Пляска Смерти 2

      До недавнего времени в Комиссии царило спокойствие и абсолютная уверенность в завтрашнем дне. Она словно была своеобразным воплощением кровеносной системы, где все частицы слаженно выполняют свою работу и взаимодействуют друг с другом, а потому, стоит только одной из них прекратить функционировать, так всё порушится и начнутся проблемы.       Одним из главных достоинств организации всегда являлось доверие подчинённых к своим начальникам. Эй-Джей был для Комиссии чем-то вроде опоры, фундаментом, а её работники — колоннами, которые поддерживают время. Его уважали, почитали и беспрекословно выполняли приказы, а повиновение работников не основывалось на страхе. Кармайкл не был человеком, это всем известно, и потому такие «бесполезные вещи», как сострадание, жалось и сожаления, по словам самого Эй-Джея, ему не нужны. Многие, как и он сам, считают, что именно их отсутствие и послужило процветанию организации.       Кармайкл нанимал людей, основываясь на их качествах, которые непременно пригодятся Комиссии. Поэтому прагматичную, местами жестокую, но качественно выполнявшую задания Куратора он заприметил сразу. Амбиции женщины он хвалил, однако если они заходили за грань дозволенного, то непременно пресекал все её попытки. Кармайкл замечал тщеславие Куратора, этого бы не заметил только слепой, и относился снисходительно. Как, впрочем, и ко всем людям. В Совет директоров он набрал исключительно гениальных людей, и гениями они были каждый в своей области. Каждый отвечал за определённый отдел в Комиссии, докладывая об успехах Эй-Джею.       Когда не стало Совета, а Кармайкл теперь ограничен маленьким аквариумом, всё начало рушиться. В отделах царит суматоха, никто не знает, от кого теперь получать приказы, заместители директоров каждый день ломятся к Куратору, лишь бы узнать, что будет дальше, толпы ничего не понимающих офисных клерков строят самые страшные догадки, а остальные подхватывают и превращают их в слухи.       Лайла бодро вышагивала по коридору на самом верхнем этаже прямо к кабинету своей матери. Здесь было настолько пусто, что стук её небольших каблучков эхом раздавался дальше. Куратор никого не пускала на этот этаж, чтобы заместители «не трепали её нервы». Лайла видела, что происходит с людьми в Комиссии, подмечала их настроение, и не могла сказать, что все рады приходу новой власти.       Её имя всегда, сколько девушка себя помнила, было закреплено за Куратром, которая довольно давно была под наблюдением у Главы Комиссии, а потому особое внимание уделялось и ей. Работая в отделе Коррекции, куда, казалось бы, амбиции матери не распространялись, для Лайлы всё равно были ограничения, подкреплённые фразой: «Не разрешено начальством». Не разрешено начальством… Как же часто она это слышала. Поначалу подобные слова лишь вызывали недоумение, почему ей, дочери не последнего в этом месте человека, что-то запрещалось, но со временем, а его потребовалось достаточно, фраза стала своего рода триггером. В груди начинала клокотать злость каждый раз, как только Лайла слышала её, даже если это адресовалась не ей.       Сейчас же, зная, что теперь все дороги для неё открыты, Лайла, как ни странно, не была от этого в восторге. Девушка никогда бы не смогла назвать себя серьёзной, её раздражали сдержанные люди, педантично выполнявшие миссии, так же она изредка глумилась над офисными работниками, которые днями и ночами сидели за столами с кипами бумаг на нём и лишь что-то высчитывали в своих записных книжках. По мнению Лайлы, эти люди, больше походившие на зомби, ни разу в жизни не познали настоящего веселья. Мысль о хаосе, который будет царить в Комиссии с уходом Совета, радовала её, но, когда он действительно наступил, Лайла увидела лишь напуганных людей, а те самые офисные работники, которые, как девушка считала, должны были развеселиться и оторваться от работы, забились в углы и не знали, что им теперь делать. Куратор могла выдать Лайле разрешение пройти в любой угол Комиссии, но теперь это как будто бы и не нужно.       Девушка приблизилась к двери в новый кабинет матери, по обе стороны стояли охранники, и, не спрашивая разрешения, с размаху раскрыла её. От резкого звука Куратор подпрыгнула и развернулась ко входу, но, заметив Лайлу, выдохнула.       — К Главе Комиссии стучатся, золотце, — слегка недовольно сказала женщина, но затем отвлеклась на разложенные перед собой эскизы униформы для работников.       — Ну ты же меня за это не накажешь? — саркастично выдавила из себя Лайла. Последнее время на её лице редко можно было увидеть улыбку.       — Нет, но ты всё же имей это ввиду… Какой тебе больше нравится? Не слишком вычурно?       Куратор подняла на уровне своего лица понравившиеся эскизы и продемонстрировала дочери, однако, стоило посмотреть на ту, так всё настроение работать у неё пропало. Нахмурившись, женщина резко выдохнула и откинула от себя эскизы.       — Сегодня наиважнейший день в моей жизни, так что, пожалуйста, не порть мне его своим недовольным лицом, — Лайла лишь опустила взгляд и прикусила внутреннюю сторону щеки. Она неосознанно потянулась к самодельному браслету, который смастерил ей Диего ещё до побега из больницы. Заметив это, Куратор раздражённо сказала, — И прекрати уже теребить этот безвкусный браслетик. Зачем ты только вообще его носишь?..       Замерев, Лайла скривила губы. Она уже не раз слышала от матери подобные фразы, за которыми точно скрывался намёк, правда девушка ничего не могла сказать в ответ, так как это означало бы, что намёки не беспочвенные. Оставалось лишь тихо послушаться, прикусив язык.       — Комиссия теперь в полном нашем распоряжении, так почему ты не рада? Мы же исполнили мечту!       — Твою мечту… — буркнула Лайла.       Куратора раздражало множество вещей: непослушные дети, когда что-то идёт не по плану, кофе без сахара по утрам… Однако в последнее время эти вещи появлялись перед ней слишком уж часто, портя всё хорошее, что она обрела. Но вот недовольство Лайлы не раздражало, а уже злило и даже несколько настораживало. Куратор не хотела бы потерять свой козырь в Комиссии из-за позднего пубертата девчонки. Крепко сжав губы, она с неохотой потянулась к нижнему ящику своего рабочего стола и сжала в руке небольшую красную плоскую коробочку.       — Возьми это, — с искусно натянутой улыбкой Куратор протянула коробочку Лайле. Та же, оторвав взгляд от ботинок, недоумённо окинула взглядом мать и медленно подошла, приняв из её рук небольшой подарок. Внутри она нашла значок Главы Охраны.       — Ты серьёзно?..       — Серьёзней некуда.       — Это же… новая должность?       — Именно. И я отдаю её тебе, дорогая, — кивнула та, внимательно наблюдая за выражением лица Лайлы. Новую должность Куратор придумала ещё до устранения Совета и если бы не обстоятельства, то Лайла ни за что не получила бы этот значок, но видя изменения в поведении дочери, женщина решила перестраховаться. Она уселась в своё новое кресло и закурила сигарету.       Разглядывая позолоченный значок, на котором большими буквами была выгравирована должность, девушка заулыбалась. Засевшие в голове сомнения насчёт Куратора у Лайлы всё ещё присутствовали, а с новой должностью и обретённой свободой в Комиссии она сможет подтвердить свои сомнения или же наоборот опровергнуть, чего в глубине души та желала больше всего. Осторожно проведя пальцами по значку, Лайла всё же захлопнула коробочку и сжала в руках.       — И почему именно я? — спросила она. Девушка не ждала ответа на вопрос, а лишь хотела услышать оправдания матери.       — Ты заслужила, почему же ещё? — приподняв бровь, ответила Куратор, она смахнула пепел и продолжила, — Ты выполнила приказ защитить Пятого и только посмотри, что он для нас сделал! — Лайла лишь кивнула и опустила взгляд, — Эти Харгривзы… Все до одного упрямые, но стоит только пригрозить хоть одному из них, и они словно по щелчку пальцев бегут выполнять приказ. Их привязанность друг к другу до нелепого смешна… — рассуждала Куратор до тех пор, пока остаток сигареты не дотлел. Потушив окурок в пепельнице, она поднялась из кресла и вновь обратила внимание на эскизы, — Но нельзя не отметить, что Харгривзы довольно полезны для организации.       — Неужели тебе неважно, который из них будет работать в Комиссии? — спросила Лайла.       Куратор подняла на неё взгляд и, слегка задумавшись, пожала плечами. Проследив, как беззаботно женщина продолжила заниматься своими делами после столь неполного ответа, Лайла огладила бархат на коробочке большим пальцем. Она всё ещё стояла чуть дальше от материнского стола, но не произносила ни слова, а Куратор будто решила и вовсе её не замечать. Девушка примерно представляла какие возможности для неё будут открыты с новой должностью, но разнюхивать о своей матери прямо у той под носом не то чтобы опасно, а даже самоубийственно, и Лайла прекрасно это понимала. Она не раз видела, как мать предаёт кого-либо с кем близко общается. Яркий пример стоит у неё на столе в маленьком аквариуме.       — Мам, я… — начала девушка, с секунду помолчав в сомнениях, но затем, заметив на себе заинтересованный взгляд Куратора, продолжила, — Я бы хотела самостоятельно принимать решения.       — Правда, это не такая уж и плохая идея, — широко улыбнувшись, согласилась та.       Куратор не была в восторге, что Лайла так отдаляется и требует самостоятельности, однако она не могла отвергнуть её просьбу, сказав истинную причину своего решения. Оставалось лишь согласиться и тщательно следить, благо количество тех, кто хочет получить её благосклонность прибавляется. Её мысли вновь прервали новым требованием.       — У тебя есть приближенные люди, как тот тощий парень из инженерного отдела… Думаю, мне не помешает пару человек в своё личное подчинение, — сказав это, Лайла замерла в ожидании. Куратор, широко раскрыв глаза, разглядывала дочь целых пять секунд, а затем с явной неохотой вновь растянула улыбку.       — Почему нет? Ты заслуживаешь этого, — услышав это, девушка широко раскрыла глаза, будто не верила, что это действительно говорит её мать, но, не успев обрадоваться, женщина продолжила, — Однако для тебя у меня есть ещё одно поручение.       Куратор, наконец, полностью оторвалась от разглядывания эскизов и отодвинула их на край стола, а затем, обогнув его, прошла к большому дубовому шкафу на противоположном конце кабинета. Она достала из кармана ключик и вставила в замочную скважину, провернув тот один раз. Тяжёлые двери распахнулись, и женщина уверено потянулась к одной из полок.       Лайла наблюдала за всем с особым удивлением. Она даже не знала, что шкаф открывается, он выглядел хоть и статно, но сливался с убранством комнаты и походил на декорацию, ну а то, что мать уже успела так обжиться, что хранила в нём что-то… Лайла опомнилась, лишь когда Куратор подошла обратно к столу и поставила на него коробку, похожую на обувную. Медленно подойдя поближе, она с интересом разглядывала коробку.       — Ты теперь Глава Охраны, и это освобождает тебя от той престижной работы Корректора, однако, пока ты не вступила в должность официально и мало что можешь, то должна сделать кое-что напоследок, — Куратор говорила это легко, почти не скрывая, что Лайла хоть и носит значок, но полномочий у неё, как у того же Херба. Она расставила руки по обе стороны от коробки и опёрлась на стол, глаза чуть сощурила, всматриваясь в лицо дочери, а губы растянула в тонкую линию. Выдержав момент, она медленно убрала крышку, давая посмотреть на содержимое.       — Это перчатка Селин. Я принесла её тебе несколько дней назад.       «Несколько дней назад» для Лайлы — всё равно, что 24 часа для Селин. Время — это странная штука, особенно для них, обитающих вовне. После жестокого, по крайней мере для Лайлы, расставания у усадьбы Хелленкоттера, когда все трое Харгривзов вполне понятно обозначили место девушки среди них, она лишь несколько секунд прокручивала в голове обиду, прежде чем проглотить её. Повинуясь приказу, впрочем, Лайла только этим и занимается последнее время, она схватила белоснежную перчатку, слегка испачканную в крови, с земли, куда была небрежно брошена. И, запихав под платье, направилась в мотель к Куратору в прескверном настроении, потому что знала: такой сувенир матери не понравится.       Приказ был вполне понятен — принести один из ножей Диего Харгривза, который не расставался с ними до такой степени, что они стали его визитной карточкой. Появление Селин в планы девушки не входили, она должна была мучиться от парадоксального психоза, и Лайла была невнимательной, раз не заметила приближающегося к ней со спины врага и позволила забрать подобранный нож.       И ещё эта её улыбка… сжатая улыбка, которая напротив выделяла её потрескавшиеся губы, которая только казалась искренней, которая у неё получалась без особых усилий, и безумно ей шла. С самого её прихода в организацию, Лайла наблюдала это выражение каждый день, не то, чтобы она следила, но… В любом случае, та могла налаживать контакты с людьми лишь благодаря брошенной улыбке при знакомстве. Даже подхалимка Маргарет Хор, известная подражанием Куратору, пыталась подружиться. Лайла до сих пор уверена, что та пала на эту обманчивую улыбку, потому что не могла понять, почему Корректор видит в Селин личность, а с ней говорит только о её матери. И в тот вечер номер Восемь впервые адресовала эту улыбку ей, благодаря чему Лайла вспомнила чувство соперничества. В прочем, соперничала лишь она одна. Её имя, небрежно слетевшее с губ девушки, заставило спину покрыться неприятными мурашками.       — Верно, — вывел Лайлу из транса голос матери, — И хоть это не то, что было нужно, на мои планы это почти никак не повлияло, — голос Куратора звучал ровно, но девушка всё равно почувствовала стыд, посмотрев на золотую рыбку, которая пялилась косыми глазами. Дёрнув голову в сторону, та вернула внимание к разговору.       — Тогда что мне нужно сделать? Чем тебе поможет перчатка? — недоумённо выдала Лайла, ближе подойдя к столу.       — Золотце, тебе даже не нужно будет стараться. Отправляйся с моим подчинённым из отдела Коррекции вот сюда… — ответила Куратор и выложила на стол записку, напечатанную на машинке, с координатами, — Он сделает всю работу, тебе останется только проследить.       Женщина, напевая, собрала эскизы в руки и прошла к коробкам в углу кабинета, пока Лайла внимательно смотрела на координаты. Её познания в геодезической системе были слегка выше среднего лишь благодаря её матери, поэтому девушка спустя несколько секунд вновь заговорила.       — Ну, это всё еще Даллас… правда почти на окраине. Что тебе там нужно?       — Лично мне — ничего. А вот шведы там задержались. Пора бы их убрать, — легко сказала Куратор, складывая и вытаскивая новые материалы для работы над костюмами.       Замерев, Лайла медленно отложила в сторону записку и потянулась к перчатке, вытянув ту из коробки. Она молчала пару минут, слушая копошение матери на заднем плане. Джазовая мелодия слышалась от Куратора, и девушка в такт ей обводила пальцем каплю засохшей крови на перчатке.       — Убрать, — глухо вторила Лайла, — Имеешь ввиду устранить? Убить?       — Конечно, золотце! — весело воскликнула Куратор, — Или может ты знаешь другое значение слова в этом контексте?       Та неопределённо мотнула плечом и кинула перчатку в коробку. Она опёрлась руками по обе стороны от стола и прикрыла глаза.       — Разве братьев-шведов нужно убивать?       — Определённо, — ответила та. В перерывах между словами раздавалась всё та же джазовая мелодия, — Они создают проблемы. Пора бы их решить.       — Но разве не ты их послала?        Лайла с детства слушала джаз. У Куратора был прекрасный дорогой граммофон, привезённый из очередной командировки в Новый Орлеан. Его нужно было заводить с помощью ручки сбоку — прокрути её, а потом слушай пластинки. И да, о них. Пластинки до сих пор остались у женщины, и за всю свою жизнь, Лайла никогда не видела на них пыли.       По правде, глаза девушки никогда не загорались при упоминании джаза, а ноги не пускались в пляс, но она заставила себя любить его. Признание матери было недосягаемой мечтой, ради исполнения которой Лайла убивала. Джаз — это был самый лёгкий способ получить хоть грамм заветной материнской любви.       