Chavron Ocean

      Питер совсем отбивается от рук. Не ясно, что влияет на него больше: трагичная казнь отца на его глазах или же бурный возраст, период взросления и становления настоящим мужчиной. В его мыслях крутились совершенно не цифры или правила правописания и языки, а различные потехи, идеи, как сбежать из родительского дома к своим приятелям, да как бы совершить чего-то занимательного. С казни прошло чуть больше года, и за это время наконец пришло смирение и спокойствие. Он научился справляться без него, но с собой на подвеске всегда имел подаренный им перстень, с гравировкой могущего корабля с высокими парусами. Его, конечно, никто не видел под рубахами, но такая вещица всегда вселяла какую-то большую уверенность.       Не смотря на то, Блад часто отвлекался, терял концентрацию и внимание на занятиях, не мог долго сидеть за книгами и обучением, он легко запоминал то, что пытались вбить в его непослушную голову. Так, в очередной раз заглядевшись мечтательным взглядом в окошко на прекрасный домашний садик, его нянечка строго наказывает розгами и заставляет пересказывать всё то, что парень усвоил за день.       Единственными, кто поддерживал Блада в его хулиганствах, были его товарищи, целое братство, негласно подчиняющееся своему лидеру. С ними и различные невзгоды проживались намного легче, и скучные деньки во все времена года окрашивались ярче от воспоминаний.       В особенности Питеру нравилось лето. И в саду всё зеленело, вкусно пахло благодаря густо засаженным цветам, и солнышко грело своими лучами, накладывая лёгкий загар. В это время парня редко было можно встретить в доме, появлялся он лишь к позднему ужину. Катания на лошадях и лодках, самостоятельная ловля рыбы по ранним утрам, маленькие пикники с ребятами.       Близь города протекала широкая речка, куда обычно ходили крестьянки за стиркой вещей. Берег чистенький и тихий, неплохо прикрытый деревьями от чужих глаз, что могли заинтересованно смотреть в сторону водной глади с лежащей рядом дороги.       Парнишки шестнадцати лет любили посещать данное место не только потому, что купаться здесь было крайне приятно и спокойно. Их умы и глаза были завлечены не менее приятным и красивым зрелищем, цепляющим юные души и вызывающие бурление крови внутри молодых тел.       — Тихо сиди, услышат ещё… Идут! — Блад, сидя ещё с двумя парнишками в высоких зарослях камыша рядом, резко кладёт ладони на головы ребят и заставляет пригнуться, дабы спрятать свои светлые макушки. В метрах трёх от них слышатся звонкие и нежные голоса, смех, активная болтовня молодых девушек крестьянок.       Чтобы их задуманное сбылось, приходится ждать. Вслушиваться, как лёгкие сарафаны слетают с нежных тел и остаются на сочной зелёной траве. Блад не выдерживает первым. Голова поднимается и выглядывает из-за кустов на дам, вполне решивших, что они здесь одни, и сжимает в нетерпении кулаки, чуя, как ещё две макушки поднимаются следом.       От того, какая славная картина им становится доступна, появляется мандраж и лёгкая взбудораженная дрожь в теле. Девицы, совершенно не чуя стеснения в своём маленьком уединённом обществе, без одежд медленно заходят в воду и продолжают свои бессмысленные разговоры. От того, как некоторые шутят, одна из девчонок бьёт рукой по воде в сторону остальных и хохочет, когда остальные за ней повторяют, создавая брызги и всплески воды.       Как славно качаются груди в активной игре! Тела пубертатных мальчишек резко реагируют на подобные виды, и видеть симпатичные мокрые девичьи тела становится всё более тяжело и невыносимо.       — Я больше не могу… сознание теряю… — один из мальчишек шёпотом скулит друзьям, не отрывая взгляда от дам.       — Терпи, Пуганый, это ещё не всё… — Блад сам находится в неописуемом искушении и восторге, блаженстве, и даже задерживает дыхание, когда одна девица убегает со смехом от остальных, притягивая взгляды к своим прелестно трясущимся ягодицам, таким мягким, округлым, хорошеньким.       — Караул! — парень, стоящий близ воды, не удерживает равновесие и, чтобы не намокнуть, толкает своим телом как остальных парней, так и сам вываливается на песок, шумно охнув и защурившись от отчаяния. Вся тройка, только что заявившая о своём присутствии, растерянно глядит на непонимающих девиц, которые через две секунды визжат, прикрывают руками груди в смущении и бегут из воды скорее к своим одеждам. В ход идут плетёные корзинки, которыми парни получают по голове, когда дамы запускают их точно в цель.       — Бездарь ты, Ржавый! Идиот! — Блад самым первым рвётся в побег от разъярённых дам, а сам, чуя жар на своих румяных щеках, оглядывается, чтобы в последний раз поглядеть на такое приятное зрелище.       Наказания подростку были нипочём. В конце концов перестали казаться чем-то страшным, от того нянечка совсем опустила руки, пытаясь парня хорошо воспитать. Смерть отца оставила глубокий след в сердце Питера, присвоила ему ненависть почти ко всему, что его окружало, в особенности к империи и всем обычаям этого государства. Самым нелюбимым занятием из всех у него было чтение Закона Божьего, и лишь одна деталь во время уроков его всегда цепляла до помутнения в глазах.       Слушать о учениях, которым следовали в церквях и монастырях, доставляло ему дикий дискомфорт. Мать и нянечка же решили, что правильные принципы и хороший преподаватель смогут повлиять на отбившегося от рук, и ждали, когда молоденькая послушница, монахиня выглядевшая на возраст от девятнадцати лет до двадцати пяти сможет привить их юному Питеру Бладу.       Закат в этот прекрасный вечер был по-особенному приятен и красив. В окна попадали рыжие лучи солнца, совершенно меняющие атмосферу в комнате, где парень получал великие и важные знания. На столе лежит открытая библия, а девушка, робкая и аккуратная, что-то объясняет расслабленно сидящему парню, так бестактно и нахально рассматривающий черты её лица. Зелёные глаза кого-то отчётливо напоминают, он не может понять, кого же, но ему они однозначно нравятся. Видит, как дорогая славная монахиня отвечает ему таким же заинтересованным взглядом, но строго ограничивает себя в ненужных мыслях. Её монолог прерывает уже не тот ломающийся голос, а вполне приятный и мягкий.       — Что будет, если монахиня нарушит правила? — взгляд голубых глаз смотрит пристально в чужие, и когда аккуратная ручка тянется перевернуть страницу книги, Блад перехватывает её и целует с улыбкой в тыльную сторону ладони.       — Питер… — поцелуй вызывает смущение, руку она одёргивает к себе и прижимает к груди. Взгляд наивен и чист. — Нужно трудиться и отмаливать свои грехи. Если узнают о грешности в монастыре, отрекутся, могут выгнать. Тяжёлый груз на душе.       Бладу эти истории скучны, кажутся неверными. В чужом повиновении он убеждается, усадив резковатыми движениями даму к себе на колени и прижав и телу. Та пытается скинуть с себя руки, но не прикладывает особых усилий.       — Монахини дают обет так же, как супруги дают клятву в браке… Питер, прекрати немедленно! — а сама несдержанно стонет и ахает, когда крепкие руки укладываются с особой наглостью на чужие груди. Блад улыбается и наслаждается чужой покорностью.       — Не сильно ты вырываешься для безгрешной. Раз всё так просто, я даю тебе своё слово молчать, а ты свой грех ещё отмолишь.       — Я говорю Иисусу каждый день: ты мой первый, мой последний и мой единственный, кого я люблю… Я так не могу…       — Значит, тебе всего лишь нужно представить сегодня, что я — само воплощение Иисуса. — этому парню всё нипочем.       Наблюдать переодически выделяющиеся под чёрной мантией формы девицы ему было невыносимо тяжело. Следить за пухлыми губками, произносящие правильные вещи было ещё тяжелее, а робкий неуверенный взгляд по мнению мальчишки кричал о своём скрытом желании.       В этот вечер его руки гуляли по разным изгибам женского тела, пока по комнате раздавался шёпот сладких молитв и просьб быть как можно тише как в голосе, так и в действиях. Он в очередной раз убедился в бреде этого культа: вообще-то, белый и чёрный цвета в одеждах монахинь значат целомудрие и послушание, а эта развратная девица показала ему свою полную, грешную противоположность.       О происшествии правда никто не узнал, но и бедная послушница отказалась приходить дальше в этот дом к хулигану, говоря, что она никак не сможет исправить его поведение и чему-то научить. В памяти обоих остался след этого момента «обучения», но бедняга из-за страха быть отвергнутой монастырём усердно просила Бога снять с неё наказание за непослушание.       

