Осколки прошлого

      Лишь с рождением ребёнка Витя начал ценить сон.       Обычно Витя вскакивал ни свет ни заря. То с пацанами он встречал рассвет, держа бутылку светлого нефильтрованного пива. Когда появилась Юля, он редко спал, выматывался сам, утомлял её. В принципе, никто из них не жаловался.       Однако сейчас, неся звание «отца-одиночки», Витя радовался даже крохотной минутке, когда глаза закрывались, вводя организм в состояние сладкого сна. Настя вставала в семь-восемь утра и требовала играть с ней визгами. Когда папа не слышал, Пчёлкина-младшая шла на радикальные меры и, как могла, своими маленькими руками стаскивала с отца одеяло. Единственное препятствие, отделявшее тело Вити от московских холодов, пропадало, и Пчёла просыпался.       Витя научился искусству засыпания в дороге. Он спал в очередях на ЛФК и массажи, которые нужны были для лечения дисплазии Насти. Однажды Пчёлкин даже заснул на заседании по итогам расходов из государственного бюджета. Потом его сонное лицо наблюдала вся страна: по телевизору, в газетах.       Но даже несмотря на чудовищную усталость, которая уже отображалась на лице, Пчёла не обращался к своим родителям за помощью. Это стало следствием одной ситуации.       Однажды Витя поехал забирать Настю у мамы. Она мило спала на кровати родителей. Папа доедал суп на кухне.       — Ну что, как там она? — Витя снял куртку, разулся и отправился за дочерью.       — Спит она. Витенька, нам поговорить нужно.       — Мама, я не люблю эту фразу, извини, — Витя неловко улыбнулся, сцепив пальцы в замке. Последний раз он услышал эту фразу от лечащего врача Юлии. Далее он узнал о том, что его любовь погибла. Ничего хорошего, в общем.       — Я понимаю, но я просто хотела тебе сказать, что ты слишком долго скорбишь по Юлечке.       Витя поднял брови, удивленно изогнувшись. Поперек лба шли горизонтальные морщины. Глаза широко раскрыты, веки напряжены. Он ожидал, что окружающие начнут осуждать то, как Пчёлкин переживает произошедшее в 2000. Но то, что удар прилетит от собственной матери, которая сама лично плакала на похоронах, падала на колени и кричала, что у неё убили дочь…       — Тебе пора завести другую девочку, — продолжала мирно мама. — В России много хозяйственных, порядочных дам. Юля не единственная. Да, она была светлой, хорошей, но её уже не вернуть. Ты не молодеешь, а Настя когда-то вырастет и уйдёт. Неужели ты хочешь встретить старость в пустой, холодной квартире? И мы всё-таки хотим понянчить ещё внуков.       — Я понял. Я скажу тебе так: я не собираюсь строить отношения с кем-то, чтобы угодить вам, или чтобы стать инкубатором. Я до сих пор люблю Юлю, и не хочу ломать жизнь какой-то девочке, чтобы сделать вас счастливее. Я понимаю, что прошло уже почти пять лет. Но ты видимо не знаешь такой любви, раз уверена, что я смогу просто перешагнуть через это и начать что-то новое. У тебя всё? Дочь мне верни, — грубо и холодно закончил Пчёлкин, убрав руки в карманы брюк.       — Витенька, ты никогда не был таким жестоким.       — Жизнь научила.       Не было ни малейшего желания как-либо оправдываться. Витя не считал себя виноватым. Более того, несколько фраз родили в душе такое отвращение, что контактировать с родителями больше не хотелось. Витя понимал, что эта тема регулярно поднималась за столами. Значит, отец такого же мнения.       Мама отдала спящую девочку Вите, и тот уехал домой, даже толком не попрощавшись.