И она слушала, слушала, слушала джаз часами, пытаясь запомнить мелодии, пытаясь пробудить в себе любовь к ним. Девушка иногда посещала заведения в том же Новом Орлеане, где всё время слышались знакомые мелодии. И в один из таких дней, под конец ночи, когда музыканты окончили концерт, трубач подошёл к краю небольшой сцены — они всегда одинаково малы, но места было достаточно чтобы уместить джазовый ансамбль — и сказал своим басовым голосом:       — То, что мы играем, и есть сама жизнь.       В тот момент Лайле было двадцать три, и с тех пор фраза засела в голове. Она дала ей смысл любить джаз. Потому что джаз — это жизнь.       С произнесённым вопросом всё замерло. Куратор, Лайла, находящийся в аквариуме Кармайкл. Джаз замер тоже, и вместе с ним — сердце девушки. Вцепившись в край стола пальцами, она чувствовала, как ногти больно скребутся о дерево и, кажется, одна из заноз вогналась под один из них. Тишина, оглушительная, мёртвая, была почти осязаема. Вот он, тот момент, когда Лайла должна была решить, в первую очередь для себя самой, кто врёт — Куратор или Селин.       Раздалось цоканье каблуков медленнее, чем тиканье часов, а сердце Лайлы начинало колотиться всё быстрее. Она желала обернуться, но боялась. В первый раз в жизни боялась что-то сделать. Она медленно перевела взгляд на аквариум — Кармайкл всё также пялился на неё косыми глазами, но в отражении, хоть и на немного, был виден силуэт Куратора. Она остановилась всего в паре метров от Лайлы.       — Золотце, — словом, словно ножом, Куратор разрезала тишину.       И девушка знала, что от неё хотят: чтобы она обернулась, чтобы встретилась взглядом с матерью или со лгуньей, которая последнее время и делала, что врала, а может и всю жизнь. Она сжала руки сильнее, почувствовав резкую боль в пальце — отпала ногтевая пластина. Боль слегка отрезвила мысли, и девушка оттолкнулась от стола, выпрямившись. Глубоко вздохнув, изобразила недоумённое выражение лица и медленно обернулась.       Да, Лайла поняла. Обернуться было не так страшно. Страшно было увидеть этот взгляд, страшно было дать ей понять, как сильно бьётся сердце в груди, а оно колотилось так, будто хотело покинуть тело. Теперь Лайла кажется поняла значение фразы «грудная клетка».       — Что ты имеешь ввиду? — елейный голос, елейная улыбка, но безумные глаза. Обычный человек не заметит, но Лайла — не обычный человек, она — её дочь, и она не раз видела этот взгляд.       Девушка сохраняла недоумение на лице, всеми силами пытаясь успокоить сердце, чтобы голос, когда она откроет рот, не дрогнул. Она не даст матери думать, будто бы что-то не так. Лайла сложила руки на груди, пряча окровавленный палец, и опёрлась поясницей на стол.       — Ты сама их отправила, — начала та, ликуя в глубине души, что голос остался ровным, — А теперь говоришь, что шведов нужно убрать. Если тебе нужно было убить Харгривзов, то с этим справилась бы я одна, — завела Лайла очередную пластинку. Она криво ухмыльнулась, наблюдая за выражением матери, которая, в свою очередь, делала то же самое. Они наблюдали друг за другом с минуту, после чего Куратор резко усмехнулась, и Лайла была рада, что не вздрогнула от этого звука. Женщина прошла к стулу и, усевшись в него, сложила ногу на ногу и закурила, тут же смахнув пепел.       — Лайла, золотце, хочешь подвергать сомнению мои решения? До сих пор именно они привели нас с тобой сюда, — посмеиваясь, ответила она и обвела взглядом кабинет, — Всё, думаю, на сегодня мы с тобой закончили. Найди этого Корректора, вручи ему координаты и отправляйся вместе с ним в Даллас. Он знает, что нужно делать.       Кивнув с вымученной ухмылкой, которую Лайла уже не смогла контролировать, она подхватила листок и коробку, направившись к двери. Толкнув её плечом, она вышла в коридор с прямой спиной, весело кивнула охранникам, однако, стоило завернуть за угол, улыбка быстро сползла с лица, а осанка ссутулилась. Мысли ворошились в голове подобно змеиному клубку, и шипение заменялось словами Селин, которая неосознанно разбалтывала свои догадки в её присутствии.       Даллас — большой город. Даже в шестидесятых он выглядит, как пример для остальных процветающих городов страны, что уж говорить, даже президент Кеннеди пожаловал сюда. Да, это был его последний визит в жизни, но всё же… В дальнейшем Даллас непременно будет расширяться, а для этого люди строят неимоверное количество зданий, из-за которых приходится вырубать и без того немногочисленные негустые леса. Удивительно, как все выходят на протесты и в один голос требуют от правительства борьбы с ухудшением экологии, а в другой же день негодуют по поводу нехватки рабочих мест.       Дефицит деревьев в Далласе не был таким уж секретом, это даже не было связано с деятельностью местных властей, которые расширяли город, он сам расположен в месте, где рост деревьев… затруднён. Именно из-за этого все хоть какие-то леса строго охраняются, и никто из жителей не ожидает, что в какой-то момент в глубине одного из них раздастся громкий взрыв, перебудив половину небольшого района на окраине.       Это произошло где-то за два часа до полуночи. Оглушительный звук, сопровождаемый очень короткой ярко-оранжевой вспышкой. Все, кто пока ещё не спал тут же выбежали на лужайку своего дома, они явно не слышали, что от опасности нужно бежать. Люди переглянулись друг с другом, кто-то подошёл к забору, решив спросить у соседа, что же это, чёрт возьми, было, но те только жали плечами, не успев задать встречный вопрос. Так и не утолив своё любопытство, одни стали расходиться по домам, другие же остались стоять в кругу соседей и рассуждать о взрыве. И тут раздался крик. Гортанный, продолжительный и полный боли. Застыв на месте, люди повернули головы в сторону леса и вгляделись вглубь, одна из женщин всё же спохватилась и забежала в дом, набрав 911.       А в глуши пахло зажаренным мясом. Мясом, жжёнными волосами, сгоревшим хлопком и порохом. А источником всего этого была нога, единственная часть тела, которую взрыв чудом не сумел разорвать на мелкие кусочки. Вокруг неё в радиусе около пяти метров лежали ошмётки кожи, органов, куски костей и клочки светлых волос, испачканных в грязи и подпалённых. Братья-шведы стояли чуть поодаль. Самый крупный из них плакал навзрыд, упрямо стояв на месте и не шевелясь, только плакал, сжав кулаки, что костяшки стали цветом, как его же волосы.       Смотреть на ногу собственного брата было… странно. Они-то с детства думали, что почти не убиваемы, ох уж эти скандинавские корни, а теперь от одного из них осталась одна лишь нога. Жалкая конечность, оторванная от недавно живого брата по колено. Шведы жили практически всю жизнь в сражениях, толком-то в школе не были, грезили о будущем, в котором могли позволить себе один из тех красных домов в Вестерботтене, Оскар, от которого осталась только голень, хотел когда-нибудь поохотиться на лося… Он заслуживал любую смерть, но только не эту жалкую от взрыва.       Старший из братьев держался лучше, из-за осознания смерти братца слёзы почти разъедали ему роговицу, но глаза он не закрывал. Отведя взгляд, швед почти сразу наткнулся на что-то блестящее на дереве, луна создавала небольшие блики.       Он сморгнул слёзы, после чего сбросил оцепенение с тела и медленно подошёл к хлипкому стволу и склонил голову набок. Кончиками пальцев он дотронулся до атласной, как оказалось, ткани, провёл по ней чуть ниже и, подцепив её, взял в руку. Это перчатка. Белая атласная перчатка, прикреплённая к дереву ножницами, пострадавшая от взрыва, но всё равно была узнаваемая. Губы шведа тут же искривились, а зубы начали скрежетать.       Резко сжав в руке ткань и дёрнув, швед сорвал ту со ствола, ножницы с глухим стуком упали на землю. Развернувшись на пятках, он сунул перчатку в карман штанов и снял плащ, бережно завернув ногу Оскара в него.       — Axel?— зовёт того швед.       — Kom igen, Otto. Gut den franska tik.       Поместье, в котором обосновался Клаус с самого прибытия в Даллас, было невероятно большим, даже для загородного дома пожилой богатой овдовевшей леди. Сейчас о нём ходили странные слухи, что, вероятно, слегка не устраивало хозяйку поместья, но когда это волновало Клауса? Наоборот, он старался поддерживать свою репутацию ненадёжно реабилитированного наркомана из невероятно обеспеченной семьи. После того, как номер Четыре пришёл с семейного ужина, он напился ещё хуже, кто-то из хиппи-сторонников его культа предложил ему пять неумело свёрнутых косяков шмали. И Клаус скурил их все, в процессе подозревая, что курит ещё и солому.       