Remember

По виду квартиры ни за что не удалось бы догадаться, кому она принадлежит. Язык не поворачивался назвать это помещение, площадью в десять метров, чьим-то домом. Здесь едва помещалась небольшая кухня, в шкафах которой можно было найти как продукты, так и уличную одежду. Между плитой и дверью в ванную оставалось так мало места, что войти в комнату можно было только с определенного положения. Спал хозяин этого жилища на небольшом футоне. Он валялся в самом центре комнаты, полностью заваленный кучей постельного белья, каких-то тряпок и пустых упаковок от бинтов. Зато при квартире был балкон. Совсем небольшой, местами грязный, но очень любимый хозяином. А принадлежало это жилище Дазаю Осаму. Многим его выбор жилья казался совсем нелогичным, ведь, занимая руководящую должность в Порту, можно было с легкостью позволить себе недвижимость в самом центре города, даже на верхних этажах знаменитой троицы небоскребов. В конце концов, для того люди и выбирают рисковать жизнью и свободой на стороне криминала Йокогамы, а не работать в пыльном офисе со стабильной средней зарплатой — люди охотятся за деньгами. Ради своей золотой мечты о красивой жизни они могут совершать даже самые ужасные поступки, и в Порту это доводилось наблюдать каждый день. Торговля оружием, продажа ценной информации, убийства и заговоры — все это было частью обыденности. В конце концов, все решали грязные купюры. Однако для Осаму это было иначе. В Порт его привела совсем не охота за богатством и роскошью, не мечта о красивых девушках и яхтах. Но что же тогда может заставить человека свернуть на эту кривую дорожку? Так уж вышло, что Дазай и сам не знал. Спрашивая любого рядового члена, как он попал в Портовую мафию, можно было услышать красочную историю. Кого-то приводили друзья, а кто-то сам искал способ быстрого заработка. И в каждой такой истории всегда был переломный момент, минута, в которую человек принимал то самое решение, вступать в организацию или нет. Это было сродни подписанию контракта у дьявола: моментальное богатство в обмен на спокойствие до конца жизни. У каждого был такой миг, у каждого был выбор. У всех, кроме Дазая Осаму. Он никогда не выбирал, а просто здесь оказался. Порт изначально был единственным местом на Земле, которое было ему известно. Для него не существовало жизни «до», которая заставила бы его принять решение перейти на сторону криминала, а потому он и не воображал никакого «после». Для него был только Порт, а мир вне него казался слишком далеким и каким-то ненастоящим, сказочным. Он был словно страница, вырванная из середины книги — просто кусок текста, без начала и продолжения. У Осаму Дазая не было прошлого, не было связей и знакомых — была только работа, задача и решение. Но сдаваться он не собирался. Он искал. Сколько архивов он уже перерыл, сколько людей переспросил — никто не знал никакого Дазая Осаму вне Портовой мафии. Он словно просто появился однажды на этой планете, где-то на пирсе у брегов волнующегося океана, возник буквально из воздуха. Сразу вот такой вот: забинтованный парень с лохматой челкой и вечно мятой рубашкой. Парень, который любит террасы и высоту, любит странные книги, консервированных крабов и молочный чай с сахаром. А больше всего не любит он неизвестность… Поздним вечером Осаму устроился на своем любимом балконе и в тишине курил. Сосед сверху нередко возмущался из-за резкого дыма, который затягивало в его квартиру, но открыто идти против мафиози никто бы не смел, а потому ему оставалось только тихо ворчать что-то себе под нос и при встрече кидать недовольные взгляды. Отправляя уже пятый по счету окурок в пепельницу, он наконец закашлялся. Горло неприятно драло, а голова начинала кружиться. Из головы все никак не выходила странная встреча с Накахарой. Дазаю случалось вытворять разное во время заданий, но даже самые странные и детские его поступки