Алиби

— Сан-а… Он обхватывает шею Сана обеими руками, повиснув на нём тряпичной куклой, и из-под полуприкрытых век выглядывает из-за его широкой спины. Тысячи мерцающих огней ночного города ослепляющей вспышкой бьют по глазам, и Сонхва морщится, вместе с тем отплёвываясь от прядей вьющихся волос, лёгким ветром приклеившихся к остаткам блеска на губах. — Чш-ш… Мы почти дома, — Сан подхватывает обмякшее тело обеими руками, несильно хлопая дверью внедорожника, и участливо сдувает волосы с покрасневших щёк Сонхва, — Потерпи немного, — он укладывает руку под чужими ягодицами, одним резким движением закидывая Сонхва к себе на плечо, — Умудрился же ты наклюкаться так быстро… Сонхва протяжно мычит, пальцами обеих рук крепко ухватившись за ткань на чужом пиджаке, и прикрывает веки, вслушиваясь в стук каблуков Сана по влажному асфальту. Остатки сознания рисуют разноцветные капли, и детектив следит за каждой из них, всё ещё не открывая глаз: синие, красные, жёлтые и зелёные точки во тьме бегают туда-сюда, соединяются воедино и вновь разбегаются в разные стороны. — Меня сейчас стошнит… — Нет-нет-нет, потерпи чуть-чуть, — Сан второй рукой нащупывает в карманах своих брюк ключ-карту, а после прислоняет её к домофону подъезда. Сонхва вновь мычит и морщится от оглушающего визга открывшейся двери, — Вот, мы уже дома. Широкими шагами преодолевая расстояние между входной дверью и лифтом, Сан нажимает на светящуюся кнопку вызова и наконец останавливается. Сонхва старательно наблюдает за его движениями, но всё тщетно — картинка перед глазами плывёт, каждый поворот головы сопровождается неприятным головокружением. Он кусает онемевшие губы, борясь с подпирающим комом в горле и тошнотой, и снова отвлекается на цветные огоньки. "Двадцать седьмой этаж". Сонхва сквозь лёгкую дремоту чувствует очередную качку и всё же приоткрывает глаза. Он щурится и сводит брови к переносице из-за приглушённого света холодной лампы, взглядом встречаясь тут же с обеспокоенным лицом Сана, и мгновенно приходит в себя. — Как ты себя чувствуешь? Он осматривается, едва поворачивая голову, и часто моргает, пытаясь смахнуть с себя остатки сна. Сонхва лежит плашмя на спине практически в позе солдатика: длинные чёрные волосы медузой рассыпаны по белоснежной наволочке подушки, влажные губы поблёскивают при свете люстры, бледные щёки постепенно обретают здоровый румянец. Он смотрит в окно по левую руку от себя и тяжело дышит. — Как давно я в отключке? — Уже час, — Сан, сидящий рядом с бутылкой холодной воды и полотенцем в руках, удовлетворённо выдыхает, — Я, если честно, думал, что ты проспишь так до утра. — Боже… — Он трёт глаза пальцами, размазывая ими остатки коричневых теней и консилера, и аккуратно приподнимается на локтях, чувствуя, как к горлу снова подступает ком тошноты, — Спасибо, что дозвёл... довзёл. Довёз. Сан тихо смеётся, падая с приглушённым хлопком на спину рядом с Сонхва, и обеими руками зачёсывает тёмные волосы к затылку. Сонхва ни за что в жизни не поверил бы самому себе, если бы узнал, что Сан снова будет лежать здесь. Даже при таких обстоятельствах, это всё кажется нереальным — он бы не пустил его в квартиру. Он окончательно усаживается на мягких простынях, только сейчас замечая, что Сан практически полностью его раздел — на Сонхва осталась его рубашка и нижнее бельё. Остальная одежда бережно сложенной лежала на краю кровати: брюки, кожаный пиджак и носки — всё это стало аккуратной стопкой. — Надо же, — он проводит кончиком языка по собственным губам, сразу после подхватывая нижнюю зубами и легко прикусывая, — Я думал, ты свалишь, как только уложишь спать. — Когда я так делал? — Сан переворачивается на левый бок, подложив сложенную в локте руку под голову, и Сонхва, обернувшись на него, замечает плавно гуляющий по всему своему телу лисий взгляд. — В глаза смотри. Он несильно бьёт рукой Сану в грудь, слыша характерный глухой хлопок, однако практически мгновенно отскакивает в сторону от осознания, что Сан одет