***

      — Саша, сколько я должен скорбить по Юле? — Спросил на следующее утро Витя по дороге на работу. Каждое утро Саша с Пчёлкиным вместе добирались до места обсуждения политических вопросов. Иногда Кос посмеивался, говоря, что они как два гея. Однако после пары угроз Вити шутки на этот счёт закончились.       — В смысле, сколько? Нет никаких правил, каждый проживает боль, как хочет, — Саша пожал плечами. Вопрос Вити немного ввёл его в ступор.       — Мне мать сказала, что нужно уже другую девушку искать.       — Ага, типа выйти на улицу с плакатом «Возьмите меня»? Нет, Витя, это не так работает, — покачал головой Саша. — Ты никого не найдешь, пока не отпустишь Юлю. И ты правильно делаешь, что никого не ищешь. Таким образом, ты будешь обманывать и себя, и твою спутницу. Рано или поздно, душа успокоится, и тогда она будет готова к новой любви.       Шмидт кивнул, желая как-то проявить участие в беседе. Во время вождения он предпочитал молчание, чтобы не отвлекаться.       — Слушай, тормозни, пожалуйста, возле магазина игрушек. Настя давно просила пони, хочу подарить ей, — Витя помахал рукой, и Шмидт ответил:       — Через метров двести будет.       — Дай Бог тебе здоровья.       — Смеёшься? — Обиженно спросил Шмидт. Витя улыбнулся:       — Нет, балда. Я реально пожелал. Хотя, есть ли Бог? Я этим вопросом задаюсь с Юлиной смерти.       Философской теме не суждено было получить развитие. Шмидт выполнил просьбу Пчёлы. Он вышел из автомобиля, поправив помятое пальто. Саша дождался, пока друг отдалится на пару метров, достал из кармана пиджака пузырёк с таблетками и выпил.       — Я забыл коше… — Растерянно сказал Витя, вернувшийся слишком рано. Саша застыл с лекарствами. Секунд пять друзья переглядывались, не понимая, что говорить.       — Сань, что происходит?       — Неважно, — Белов убрал быстро пузырёк, оправившись от шока разоблачения. Витя повторил вопрос.       — Ты болен чем-то?       — Дебил что ли?       — Если тебе нужно для потенции что-то пить, скажи честно.       — Придурок что ли? — Уже злее спросил Белов. Он тяжело вздохнул, понимая, что Витя не отстанет, пока не получит ответа.       — Антидепрессанты пью. Доволен?       — Чё нахуй? — Витя приподнял бровь. Его рот образовал идеальную букву «О».       Образец спокойствия, выдержки сейчас признаётся в том, что пьёт таблетки от депрессии. И ведь никто не мог сказать, что Белов испытывает какие-то проблемы с психическим здоровьем: он смеялся, энергично выполнял свои обязанности.       — Сколько ты уже сидишь на этом? — Витя сел рядом с Сашей, осторожно расспрашивая его. Белов приготовился к очередной порции откровенности.       — С Юлиной смерти, то есть с двухтысячного. Видимо, моя психика уже дала сбой. По ночам снились кошмары, убийства, которые я проворачивал, и Юлька. Она часто приходила, в виде привидения, такого худого, бледного. Я когда понял, что виноват в её смерти, вообще сдохнуть хотел.       — Подожди, а как ты додумался до…       — Олька посоветовала. Просто я начал представлять опасность для семьи. Я начал срываться на Оле, однажды замахнулся на неё. Я не мог ничего поделать со своими эмоциями. Я перестал ими управлять, вообще. Тогда Оля отправила меня к мозгоправу. У неё подруга в Германии училась. Толковая. Я вообще не верил в эту херню, таблетки по приколу стал пить. Начало помогать. Я вновь научился спать и жить.       — А если ты бросишь таблетки?       — Я не хочу об этом думать, Пчёлкин, — отрезал Белов. — Игрушку купил?       — Щас сбегаю, — Витя помчался за подарком, вернулся через минуты три с огромной коробкой.

***

      Настя подросла, перейдя пятилетний рубеж жизни. Витя не заметил, как пролетело время. В памяти ещё было живо воспоминание о том, как он держал маленькое, красное, сморщенное существо, которое громко пищало.       Самая главная черта, которую можно выделить в маленькой Настеньке — любознательность. Настя закидывала папу вопросами обо всём, что видела. Почему солнце светит? Почему трава зелёная? Почему день сменяет ночь? Почему Москва называется Москвой?       Но на самый главный Настя не нашла ответа. Этот вопрос проходился рефреном по всей жизни Пчёлкиной.

Где мама? Почему её нет рядом?