были преднамеренными. Но в этот раз ситуация по-настоящему вышла из-под контроля. Анго и Мори единогласно решили, что Осаму снова вернулся к своей старой зависимости и просто принял что-то перед сделкой. Однако Осаму-то точно знал, что он чист уже как месяц. Правда в его случае нельзя точно сказать, какие именно биохимические процессы происходят в его организме. Ему случалось наблюдать за странностями, которые иногда вытворяет его тело, а потому, логически поразмыслив, тот случай с Накахарой он просто сам решил списать на причуду своего мозга. Но все же была еще какая-то часть его сознания, что отчаянно цеплялась за то происшествие и просто не позволяло так легкомысленно списать случай на психический приступ. Интуиция так и кричала: «Подумай еще немного, расследуй, обрати внимание». Осаму прикурил шестую и уставился на крону дерева напротив. Прямо у балкона росла невысокая сосна. Дерево совсем молодое, а оттого цвет его коротких иголок был особенно приятен. Он долго ломал голову, но так и не понял, был это голубой или все же зеленый. Почему-то этот оттенок казался ему очень близко знакомым, но он никак не мог понять, где именно встречал его. Так и торчал на старом балконе с зажатой меж зубов сигаретой и думал, пытался вспомнить. И ничего не выходило — пустота. В конце концов он был всего лишь листком бумаги, вырванным из чьего-то недописанного романа. Когда пачка сигарет опустела, он устало скомкал ее в ладони и сбросил с балкона вниз. Мятая картонка не долетела до земли всего пару сантиметров и приземлилась на чьем-то подоконнике. Это почему-то рассмешило Осаму: он хохотал в голос, задыхался и хватался за живот. А потом приступ радости прошел, и он вмиг снова сделался серьезен. Большие карие глаза уставились куда-то в небо, в легкую голубизну рассвета ранним утром. Он стоял так еще пару минут, а потом, плюнув наконец на все свои размышления, скрылся в квартире. Футон был прохладным, а от простыни тянуло слабым запахом пота — не самая уютная постель. Но к утру он так вымотался от бесконечных размышлений, что просто плюхнулся на мятую ткань и почти сразу провалился в сон. В этот раз сон был долгим и на удивление ясным — такие сны ему не виделись никогда. По ту сторону, вместо хаотичных теней и человеческих криков, его встречал настоящий мир, живой и осязаемый, о котором он даже не догадывался.

Западный

Район стоял на отшибе города, и с каждым годом он словно все больше отдалялся от остального мира. Природа сама взялась за дело, медленно, но неумолимо стирая его связь с цивилизацией, будто стремилась окончательно отрезать это место от жизни вокруг. Фавелы тонули в огромном кратере, погруженные в вечный полумрак. Узкие, хаотично переплетенные улочки, покосившиеся дома, выстроенные из обломков металла, кирпича и ржавых листов жести — все это больше напоминало живой организм, который сам выбирал, как расти и куда расширяться. Но дело было не только в его запущенности. Говорили, что сам кратер — место странное, будто проклятое. Одни шептались о магическом влиянии, другие винили магнитные аномалии, но в одном сходились все: Западный был не таким, как остальные районы. Даже его название выделяло его среди прочих. В городе было принято присваивать районам номера, иногда — исторические названия, которые со временем все равно забывались. Но Западный… У Западного было имя, а вот номера его никто не знал. И это имя жило, цеплялось за стены, висело в воздухе, словно само место не хотело растворяться в безвестности. Эта странность пугала. Жители других районов сторонились Западного, обходили его стороной, будто боялись, что сам воздух здесь заразный. Со временем границы его всё четче отделились от города — выросли заборы, появились блокпосты. Теперь он считался чуть ли не отдельной территорией, забытым миром, где действовали свои законы. Западный жил по своим правилам. Или выживал.