в совершенно тот же комплект, что и он сам, за исключением длинного чёрного галстука, небрежно свисающего вниз с его шеи. — Смотрю, ты окончательно проснулся, — Сан снова смеётся, и Сонхва готов поклясться, что держится из последних сил, чтобы снова не ударить его в грудь в ответ на его шуточные попытки глумиться. Разумеется, тоже шуточно, — Очень жаль. Я уже собрался сладко сопеть тебе на ухо. — Я заметил, — он обводит Сана таким же взглядом, каким тот смирял его мгновением ранее, и поджимает губы вместо планируемой ответной дерзости в его сторону, — Одевайся давай. — Выставишь меня за дверь? Сонхва поднимает глаза на Сана, всматриваясь в тёмно-карие омуты напротив, и вместо одобряющего кивка почему-то вертит головой. Нечто кипящее, обжигающее с нечеловеческой силой захлестнуло его изнутри, и он, не в силах признать самому себе, что, на самом деле, хочет, чтобы Сан остался здесь, с ним, опускает голову вниз, позволяя длинным волосам занавесить его лицо плотной шторкой. — Скажи, — он рассматривает собственные пальцы сквозь тёмную пелену волос и прикусывает нижнюю губу передними зубами до неприятной ноющей боли, — Если бы я сейчас сказал "да", ты бы уехал? Он слышит копошение рядом, однако поднять голову так и не решается. В нём таится самая настоящая солянка из сомнений, и, даже несмотря на своё согласие, Сонхва думает прогнать Сана. Оттолкнуть снова. Потому что страшно, непонятно. Потому что знает, что "заново" уже не получится. Потому что сам уже не хочет этого "заново". Ответа на поставленный вопрос не следует, и голову Сонхва всё же поднимает, однако вовсе не по собственной воле: тёплые пальцы Сана ложатся на его щёки, сжимая те несильно, даже нежно, и в аккурат приподнимают подбородок, заставляя Сонхва обратить свой взгляд вновь на чужие глаза, поблёскивающие в приглушённой атмосфере тёмной комнаты. Сан смотрит испытывающе долго, молчаливо, словно бы участливо распутывая этот клубок мыслей, что вынашивает Сонхва уже который месяц в своей голове, и, когда ловит на себе такой же пронизывающий взгляд, вдруг подаётся вперёд всем своим станом. Сонхва рефлекторно отвечает тем же, прикрывая плотно веки, и едва ощутимо касается своими губами чужих, замирая на несколько мгновений, тянущихся чересчур медленно, также испытывающе. Его ладони, сжатые в тяжёлые кулаки, рывком оказываются на крепких плечах Сана, и Сонхва ёрзает на светлых простынях, придвигаясь ближе — так, чтобы оказаться всего в шаге от того, чтобы по-собственнически усесться на чужих коленях. Он чувствует, как ладонь Сана соскальзывает с его челюсти, плавным движением оглаживает шею; как длинные пальцы зарываются в спутанных на затылке кудрях, сами путаются в них же и с лёгким напором оттягивают несколько прядей назад. Он чувствует, как Сан, словно бы прощупывая почву, осторожно принимается сминать пухлые губы своими: сначала медленно, неспешно, обращаясь с Сонхва так, как обращался бы с изящной фарфоровой куклой, после — грубее, ревностнее, активнее. Сонхва задерживает дыхание, едва поспевая за Саном и темпом, который тот задал, и пальцами хватается за ткань уже помятой белой рубашки, оттягивая её на себя. В его голове впервые кромешная пустота — ни единой здравой мысли. В его голове Чхве Сан и нарастающее желание быть рядом в любом смысле и позе, в любое время. Он поспешно тянет Сана на себя, практически заваливаясь на простыни спиной, и на слепую отползает к краю кровати, не позволяя ни себе, ни ему ни на миг разорвать влажный, выбивающий весь воздух из лёгких поцелуй. Теперь он совершенно нагой всем своим нутром, пускай белая рубашка и обрамляет его хрупкие плечи, спадая с них бесформенным куполом, — никакая одежда не скроет его вновь обнажившуюся душу. — Это последний раз. Пожалуйста… Сонхва обхватывает губами кончик уха, скользит ниже к жилистой шее, оставляет влажную дорожку из слюны за собой и плавно слезает с кровати всё также на слепую — его веки всё ещё прикрыты, ресницы дрожат. Предательски дрожат и