      Настя замечала, что за всеми малышами на площадках следят женщины, которых называют «мамами». А с Настей всегда был папа. Это отклонение от общей нормы Настя установила сразу и спросила об этом Витю. Витя уже сразу знал, что сказать. Он посадил ребёнка на лавочку и начал спокойно, как психолог, объяснять:       — Настенька, твоя мама сейчас далеко от нас. Она работает врачом.       — А врач — это кто людей лечит? — Уточнила деловито Настя.       — Именно. Мама сейчас в Америке. Она спасает жизни многим людям, отдавая свой профессиональный долг.       — Америка — это далеко? Дальше, чем Калининград? — Насте рассказали, что это очень далёкий город, на границе страны.       — Да. Это другая страна. Туда можно полететь на самолёте. Но твоя мама сейчас не может приехать, она занята.       — Я хочу, чтобы мама приехала на Новый Год. У Вани Белова мама дарит подарки и делает вкусное… Оливье.       На ложные обещания сил не нашлось. Витя знал: оттуда, где сейчас была Юля Фролова, выхода нет. И на Новый год никто не отпустит.       — Если получится, — сказал Витя, обняв девочку.       — А как зовут маму? Сколько ей лет? Как она выглядит? — Продолжала расспрос Настя. Здесь Витя ответил честно:       — Твоя мама Юля. Она на год младше меня. Мне сколько, Настюш?       — Тебе… — Настя начала считать на пальчиках. — Тебе…       — На пальцах не сосчитаешь. Мне тридцать четыре. Маме тогда сколько?       Голова Насти едва не опухла от сложных математических расчётов. Она прищурилась, подняв голову к небу, будто там дадут ответ.       — Тридцать три года? Да?       — Умница! А теперь пойдём я тебя на качелях покатаю? — Витя решил срезать неловкий разговор и перевёл внимание Насти на более приятные вещи.       Витя часто катал Настю на качелях. Насте нравилось взлетать от земли и просила папу посильнее отталкивать её. До «солнышка» не доходило, но для возраста Анастасии высота была внушительной.       А ещё Настя любила скатываться с горки, будучи пойманной отцом. Потом Витя подбрасывал её в воздух, а Настя визжала и смеялась. Мамы на площадках с завистью смотрели на них, ведь редко встретишь настолько трепетного отца.       Витя уделял ребёнку максимум времени, которое оставалось от государственной деятельности. Он нисколько не уставал от этого. Глупое общение с Настей, обсуждение того, что произошло с Блум и Стеллой в новой серии «Винкс» помогало переключиться от бесконечного мира цифр. Занятие дочкой было отдыхом, моральным и физической.       Витя будто заново проживал детство. Он спокойно мог посидеть на карусели, сходить на аттракционы, вкусить сахарную вату, прикрывшись тем, что «это для дочки». До рождения Анастасии это было невозможным из-за страха косых взглядов.       Витя препятствовал нахождению в доме гувернанток и нянек. Он боялся отдавать ребёнка в незнакомые руки, будучи уверенным, что получит дочь голодной и мёртвой. Максимум Витя отвозил Настю либо Филатовым, либо Беловым на выходные. Чаще это были Беловы, конечно.       Несмотря на наличие двух своих детей, Оля не разделяла Пчёлкину и Беловых. Если мороженое покупалось, то на всех троих. Если Настя устала и хочет домой, то к её желанию прислушивались.       Особое отношение к Насте было связано с памятью о Юле. Оля до сих пор не оправилась от потери лучшей подруги. Хотя это выражение не совсем правильно, Оля действительно не знала человека, который бы заменил Юлю. Девушки обладали тесной духовной связью. Юля соответствовала всем критериям друзей: поддержка в трудные минуты, тяга к общению.       Оля на протяжении нескольких лет работала над мелодией, которую исполнила бы на большой сцене. Песня рисовала портрет Юли. Оля постоянно что-то переделывала, так как считала свою песню святым делом, в котором нельзя облажаться.       В общем, Юля жила в каждом. О ней помнили, скорбили. Не отпускали.

***

      Если бы не мультики, то заставить Настю поесть кашу было бы сложнее в миллионы, даже миллиарды раз. А так Настя, уткнувшись в экран телевизора, ела, без жалоб и пререканий.       Настя обожала историю про зелёное чудовище с смешными ушами по имени Шрек. Она никак не могла принять тот факт, что огров не существует в реальности.       — Папа, смотри! Фиона такая красивая принцесса! — Настя тыкнула пальцем в экран большого телевизора.       — Ты лучше любой Фионы, Настенька. Знаешь, почему? — Витя поравнялся с ребёнком. Настя озадаченно помотала головой.       — Ты Пчёлкина, Настя. Твой отец обладает сильной властью. Твой крёстный — депутат государственной думы, Настя. Знаешь, кто такой депутат?       — Дядя в пиджаке и галстуке? — Настя рассмеялась беззаботно. Мультик перестал интересовать малышку.       — Нет. Это человек, от решений которого зависит судьба всей страны. Помнишь, тебе показывали карту России в садике?       Настя кивнула. Она помнила, как поразилась размерам необъятной страны.       — И ещё. Запомни, Настя, что деньги — это источник силы. Это самое главное, что есть у человека. Мы с дядя Сашей, Космосом и Валерой сильные, выше остальных людей, потому что мы богаты. Береги деньги. Не трать их попусту. Запомнила?       Настя кивнула. Она ещё долго обрабатывала информацию от папы. Но в ней зародилось ощущение, что сила фамилии растекается по организму вместе с кровью. Будто она обрела свой Энчантикс.