***

Я никогда не мог понять, почему люди так боятся Западного. Нет, место было, конечно, странное. Даже мне некоторые традиции и правила здесь казались бессмысленными, хотя я — на минуточку — здесь родился. Но был ли Западный страшным и ужасающим? Ни в коем случае. Легкая дымка таинственности всегда висела над крышами домов, но это скорее привлекало, чем отталкивало. Так и хотелось разгадать загадки этого места. Я остановился посреди улицы и осмотрелся. День сегодня был какой-то особенный, словно выпавший из привычного хода времени. Долго думал, что же такого необычного в нем, и понял: он был голубым — не просто ясным или солнечным, а наполненным какой-то невидимой, почти магической синевой. Такие бывают только в Западном. Я задержал дыхание, пытаясь внимательнее рассмотреть этот необычный цвет. Солнце светило иначе, совсем не как обычно. Его лучи не просто согревали — они играли, перетекая из золотистого сияния в тонкие, почти неземные голубоватые отблески. Этот странный свет менял все вокруг: привычное обретало новый, сказочный облик. Даже Западный, который со стороны всегда казался угрюмым и тяжелым, в этот день будто сбросил налет серости и запустения. Развалившиеся хижины и полуразрушенные дома перестали выглядеть жалкими — теперь это были древние замковые руины, хранящие в себе загадки прошлого. Узкие, поросшие мхом улочки, обычно казавшиеся просто грязными и мрачными, теперь выглядели как коридоры старинного лабиринта, ведущие в неизведанное. А рощи… Эти редкие, скромные сосновые заросли, которые обычно никто не замечал, теперь выглядели таинственными лесами, где могли скрываться старые духи или заблудшие путники из иных миров. Все вокруг дышало тайной, шептало о чем-то важном, но неуловимом. В такие дни кажется, что мир стал тоньше, что граница между явью и чем-то большим почти стерта. И в этой зыбкой, нереальной атмосфере даже собственные мысли звучат по-другому — глубже, мягче, будто подчиняясь этому чарующему голубому свету. В голубые дни я люблю медленно прогуливаться по знакомым улочками Западного и всматриваться в этот сказочный мир. Каждый раз мне хочется разгадать, в чем же именно кроется эта необычность мира вокруг. В поисках ответов я брел по узкой дорожке между двумя рядами полуобвалившихся домов. Эту улицу я знал хорошо. Она называлась Длинной, несложно догадаться почему. Наверное, у нее было какое-то историческое название со времен, когда Длинной она еще не стала. Я, помнится, попробовал как-то поискать табличку с адресом на каком-нибудь доме, но так ничего и не нашел. Хотя кому какое дело… Не каждый ребенок здесь умеет читать даже алфавиты, а уж справиться со сложными иероглифами в названиях смогут единицы. В общем, потому улицу и назвали по внешнему признаку: это была тропинка, растянувшаяся чуть ли не на несколько километров — может, на десять, а может, на пять… не знаю точно… много, короче. Дома менялись один за другим, я всматривался в незанавешенные окна. Не то чтобы я особенно любил лезть в чужие дела, мне просто хотелось найти ответы на свои вопросы и уловить побольше деталей этого дня. Тем более я ведь всего лишь наблюдал за жизнью людей и никак в их разборки не вмешивался. Хотя мог бы. Например, я давно понял, что в Желтом доме творится что-то неладное, потому что Теруко слишком часто ходит в пластырях и с синяками. А вот Джон из дома, называемого Серым, похоже, снова крупно проигрался и теперь ходит как в воду опущенный, отчего страдает личная жизнь Агаты из Красного. Я не смог сдержать ехидной улыбки. Ладно, если серьезно, то иногда мне даже и хочется помочь Теруко или поколотить дурака Джона, но частица благоразумия не дает мне вмешаться. Это не мое дело, и здесь совсем не принято лезть в чужой огород. Так что мне оставалось лишь отрешенно подглядывать за жизнью в прозрачных окошках и ухмыляться своим наблюдениям и мыслям. Вдруг мое внимание привлекло шевеление в совсем неожиданном месте. На Длинной, как и на любой другой улице Западного, была парочка заброшенных домов. Одним из них был дом одной мертвой старухи. Она умерла года четыре назад, но я эту неприятную личность буду помнить еще