руки, которыми он обхватывает талию Сана в ту же секунду, чтобы одним резким, донельзя смелым движением повалить его на себя. — Не спеши, — Сан обеими руками оглаживает тонкую спину Сонхва, пальцами очерчивает чёткие линии его талии, скользит ниже — к бёдрам, — сжимая те чересчур сильно, до синяков, и всем своим весом наваливается сверху, когда оказывается у стены. Из приоткрытых губ Сонхва вылетает сдавленный стон, когда он встречается лопатками с холодной поверхностью янтарно-чёрной стены позади себя. Он отстраняется от шеи Сана всего на несколько непродолжительных секунд — для того, чтобы крепко зажать пальцами белую ткань чужой рубашки и одновременно с тяжёлым выдохом потянуть в разные стороны. Лязг пластмассовых пуговиц по полу раздаётся эхом в всё ещё пустующем сознании, однако Сонхва даже не думает смотреть в сторону раздражителя — всё его внимание приковано к Сану, в нетерпении стягивающему с его округлых бёдер нижнее бельё. — Хва, — он шумно выдыхает, следя за тем, как упавшая на лицо чёлка отлетает в сторону, и Сонхва, проводя кончиком языка по собственным губам, смиряет Сана расфокусированным взглядом исподлобья, — Я скучаю. — Я знаю. "Я тоже" крутится на языке острым лезвием. Сонхва знает, что не произнесёт это даже под дулом пистолета. В лицо Чхве Сану — тем более. Он глотает фразу вслед за собственной гордостью, сразу после давясь прерывистым мычанием, когда тёплая ладонь Сана скользит под блузку, а дрожащие в бьющем по вискам возбуждении пальцы ласково надавливают на набухшую горошинку соска, обхватывают и легко тянут на себя. Сонхва запрокидывает голову назад — настолько, насколько это позволяет расстояние между ним и стеной — и, повторяя за действиями Сана мгновениями ранее, пальцами цепляется за ткань чужого нижнего белья, неосторожно спуская его вниз и позволяя проскользить по ногам вниз к полу. Вьющиеся на концах волосы неприятно щекочут плечи, даже слегка колются, и Сонхва едва заметно морщит нос, из-под полуприкрытых век наблюдая за тем, как Сан бегающим взглядом что-то выискивает на одной из полок стоящего рядом шкафа. — Слева, у портрета, — он вытягивает руку, указательным пальцем демонстрируя на разноцветный тюбик, стоящий рядом с фотографией Сана, наполовину занавешанной чёрным носовым платком, а после вновь облизывается. Его грудь вздымается при каждом вдохе — всегда тяжёлом, обрывистом, неровном. Сан щёлкает крышкой, второй рукой неприятно обхватив предплечье Сонхва, и резким движением разворачивает его лицом к стене. Горячая, влажная от испарины щека упирается в холодную поверхность, и Сонхва скалится, периферийным зрением наблюдая за тем, как Сан, устраиваясь поудобнее за его спиной, выдавливает такое же холодное содержимое тюбика. Смазка неприятно стекает вниз по округлым ягодицам, вызывая табун мурашек, окутывающих мгновенно всю спину и плечи, капает на тёмный паркет. Отрезвляет. — Фотография служит напоминанием? — Голос Сана звучит грубо, бьёт по уже выстроенным в голове Сонхва счастливым картинкам, безжалостно их крошит. Надежды — тоже. — Не понимаю, о чём ты. Он заводит руку за спину, отвлекающим манёвром обглаживает пальцами гладкий лобок, ведёт вниз, играючи и крайне нежно обхватывает член у основания и несколько раз проводит по нему влажной ладонью — до набухшей головки и обратно, — вслушиваясь в тяжёлый вздох позади себя. — Будь нежнее, Шайни, — Сонхва, подобно ласковой лисице, щурится, выглядывая из-за плеча, и растягивает поблёскивающие на свету лампы губы в явной ехидной улыбке, — Пожалуйста. Раздаётся звонкий, оглушающий шлепок, а следом и протяжное мычание: Сонхва сводит лопатки вместе, выгибаясь изящной кошкой, и жмётся грудью к стене, чувствуя, как горит левая ягодица. Ему откровенно срывает крышу. Сейчас и всегда — когда рядом Чхве Сан. Он призывно виляет бёдрами прямо перед чужим носом и, не веря самому себе, сползает вниз по стене, становясь практически раком. — Блять, ты невыносим… Одним резким движением руки отбросив приоткрытый