Принц, который всех спасет (The Prince to Save Them All)

***

      Эйгон легко передвигался по небольшому залу совета, и расставлял кубки на каждом месте. Отец назначил его своим виночерпием шесть лун назад, и он любил присутствовать на заседаниях совета, чтобы подслушивать. Мать считала, что это ниже его достоинства как принца и, по ее мнению, Наследника. Он также стал оруженосцем Деймона, и помогал ему, когда в городе проходил турнир или если его дядя должен был помогать ему с работой Десницы, например, разносить письма людям в замке или мейстеру Герардису на лежбище.       Это давало ему чем себя занять, и Деймон также использовал эти задания, чтобы научить его читать свитки, не ломая сургуч и не портя письмо, и расспрашивал его о содержании писем — безобидных, Деймон сообщал ему о тех, которые он действительно не мог прочитать, — когда он возвращался. Двери зала совета открылись, и Рейнира вошла вместе с отцом и Деймоном; все они выглядели несколько обеспокоенными. Деймон, в основном, выглядел раздраженным.       — Что случилось? Все ли в порядке? — спросил он, искренне волнуясь.       — Все в порядке, Эйгон, — сказал отец, и лицо его смягчилось. Эйгон облегченно вздохнул и обнял свою семью, прежде чем вошли остальные члены совета; он кивнул в знак приветствия лордам Стронгу и Бисбери, улыбнулся лорду Корлису, мейстеру Герардису и принцессе Рейнис, которая была назначена магистром законов. Вскоре началось заседание, и Эйгон принялся разливать вино, избегая кубков Рейниры, Корлиса и Рейнис и подавая отцу и Деймону только разбавленное вино; все они предпочитали иметь ясную голову во время заседания.       — Лорд Тарт прислал тревожное письмо, — объявил Деймон, когда Эйгон занялся наполнением его кубка. — Его люди сообщили о движении на Кровавом камне. Похоже, Триархия вновь оккупировала острова и, скорее всего, убила размещенных там людей. — Эйгон нахмурился. Триархия, как, во имя Балериона, он забыл о них? — Люди Тарта также видели сигил дома Мартеллов среди тех, кто находился на Серой Виселице, — сообщил Деймон совету. — Эйгон повернулся и встал за спиной отца, держа в руке кубок со свежим вином. — Как нам действовать?       Эйгон взглянул на отца, который выглядел обеспокоенным, но задумчивым.       — Мы должны действовать осторожно. Если Дорн заключил союз с Триархией, мы рискуем получить вторжение из Дорнийских гор, а также войну на Ступенях. Мы должны выяснить, сколько людей находится на Ступенях и насколько тесно Дорн связан с Триархией, и не заключили ли с ними союз другие дома с материка.       Эйгона передернуло, и в его голове пронеслась поистине чудовищная мысль. Станет ли Отто союзником Триархии и Дорна? В прошлой жизни он поддерживал отношения с Триархией, врагами Деймона. Это не было чем-то невозможным. Отто был хитрым и, в общем, таким же мерзавцем. Он посмотрел на Деймона, которому, похоже, пришла в голову та же мысль, и сжал челюсти. Остальная часть заседания прошла довольно спокойно, хотя угроза возрождения Триархии нависла над ними черной тучей. Эйгон задержался, когда совет разошелся, его родственники остались.       Он все еще изредка изрекал «пророчества», но чем больше он менял ситуацию, тем более туманным становилось будущее. Боги и предки помогали ему, ведь они действительно хотели процветания Дома Таргариенов и их союзников, чтобы принцу, который был обещан, было легче покончить с остальными, но он действительно не предвидел этого, хотя, скорее всего, должен был.       — Возможно ли, что дом Хайтауэров заключил союз с Триархией и Дорном? — резко спросила Рейнис.       Отец поморщился.       — Это вполне возможно. Отто отчаянно хочет видеть свою кровь на троне, как и Алисента.       — И все же, после стольких лет? — спросил Корлис, ошеломленный.       — Отто был посрамлен, когда Его милость изгнал его. Мы позаботились о том, чтобы ни одно слово не дошло до Алисенты от ее отца и родственников из Староместа, не прочитанное сначала отцом, — пояснила Рейнира, гладя живот рукой.       — Он может искать новых союзников за пределами Вестероса, — пробормотал Корлис, задумчиво проводя пальцем по губам. — Волантис никогда не участвовал в сражениях Триархии, но продает слонов, и другие армии Эссоса могут склониться перед ним за правильную цену.       У Эйгона свело желудок. Он посмотрел на Деймона, который, казалось, яростно размышлял.       — Безупречные в Астапоре, Юнкае и Миэрине.       У женщины-тигрицы было три дочери до того, как они родились от Императора Кровавого Камня, и их наследие продолжает жить, с ужасом подумал Эйгон. Помнят ли остатки империи Гискари о своей старой ненависти к валирийцам?       — У Хайтауэров наверняка есть монеты, чтобы купить такую армию, — пробормотала Рейнис, сжав губы в плотную линию.       Отец тихо вздохнул.       — Мы никак не можем узнать о планах Отто, если только не найдем шпиона, достаточно достойного, чтобы переправить весточку между Староместом и Королевской Гаванью.       Рейнира выглядела задумчивой и взглянула на Деймона.       — Разве ты не нанял Мисарию, чтобы она была твоими глазами и ушами в городе? Не могла бы она найти кого-нибудь в Староместе, чтобы сделать то же самое?       Деймон слегка поморщился, как он делал всякий раз, когда ему напоминали о предыдущих спутницах жизни, которыми он был окружен до того, как сошелся с Рейнирой.       — Я могу встретиться с ней, да. Она поклялась быть верной после того, как я обеспечил ей надежное дело в городе.       Рейнира выглядела веселящейся.       — Она хороша в своем деле, муж. Она будет самым надежным вариантом для проникновения.       Деймон вздохнул и кивнул, переплетая пальцы с пальцами Рейниры.       — Я пошлю за ней.       — Отец, — проговорил Эйгон, сглотнув, когда все внимание переключилось на него.       — Да, сын мой? — мягко спросил Визерис.       — Безупречные — солдаты-рабы, — медленно начал он. — У них не будет выбора, кроме как сражаться за того, кому их продадут хозяева. Я уверен, что, встретившись с драконом и получив шанс на свободу, они сложат копья.       Деймон и отец гордо улыбнулись.       — Хорошая идея, Эйгон, — сказал отец, кивнув. — Будем надеяться, что Отто Хайтауэр не так глуп.       Эйгон не был в этом уверен. Его дед действительно был очень глуп.

***

      В итоге Мисария согласилась на предложение Деймона и Рейниры, которые в качестве платы за просьбу и того, кого она отправила в Старомест в качестве шпиона, одарили ее внушительным мешком золота. Это несколько успокоило нервы Эйгона, но от одной мысли о том, что в дело могут вмешаться хозяева рабов, он был болен до глубины души. Благодаря Эйгону Завоевателю он видел, на что способны рабы. Он наблюдал, как Дейенерис завоевала три города и освободила рабов. Как хозяева Миэрина распяли сто шестьдесят три ребенка, пытаясь отпугнуть ее.       Он отчетливо помнил, как обучали Безупречных, и от этого ему хотелось блевать и плакать одновременно. Он почти надеялся, что они все-таки вмешаются, хотя бы для того, чтобы он мог попасть в эту поганую бухту и освободить рабов. С учетом того, как он меняет ситуацию, Дейенерис вряд ли станет изгнанницей и получит возможность воевать с рабовладельцами. Он надеялся на это, ведь ее жизнь не была наполнена солнечным светом и розами. Она была продана в сексуальное рабство своим безумным братом и подвергалась насилию все детство. Принц хотел, чтобы потомки его семьи избежали той участи, которая постигла его. Возможно, в ее честь он завоюет невольничьи города и отменит рабство во всем Эссосе ради юной девушки, которая, как он видел, находила общий язык с рабами и простыми людьми больше, чем с другими дворянами.       