долго. Кажется, она вычислила, когда и куда я обычно хожу. Даже думать не хочу, как ей это удалось и зачем она занималась подобным. Но суть в том, что стоило мне сунуть свой нос в эту часть Длинной, как она мигом оказывалась на улице со своим огромным псом. Делая вид, что выгуливает собаку, она на самом деле преследовала только одну цель — как можно сильнее и грязнее обругать меня на весь квартал. В конце концов, дошло все до того, что я выбрал другой путь в обход, чтобы пореже с ней встречаться. Что сказать… я был тогда еще слишком глуп и не понимал, что ей просто скучно, и боялся как огня. Но теперь-то старуха все равно мертва. И дом ее пустует и разваливается. Здание было в ужасном состоянии еще при ее жизни, а за последние четыре года превратилось вообще невесть во что. Казалось, что крыша вот-вот обвалится, а стены после очередного дождя отсыреют настолько, что просто сложатся друг на друга или разлетятся на отдельные доски. Здесь не решили обосноваться даже бездомные — и я понимаю почему. Каждую секунду дом трещал и издавал странные звуки старости, и иногда там что-то проваливалось и с треском падало на первый этаж. Но только что мне вдруг показалось, что в доме кто-то все же есть. Что за отчаянный самоубийца? Я постоял немного, витая в своих мыслях, и уже готов был продолжить свой путь. Но тут в окне второго этажа показалась рыжая макушка. Яркая, оранжевая, она легко привлекла внимание. Затаив дыхание, я медленно подошел к ржавой калитке. Я уже потянул железную ручку, как вдруг подумалось, что мне может и достаться. Очень безрассудно идти в этот дом и проверять, кто же там засел, каким бы огромным ни было мое любопытство. Но что-то мне подсказывало, что это было важно. То ли это была интуиция, то ли на меня странно влиял этот голубой день, но я был точно уверен в правильности своих действий. Калитка открылась со скрипом, и я зашел на участок. Трава уже успела вырасти по пояс, но дорожка к крыльцу была протоптана. Открывая дверь в дом, я заметил, как участилось мое дыхание. Нервничаю. В нос ударил запах протухшей рыбы и сладкого гниения. Было тихо, и только легкие порывы ветра сквозь щели и тихое копошение мышей, или еще каких-нибудь грызунов, по углам нарушали эту тишину. Казалось, будто после смерти старухи в доме почти ничего не изменилось: мебель все так же стояла вдоль стен, кружевные шторы все еще висели на прогнувшихся карнизах, а на столе застыл в ожидании чайник и пустая чашка. Я сделал неуверенный шаг к лестнице. Отсыревшая половица предательски скрипнула под ногами — ну и подлость. Взлетел по ней вверх, и только моя нога оказалась на последней ступеньке, как отсыревшее дерево вдруг мягко разломилось на две половины. Я не удержал равновесие. Страшные падения всегда похожи на замедленную съемку. Я помню, как испытал удивление, помню, как мои руки сами замахали в воздухе, стараясь зацепиться за что-то. И помню, как меня вдруг схватила чья-то рука. Я был готов к падению, был готов расшибиться о пол на первом этаже или даже провалиться сквозь него в подвал, но почему-то остался на лестнице. А за обе руки меня держал незнакомец. С той самой ярко-рыжей макушкой. Взгляд у него был тогда такой испуганный, словно он сам падал. Удивительно, — подумалось мне тогда. — Что ты здесь делаешь? — первое, что я спросил тогда. Ни «спасибо», ни дурацкое «привет», я задал именно этот вопрос и сам не понимал, почему. Незнакомец тут же ослабил хватку и отскочил метра на три. — Эй, спокойно, не бойся. — Я не боюсь! — смело заявил парень, но голос его задрожал. — Просто не ожидал. Парень выглядел странно — сразу было видно, что не местный. Непонятно, что именно выдавало его, но этот факт становился просто очевиден, если рассматривать его чуть больше минуты. Возможно, виноват был именно его взгляд. Он был какой-то другой. Пара ярких зеленовато-голубых глаз смотрела слишком резко и глубоко. Они словно видели что-то недоступное окружающим, что-то скрытое на изнанке этого мира. Во мне загорелся интерес. Ужасно сильный. Телосложением парень не вышел совсем. Он был похож чем-то на Рюноске — моего друга. Только тот болел какой-то сильной