***

      Астрид в свои четырнадцать так и не дождалась дебюта. На фоне всех этих неразберих и полетевших после Льюиса голов, от неё просто отмахнулись. Император выстраивал вокруг себя нужное для себя общество и действовал исключительно в личных интересах, совершенно пренебрегая воспитательным процессом и делами семейными, если такие вообще когда-либо были. Осознание пришло не сразу, но этот факт принялся быстро и довольно спокойно. Главное, что у неё есть время на себя и её не хотят убить. Нет, разок пытались, но от отравления Родес-младшая отошла довольно быстро.       Сегодня принцесса находится в новой для неё реальности, от которой трясутся поджилки. Оделась по-простому, не вычурно, и её никто, вроде как, не узнает, но она испытывает ужасный стресс, что о её отсутствии спохватятся во дворце. Родес в своей внешности ни капли не изменилась за эти два года: лицо аккуратное, мягкое, с правильными чертами лица, пышные тёмные волосы лежат немного хаотично, но вроде как и в укладке, глаза зеленые-зеленые, почти как у ведьмы. А ещё лицо чистое, без шрамов, изнеженное, как и руки. Сразу видно — аристократка какая-то, неженка, не знающая ни голод, ни нужду.       Она вышла в реальный мир, в мир за стенами дворца и попала на базар у порта. Шикарное место наполнено жизнью, люди шумят, радуются, смеются или спорят, ходят по своим делам. Это для шатенки как сон. Она осматривается с восхищением, и некоторое время просто гуляет вдоль прилавков с фруктами или колбасами, рыбой или овощами. В общем, место ей нравится. Единственное, что её смущает — стайка хулиганов, что пытается стащить пару яблок у бедного старика. Не любит Астрид несправедливость.       Тот сидел с закрытыми глазами, торговал фруктами, да покуривал толстую, хорошую сигару. Стоило кому-то дотронуться до его товара, так он поднимался сразу, страшно ревел (рычал) и поднимал самодельную метёлку, чтобы прогнать этих негодяев. Вот они и баловались: издалека продумывали план, а потом пытались незаметно стащить по яблоку у деда. И не понятно было, видит он это или нет: седые густые брови так закрывали глаза, что при опущенной голове казалось, что он вовсе спит. Смешным он им казался из-за усов и бороды, как у настоящего гусара.       Сейчас Астрид насупилась, собрала всю свою смелость, стащила капюшон накидки с головы и подошла к парням с попыткой прогнать.       — Вы что творите? Так же нельзя! Кто вам сказал, что воровать — хорошо? — парни сразу обращают внимание на девочку, выглядящую довольно смешно и забавно по сравнению с ними. Кто-то пускает тихий смешок, но всё внимание хулиганов перемещается на звонкий свист со стороны склада немного поодаль: их «главарь» спускается с глухим стуком подошвы кожаных мужских ботфортов о деревянные коробки, представляющие из себя лестницу на крышу данной постройки.       Парень подходит, вздёрнув нос, а Астрид не узнает в повзрослевшем своего старого доброго друга. Неудивительно: он и в росте вытянулся, и в плечах стал шире, голос погрубел, черты лица приобрели мужественность. И хотя он был худым, слабым и тощим он не казался, питался хорошо, а каждодневные гуляния и скитания с ребятами давали свои плоды в виде развитой мускулатуры. Этого, конечно, не видно под какого-то болотного цвета рубахой, что он носил чуть ли не каждый день из-за удобства.       Девчонку хватают крепко за хрупкое запястье и тянут на себя, заставляя следовать обратно, в сторону склада, чтобы скрыться за стеной. Разбираться на людях с имперской особой дело, безусловно, смелое, но опыт научил, что за это могут снести голову. В отличии от Родес, он её сразу узнаёт.        Девчонку пихает к стене и резко приставляет из ниоткуда взявшийся кинжал к чужой нежной шее. Когда она соприкасается со стеной, то слышится слабый хлопок и тихий кашель от пыли, от которой Питер щурится. Отстраниться не даёт, держит кинжал остриём к коже, смотрит исподлобья, так ещё и ребята так столпились, что за ними не видно происходящее. Кажется, взгляд должен быть устрашающим, но, наверное, не дорос он ещё для такого. Серьёзное лицо медленно и плавно сменяется на гаденькую улыбочку.       Обычный день начинает приобретать новые краски. Честно говоря, у него даже сердце бьётся чаще.        Сама Астрид Родес стоит перед ним на обычном людском базаре!       Сама Астрид Родес находится прямо у него под лезвием!       