тюбик со смазкой в сторону, что приземляется позже с глухим хлопком на пол, Сан укладывает освободившуюся ладонь на бедро Сонхва и толкается вперёд — меж ягодиц, на одной из которых теперь красуется чёткий отпечаток его пальцев. Он роняет тихое мычание, когда влажная головка скользит по гладкой горячей коже, распределяя собой остатки постепенно согревающейся смазки, и Сонхва приоткрывает рот в немом стоне, невольно подаваясь назад — прямо навстречу. — Нежнее. Помнишь? — Он чувствует горячее дыхание у уха, а сразу после и смазанный поцелуй за ним, — Вот так. Пальцами второй руки Сан обхватывает член у основания, едва ощутимо сжимая, и вновь шумно, грузно выдыхает, отчего Сонхва вдруг сжимается и обеими ладонями звонким хлопком врезается в стену, тяжело дыша. Чувствительные уши — его слабость. Сан — тоже. Он оттягивает горящую от удара ягодицу в сторону, в аккурат надавливая твёрдой головкой на тугое кольцо мышц, и едва ощутимо подаётся бёдрами вперёд, вслушиваясь в нетерпеливый скулёж прямо над ухом. Сонхва, зажмурив глаза, острыми ногтями полосует по чистой стене, оставляя на ней практически незаметные следы после себя, и крепче жмётся грудью к грубой поверхности. — Боже, Хва… — Сонхва шипит, когда крупная головка толкается внутрь, и, зажав нижнюю губу между передними зубами, с силой смыкает челюсти. Волосы неприятно липнут к лицу, и он запрокидывает голову назад, чтобы те упали вновь на плечи, однако вместе с тем неожиданно для самого себя роняет надломленный вскрик, когда Сан, ослушавшись, резко входит во всю длину без должной подготовки. В глазах мгновенно вырисовываются разноцветные звёзды — Сонхва ловит каждую из них замыленным взглядом от подступивших тут же слёз, чтобы отвлечься, и заводит руку за спину, хлопая ладонью несколько раз по чужой, по-прежнему покоящейся на его бедре. — Просил же, блять, нежнее, — он говорит сквозь сжатые челюсти, — Не смей двигаться сейчас. — Прости, прости, прости, — Сан, словно бы зализывая раны Сонхва, припадает губами к его плечам, оставляет на них россыпь мокрых поцелуев, пальцами свободной руки отодвигая в сторону такие же мокрые волосы, и действительно замирает на несколько мгновений, тяжело дыша. Команду, призывающую продолжить, Сонхва даёт не сразу: перед этим он, шумно вбирая ртом воздух и участливо подставляясь под поцелуи, пальцами сжимает чужие, тянет руку Сана ближе к себе, позволяя ему навалиться сверху вновь, и таким привычным жестом сплетает их вместе в замок сразу после. Он кивает головой, чувствуя, как дрожат его колени, грозясь уронить собственное тело на запачканный пол, и, извернувшись, поднимает вверх, над своей головой, вместе с рукой Сана обе свои — так надёжнее. Первый толчок отдаёт ноющей болью. Сонхва протяжно стонет с Саном в унисон, рефлекторно толкаясь бёдрами вперёд, и крепче сжимает пальцами чужие в попытке привыкнуть к ощущениям, что успели забыться за прошедшие две недели — две недели, как Сонхва играет в "горячо-холодно", и ровно столько же Сан, как назло, маячит рядом круглыми сутками. — Не сжимайся, — сердце Сонхва бешено колотится, и слова Сана звучат далёкими отголосками в сознании, избегающим эхом, старым воспоминанием. Он прислушивается к чужому дыханию, срывающемуся на тихие постанывания раз за разом, и аккуратно толкается навстречу, задавая неспешный ритм. Сан подхватывает его практически тут же — несмело движет бёдрами вперёд, когда замечает, как мышцы на спине Сонхва постепенно расслабляются, а сам он опускает подрагивающие плечи. — Как ты это делаешь? — Сонхва выглядывает из-за плеча, и Сан, кажется, только сейчас замечает его пунцово-красные губы — все искусанные, мелко дрожащие. — Что именно? Он борется с желанием высказаться, обнажиться, хотя, казалось бы, куда ещё сильнее — вот он, с членом в заднице, липкий, мокрый, готовый просить, чтобы Сан сделал новый толчок, в разы глубже и грубее предыдущего, даже несмотря на жуткую боль. Он хочет рассказать про все те разы, когда хватал себя же за