дрянью, а этот казался здоровым. И как люди могут быть такими худыми? Их не уносит ветром? — Ты не местный? — Нет. — Тогда откуда? Парень промолчал. Дальше я не допрашивал, продолжил внаглую рассматривать его. Что-то не давало мне покоя. Хотя я точно знал, что родом он не из Западного, почему-то на жителя внешних районов он тоже похож не был. Он словно завис где-то на грани, не принадлежа ни тем, ни другим. Совершенно чужой для того мира и не до конца свой для нашего. — Беспризорник? Он не ответил, но я понял по выражению лица, что так и было. — А зовут как? — Чуя Накахара. — Ну, будем знакомы, Чуя. Я Осаму. Теперь будешь из наших. — Слова вылетели быстрее, чем я успел подумать. Хотя парень и не сразу понял, о чем я говорю. На лице его легко проскользнуло непонимание и, кажется, легкое раздражение. Но он быстро это скрыл, так что сильно рассмотреть я не успел. — Принято у нас так. Раз я тебя первый нашел, значит, мне тебя и забирать. И я не лгал. В Западном было много беспризорников. Они формировали целые группы, жили как раз в заброшенных домах и гаражах. Они называли такие места палатами. В одной палате обычно обитало от пяти до десяти детей. Жили все вместе, группами добывали еду, друг друга защищали. И было у палат одно негласное правило: если кто остался один, то нужно было обязательно его к какой-то палате приобщить. Негоже нынче беспризорникам по-одиночке тягаться. Потому и появилось общее правило: кто нашел — тот к себе и забирает. Конечно, были отдельные группы, которые отказывались принимать слабых или больных, но это скорее были исключения, ведь подобные поступки в местном обществе считались позорными. — И долго ты здесь? — Четыре дня. Удивительно, что он столько продержался. По нему совсем не скажешь, что он приспособлен к условиям этого района. Наверное, он толком-то и не ел все эти дни. Страшно и представить, чего он натерпелся. Но держался отлично и никак своей слабости не показывал, выдавал его только громко урчащий живот и ненормальная бледность. — Вообще, тебе повезло, у нас есть еще свободное место, так что мы тебя поместим. — Поместишь… Я вот не понимаю, ты шутишь или просто странный. — Все здесь странные, привыкай. Сам же пришел в это место. А теперь собирай вещи, если есть что, и пойдем. Лучше успеть до того, как принесут еду, иначе они все сами сожрут и ничего не останется. — Они… Вообще, сам Накахара Чуя был ничуть не менее странным, чем все мы казались ему сейчас. Больше всего удивляло, как спокойно и безэмоционально реагировал он на все мои заявления. Наверное, скажи я ему, что на мир напали феи-воительницы, он точно также повторил бы «феи-воительницы» и ничего более. Мы уже шли по улице в сторону нашей палаты, когда я вдруг решил попробовать что-то ему объяснить. — У нас просто так принято: я тебя первым нашел, так что ты теперь как бы из моих. Или тебя уже кто-то видел за эти три дня? — Нет, никто меня не нашел. — Все также спокойно ответил он. — Ну вот и чудно. Палата, к которой я относился, была не из больших, да еще и состояла из младших. Вообще, народ в последнее время совсем осмелел и все чаще пренебрегал старыми правилами и законами. Совсем маленькие и больные оказывались выброшенными на произвол судьбы старшими из больших палат, ведь никто не хотел брать за них ответственности. Они говорили, что пользы от таких сопалаточников было мало. Приходилось самим основывать собственные палаты, только вот едва ли хромая и кашляющая ребятня могла добыть себе пропитание. Мне было их жаль. Жаль, что они оказались брошены так рано, жаль, что никогда не смогут вспоминать тепло дома из детства. А потому и решил основать собственную палату. И хотя дом у меня был, руководство как старшему и здоровому перешло мне. По пути я попытался еще что-то объяснить Чуе, но тот слушал вполуха. По крайней мере, мне так казалось. Когда наконец показался знакомый гараж, я сбавил шаг и обратился к рыжему: — Слушай, ты сильно много не говори и вопросов задавай поменьше. А то поймут, что ты не местный, так могут еще отказаться тебя принимать. Просто стой за мной и кивай. — Мгм. — Ага, вот так и делай. Но сильно не