В свои одиннадцать лет он не мог сделать многого. Он мог быть всадником дракона и искусным фехтовальщиком, но он знал, что его семья заперла бы его в какой-нибудь башне Замка, если бы он упомянул о своем желании завоевать Эссос. Он должен был дождаться вестей из Староместа, чтобы узнать, действительно ли Отто опустился так низко, что связался с Триархией и рабовладельцами. Его религия осуждала рабство как мерзость и, скорее всего, это было уловкой, чтобы отделить себя от того, чем оно было на самом деле. Он сочувствовал тем, кто полагался на Семерых и искренне верил в них как в богов. Они не знали, кому и чему поклоняются. Он надеялся, что когда-нибудь правда будет раскрыта, и мужчины, женщины и дети, молившиеся Семи Богам, поймут, что их обманули. Эйгон с силой выкинул эти мысли из головы и толкнул дверь в королевскую детскую, и у него свело желудок, когда он увидел, как его мать нависла над Эймондом, вцепившись в его руки; беглый осмотр комнаты показал, что внутри больше никого нет — где же этот чертов стражник? — и у Эймонда на глазах выступили слезы, когда мать зашипела на него.       — Мать, — холодно произнес Эйгон, и Алисента дернулась, словно от пощечины. Эймонд быстро отступил назад, подальше от матери, и Эйгон взял брата за руку, защищая, успокаивая. — Что ты делаешь?       Все лицо Алисенты исказилось от раздражения и неприязни.       — Разве мне не позволено говорить с моим сыном?       — Не наедине, по приказу короля, — твердо ответил Эйгон.       — Вы — мои дети, я не должна спрашивать разрешения, чтобы провести с вами время, — яростно возразила она.       Эйгон горько рассмеялся, беззлобно и резко.       — Твоя версия проведения времени с нами — это безрассудная попытка настроить нас против нашей семьи.       Глаза Алисенты загорелись гневом, а на лице появился гневный румянец, отчего она стала выглядеть совсем не в себе.       — Ваша столь любимая семья предаст вас всех мечу, как только умрет ваш отец. Рейнира пресечет любой вызов ее престолонаследию.       — Мы не вызов, — холодно сказал Эйгон.       Алисента шагнула вперед и вцепилась Эйгону в лицо, и в его голове промелькнули прежние слова, которые она изрекла.       — Ты и есть вызов, глупец! — шипела она, впиваясь ногтями в его лицо. — Ты и твои родные братья — вызов ей и ее поганым детям. Я уверена, что ее муж-чудовище сделает это, перерезав вам глотки в вашей постели, пока вы спите!       — Деймон никогда бы не причинил нам вреда, — решительно заявил Эймонд, голос которого охрип от слез.       — Ты идиот, — с презрением сказала Алисента. — Ваш дядя — олицетворение греха, его переполняют только порочность и разврат. Он был бы рад такой возможности. Все, чего он хочет, — это Трон и еще больше власти. Он не заботится ни о ком, кроме себя!       Эйгон вырвал лицо из рук матери, чувствуя, как ее ногти рассекают его плоть. Он уставился на нее, глаза его пылали.       — Следи за собой, мать, — сказал он мягко и опасно. — Твое положение здесь опасно. Ты не пользуешься ничьей благосклонностью, ни перед кем не заискиваешь. — Алисента вздрогнула, и Эйгон почувствовал укол вины, который он прогнал. — Рейнира никогда не причинит нам вреда, потому что она любит нас, а мы любим ее. Я бы никогда не стал оспаривать у нее трон. Мне бы это не понравилось. Эймонд тоже этого не хочет. Рейнира — наследница, и однажды она станет королевой, а я с радостью преклоню перед ней колени.       Эймонд покачал головой, сжимая руку Эйгона так сильно, что ему стало больно. Но ему было все равно: если это утешит его младшего брата, он позволит ему сжимать ее до тех пор, пока она не сломается. Алисента смотрела на него, как на чужого, на ее лице отражались отвращение и разочарование.       — Ты не мой сын, — вздохнула она, и Эйгон глубоко запрятал свою боль и обиду. Эймонд задрожал рядом с ним, когда их мать выбежала из комнаты, и Эйгон быстро повернулся, чтобы осмотреть брата.       — Она тебя обидела?       — Она сказала мне, что Рейнира и ее семья убьют нас, что я должен убедить тебя стать королем. Чтобы обеспечить это. Чтобы я стал лучшим фехтовальщиком, чтобы я мог стать королевским судьей и защищать тебя. Что боги пожелали, чтобы так было, — заикаясь, проговорил Эймонд.       Эйгон крепко обнял брата и прижался щекой к виску Эймонда.       — Не слушай ее, брат. Ты не должен делать того, чего не хочешь. Рейнира скорее сама упадет на свой меч, чем причинит нам вред, младший брат.       Эймонд кивнул, прижавшись к его плечу, и Эйгон почувствовал, как решимость и ярость наполняют его, когда брат плакал на его глазах.       Мать пожалеет об этом.       Сильно.