окровавленные запястья, когда грозился изрезать все совместные фотографии, когда звонил Минги в слезах и умолял приехать, когда напивался так, как не напивался никогда в жизни, и выстанывал всё также болезненно "Сан-и" раз за разом, трахая себя пальцами в чужом душе. Он хочет, но не скажет. Сан снова толкается. Сонхва нетерпеливо ёрзает на месте в надежде, что на поставленный вопрос Сан ответит молча, как обычно, и съезжает одной рукой, пальцы которой скрещены с чужими, вниз по стене с характерным сухим звуком. А ещё Сонхва надеется, что Сан выбьет из него все эти воспоминания. Очень надеется. — Быстрее, — он, направляя чужую ладонь, обхватывает сразу десятью пальцами подрагивающий в бешеном возбуждении член, — Блять, пожалуйста. Быстрее. Он бесстыдно стонет куда-то в потолок, когда Сан, крепче ухватившись за его бедро пальцами, сжимая до пощипывающей боли, до синяков, набирает темп. Он вжимается носом в шею Сонхва, целует поочерёдно каждую из родинок сзади, ведёт небрежно языком вниз; поддевает зубами тонкую кожу, кусается, несильно сжимая челюсти; возвращается к чувствительной мочке уха, вбирает в рот, посасывает. Сонхва мелко дрожит всем телом, лихорадочно поглаживает ноющий стояк, управляя чужой рукой, сжимает пальцы, давит на влажную головку большим пальцем; вновь протяжно стонет, подаваясь бёдрами назад, и всей спиной вжимается в крепкую грудь Сана, наконец отлипнув от стены. — Сан-и… — Он плавится в его руках, растекаясь бурлящей лавой, и толкается в чужую ладонь с судорожным скулежом, — Сан-и, пожалуйста… Сан гортанно рычит, стиснув челюсти, и утыкается носом в висок Сонхва, затылок которого теперь намертво прикован к его плечу. Его волосы, мокрые и липкие, трутся об такую же мокрую рубашку с каждым новым толчком, наполняющим комнату звонкими шлепками двух тел раз за разом. Сонхва натурально хнычет, хватается за крепкие руки Сана, одна из которых обхватила хрупкую талию практически полностью, и вдруг надрывно вскрикивает — Сан одним резким толчком вгоняет член по самое основание внутрь, замирая тут же каменной статуей на пару мгновений. — Не сжимайся, блять, так, — он отвешивает тяжёлый шлепок по бедру, и Сонхва вздрагивает — больше от неожиданности, нежели от боли. Он бьёт снова и снова, так же резко возвращаясь к уже заданному темпу — бешеному, выбивающему весь воздух из лёгких за раз, — и наблюдает за чужой реакцией. Всё тело Сонхва заходится крупной дрожью, он выгибается дугой в руках Сана, крупными, размеренными толчками вбивающимся в него, и вновь хнычет — уже тихо — каждый раз, когда крупная головка с оттягом ударяется о простату. Подступающий оргазм колючей проволокой полосит по внутренностям, закручивается внизу живота, стекает по бёдрам, и Сонхва соврёт, если скажет, что держится. — Люблю тебя. Он кончает болезненно, шумно — когда его колени предательски подгибаются, а сердце, кажется, пропускает несколько ударов. Из последних сил хватаясь за Сана, Сонхва зажмуривается, сжимается всем своим нутром уже в который раз, раскрывая губы в беззвучном стоне, и бессовестно пачкает тёмные обои, пол и пальцы — свои и чужие — вязкой спермой. Сан подходит к кульминации следом, с разницей всего в несколько недолгих секунд: добивая ватное тело в своих руках глубокими размашистыми толчками, он басисто выстанывает имя Сонхва и, подтупленными ногтями впившись в многострадальное бедро, изливается внутрь. Он проделывает ещё несколько мелких толчков по инерции, прежде чем остановиться и, словно бы резко опомнившись, прижать к себе обмякшего Сонхва — покрытого испариной, дрожащего и задыхающегося. — Что? — Осознание приходит не сразу. Он роняет подбородок на плечо Сонхва, плотно прикрывая веки, и вслушивается в колотящееся о рёбра сердце — своё и чужое, — тяжело дыша. В попытке отдышаться Сонхва вновь опирается руками о стену, невольно выпутываясь из крепкой хватки Сана, и уже привычным движением головы выглядывает из-за плеча, сдувая прилипшие к губам волосы. —Люблю тебя, придурок.