переживай, ладно? Тебе, наверное, будет странно первое время, но ничего, со временем привыкнешь и поймешь. А пока помни: ты теперь наш, ты теперь палаточник. Мы наконец приблизились к гаражу. Он стоял в самом конце Длинной, закрываемый свалкой жестяных пластов. Старое потрепанное здание. Жестяные листы на его стене выгибались, словно перья, и местами отваливались. Крыша держалась на последнем издыхании — мы все боялись, что следующая буря унесет ее, но она, словно увидев наше отчаяние, почему-то выдерживала. Самой крепкой частью гаража, как ни странно, оказалась дверь: огромные железные ворота, закрытые на не менее величественный замок, размером с мою голову. Сложно даже представить, как выглядел бы ключ. Забавно только, дверь выполняла функцию исключительно декоративную: впечатление производила, что надо, и ветхое строение со стороны казалось настоящей неприступной крепостью. Подведя нового знакомого к двери, я нырнул в небольшой переулок между стеной гаража и соседним зданием. Это очень умная и незаметная улочка, и протиснуться в нее удастся не каждому. Хотя толстяков среди нас не было, и быть не могло. Если пробраться по этому проходу к другой стороне гаража, то можно найти небольшую дыру в стене. Ее так сразу и не заметишь: она скрыта в самой темноте, да еще и сверху завешена какой-то старой вонючей тряпкой, чтоб наверняка. После улицы глаза не сразу привыкли к темноте внутри. Пара окон не особенно хорошо справлялась с освещением, а оказываясь здесь сразу с улицы, казалось, что света тут нет вообще. — Вот! — намеренно пафосно я обвел рукой помещение. — Это наша палата. Уютно, правда? Чуя застыл у входа. Я так и не понял, это был шок от восхищения или ужаса. Скорее, конечно, второе, но мне искренне хотелось верить, что была здесь и доля радости. Все же не так легко собрать из чьей-то полуразвалившейся пристройки целый дом. У нас была своя раковина, ванная — за это, конечно, спасибо старым хозяевам — по углам расположилась пара матрасов, а в центре мы организовали кухню. Я до конца так и не понял, зачем мы это сделали, ведь готовкой особо здесь не позанимаешься, но одна из наших жительниц настояла. Наблюдая за реакцией Чуи, я решил попробовать прикинуть, как наш интерьер выглядит с его точки зрения. Ужаснулся. Решил больше никогда не пробовать смотреть на мир с точки зрения этого парня и оставаться при своем видении. В этой палате все вместе мы жили уже год, за это время место обросло воспоминаниями и приятными глазу деталями. Неподготовленному зрителю всего с первого раза не увидеть, но я вот знал здесь все: в самом углу рассыпаны блестки — это Юмико на Новый год украшала стены, но ничего не удалось; в центре гаража лежит ковер, который Рюноске однажды отбил на свалке у агрессивного хозяина, а на кухне заботливо расставлены красивый сервиз — его где-то нашла Гин и разрешала использовать только по особенным вечерам. Хотя скоро нам все равно придется расставаться с этим местом… интересно, сколько есть времени, пока мы сможем переехать в дом. Мой дом. Который я домом совсем не считал и искренне надеялся, что скоро все изменится. Чуя продолжал стоять у входа, оглушенный собственными мыслями и наблюдениями, да и я призадумался. Из этого транса нас одновременно выдернул восклик, раздавшийся из самого темного угла палаты. Ну конечно, куда же без бурной реакции Рюноске — официально самого громкого нашего жителя. — Это что? Новичок? — протянутое «о» перебилось надрывным кашлем. Вскоре из темноты появилась пара серых глаз. Они смотрели оценивающе, испытывающе — разглядывали незнакомого парня. — Что? Не местный?! Где ты его нашел, Осаму? Ну вот мои планы выдать Чуя за непонятливого местного рухнули. И все же по нему видно, что он не из этих мест. Своих эмоций он ярко не выдавал, но все равно выглядел немного потерянным. Страшно даже представить, какие мысли и переживания сейчас крутились в его голове. — Это Рюноске. — Наклонившись к уху Чуи, я тихо шепнул: — Он недолго прокричится и забудет, так что не парься. Он я понимающе кивнул, хотя нельзя быть уверенным, услышал ли он действительно или сделал это автоматически. Стоило провести какую-то экскурсию