Ich mag dich lieben

Государство, что инициирует войну, которая не является актом самозащиты, не ценит своих граждан. Какие мотивы не были бы представлены для народа, сколько бы льгот не было бы введено для людей, какие бы оправдания не придумывались, всë равно это не смягчит смерть тысячи военных, не утрëт слезы родственникам и друзьям, не скроет эгоистичные мотивы властей. Для государства они - это всего лишь цифры в отчëте, в то время как для других, возможно, самая ужасная потеря. Винсент очнулся в странном помещении. По звуку и тряске было понятно, что он находится в поезде, обстановка напоминала грузовой отсек. Вокруг почему-то было много людей разного возраста: от детей до взрослых мужчин и женщин. Все они разговаривали на незнакомом для мальчику языке, волновались, некоторые даже плакали. Винсент плохо понимал, что происходило, сердце билось в бешеном ритме, он редко когда так волновался, но сейчас был другой случай. В ужасно тесной обстановке, рядом со множеством незнакомых людей, иностранцев, стук колёс ещё больше наводил паники, как и тряска. Винсент точно знал, совсем скоро он умрёт. Это началось около двух недель назад, в первой половине июня 1942 года. Обстановка в доме с каждым месяцем накалялась, Винсент почти не разговаривал с отцом, разве что второй суровым взглядом сверлил сына за столом. Ещё в начале месяца мальчик заметил, как Франц всё больше нервничал и был более раздражённым, нежели обычно, это никогда не означало ничего хорошего. – Винсент. – Отец обратился к сыну, за несколько минут до этого позвав его в зал на разговор. – Ты знаешь, что рождён от другого мужчины. Он еврей, причём не безызвестный. Твой горе-папаша давно в розыске, а сейчас он угрожает мне напрямую, потому что считает, что я убил свою покойную жену. – Франц сделал небольшую паузу, всматриваясь в лицо Винсента. – Единственная угроза нашей семье - это ты. Сейчас другие времена, нежели лет пятнадцать назад, когда всё было ещё не так серьёзно, теперь таких как ты массово уничтожают, а если вдруг кто узнаёт, что мой неродной сын на самом деле рождён от недочеловека, то всей семье грозит опасность. Ты подставишь меня, уничтожишь репутацию всего рода и испортишь жизнь сестре. Последнее звучало для Винсента больнее всего. Франц был прав, из-за измены матери он никогда не получал любви со стороны отца, а теперь и вовсе является изгоем, служит помехой для пути к нормальной жизни самого дорогого для себя человека. Он - это причина всех проблем в доме. Как бы Винсент не порицал антисемитизм, общество не изменить, власть не поменять на одних лишь спорах. – Ты ведь не хочешь этого, не желаешь, чтобы Дорис испортила всё своё будущее их за тебя одного? Винсент не ответил, он молча уткнулся лицом в пол, нервно постукивая кулачками по ногам. – Я знаю, что не хочешь. Я говорю с тобой напрямую, без вранья. Дорис для меня намного дороже тебя, ни мне, ни ей нельзя жертвовать всем, ради твоей жизни. В скором времени я отправлю тебя в Польшу под предлогом остаться у тёти. Твою смерть инстценируют, а сам ты отправишься на новое место. Я не хочу убивать тебя, вместо этого попробую выдать за польского еврея вместе с другими подобными представителями, тебя распределят в какой-нибудь из трудовых лагерей, там шансы выжить низкие, но они есть. В любом случае, ты отдалённо остаёшься членом семьи, поэтому и не хочу я убивать тебя, особенно если бы этому не было причины, но постепенно все семьи проверяют на наличие нечистокровных родственников, нас ждёт тоже самое. В настоящее время ты - пятно, грязь, ты, скорее всего, обречён на верную смерть взамен на жизнь своих родных. Я говорю тебе это всё, потому что знаю, что ты любишь и ценишь Дорис, и хочешь для неё лучшего, как и я. Через неделю Винсент переехал в Польшу. Он немного времени провёл вместе с тётей, пока по приказу отца, не подстроили его смерть. Самого мальчика подстригли, переодели, забрали документы, а после передали незнакомым людям, которых Винсент уже и не помнил. В поезде было душно и сыро. Винсент забился в угол, молча уткнулся лбом в стенку, задумавшись о своём. Было страшно, он не знал, чего ожидать. Вдруг их сейчас всех высадят в лесу и расстреляют? Или ещё что похуже? Отец мог наврать о том, что его везут в лагерь, да и как выяснилось, не он занимался распределением. Это был полный провал. Сидя в грузовом поезде, мальчик обдумывал то, насколько баллов по шкале он прожил свою недолгую жизнь. Обычно люди до