное существо поддается указаниям, и даже не сопротивляется неосторожным, резким движениям. Дырявое одеяло бесшумно улетает на пол, оголяя тело ночной промозглой прохладе. Кожа покрывается мурашками, но нерешительный и неуклюжий шаг все же достигает пола.       Будет ложью сказать, что подняться с твердой поверхности простая задача. И что получилось это с самого первого раза, — совсем нет.       На простую манипуляцию ушло достаточно попыток, чтобы убедиться, что чуда не произошло — раны не затянулись, а ребра не вправились и не срослись. Тело по-прежнему ходило из стороны в сторону, покачивалось, дрожало; в добавок — по какой-то необъяснимой причине стало в разы тяжелее.       — Тц! — морщится женщина, ощущая как повязки сыреют.       Но идею стоит довести до конца. По крайней мере, жажда никуда не исчезла, и с каждой секундой становится все невыносимее.       Предпринимая одну уловку, раненная опускается на более менее крепкий бок — левый, и неспешно перекатывается в сторону изголовья постели. По ощущениям, идея эта была не из лучших: ребра тут же загудели, прострелило лопатку, и к завершению, из-за отвлеченности на внезапную боль, опора перестала ощущаться.       Сделав неверное движение, спустя пару секунд изнеможенное тело уже располагалось где-то между узкой щелью кровати и толстыми ножками массивного стола. Тишина нарушилась скрежетом зубов и болевыми стонами.       Хозяйка не заставила себя долго ждать.       Вбегая в комнату в ночном платье, она помчалась за свечкой. Перед глазами тут же встала некогда произошедшая картина с нелицеприятным мужчиной из, по его словам, надзора, и вспышкой пламени, заставившей на какой-то момент отключиться.       Почему та оказала такое влияние, судить было сложно. Во-первых, слабая голова не выдавала ничего путного кроме как простых потребностей или сигналов о болевых участках, где открылись глубокие раны. Во-вторых, женщина до сих пор не могла ничего вспомнить: ни о том, как очутилась в этом странном месте, ни откуда появилась тут, ни даже собственного имени.       Каждая попытка углубиться в память приносила полное забвение и резкую боль, и несмотря на усердия и пытливость, ничем полезным не заканчивалась.       В-третьих, те немногие люди, с которыми за это время довелось немного поговорить — не вызывали и капли доверия. Более того, все вокруг походило на какой-то спектакль, притворство во благо неведомой цели.       Почему, думалось ей, — ответа найти было также невозможно.       — Снова все в крови, — с тревогой в голосе старушка опускает на край стола небольшой старенький подсвечник и тянется вниз, к дрожащей, загнанной в угол плоти. — Моя вина. Не стоило оставлять тебя так надолго.       Она выглядит обеспокоенной, и словно что-то недоговаривает. Но выражение лица спешно меняется на безжизненное, обыденно-сдержанное. Немного хмурое.       — Прости за тот раз. Эти псы свое дело знают, — качает она головой. — Повезло, что пропитый пришел, не в своем уме. Было бы больше вопросов.       — Ничего.       Старушка замолчала. В ее иссохших глазах, зачарованных разгоряченным пламенем неподалеку, снова возникла недосказанность. Возможно, со временем обхода в ней поселилось сомнение.       — Ты ведь не из этих мест? — начала она, стараясь держать расстояние. — Не из Подземного города?       Ответ на поставленный вопрос, пронеслось в голове, мог ее саму и стоить. Ответишь неправильно — и история на этом закончится. Но всегда есть варианты.       Первое, это ответить правильно, но все равно остаться с недоверием, так как тому взяться будет просто неоткуда; второе — ошибиться, и, возможно, понести за это серьезное наказание. И третье, самое глупое и рисковое: сказать правду, сойдя за дурачка.       — Я не помню как оказалась здесь.       — Не помнишь? — удивленно вскинула бровями старушка.       — Верно.       — Но ты же не могла просто так оказаться здесь? — продолжала она допрос. — Это невозможно!       — Полагаю, да.       — Да и раны... твои раны, они — серьезные. Будто ты не простой житель, а солдат. Разве ты не помнишь этого?       Одна попытка погрузиться в думы стоила повторившейся резкой боли, дробящей череп. Она ударила так стремительно и неожиданно, что почти сбила с ног и без того еле поднявшуюся женщину.       — Боже, мой... — подскочила хозяйка, ловя собеседницу. — Тебе совсем не вспомнить ничего?       — Совсем.       — Ну не с неба же ты свалилась, в конце концов. Нужно будет вернуться на то место, где я нашла тебя. Там еще оставались какие-то вещи, но мне было не унести, — торопливо тараторила пожилая женщина, усаживая страдалицу на простынь. — Но сначала нужно как-то залечить эти раны...       Сморщенные руки осторожно прикоснулись к корпусу, вызвав волну дрожи и боли. Все внутри сжалось в жесткий узел, окрашивая белые тряпки в красный.       — Врачей в этом месте почти нет... — аккуратно вспарывая самую широкую из, старуха потянулась к стоящему неподалеку ведру и смочила ткань в какой-то пахучей, вязкой смеси. — Можно попробовать отыскать доктора Марио, он был хирургом в Военной полиции, в госпитале...       Выдержав паузу, она с тяжелым вздохом продолжила.              — Пока не сослали в эту дыру. Мне всегда было его искренне жаль, но это лучше, чем лишиться головы, — затянув один узел, та принялась за новый. — И уж тем более, безопаснее армии внешней разведки. Сколько я помню на своей памяти ребят, пришедших сверху, бежавших и пострадавших...       — С другой стороны, выбора другого у них и не могло быть...?       Попытка поддержать эту одностороннюю беседу увенчалась внезапным успехом; попав в самое яблочко, женщина быстро заметила перемену в лице рассказчицы, а также в ее голосе. Он стал более расслабленным, спокойным, немного доверительным.       — Именно! А говоришь, что не помнишь... — усмехнулась она, растягивая глубокие морщины. — Не каждый может поддержать своего командира. Особенно, если он туп и бестолков.       От прошлого радушия вдруг не осталось и слова, от переменившегося тона пожилой женщины становилось не по себе.       — Шадис... Гореть ему в Аду, — проскрипела старуха, стиснув почти полностью сгнившие зубы. — Этот ублюдок устроил скотобойню после прорыва. И все ради чего? Ради постоянных смертей молодых?       — Возможно, то было приказом свыше?       Попытка вновь вклиниться в беседу потерпела поражение. Вне себя от ярости, хозяйка дома запустила сжимаемой в руках повязкой в стену и сдавленно заверещала, стараясь не наводить лишнего шума; и подскочила на ноги.       — Нет! Никаких приказов свыше быть не могло! — не успокаивалась та. — Все это по вине только разведки! И тогда, и сейчас! Если бы не его приказы, проклятые вылазки, мой сын...       Медленно опустившись к кровати, она задрожала. А затем послышались гулкие, глубинные рыдания.       — Стольких людей, и ради чего? Что они пытаются найти там, в потерянных землях? К чему все эти риски? Они ведь прекрасно знают, что ничего не изменить. И титаны уже забрали свое...! Так зачем же снова лезть на верную смерть...?       Титаны, тут же пронесло в голове молчавшей женщины, более не решавшей что-то сказать.       — Ну ничего... Они еще ответят за все, что сотворили. Все передохнут, вот увидишь.       После столь непродолжительной беседы, старушка наказала отдыхать, спешно покончив с перевязкой. Сама же, по всей видимости поняв, что наговорила лишнего, отлучилась готовить съестное впопыхах. На ней совсем не было лица.       Время шло, а сомкнуть глаз все не удавалось, как бы изношенный организм к тому не стремился — на задворках сознания все еще крутился недавний разговор, произносимые имена, те самые "титаны". Кем они были, пыталось уложиться в голове. И почему люди так отчаянно хотели попасть на их земли? Ответа на то не приходило — только прежняя тишина, сопровождаемая тихой, приглушенной болью.       Но с тем, и что-то очень глубоко внутри, словно... отзывается на это странное, пугающее слово? Может быть, оно не такое уж и чуждое? Даже, очень близкое.       Например, связанное с прошлой жизнью...?       — Гадать — плохая идея, — отзываются частицы рассудка, еще не погруженные в сон. — Потребуется время, чтобы во всем разобраться.       Дремота окутывает легкой вуалью, укрывая глаза с сеткой потрескавшихся внутри сосудов, остужает напряженную голову, и убаюкивает измотанное слабостью тело. Сон подкрадывается незаметно и медленно, словно распахивая дверь в мир покоя с непростительной осторожностью. Мир вокруг угасает.

***

Подземный город. Время: полдень.