по нашему дому для новичка, чем я и занялся. Объясняя бесполезные подробности о расставлении мебели и подобиях декора, тут же сильно пожалел, что взялся за это дело. Выходило из рук вон плохо, и ранее казавшиеся мне милыми детали начинали выглядеть смешно и нелепо. И как назло, Чуя слушал очень внимательно и даже периодически кивал, демонстрируя внимание к словам. Кажется, мои щеки начали слегка краснеть, но темнота гаража, к счастью, все скрыла. Экскурсия получилась очень сумбурной и непонятной, но тем не менее помогла немного разрядить атмосферу. Рюноске все еще с подозрением и наглым любопытством поглядывал на новичка, но больше не комментировал. Чуя же явно старался игнорировать его взгляды, концентрируясь на моих словах. К концу моего рассказа он наконец немного расслабился. Уселся на пыльный матрас и, устало потянувшись, принялся уже самостоятельно исследовать окружение. Он попытался взбить подушку, и оттуда вытряслась серая пыль вперемешку с перьями — несколько минут все беспрерывно чихали. Затем попытался немного сдвинуть матрас в сторону, но ничего не вышло. Наверное, стоило бы помочь, приложить руку к обустройству места, но тогда мне было куда интереснее просто наблюдать со стороны. С добрые полчаса, а то и минут сорок, парень непрерывно двигался, что-то рассматривал, передвигал и складывал. Честное слово, я и сам не знал, что в этом месте было столько маленьких и незначительных вещей. Он выуживал погнутые гвозди, чистил старые тряпки — одним словом, делал все, что угодно, лишь бы не оставаться частью неловкого молчания. Да, стоило отметить эту изобретательность. Целых полчаса Чуя Накахара умудрялся притворяться занятым и увлеченным, лишь бы не сталкиваться с нашим неприкрытым любопытством к нему лицом к лицу. Только вот уловка была очевидной, я понял все минуте на десятой. Можно было бы прервать это действие, но мне было искренне интересно, сколько же парень продержится. Неужели он настолько боится вопросов, что последуют после? Он боялся, что мы начнем расспрашивать его о деталях, докапываться до его неожиданного появления. Когда все предметы оказались пересчитаны, тряпки уложены, а пространство за матрасом полностью исследовано, Чуе ничего не оставалось, кроме как наконец сесть и замолчать. Он упал на матрас неохотно и даже, кажется, немного скривился. Ожидаемо, настала тишина. С каждой секундой напряжение росло, Рюноске — явно назло — все пристальнее всматривался в новичка, а Чуя заметно напрягался. — Никто не будет спрашивать тебя без надобности. Все мышцы на теле Чуи мгновенно расслабились, и он удивленно уставился на меня то ли с удивлением, то ли с благодарностью. Минутой позже я и себя словил на том, что молча смотрю на него в ответ. Не очень приветливо, наверное. У его зрачков был странный цвет. То ли зеленый, то ли голубой. И чем дольше смотришь, тем меньше понимаешь. Цвет этот чем-то напоминал окрас ели у моего дома. Да, знаю, это странное сравнение, но и сам Чуя в рамки привычного не вписывался. Я простоял так неприлично долго, пялясь на эти радужки и пытаясь разгадать миллион загадок, появляющийся у меня в голове. Поток моих мыслей прервало неожиданное изменение в выражении лица Чуи. Он вдруг нахмурился, взгляд его стал тяжелее. Наверное, со стороны не заметишь, но я смотрел достаточно пристально, чтобы заметить, как изменилась его аура — словно смотрел уже совсем на другого человека. Куда опаснее и явно агрессивнее. Я редко чего-то боялся: все же жизнь в Западном учит подавлять страх и идти наперекор чувствам, чтобы выжить. Сложно и вспомнить, когда в последний раз мне доводилось по-настоящему испугаться. И сложно понять, почему именно в тот миг, когда изменился взгляд Чуи Накахары, я вновь ощутил забытое чувство. Что-то животное и первобытное проснулось во мне. Дыхание участилось, а в горле пересохло. Страх. Я словно был перед хищником… — Ого, — одними губами прошептал Чуя и слегка наклонил голову вбок. Я чем-то привлек его внимание? Почему я чувствую себя так странно, вспоминая о том моменте? Каким образом такой худой и хрупкий парень, которого сломать можно было одним касанием, вдруг показался мне