Причём чужое положение в обществе он специально не выдаёт и не собирается выдавать: играться и шантажировать будет веселее, да и держать интрижку с имперской особой ему кажется привлекательной идеей.       — А что заставило покинуть свою уютное гнëздышко? Расскажи-ка, как такой неженке пришло в голову сунуться к нам, м? О, только не теряй свой жаркий пыл, баламошка, ты такая интересная… — Питер щурится, издевательски шепчет и мурчит, наблюдая за округлившимися от страха глаза. Это вызывает лишь усмешку.       Шатенка думает, где же видела его, но успевает свободной рукой впиться в чужую руку в попытке освободиться. Действие оказывается бессмысленным: на запястье рука лишь сильнее смыкается, а парню словно все равно на такой поступок. Раздражает это бессилие. Родес шумно цокает языком. От того, как её называют, коробит. Тело покрывается мурашками, по спине бежит холодок, а сама принцесса растерянно смотрит на оппонента.       Что это за парень? Какой-то негодяй. Почему он позволяет себе так вести себя со знатной особой?! Нет, сейчас Астрид не знатная особа. Они равны. Не смотря на это, никто не разрешал парню так себя хватать, по крайней мере, Астрид уж точно.       Принцесса морщит нос и украдкой вглядывается в парня. Ну точно же где-то видела! И она вспоминает. Подмечает, что он довольно симпатичен. Наверное, она думает об этом именно сейчас, потому что находится впервые за пределами дворца.       Приставленному ножу к шеи не верит. Это же блеф! По крайней мере, принцесса на это надеется. Но шея у девчонки тонкая, лебединая, с нежной кожей, поэтому прижать острое лезвие оказывается достаточным для того, что оставить небольшой след.       — Какая я тебе баламошка?! Ты неадекватный что-ли? Отойди от меня! — сначала она громкость голоса не регулирует, что выдаёт раздражение. А ещё Родес нервничает, потому что немного, еле заметно, заикается. Рука на чужом плече сжимается в кулак, но не сгибается в локте, пытаясь выдержать хоть какое-то расстояние между ними. Раздражаться начинает лишь сильнее. Если она и представляла встречу с Питером, то явно не так.       — Точно баба-ветрогонка. Ты, кажется, неправильно оцениваешь свои силы… — он мурчит, осматривая глаза и эмоции. Наблюдать за тем, как принцесса теряется и смотрит на его губы в ухмылке, довольно забавно.       Резко оттолкнувшись рукой от стены, Блад ловко подкидывает кинжал и берет его за лезвие плашмя, чтобы не порезаться, затем передаёт его Родес.       — Что ж, если ты полна чести и гордости, то будь добра, покончи с этим вздором над невинными людьми!       — Таким даже хлеб нарезать жалко. — принцесса задумчиво выносит, привередливо осматривая всунутый ей кинжал. Оскорбления Питера для неё — ничто, в мечах более-менее разбирается, у неё были даже уроки фехтования. Опыт в метании ножей так же присутствует, чему Астрид обучал её дядя, герцог. Только убивать никого не приходилось, но смерть она однозначно видела.       Встреча вызывает чувство ностальгии, но к сожалению, смешано оно с неприязнью. Питер стал совершенно другим. Если он думает, что Родес совершенно простодушна, то её щурый взгляд, похожий на лисий, говорит о том, что она совсем не наивная дура, чтобы суваться в неизвестность без оружия. На поясе висят ножны для полноценного меча, только за накидкой скрыты. Питер их не увидит, да и показывать она не будет. Пока до пыла не дойдет. Еë пытаются напугать незнанием этой среды, задеть, но еë это совершенно не унижает. Она лишь гордо задирает нос и улыбается. Она знает, что она здесь выше любого. Следущая фраза произносится с еле заметной улыбкой и завлекающим шепотом.       — Если уже не знаешь, как меня назвать, попробуй сказать «Ваше Высочество».       — Я думал, что «Ваше Высочество» хотя бы знает, что такой кинжал не приспособлен для еды, потому что для этого существуют столовые приборы, но, раз тебе так не повезло, то и такого звания ты от меня не получишь…       — Я никому не собиралась причинять вред здесь. Я вас попросила перестать то, что вы делали. Или у вашей своры лодырей и забияк нет понятия обычных разговоров? — принцесса медленно подходит ближе, держа острие ножа перед собой, которое сначала безвредно цепляется острым кончиком за хлопковую рубашку главаря и дотрагивается живота. Взгляд не сводится с его чужих голубых глаз, и даже разница в росте, что была явно не в пользу Астрид, что дышала парню где-то в шею, не могла утаить то, что она императорских кровей.       