Около половины одиннадцатого вечера, когда номер Четыре расслабленно лежал на надувном матрасе в бассейне, понемногу отходя от низкосортной шмали, Кича подошёл к нему со словами: «К вам пришли, пророк». После таких слов, обычно, Клаус видит перед собой немыслимо богатых людей вроде губернатора или той овдовевшей леди, хозяйку поместья, но в этот раз, махнув Киче рукой, он зажмурил глаза, а раскрыв их, увидел Селин. Дёрнувшись наверх, Клаус чуть не свалился в воду из-за того, что надувной матрас под ним прогнулся, благо он плавал на небольшой глубине и выше колен ничего не намокло. Он подорвался к сестре и крепко обнял её, его голые, мокрые ступни шлёпали по мраморному полу, когда он повёл Селин в особняк, взбудоражено объясняя, как он рад видеть её.       — Не трогай мои волосы ни едиными ножницами. Мне нравится, как я выгляжу сейчас… — продолжал говорить Клаус, идя вниз по ступенькам особняка прямо во двор.       Селин плелась где-то позади, очень недовольная, что её разбудили раньше положенного. Последний раз, как она смотрела на напольные позолоченные часы в одном из коридоров, было около десяти часов утра, потому сонливость была в этот момент удивительным явлением. Жизнь в Далласе изрядно разбаловала её. Ноги были слегка ватными, голова гудела, а глаза нещадно слипались, они будто жили независимо от Харгривз. Она не могла заметить людей, которые несомненно заинтересованно разглядывали её, проходя мимо, или того, с кем разговаривает Клаус. Этот односторонний разговор длился около полутора часов, с того момента, как Селин поняла, что её разбудили.       Она очнулась на какой-то кушетке без спинки, но по бокам были причудливо изогнутые изголовья, ноги свешены с одной из них, а шея покоилась на подушке в виде сосиски. Она медленно моргала, привыкая к яркому свету, но по итогу лишь прищурилась, смотря на окружение сквозь ресницы. Жёлтая обивка нервировала сонный мозг, а громкий разговор бил по ушам.       Номер Восемь медленно приняла вертикальное положение и потёрла виски, пробурчав Клаусу быть тише. Брат затих, но спустя десять секунд взволнованно вскинул руки и вышел за дверь, прихлопнув ею. Звук всколыхнул раздражение внутри неё, и руки сжались на голове, чуть потянув волосы в стороны. Послышался скрип, что означало чьё-то присутствие в комнате, слишком тихий, чтобы это был Клаус, а потому Селин насторожилась и подняла голову. Это был Кича. Странный мужчина, благоговеющий от присутствия её брата. Он нёс на подносе оладушки с сиропом и апельсиновый сок. Поприветствовав номер Восемь, Кича так же тихо выскользнул из комнаты. Она с подозрением осмотрела еду, но выглядела та просто идеально, а пахла и того лучше, потому вполне логично, что живот заурчал. Селин пожала плечами и хмуро схватила вилку, решила, что если оладушки приготовлены не из других порошкообразных веществ, то бояться ей нечего.       После небольшого завтрака, который, впрочем, был проглочен слишком быстро, номер Восемь встала и огляделась по сторонам. Почти посередине комнаты стояло передвижное овальное зеркало, к которому она неспешно подошла. Белоснежная рубашка всё ещё сохраняла свой цвет, однако была помятой, манжеты всё так и болтались на запястьях, брюки со стрелками в самом низу были запятнаны грязью с улиц, а туфли… их не было. Голые ноги ступали по разбросанным подушкам и лёгкий ветер из-за слегка приоткрытого балкона целовал щиколотки. Согнув пальцы, Селин оглянулась по сторонам в поисках своей новой обуви, однако ни в одном из углов её не было.       Поиски прервал Клаус. Он вошёл в комнату, дверь за ним громко захлопнулась, и звук опять начал терзать и без того неспокойную нить раздражения внутри неё. Номер Четыре перевернул все подушки на полу и диване, в поисках своей жилетки, чтобы потом найти её за цветочным горшком с пальмой. Он оглянулся на Селин, всё так же не переставая говорить с пустотой, теперь уже меланхолично, медленно, и махнул рукой, призывая пойти за ним.       Вот так она теперь спускалась в десять часов по мраморным ступенькам вслед за братом, чувствуя, что уснёт прямо сейчас. Всю дорогу Клаус болтал, и Селин клянётся, что могла услышать, как тот запрещает кому-то платить за него налоги, работать и одеваться в скучные вещи, ведь «ему нужно поддерживать эстетику». С кем он и о чём, черт возьми, разговаривает?       Харгривз с облегчением выдохнула, когда на пути ей попались горы подушек, потому, упав на них и подоткнув одну под голову, она на секунду прикрыла глаза.       ***       Прошлой ночью.       Впервые за столь долгое время Клаус мог посмеяться со своей сестрой. По-настоящему посмеяться, так, чтобы потом болели животы. Сколько лет назад он слышал её смех? Будто крысу щекочут. Когда Селин предстала перед ним, лежащим в бассейне на идиотском розовом матрасе, он спохватился. Не то чтобы подобная ситуация не случалась с ним раньше, наоборот, Эллисон пришла к нему и застала в той же позе. Он не знал, почему так носился с ней в эту ночь почти до рассвета, не знал. Может быть он воспринимал Селин как младшенькую сестричку, с её-то внешностью, или, вероятнее всего, что прошло около тринадцати лет после её исчезновения, а потом она как ни в чём ни бывало подбирает его на остановке, рыдающего, как младенца. Это было после Вьетнама, да? Тогда ещё десять месяцев. Встреча с сестрой тогда была не из лучших, не очень драматичная.       Этой ночью Клаус решил развеселить Селин. Во что бы то ни стало. Все эти новости об апокалипсисе, какая-то Комиссия, насколько он помнил, неразрешённое сексуальное напряжение между ней и Пятым. Чёрт возьми, эти двое излучают невероятную мощную надоедливую энергию, когда находятся рядом друг с другом. Даже он это заметил, а что насчёт других? Но это в общем-то и не столь важно, что об этом думают другие, так? В любом случае Клаус не знал, почему на Селин не было лица, когда она пришла в его роскошный особняк, он знал только одно: чтобы развеселиться, ей нужен косяк. Совсем немного и никаких наркотиков, обычная марихуана от глаукомы. Кто вообще может этим упороться? Он не мог.       И вот теперь номер Четыре слышал это. Слышал счастливые нотки в её голосе, когда она распласталась на кушетке, которою та старая леди назвала рекамье. Чёрт, тоже из Франции. Это слегка рассмешило её, когда Клаус решил упомянуть.       К рассвету, когда глаза обоих уже были не в состоянии держаться раскрытыми, номер Восемь тихо спросила:       — Хей, Клаус, — она хихикнула, — Думаешь у нас нормальная семья?       Вопрос странный. Кажется, даже она сама через долю секунды поняла это. Клаус только привстал на локтях и оглянулся через плечо.       — Конечно нет. Это бардак. Бардак, наполненный до краёв драмами, тоской, и травмами, связанными с Реджи. У нас проблем с папой больше, чем психов в психушке, понимаешь? — он усмехнулся, забавляясь своими словами, — У всех Харгривзов от рождения нет нормальности. К чему такой интерес?       — Хотелось, чтобы мы все были нормальными, — грустный смешок послышался от неё. Клаус резко подорвался и замотал головой, а сестра недоумённо разлепила глаза, ища в темноте источник звука.       — Ты что! Ни за что! Это как научить рыбу летать! — он так сильно жестикулировал, что жар прошёлся по его позвоночнику. Клаус быстро снял с себя свою белую жилетку и кинул в сторону. Куда она полетела он понятия не имел, — Ты представляешь, что будет, если мы станем нормальными? Знаешь куда бы делся весь мой драматизм? И я нет! Ты только представь, что будет с бедным Лютером. Он во век не найдёт никого, кто будет готов с ним спорить. Бедняга впадёт в депрессию из-за недостатка внимания, — Клаус сильно верил в свою идею, что, впрочем, случается всегда, когда он пьян. Он подошёл к кушетке, на которой уже засыпала Селин и направил весь свой поток слов на неё.       — Может ты и прав… — ей оставалось только согласиться, — Чёрт, а Ваня перестала бы быть такой умилительно меланхоличной, — испустила она уставший смешок.       — Да, наша личная эмо-королева. Мне бы не хватало жизненных советов, которые она даёт между приступами депрессии, — ласково отозвался он и улёгся головой на плечо Селин, накручивая на палец её волнистый локон, — Поэтому нам нельзя быть нормальными. Мы как группа цирковых уродов. У нас есть собственная трагическая история, запутанный багаж и суперспособности. Быть ​​ненормальными и драматичными — часть нашего очарования.       Они замолчали на некоторое время, этого хватило, чтобы запал Клауса слегка стих, а сам он почти отключился, свалившись с кушетки. Пока та не спросила ещё тише:       — Мы скоро вернёмся домой. Я имею ввиду в наш дом, в наше время. Ты не думаешь, что после этого мы просто… разойдёмся по разные стороны? Как это было после смерти Бена, моего и Пятого исчезновения. У нас теперь не будет отца, соберёт всех дома новостью о своей смерти.       — В то время… никто из нас не знал, что делать, — начал он слишком серьёзно, — Мы теряли друг друга. Кто-то умирал, а кто-то… просто пропадал без записки. Мне было страшно. Как и всем, думаю. Никто не хотел видеть ещё одну смерть, поэтому… просто решили не находиться в том месте, где смогли бы её увидеть. Мы оборвали связи, чтобы… не узнать о смерти очередного брата или сестры, понимаешь? — Селин лишь кивнула и отвернулась. Она молчала, но внимательно слушала, — Ты права. Наш любимый папочка не сможет обрадовать нас своей смертью второй раз, поэтому поводов встретиться не будет. Мы и так встречались только на похоронах и свадьбах… Хотя Эллисон не отправила мне письмо на свою свадьбу! — ожил тот. Посмеявшись, он встал и заходил по комнате, — Но знаешь, судьба — такая сука. Она сведёт наши дороги, сестра. Я знаю это.       Он потряс её за плечи, буквально вытряхивая ту грусть в голосе, с которой Селин говорила. Клаус стянул с неё пиджак, повесив на вешалку рядом с кушеткой. Там была вешалка? А затем стянул с неё туфли, приговаривая: «В этом доме не ходят в обуви, Селин, а ну-ка…», и они полетели в окно. Полетели в окно. Клаус присвистнул, это были хорошие туфли, как ему казалось. Устроившись поудобнее на подушках, разбросанных по полу, он приготовился опять задремать.       — …сведёт дороги, — пробубнила та, — И опять придётся ставить интересы семьи превыше собственных.       — Наша извечная дилемма, — недовольно выдал он и закатил и так уже закрытые глаза, — Нас всегда что-то сводит вместе. Тебе ли не знать, мисс-я-работала-в-Комиссии-Харгривз.       — И как это связывает одно с другим? — тем же тоном спросила Селин. Она чуть привстала, облокотившись назад на локти.       — Не знаю. Но кажется это имеет смысл. Это же мы. Всё ненормальное как-то связано с нами, — выдохнул Клаус и пожал плечами, — Мне не нравится, что каждый раз приходится лезть в рамки, когда я имею дело с нашей семьёй…       — Ты никогда не любил, чтобы тебя ограничивали.       — Именно! Хотя, по правде, если мне выпадет выбор кого спасти из чана, полного дерьма, я бы думал о вас, идиотах.       — Прекрасная фраза, Клаус, молодец, — было непонятно хвалит ли Селин его или нет, но в любом случае номер Четыре ухмыльнулся и продолжил:       — Так что вот, что я тебе скажу, сестра, интересы семьи… Мы не сможем их проигнорировать, как бы не хотели. Это же мы. Но надо подумать и о себе. Это тонкая нить, по которой мы постоянно ходим, но, эй! Если ты не заботишься в первую очередь о себе, как ты сможешь заботиться о своей семье? Так Альбер Камю говорил.       Селин на секунду задумалась, после чего фыркнула:       — Это говорил не он, а ты просто перевернул фразу из листовок в самолётах.       — Может быть. Весьма может быть, — усмехнулся тот.       Тишина наступила между ними долгая, но это не было чем-то плохим. Это как раз тот уровень комфорта, когда тишина кажется хорошей. И да, Клаус, даже при своей гиперактивности и желанием наживать неприятности на свой зад, соврал, если бы сказал, что ему это не нравилось. Сестра вернулась. Она здесь. Эллисон тоже была где-то рядом. Где-то рядом с мужем. Ей нужна была своя жизнь. Селин тоже она нужна, но… Она была единственной из семьи на весь Даллас, которая согласилась бы на любую его авантюру. Это успокаивало.       — …они есть, — сказала Селин, но Клаус не расслышал.       — Что?       — Летающие рыбы, Клаус. Они есть.       — В таком случае, передашь им привет.       ***       Чёрт, она не помнила и половины вчерашней ночи. Только что-то о канате и фразе Альбера Камю. Если не заботишься о себе, то что будет с семьёй. Как-то так? Ох, она не помнила. А Клаус продолжал говорить:       — И не смей трогать меня внизу… только если немного… Но не смотри! Я стесняюсь.       Селин услышала его голос и вмиг взглянула на него. Что он несёт? Она наблюдала, как он встаёт около открытых дверей и слегка встряхивается, будто хочет совершить прыжок в длину. Номер Четыре на секунду переводит взгляд на сестру, после чего выставляет руки вперёд и зовёт её:       — Селин, хорошо, что ты здесь. Сможешь проследить за нашим Каспером, пока он развлекается с моим телом?       — Каспером? — недоумённо спрашивает она и наконец чувствует, как мозги понемногу оживают, — С кем ты говоришь, Клаус?       — С Беном! Он научился вселяться в тела, как Патрик Суэйзи, и я очень сомневаюсь, что его планы совершенно чисты.       Глаза Селин расширились, и она чуть привстала, скользя взглядом по окружению рядом с братом. Она помнила их разговор в боулинг клубе, когда Клаус сказал, что может видеть Бена, а потом те его случайные тики… Нет, у неё не было причин не верить, что номер Шесть действительно крутится где-то рядом с ними, однако настороженность присутствовала. Начиная с пятнадцати лет Клаус подсел на наркотики, с тех пор галлюцинации стали обычным явлением, и даже отец не мог понять где грань между сумасшествием и способностями её брата. Впрочем, все думали, что номер Четыре в очередной раз обкурился или того хуже, потому не обращали внимания, но, с другой стороны, это же Бен. Каким бы Клаус не был придурком, шутить над тем, что ему мерещится его призрак, не стал.       — Вселяться в тела? Разве это то, что возможно с твоей способностью? — спросила Харгривз, усаживаясь прямо на подушку.       — Не припомню. Но ты следи за ним, Селин. Бен последнее время впал в пубертат, поэтому… — зашептал он, но через секунду замахал руками в сторону, — Да ладно тебе! Это моё тело. Я имею право ставить условия. К чёрту, давай.       И Клаус затрясся. Так, что другой мог бы решить, что у него эпилепсия. Это не продолжилось дольше пять секунд, и потому Селин заметно напряглась, когда тот резко остановился и медленно поднял руки на уровень лица, осматривая их, улыбка тронула его губы. Она прижала колени к груди и сложила руки вместе, прислонив пальцы ко рту, ожидая. И тут Клаус перевёл на неё взгляд, улыбнувшись её шире. Это был Бен. Это точно был он. Нет, лицо всё ещё как у Клауса, эта идиотская бородка и слегка кривой нос, но выражение, с которым он смотрел… Слегка нахмуренные брови, острая улыбка с приподнятыми вверх уголками рта. Это Бен.       — Чёрт возьми… — девушка подорвалась с места и почти врезалась в него, отчего тела покачнулись и почти накренились в сторону, — Чёрт возьми, не может быть.       — Я тоже рад тебя видеть, — прозвучал голос Клауса, но несколько мягче, тише, чем обычно. Он сомкнул руки на её спине и припал щекой к макушке.       — Поверить не могу… — пробубнила она, но внезапно выпуталась из объятий и посмотрела на Бена широко раскрытыми глазами, в которых тот увидел намёк на слёзы, — Прости.       Прозвучало очень надрывно, будто у той спёрло дыхание, хотя, вероятно, так и было. Бен схватил сестру за локти, стараясь сосредоточиться на словах, но давно забытые ощущения не давали покоя. Тепло, шероховатость одежды. Как же давно он этого не ощущал. Сморгнув, он сжал ладони крепче, ощущая цепкие пальцы на предплечьях.       — Прости, — повторила она, — Прошу, прости меня, Бен. Я клянусь, что пыталась помочь тебе. Клянусь, я… — Харгривз почти задыхалась, не в состоянии сформулировать полное предложение и произносила лишь короткие фразы. Но Бену и не нужно было слушать её дальше.       — Селин, прекрати. Слышишь? Прекрати. Не надо, — успокоил он и переместил руки с локтей на плечи, — Столько лет прошло, я никого не виню.       Та миссия. Миссия, по итогу которой единственной жертвой стал он. За всё время, с момента как Клаус решил вернуть его в этот мир, Бен вспоминал тот день бесчисленное количество раз. «Почему я умер?», «Почему именно я?», «Почему я пошёл туда?». Вопросы, вопросы и вопросы. Извечные вопросы «а почему?», «за что?» не давали покоя первые несколько лет. Зависть к живым заживо съедала всю его душу, если она у него была. Вероятно, была, раз он смог увидеть белый свет тогда. Однако годы размышления и наблюдения за Клаусом, который с каждым новым днём придумывал новые способы испортить себе жизнь, притупили в нём ненависть ко всем. Это не их вина.       — У мёртвых столько преимуществ, ты даже не представляешь. Знаешь сколько раз я помогал Клаусу выиграть в покер? — посмеялся Бен, смотря в лицо сестры и наблюдая, как та растягивает грустную улыбку.       — Он же не помнит правила, — посмеялась та, опустив голову. Бен не думал, что насмешки над их братом помогут отвлечь Селин от его смерти, но лучше уж пусть она смеётся.       — Не совсем. Клаус помнит, как играть в покер, но неправильно. Слегка путает комбинации.       — Да, в его духе. Извини, Бен. Я не могу ничего исправить. Не могу, понимаешь? — Бен покачал головой, — Я старалась, но…       — Селин, забудь. Это не то, о чём ты должна волноваться. Точно не обо мне, — на эти слова номер Восемь лишь опустила голову. Бен оглянулся на открытые двери. Ему не терпелось прогуляться, — Я слышал ваш разговор с Клаусом. Не то, чтобы я подслушивал, — он пожал плечами, слегка закатив глаза, — Но послушай меня. У нас всегда были проблемы. Клаус прав. Наша семья ненормальная, но, как бы то ни было, единственные, с кем мы в итоге останемся — это они.       Селин не ответила, лишь сверлила лицо Клауса взглядом, нахмурив брови. Бен притянул её для объятий ещё раз, а потом извинился и обещал когда-нибудь встретиться. Девушка отпустила его и махнула рукой, наблюдая, как тот уходит всё дальше в сад рядом с особняком, и ей бы хотелось думать, что Бен не пытался заглянуть в штаны Клауса.       Узел вины в её груди никогда не развяжется, это не было вопросом времени. Просто факт. Воспоминания о том дне прочно укоренились в её мозгу и уже никуда не уйдут. Селин так яро доказывала отцу, что в смерти Бена не было её вины, но поверить самой было куда сложнее. Это никогда не уйдёт. Её можно только заткнуть ещё большими проблемами и ненадолго забыть.       Встряхнув головой, Селин развернулась к лестнице наверх и побрела обратно в комнату Клауса в поисках потерянных вещей и, к сожалению, туфли она так и не нашла. Благо на пути ей попался Кича, у которого она попросила принести какую-нибудь обувь. Через несколько минут он вернулся, неся в руках неимоверно странные сандалии и ещё…       — Сестра пророка, это ваше, — Кича вытянул руку, передавая крошечные штуки ей.       — Ага, спасибо, — кивнула та и быстро схватила принесённые вещи.       На улицах Далласа кишела жизнь, жители сновали туда-сюда, от магазина к магазину, весело переговариваясь друг с другом, как могла судить Селин по их широким улыбкам. Она неторопливо шла по улочкам по пути к Эллиоту, иногда заглядывая в витрины магазинов или закусочных, в которых собиралось всё больше людей. Селин хоть и привела внешний вид в порядок, но всё равно на их фоне выглядела растрёпанной. Сандалии странно сочетались с и без того грязными брюками, но на удивление были удобными.       В какой-то момент Харгривз решила свернуть на другую улицу, не слишком оживлённую, судя по минимальному количеству людей около промышленных и зоомагазинов. Проходя мимо небольшого магазинчика, стены которого были выкрашены в голубой цвет, Селин опять повернула голову, разглядывая его внутри, и замерла. Через намытую стеклянную витрину были видны аквариумы совершенно разных размеров и один из них, стоящий в самом центре, слева от кассы, был загорожен. Одетая во все черное, кроме, конечно же, красных ботинок, Лайла увлечённо разглядывала рыбок.       Нахмурив брови, Селин начала озираться по сторонам, оглядела улицу, подолгу задерживая взгляд на прохожих и поворотах в переулки, крыши всех зданий, которые только мог зацепить её взгляд. Однако ничего подозрительного не заметила и единственной странностью оставалась Лайла.       Харгривз не совсем понимала, что ей сейчас делать. Просто плюнуть на это и уйти? Да ни за что, но зайти в магазин и прямо спросить, слегка рискованно. Она понятия не имела, что может её ждать внутри и это неимоверно раздражало. Она могла судить о Лайле только по коротким встречам, и та казалась непредсказуемой. Селин подняла запястье, где были часы, подаренные Куратором, но их там не оказалось. Разинув рот, она оглядела второе запястье, а потом пошарилась по карманам. Их нигде не было, видимо они пропали в особняке, где живёт Клаус, вместе с туфлями.       Селин неуверенно перевела взгляд на дверь и прикусила язык, а затем, раздражённо выдохнув, всё же вошла внутрь и тут же кинула взгляд на продавца: обычный парень, худой, как щепка, явно только недавно вышедший из пубертата. Он может быть кем угодно, но не Корректором, которого Лайла могла бы притащить с собой, чтобы тот проделал дырку во лбу Селин. Парень оторвался от созерцания газеты, девушка только мельком разглядела огромный заголовок «Взрыв близ Уиллоу Лэйк Понд», лениво привстал и, прежде чем поздороваться, придирчиво окинул её взглядом, выгнув бровь.       Харгривз прошла мимо него, сосредоточившись на Лайле. Та же стояла спиной к ней и не шелохнулась с момента, как дверь позади закрылась. Селин стала медленно приближаться с недоверчивым взглядом, ни на секунду не отрывая его от её затылка. Обойдя аквариум и встав напротив Лайлы, она прищурилась, ожидая каких-то резких движений или, в крайнем случае, дула пистолета, приставленного к её лбу, однако та просто продолжала рассматривать рыб. Селин пожевала губу изнутри и слегка прокашлялась, привлекая внимание.       — Видимо в Комиссии всё идёт хорошо, раз ты здесь?       Лайла всё же подняла взгляд, она постаралась не выдавать эмоций, но Селин видела еле заметную складку между бровями. Та ещё раз посмотрела в воду аквариума, постучала по стеклу и выпрямилась, внимательно оглядывая нахмуренное и явно недоверчивое лицо номер Восемь.       — Ты знаешь… клерки, документы. Обычная суета, — девушка чуть улыбнулась, на что Селин лишь хмыкнула и обвела взглядом пространство зоомагазина после чего почти устало выдохнула.       — Не особо люблю прелюдии, Лайла, что ты здесь делаешь?       — Это зоомагазин. Мне нельзя купить пару рыб?       — Только если в перерывах между убийством моей семьи… Что ты здесь делаешь? — Селин кинула мимолётный взгляд на продавца, который опять уткнулся в газету.       — Это единственное место, куда заходят только дети. Меня, если ты не помнишь, ищут по всему Далласу, так что будет неловко объясняться, почему я родилась в 1989, — она улыбнулась той улыбкой, которую показала при их первой встрече: широкая, слегка были видны десна, но опять что-то было не так, и Селин не могла понять, что именно.       — Удивлена, что у тебя есть паспорт, — недовольно ответила Харгривз и сомкнула руки на груди, манжеты чуть задрались, — Пятый, вероятно, убьёт тебя, если увидит.       — Поэтому я здесь с тобой.       Селин на секунду застыла, глупо смотря на Лайлу и моргая через раз, а затем резко опустила руки и отошла на шаг от аквариума, нахмурившись. Она заметила, как в её глазах промелькнуло веселье, а плечи дёрнулись, выдавая смешок.       — Говоришь странные вещи, Лайла, — скривив губы, ответила Харгривз, — Я могу подумать, что нравлюсь тебе.       На это Лайла лишь фыркнула и опустила взгляд на воду в аквариуме, снова принявшись стучать по стеклу. Выдохнув, Селин слегка справилась с недавним шоком и снова хотела выпытать причину, почему та здесь, но девушка резко подняла голову и спросила:       — Откуда ты знала, что моя мать не может командовать шведами? — в этот момент лицо Лайлы не выражало ни капли веселья, лишь сосредоточенное выражение, которое кричало о том, что девушка требовала только серьёзный ответ. Номер Восемь разинула рот, но тут же захлопнула и нахмурилась, снова переведя взгляд на парня за прилавком, чтобы удостовериться, что тот не интересуется их с Лайлой беседой. Она даже не помнила, когда высказывалась о подобном, а та, будто прочитав мысли, решила пояснить, — В тот день, когда мы впервые встретились, когда у тебя был парадоксальный психоз, Селин, ты сказала, что кто угодно мог послать шведов в Даллас, но только не моя мать. Откуда ты это знала?       — Потому что я работала с Куратором, Лайла. Я работала с ней и знаю, что она может контролировать, а что нет, — тихо сказала Селин. Некоторое время назад она рассуждала о том, что могло побудить Куратора затеять убийство совета и ответом стало её понижение в должности. Это были лишь догадки, однако прямо сейчас напротив стоит Лайла, может даже самый близкий к женщине человек, которая может дать настоящие ответы. Есть шанс хотя бы попытаться, поэтому Селин переступила с ноги на ногу и неуверенно продолжила, — Как заместитель директора в отделе Координаторов, Куратор не может отдавать приказы шведам. Они подчиняются только Главе Комиссии…       — Только Глава? И никто больше? — на эти вопросы Селин только оставалось кивнуть, — Тебе-то откуда это известно?       Выгнув брови на явно пренебрежительный комментарий, номер Восемь снова сложила руки на груди, оглядев Лайлу с ног до головы, вернув взгляд к её глазам, неотрывно следивших за ней.       — Она привела меня к ним. Сказала, что начальство отправило шведов на задание и не упомянула о себе. Зная эту женщину, я могу сказать, что она не упустит шанса похвастаться… Я уверенна, что ты понимаешь, о чём я говорю.       С каждым словом лицо Лайлы вытягивалось, глаза округлялись, и Селин видела, как та теребила мизинец, обвязанный пластырем, из-под которого виднелась кровь. Что-то её волновало, это точно было связанно с Куратором. Между этими двумя начало рушиться доверие, и Селин с каждым разом осознавала это.       — Сейчас, когда Куратор стала главой Комиссии, для неё открылись новые дороги, — недовольно ответила Селин, перекатившись с ноги на ногу, — Но тогда — нет. Если, конечно, между ней и Эй-Джеем не пробежала искра, и многоуважаемый бывший глава Комиссии не решил предоставить ей доступ… — Селин говорила с преувеличением да так, что саму тошнило, но это, по-видимому, раздражало и Лайлу, которая, сжав кулаки, сказала:       — Она не была заместителем отдела Координаторов. Её понизили из-за тебя и твоей семьи.       — Что ж, — медленно произнесла Селин, попытавшись скрыть ухмылку, — Тогда я могу хоть чем-то гордиться.       — Засунь эту гордость себе глубоко в глотку, Селин. Моя мать теперь на самом высшем посту в организации.       Лайла просто кипела от злости, когда горячо защищала Куратора. Это было знакомо Селин, защита чести своего родителя, поэтому она лишь снисходительно оглядывала ту. Лютер так же защищал их отца в детстве, оправдывая это тем, что так они спасут мир. Зачем маленьким детям нужен этот мир, если они не в состоянии спасти друг друга? И, видно, с Лайлой происходила такая же ситуация. Эта женщина убьёт собственную дочь, если это будет идти в ногу с её планами, а та всё старается обелить её репутацию. Харгривз не была в этом уверена на все сто, просто мысль.       — И это то, что ты хотела сказать мне? Пройдя половину города днём, когда твоё лицо известно каждому полицейскому? — искривив губы в ухмылке, номер Восемь наклонила голову к плечу и заглянула в глаза Лайле, заставив девушку сосредоточиться на ней и слегка успокоиться. Она же слегка нахмурилась и помотала головой, ведя с собой внутренний диалог.       — Я узнала всё, что мне нужно, — выплюнула она и собиралась развернуться, чтобы уйти, но на половине пути одёрнула себя. Застыв на месте, девушка задумчиво теребила пластырь на мизинце, а затем повернула голову опять к Селин, встретившись с ней взглядом, — Как… Как дела у Диего? — мягкий румянец затронул её шею. Однако умиляться этому Харгривз не собиралась. Напрягшись всем телом, она подошла к ней.       — Не впутывай Диего в свои беды, Лайла, — угрожающе прошептала та.       — И не собираюсь. Я не хочу ему причинять вред.       — Не имею смелости доверять человеку, который живёт в одних стенах с Куратором. Не смей, Лайла. Я знаю, что мозги Диего ещё не полностью вывалились из его ушей, пока он спал, и он понял, что ты из себя представляешь ещё на банкете Хелленкоттера, однако он идиот, который слишком привязывается к людям, и мой брат. Поэтому предупреждаю, Лайла, не впутывай его.       Лайла не успела высказать то, что собиралась, во-первых, потому, что застыла на месте, не ожидая подобного напора с её стороны, и, во-вторых, Селин ушла прежде, чем та могла вымолвить хоть слово. Дверь за ней захлопнулась, и парень за прилавком недоумённо проводил её взглядом, пробурчав что-то себе под нос, и уже хотел взглянуть на Лайлу, как та немедленно проследовала к двери, выхватив из его рук газету прежде, чем уйти.       Отто, самый крупный из братьев-шведов, громко втянул носом воздух Далласа и поморщился, ощущая частички пыли и неумолимый запах моторного масла. Для них городской воздух до жути тяжёлый. Уже около пяти часов после того, как похоронили брата, он и Аксель на корточках присели у края крыши одного из зданий, неотрывно следя за телевизионным магазином с огромным названием «Морти», между зданиями химчистки и грязных сделок. Отто до сих пор шмыгает носом, а когда брат поворачивается на него с нечитаемым лицом, то тут же отводит глаза. Это была нелёгкая ночь. Вздохнув ещё раз и поморщившись от запаха, он отвёл глаза от магазина и развернулся спиной к нему, облокотившись на стену, придвинул к себе длинный, но неширокий кейс и раскрыл его, симметрично отщёлкнув застёжки.       К дну и крышке ремешками были прикреплены части винтовки: приклад, ствол, прицел, глушитель и прочее. Раздался ритмичный звук отстёгивающихся креплений, а потом тихий лязг метала, слегка бьющегося друг о друга. Отто быстро, не задумываясь над самим действием, приводил оружие в рабочее состояние, после чего оглянулся через плечо, замечая, как из подворотни рядом с телевизионным зданием выбегают трое человек, двоих из которых они уже пытались убить. Чёрт бы их побрал. Он сместился на пару сантиметров и, поудобнее уместив приклад на плечо, чуть правее ключицы, сосредоточился на том, что с бородой. Этот мужчина о чём-то переговаривался с мальчиком на английском, пока другой, более высокий и более широкий в плечах, неловко топтался рядом. Мальчик сел в машину, взмахнув рукой на мужчин и что-то опять им сказав, а затем резко тронулся с места.       Отто поднял крышку прицела и посмотрел в него, устанавливая его ровно в голову того с бородой, когда Аксель резко положил руку на ствол. Тот с хмурыми бровями взглянул на брата, спрашивая, что не так, наблюдая как его рука возвращает крышку прицела на прежнее место и машет головой. Он чувствовал, как брат давит на винтовку, призывая убрать её подальше, и тянется к карманам штанов, доставая ту перчатку, которую обнаружил на месте убийства их брата, и фотографию школьников. Отто всё же отложил оружие и с вопросом в глазах посмотрел на фото, точнее на девчонку, на которую указал Аксель. Он не особо помнил, чтобы она где-то им встречалась, однако, если брат указывает цель, значит пререканий быть не должно. Аксель кивнул в сторону телевизионного магазина, снова ударил пальцем в голову девчонки на фото и поднял на уровень лица перчатку. В голове Отто всё сразу сложилось, и он кивнул. Через некоторое время шведы убрались с крыши. Винтовку всё же пришлось разобрать и сложить обратно в кейс.       В квартире Эллиота, к удивлению Селин, было всегда чисто и по-особенному уютно. Да, мужчина — конспиролог, такие должны выглядеть как минимум растрёпанными, а в их домах на стенах висеть столько фотографий с НЛО и йети, что они с лёгкостью заменили бы обои. Эллиот же придерживался порядка вокруг себя. Однако девушка подозревала, что ещё пару дней их пребывания здесь, и мозги этого добродушного мужчины вспыхнут. Уж слишком много он в них впитывал.       