опасным? — Осаму! Ты пришел! — звонкий девичий голосок резанул по ушам. Я пришел в себя. У входа стояла Юмико и активно махала мне рукой. Вечно она полна энергии. Я бросил еще один быстрый взгляд на Чую. Он снова был прежним, все таким же немного потерянным и спокойным. От угрозы не осталось и следа. — У нас новенький. — Прохрипел из своего угла Рюноске и залез под одеяло. — Что?! О! Круто, круто! — Юмико подлетела к Чуе быстрее, чем кто-либо успел проследить, и абсолютно бесцеремонно принялась разглядывать его со всех сторон. Она обошла его по кругу, периодически трогая за плечи и нюхая волосы — бог знает, как это ей помогло, но спустя минуту она выдала: — Ого! Не здешний? Подумать только. Всего полчаса назад сам же советовал Чуе помалкивать, чтобы не выдавать свое происхождение, но вся подноготная оказывалась разгадана еще до того, как я успевал открыть рот. Уж не знаю, что его выдавало. Про себя я отметил, что, видимо, не только я вижу небольшую странность в этом парне — мне не померещилось. — Я Юмико! А тебя как зовут? — Чуя. — отвечал он удивительно спокойно, безэмоционально, словно исследовал почву. — Круто, как круто! Хи. А если ты снаружи, то, может, твоя семья богата? А может, ты наследник чей-нибудь? — Юмико. — Я попытался притормозить ее, заранее зная, что она планировала сказать. Дело в том, что Юмико была одержима странной идеей, будто ее однажды заберет из Западного какой-нибудь богатый красавчик — что-то из разряда принца на белом коне — и тогда для нее начнется настоящая жизнь. То ли это был ее оптимизм, то ли она пыталась вселить в себя веру в лучшее, но выдуманную сказку о своей судьбе она повторяла регулярно, словно мантру. — Да что снова! В отличие от вас я использую каждый шанс! — возмущалась она. — Вдруг он тот самый наследник, который заберет меня отсюда, и мы будем вместе жить в большом особняке? — Богатые наследники не захаживают случайно в Западный. Теперь она немного потухла. Может, зря я так резко? Все же она была самой младшей здесь и ей положено было жить в мечтах и фантазиях. Тем не менее вскоре она снова встрепенулась и восстановила былое любопытство. Под создаваемую Юмико суматоху, рядом незаметно оказалась еще одна девушка. В отличие от пухлой и активной Юми, она выглядела куда строже и старше. Гин Акутагава. Старшая сестра Рю и настоящий спаситель нашей палаты, девочка-рациональность. Гин открыто восхищался даже я: она обладала фантастической способностью держать все под контролем и быстро принимать самые взвешенные решения. Она окинула Чую быстрым взглядом и тихо представилась: «Гин Акутагава», — после чего сразу же отошла в сторону. — Ну, теперь ты всех видел, — я попытался натянуть широкую улыбку и как-то развеять атмосферу. — Добро пожаловать, как говорится! Последнее предложение прозвучало так торжественно и пафосно, что стало еще более неловко, чем было. Тишина, наступившая после, только усугубила положение. — Ага, — голос Гин всё же прервал эту тишину. — Это очень торжественно и мило, но когда мы будем есть? Бао вкуснее теплыми. — Она махнула целлофановым пакетом в воздухе, демонстрируя содержимое. — Что?! Откуда у вас?! — Рюноске вмиг подскочил с постели и оказался рядом с сестрой. — Да, — Юмико деловито уперла руки в бока, слегка задрала подбородок и улыбнулась во все зубы. — Это наша заслуга! — Тетушка из магазинчика рядом расщедрилась. Они даже свежие. — Это вы потому там столько времени проторчали? — Да, пришлось драить пол как не в себя. Но это того стоило. — Нет жидкой каше! — Юмико ловко выхватила одну из булочек и, легко пританцовывая, оправилась к своему матрасу. Оставшаяся добыча моментально была поделена. Аромат теплых бао наполнил гараж. Наверное, это станет одним из самых радостных наших совместных воспоминаний. Не существует ничего приятнее поедания чего-то настолько вкусного, редкого и драгоценного в компании друзей. Когда трапеза завершилась, все разбрелись по своим углам. Гин уселась у небольшой щелки в гаражной стене и что-то читала, Юмико задумчиво наворачивала круги по «дому», а я пытался натягать каких-то досок и коробок для Накахары, чтобы обустроить ему место.