определённого возраста страдают синдромом главного героя. Они думают, что являются единственным важным человеком в своём окружении или вообще во всём мире. И это нормально, ведь никто не может залезть другим в голову, ведь до одного момента они и не подозревают, что окружающие мыслят и ведут себя точно так же. Винсент никогда не ощущал себя главным, на первом месте всегда был кто-то другой. Будь то семья, сестра, неважно кто. Он живёт эту жизнь не ради себя, а для окружения. И сейчас он готов умереть только лишь ради того, чтобы у Дорис не было проблем в обществе. Отдать жизнь за репутацию человека. Мальчик знал, что никогда не будет счастливым, он лишь продолжение чужой жизни, он не главный герой, а только частичка одной истории, в которой ему нет места. Через полтора часа поезд остановился, почти сразу же двери вагонов поочерёдно начали открываться, впуская в тесные помещения лучи солнца. Людей находилось множество, большинство при себе имели чемоданы. У Винсента из личных вещей осталась только фотография Дорис, которую та передала ему перед своим отъездом. Люди в нацистской форме приказали всем скинуть вещи и пройти за ними. Впереди виднелись ворота с надписью «Arbeit macht frei», мальчик встречал её в каких-то учебных книгах, но точно откуда вспомнить не мог, не сильно углублялся в тему. За воротами оказался лагерь, о котором говорил Франц. Только вокруг всё казалось слишком странным. Где-то вдалеке стояли недостроенные бараки, повсюду местность окружена железной проволокой. Всё серое и блеклое, были видны здания, похожие на заводы или что-то в этом роде, из труб которых не переставая валил почти чёрный дым. А пахнет тяжелым, ужасным запахом, похожим на тот, что исходит из мясных лавок. Впервые за определённое время Винсент понимал хоть какую-то речь, ССовцы приказали разделиться на группы: отдельно мужчины, женщины и дети. Началась суматоха, люди, скучковавшись, не желали отдавать своих детей, прощаться с мужьями и жёнами, матерями и отцами. Поднялся крик, звуки ударов дубинками, пыль с земли разлеталась в разные стороны, попался в глаза. Винсент чувствовал, как стучит его сердце, он тот час же подбежал в группу с мужчинами, идти к детям было опасно, убьют. Вскоре их увели ближе к баракам. Запуганные люди ничего не понимали, в основном все слушали приказы и делали всё, что сказали. Вдруг один человек из толпы мужчин резко вышел из строя, повалил на пол одного из ССовцев, при этом что-то громко крича на незнакомом мальчику языке. Почти все в строю были уверены, что сейчас бунтарщика побьют и оттащат, но вместо этого другой немец в форме достал пистолет и спокойно, без всяких сомнений застрелил иностранца. Винсент снова почувствовал холод по всему телу. Так просто выстрелил, убил человека, будто бы только что не отнял чью-то жизнь, а закурил сигарету. Тело мужчины упало на землю, из виска полилась тёмная кровь. И так здесь могли отнестись ко всем. Здесь они не люди, они рабы. Всех мужчин построили в колоны по пятнадцать человек. Рядом стоял ССовец, внимательно осматривая прибывших. Он подходил к каждому, недолго думал, после чего говорил либо «Rechts», либо «nach Links». Другие солдаты в соответствии с приказов уводили людей. По левую сторону от Винсента стоял мужчина лет сорока, он тихонько ругался на немецком так, чтоб его почти никто не мог услышать. – Извините, Вы не знаете, куда распределяют людей? – Попробовал обратиться к незнакомцу мальчик. – Здесь мало кто говорит на немецком, не считая военных. – Угораздило же... – Мужчина отвлёкся на кашель, потирая одной рукой при этом правый бок. Было видно, что он хромал. – На трудоспособность проверяют, всех больных, старых, детей отправляют налево. – А это куда? – Направо - в возможность прожить в этом дерьме ещё несколько месяцев, налево в «баню». – В баню? Винсент не успел договорить, к мужчине подошёл ССовец, поглядел и махнул рукой налево. Заметили проблему с ногой. Следующим шел мальчик. Военный осмотрел его с явным подозрением. – Mach einen Schritt weiter. Сколько тебе лет, парень? – Обратился ССовец к Винсенту. Мальчик тут же вспомнил слова незнакомца. Детей уводят, он не знал куда точно, но в этом явно не было ничего хорошего. – Мне девятнадцать. Мужчина ещё пару секунд осматривал его, после чего махнул рукой, показывая, что у него нет времени разбираться и отправил мальчика направо. Высокий рост. Врождённый дефект, которого Винсент стеснялся всю свою жизнь вдруг выручил