Селин сидела на кожаном оранжевом диване, поедая уже третью порцию сладкой бурды, которую Эллиот смело стал называть желе, преподнося его ей каждый раз, когда девушка переступала через порог. На овальном столе перед ней лежали разбросанные бумаги из папки, которую Фред ещё совсем недавно сунул в её руки, упорно прося прочитать и сжечь. Вопросы, по типу «кто её отдал Фреду?» или «кто приказал ему принести это именно ей?» не давали покоя долгое время. Интерес рос с каждым часом, пока папка была заткнута у неё за ремнём.       В ней говорилось о Лайле. Её данные, которые собирались для Совета, миссии и их итоги. Глаза девушки бегали по каждой строчке слишком быстро, чтобы любой другой человек смог подумать, будто бы она действительно читает. Селин отложила в сторону прочитанную тридцать восьмую страницу сомнительных подвигов Лайлы, прежде чем откинуться на спинку дивана и устало потереть глаза. То, что она прочитала, дало понять, что дочь Куратора — проблема, которая при желании причинит серьёзный вред всем Харгривзам.       — Мимикрия… Умеет же Куратор выбирать себе зверушек, — промычала Селин, потирая глаза до белых пятен. Эллиот в это время бродил где-то за её спиной, настраивая радио.       Харгривз раскрыла глаза и несколько секунд смотрела в потолок. Она не думала, что, прочитав дальше, найдёт для себя много нового. До самого конца в папке находились лишь отчёты Лайлы и ничего больше, самое интересное было в начале. У них один и тот же год рождения, одно и то же время, у их матерей была одна и та же аномалия, заключающаяся в том, что всего пару часов назад женщины не были беременны. Селин задавалась вопросом, помогут ли ей эти знания, чтобы уберечь семью?       Она медленно повернула голову в сторону подлокотника дивана, посмотрев на знакомый чёрный портфель. В тот момент, как она ввалилась в квартиру Эллиота, то увидела, что Пятый и Диего горячо спорят о судьбе Кеннеди. Закатив глаза, она тогда прошла мимо Лютера, устало наблюдающего за перепалкой, и, кивнув брату, села на диван. Позади послышался хлопок в воздухе, а затем голос Пятого, предостерегающе серьёзный. Тот полушёпотом говорил, что Диего пора взять себя в руки, иначе парень лично придёт за ним. Что под этим подразумевалось поняли абсолютно все.       В следующее мгновение диван рядом прогнулся под весом, и Селин пришлось открыть глаза и скосить их в сторону: рядом сел номер Пять, прямо смотря на неё и протягивая портфель, от вида которого Селин начало воротить. Она посмотрела на парня, подмечая его слегка мокрые волосы и намоченный воротник рубашки, видимо убийство Совета прошло в ярко-красных тонах, раз тому пришлось мыться.       Пятый смотрел на неё не отрываясь, слегка нахмурив брови, хотя Харгривз казалось, что это уже привычка, но она заинтересованно приподняла голову, повернув её к парню. Последний раз он на неё так смотрел, когда они впервые после долгих лет встретились в каморке Диего. Селин наблюдала, как его ноздри расширились, тихо втянув воздух, руки сжались по бокам от портфеля, а губы всего на секунду дрогнули, будто тот собирался что-то сказать, и, по правде говоря, она соврала бы, сказав, что не засмотрелась на это взволнованное лицо. Хотелось впиться пальцами в виски парня, если бы это помогло ей прочитать чужие мысли.       Наваждение быстро спало, когда Пятый протянул ей портфель. Теперь в его выражении не было этой задумчивости, брови не сходились над переносицей, а заносчиво взлетели вверх, крепко сжатые челюсти выделяли скулы.       — Ты единственная, кто сохранит его в целости, Селин, — и всё же с его языка её собственное имя слетело легко, как мёд стекает с ложки.       — И это всё, что он сказал, прежде, чем пройти к задней двери, кивнув братьям. Самое обидное, что Лютер подошёл к ней и потрепал по плечу, как бы утешая. Утешая. Её. Звонко хлопнув его по руке, Селин отмахнулась. Никто не будет её утешать. Особенно Лютер.       И вот так она оказалась ответственной за их путь домой. Селин несколько раз проверила портфель на наличие каких-либо неисправностей, постоянно шугая Эллиота, который заинтересованно топтался за спиной, однако, тот и правда был полностью идентичен тем, что даются каждому Корректору. Она огладила кожаную поверхность и сжала губы. За него ей пришлось убить человека, им пришлось. Руки Селин и Пятого опять окрасились в красный.       «Когда это закончится?..» — подумала она, но не успела развить мысль, как в поле зрения вошёл Эллиот. Девушка подняла на него глаза, слегка сощурившись, ожидая от того очередной шквал заумных вопросов, однако мужчина несмело указал пальцем на портфель, всё ещё находясь на большом расстоянии от него, и еле шевельнул губами, спросив:       — То есть это штука может перенести кого-то во времени? — он выглядел так, будто боялся, что Селин опять шикнет на него, как на кота, который позарился таскать рыбу со стола. Помолчав почти минуту, вглядываясь в лицо Эллиота, девушка кивнула, поэтому тот воспринял этот жест, как согласие начать разговор, — И как это работает?       — Не имею понятия, Эллиот, — громко, но без какого-то упрёка, сказала Харгривз и поднялась, собирая в кучу разбросанные листы, — Портфель создал умнейшее существо на планете, и пока никому не известно, как именно. Дай мне ведро и спички.       Ведра у Эллиота не оказалось, но тот притащил огромную кастрюлю, на которую Селин посмотрела с недоверием, правда всё равно взяла, скинула туда всё содержимое папки и подожгла один из листов. Огонь разошёлся почти мгновенно, поедая бумагу, чернила на ней и ценнейшую информацию. Пока она смотрела на пляшущие огни в кастрюле, подсев поближе, Эллиот нервно ходил по кухне, ища чашку побольше, чтобы, в случае чего, потушить костёр.       Внутри Селин назревало смутное беспокойство. Всё шло слишком хорошо: портфель у них есть, потому вернуться домой труда не составит, Куратор понемногу теряет своих приближённых людей, и это только вопрос времени, когда её империя без поддержки Лайлы падёт… Пока что всё шло Харгривзам только на руку. И это пугало больше, чем нужно.       — Вот же чёрт, — выругался Эллиот, мгновенно подлетая к кастрюле и выливая туда воду, которая слегка расплескалась по коленкам девушки, — Видимо соседи почувствовали запах гари.       Скривив губы, Селин отряхивала разведённый пепел с водой с брюк и раздражённо косилась на нервного Эллиота. Тот поставил опустевшую чашу с водой на стол у дивана и пошёл к задней двери, приглаживая волосы и рубашку. Девушка приподняла бровь, сверля его спину взглядом и гадая, что же сподвигло мужчину так смело потревожить её акт размышлений и созерцания огня. Селин встала на ноги и прошла вслед за Эллиотом, и когда он раскрыл дверь, лишь слегка выглянув в коридор, раздался характерный звук бьющихся костяшек о чужую кость.       Двое шведов, где-то потерявших своего Дикки, медленно вошли в квартиру, самый крупный из них мельком посмотрел на Эллиота, прижавшего руки к своему носу, и оттолкнул его в сторону кухни, где тот и свалился, испуганно волочась по полу. Шведы перевели на Селин свой взгляд исподлобья, что ясно давало ей понять, что эти парни не настроены дружелюбно. Она заозиралась по сторонам в поисках третьего брата, как тут в живот прилетел неслабый удар.       Приглушённый свет. Горела одна лампа на столе, освещая лишь его поверхность, и торшеры где-то в глубине огромного кабинета. Перед Диего находился дубовый стол, за которым сидела женщина, сложив руки перед собой и недовольно кидая на него взгляды. Сам же он уселся в небольшое кресло, положив руки на подлокотники, но всё равно умудрялся выглядеть, как ёж, насупившийся и не понимающий, что вообще происходит. Сбоку от него сидела Лайла, которая, в отличие от него, вписывалась в кабинет, как влитая.       Девушка была последней, кого он помнил, когда уходил от Клауса, который на самом деле Бен… Точнее Бен в теле Клауса… Бен, который вселился в Клауса? Диего не совсем тогда понял сути. Всё, что он понимал прямо сейчас — его похитили.       Женщина перед ним шевельнулась и откинулась на спинку стула, чуть покачнувшись на нём. Она всё равно не отрывала от него взгляда, рассматривая, анализируя до самой мельчайшей морщинки на его лице.       «Чёрт возьми… Да я же Америго Бонасера»,— с каким-то отчаянием подумал Харгривз.