Ничего после такого опасного действия не происходит. Кинжал засовывают обратно в ножны довольно дерзко и усмехаются. Правда, такая сцена прерывается резко и грубо: смело схватив девчонку за левую руку, Блад отмахивается от накидки и достаёт до звоном чужой меч. То, что у такой особы под плащом будет храниться какое-то оружие — слишком предсказуемо. Сразу чужую руку он отпускает и хватает Астрид за волосы, заставляя сильно запрокинуть голову. Теперь он смотрит в чужие глаза с пугающим азартом.       — Обычные разговоры это удел таких, как ты, а мне интересней показать на примере и силой место каждого ублюдка в этом мире.       — Ты такой же урод, как и прежде. Я даже удивлена, что ты ещё живой. — почти сразу даму отпускают и жёстко толкают. Родес выпрямляется и хмурится. Чужие глаза встречаются со спокойной зеленью, но видя такую реакцию, она даже чуть усмехается. Ладно, ситуация унизительная. У них разные поприща — Питер берет силой, Астрид умом.       — Я удивлён, как это ещё ты жива, с таким обиженным отцом тираном! Твой император просто жалок! — Питер довольно резко грозит мечем и рычит. Настрой он меняет довольно быстро: эта семейка вызывает у него бурю ненависти в душе.       — Ещё что скажешь, безбожный ты дурак? Ты же явно моего отца знаешь лучше, так? А кто тогда твой император?       Она начинает его бесить. Откровенно выводит из себя тем, что будучи младше, ведёт себя совсем не по возрасту. А может и по возрасту, судя по тому, как пытается превысить себя перед ним.       — Мой император погиб от приказа неуравновешенного тирана. Мой император умирал с честью и гордостью в глазах, и никогда не возвышал себя над остальным народом, чего не скажешь о… оу, прости, а кто ты такая? У тебя не было дебюта, так поди же, ты обычная самозванка… — он хмыкает, осматривая принцессу с ног до головы задумчиво. Посмотрев на меч, что держал в руке, он кидает расслабленно его на земь, в чужие ноги, ещё и харкает рядом, чтобы придать картине ещё большую жалость. Делает шаг назад и смотрит слегка исподлобья. Он явно разозлен и настроение с какого-то игривого переросло во что-то более глубокое и серьёзное. — Сама поднимешь эту дешёвку.       — Обожествлять своего отца — истинное богохульство. Бога не боишься? — Они даже не понимают, насколько похожи друг на друга. Просто условия не те, да и темпераменты вспыльчивые. Астрид, по правде говоря, тоже уже не смешно, но стычку продолжает просто для того, чтобы не показывать проигрыш. Она смотрит на кинутый на землю меч. Поднимать его, конечно же, не будет, не планирует и даже не пытается склониться. Не при Бладе.       — Я просто назвал его своим императором, и даже думать не смел про обожествление, ты посуди по моим словам. А что тебя натолкнуло на такую мысль? Сама считаешь свою семью достойной нимба над башкой? Открою секрет: мне плевать, я не претендую на местечко в раю. И будь добра, раз так просишь называть тебя по титулу, то ко мне общайся не Блад, а Ваше Благородие.       Питер плюётся жёлчью на ненавистную ему девчонку. Парни из шайки, что стояли позади, молчат и не смеют произвести и звука. Главарь делает несколько шагов назад, определённо не поворачиваясь к врагу спиной, и хмыкает с явной издёвкой в голосе.       — Раз такая благородная, то иди и раздай беднягам двойную сумму их налога, что они платят. Я уверен, ты вполне способна на это, просто представь, как они будут рады.       — У меня нет с собой денег, Блад. Не неси чепуху. Благотворительность это хорошо, но ты перебарщиваешь. Тем более, у меня нет власти, если ты не знал. Я тебе больше скажу: у меня нет ничего, кроме титула.       Разговор явно окончен судя по тому, как Блад молча кидает последний взгляд на мерзкую себе девчонку, наконец отворачивается от неё вовсе и покидает место стычки вместе с ребятами, послушно следующими за ним. Их общение, не успев начаться в этом возрасте, заканчивается на явной негативной ноте.       Астрид и не считает нужным отвечать. Лишь смотрит в след пристально, обиженно горячо. Лишь оставшись в одиночестве, принцесса может расслабленно сделать вдох и поднять меч с земли, возвращая его в ножны. Вернув обратно на голову накидку, та скрывается от людей.       Даётся обещание больше никогда не приходить в порт. Видеть снова это гнусное лицо не пожелаешь никому.