его, подростка, которому только на днях должно стукнуть четырнадцать, благодаря этому он точно будет жить ещё некоторое время. Лицо Винсента с виду тоже не казалось детским, только худощавое телосложение могло кого-либо смутить, но на тот момент это никого не волновало. Мальчика привели в специальное помещение, похожее с виду на обычный барак. Людей заставили раздеться, им выдали новую форму: рубашка и штаны в полоску, на верхней одежде был пришит номер со странным символом, который отличался у каждого человека. У Висента это была жёлтая звезда Давида, которую заставляли носить евреев в Польше как отличительный знак. Мальчику удалось незаметно спрятать фотографию сестры, в суматохе он не убрал её со старой одеждой, запихнув в карман штанов, напоминающих пижаму за счëт своего окраса и размера. Тут же всех мужчин побрили. От густых волос Винсента не осталось практически ничего. Почти сразу же после этого военные заставили встать в очередь. Такие же заключённые делали новеньким татуировки в виде номера, который был изображен на рубашке. Сама процедура была достаточно болезненной, многие пускали слезы. Хотя, может это не из-за острой иглы, а всему виной была моральный боль. Винсент тоже хотел плакать, но сил не было. Всё шло слишком быстро, интуитивно, смешано, не было даже времени на то, чтобы банально пожалеть себя. Их фотографировали. Три снимка: профиль, анфас и отдельно фото с головным убором. Говорят, что это нужно для документации, немцы бережно и чётко относились к бюрократии. Винсент старался всюду вслушиваться в голова ССовцев, стараясь хоть как-то выяснить малейшую информацию о том, что будет дальше, но всё казалось безуспешным. После всех процедур объявили, что остался только этап дезинфекции. В скором времени их всех должны были повести в душ или что-то в этом роде. До этого момента среди обеспокоенных выживших расползались различные слухи. Винсент мало что понимал, лишь малое количество людей разговаривали на ломанном немецком, только тот них можно было узнать хоть что-то. В основном люди утверждали, что их обманывают, что всех сейчас заведут в большую комнату, закроют, запустят удушающий газ внутрь и убьют. Мальчик старался не обращать внимания на различные доводы. Зачем нужны были все эти процедуры, если их всë равно убьют? Он старался успокаивать себя этими мыслями, но чем ближе подходил момент, тем страшнее было. Всех мужчин перевели в новое помещение, недалеко от мечта, которое напоминало Винсенту завод. Заставили раздеться и отвели в большую комнату с голыми стенами. Заперли и заставили ждать. Среди людей кипела паника, все вот-вот ожидали, что сейчас запустят газ и всех убьют, как мух. Мальчик оперся о стену, тихонько всхлипнув. Ему тринадцать, а уже приходится молиться за жизнь, встречать войну и быть брошенным всеми. Он впервые задумался над тем, что сама Дорис тоже предала его. За все годы отсутствия она имела возможность, но почему-то никак не поддерживала связь с братом, будто бы забыла про него, променяла, как сделали все. А Винсент старается, терпит и жертвует только ради неё, ради счастья близкого человека. Разве не заслужил он тоже хотя бы капельку любви? Признания? Ласки? Никогда никто не ценил его больше всех, не заботился так сильно, как мог бы. И вот теперь всё, точка. Его никчёмная жизнь подходит к концу. Мальчик вспомнил, как хотелось стать учителем, когда вырастет, а теперь его будущее перечеркнуть навсегда. А он столько ещё не успел сделать: переехать на любимое место, поработать, завести котёнка, написать собственную книгу... Несправедливо. Ужасно несправедливо. В нынешнее время одним достаётся всё просто потому, что они блондины с голубыми глазами и арийской кровью в венах, а другие умирают ни за что. Мерзко, противно, но так будет всегда. Мировая ненависть, войны, расизм, антисемитизм. Оно никуда не уйдёт, пока человечество существует. Винсент плакал, внутри всё сжалось, а он всё думал о том, как это несправедливо и отвратительно, пока вдруг не почувствовал, как что-то мокрое и холодное скатилась по его плечу. Это была вода. Сверху полились капли воды. Это на самом деле была процедура дезинфекции. Мальчик тот час же вытер слезы, все вокруг жадно ловили капельки жизни, радуясь за себя и других друга. Незнакомый мужчина потрепал Винсента по остаткам волос, сказав что-то на иностранном языке. За всё то время, что он пробыл здесь, мальчик в первые был настолько счастлив. Он не умрет, он будет жить.