      — Извини, это все что у меня есть, — мнется знакомая старушка, пододвигая разбитую тарелку к краю стола.       Ее стыдливый взгляд мечется среди предложенного яства, словно выуживая в том что-то более менее стоящее. Но похлебку из стухшей рыбы иначе как помоями не назвать. Смердящий аромат окутывает комнату непроходимым дыханию облаком.       — Здесь, в этой дыре почти нет ничего съедобного, — продолжает она, пододвигая следом небольшой ломоть хлеба и пресную воду в неприглядном стакане. — У нас все так питаются.       Женщина на своей тарелке держит взгляд недолго, стараясь не стеснять свою спасительницу. Конечно, игнорировать отвратительный запах дается тяжело, но без хотя бы какого-нибудь питания организм рано или поздно начнет отказывать.       Делая небольшой укус, безымянная принимается за суп, но неспешно и маленькими глотками.       — Я благодарна вам за каждую ложку в этой тарелке, — тихо говорит странница, не оставляя трапезы. — Если бы не вы, я бы погибла. Как же я могу жаловаться?       Хозяйка дома ненадолго умолкает, словно пытается как-то возразить, или оправдаться. Собеседница же, слегка улыбается.       — Ты и правда была солдатом.       — Почему?       — Только лишенный всего, может быть благодарен за такие мелочи.       — Разве это мелочи?       Старушка смеется.       — Военная полиция не скажет тебе спасибо за стухший суп. А вот кто-то из Гарнизона, или Разведки...       Последнее произнесенное слово, словно вызывает наплыв не самых светлых воспоминаний. Но пожилая спасительница не поддается им, кривя грустной улыбкой.       — Эти ребята всегда скажут тебе спасибо. Вот увидишь.       Сказанное, почему-то, отдает мягким теплом. Словно, что-то в этих словах кажется очень знакомым.       — Меня зовут Берта, — тут же нарушает тишину старушка, протягивая сморщенную руку через весь небольшой стол. — Ты ведь помнишь свое имя?       Также протягивая навстречу свою перебинтованную ладонь, незнакомка замирает. А затем отрицательно кивает.       — Тогда, — смеется Берта. — Дадим тебе новое имя!       — Новое...?       — Конечно! Не ходить же тебе безымянной, в конце концов. Человек без имени — это как будущее без прошлого. И наоборот. Одно не может существовать без другого.       Поднимаясь с места, хозяйка проходит к небольшому старенькому шкафчику в темном углу комнаты, и вытаскивает из ближайшего ящика старую, пыльную книгу. Кажется, какой-то роман.       — Вот, смотри. Хоть книга и очень старая, в ней есть множество красивых имен. Ты можешь выбрать что хочешь...       — А не могли бы, это сделать вы...? — тихо произносит женщина, погружая в рот очередную ложку.       От сказанного дыхание у Берты перехватывает, а слова путаются.       — Как же! Но ведь...       — Вы спасли меня. Можно сказать, подарили новую жизнь. Не будет ли это честным?       Благодетельница все не решается что-то сказать. В ее морщинистых руках книжка чуть взмокает от катящихся капель пота. Осторожно подобрав ту поудобнее, она почти сразу, резко выдает:       — Тилл.       — Тилл...?       — Да. Так звали одну героиню сказки, которую рассказывала мне моя мать в детстве, — с печальной нежностью произносит Берта. — Она была храбрым воином короля, но имела большое сострадание к простым людям. Когда-то, я мечтала назвать так свою дочь...       — Не думаю, что смогу носить такое имя... Для него я-...       — Думаю, оно тебе прекрасно подойдет, — перебила старушка. — И не упирайся. Сама же предложила. До момента пока не вернется твоя память, это будет неплохой заменой. А там, глядишь, и настоящее припомнишь. Надеюсь, я буду первой, кто его услышит.       — Обязательно, — тут же отозвалась Тилл.       — А теперь, давай покончим с едой. Соседи говорят, что давно доктора не видно. Придется нам с тобой к нему пешком идти.       — Это далеко?       — Очень. И, к сожалению, если он прикован к постели, то по-другому никак. Как-нибудь дохромаем.       Женщина сдержанно кивнула, уже улавливая беспокойство в лице хозяйки сторожки.       — Я справлюсь, Берта. Не стоит переживать. Может, у меня и есть раны, но оставаться здесь надолго не лучший вариант.       — Да, то верно.       — Если идти медленно, то боль не ощущается, — добавила немного лжи Тилл, попутно давя улыбку. — Все будет в порядке.       — Прости старую, дорогая. Ты столько натерпелась, еще и памяти лишилась... Ты обязательно поправишься, обещаю.       Кажется, ее доверие значительно изменилось. Возможно, в спасенной ею так хотелось видеть собственного сына? Или тех ребят, о которых ранее шла речь, солдат. А может старушка просто не могла пройти мимо беды, имея большое бескорыстное сердце...?       "Тилл" не могла ответить себе и на этот вопрос.