***

      Садик Настя любила. Он был элитарным. Воспитатели уже учили детей английскому языку, арифметике, объясняли закономерности окружающего мира. Но главное — дети были под присмотром. Никто не мог допустить и пылинки на малышах.       — Теперь слушаем меня внимательно! — Воспитательница разложила перед собой принадлежности для аппликаций. — Сначала мы отрезаем такой кружочек из цветной бумаги…       Настя высунув язык работала ножницами. Настенька вообще была прилежной воспитанницей. Она не скандалила, не ругалась. Правда, был один момент, когда натура Пчёлкина проявила себя во всей красе.       Настя взяла с собой на прогулку игрушечный «Мерседес» — подарок от Саши Белого. Настя катала его в песочнице, издавая звуки, похожие на машину. Отвлеклась на ворону, и оставила игрушку.       Этим воспользовался вредный мальчик Дима. Он перекатил Мерс к себе. Настя вернулась, обнаружила пропажу, вычислила угонщика и подошла к нему, сурово, коронным взглядом одарила Диму. Дима не повёл бровью. Настя ждала. Топала ножкой. А потом резко вырвала игрушку из рук, ударила Диму по голове и ушла гордо к себе.       Впоследствии воспитательница долго разговаривала с Пчёлкиным. Говорила, что вопрос нужно решать словами. Настя же девочка, должна быть умнее. На словах Витя кивнул, а когда забрал Настю, шепнул ей:       — Молодец. Нельзя давать себя в обиду. В мире много плохих людей. Умей выпустить когти. На будущее — машинки так не бросай. Украдут.       — Хорошо, папочка, — кивнула Настенька.

***

      Это была пятница. Близился день Матери. В садике Насти провели утренник.       Настю заплетала Оля. Она приехала рано утром к Пчёлкину, чтобы помочь собрать ребёнка. Это была личная её инициатива.       — Ты ей платье купил? — Оля приготовила резинки и ленточки. Настя бегала по квартире с куклой в руках. Какой ей праздник, она решала судьбу своих игрушек.       — Конечно, купил. Все магазины оббегал. Для детей сейчас такие тряпки шьют, позор просто, — Витя достал из шкафа шикарное детское платье с пышной белой юбкой. К подолу были пришиты розочки. К платью прилагались перчатки в тон платья.       — Настя, хорош перед глазами мельтешить, иди колготки надевай! — Поручил Витя, садясь на диван. — Санька где?       — Он на заседании по принятию какого-то законопроекта. Приедет уже на сам утренник.       — Он… Нормально тебя отпустил?       Оля прыснула, прикрыв рот ладонью. Вопрос Вити казался таким нелепым, если учесть, что речь идёт о вдовце, который до сих пор не смирился с утратой.       — Витя, у меня с мужем доверительные отношения. Расслабься, жить будешь, — обнадёжила его Оля. — А как Настя воспримет этот праздник? Там же будут мамы…       — И что? Ты тоже будешь. И Томка приедет, — Витя насупился, приподнял голову. Оля закрыла тему. Настя выбежала из ванной, и Витя помог застегнуть платье.       — Оля, ты не представляешь, как мы стих учили. И песню. Воспиталки решили, что Настя хорошо поёт и дали ещё задание. Настенька, сядь на стул и не вертись.       Настя послушалась. Она вообще не пробовала пойти против воли отца. Стоило Вите применить коронный взгляд, как Пчёлкина тут же становилась шёлковой. Оля взяла в руки расчёску и провела аккуратно по светлым кудрявым прядям. Настя начала болтать ногами, активно рассказывая о своих детсадовских буднях.       — Мы сделали поделку! Представляешь? Мы с папой ездили в Подмосковье и собирали шишки, листики, траву!       — Тебе нравится в садике? — Оля поддерживала беседу, активно работая расчёской. Настя продолжала щебетать:       — Да, очень! Там очень хорошие тёти-воспитатели. Они играют с нами, гуляют. Я на прогулке вчера увидела бабочку! Она была… большая! — Настя взмахнула руками.       — Настя, сиди смирно, — строго сказал Пчёлкин, наблюдавший за процессом. Настя сделала руки по швам.       — А ещё пчёлка такая летала! Все в садике испугались, а я нет! Она же смешная такая, полосатая, как тигр!       — Настя, она могла тебя укусить, — занудной интонацией отметил Пчёла. — Осторожнее на прогулке. Ты и так всегда синяки приносишь.       — Папа, дай рассказать! — Чуть ли не в истерике крикнула Настя. — А ещё мне в садике нравится Дима Никитин. Он мне подарил колечко из киндера. Я ещё с Серёжей Филатовым дружу, но он какой-то скучный.       У Пчёлкина глаза на лоб полезли. То, что его дочь уже в пять лет активно устраивает личную жизнь, стало для него шоком. Как и любой отец, Витя боялся того момента, когда Настя кого-то полюбит. Витя перестанет быть главным мужчиной в её жизни.       А ещё был панический страх, что Настю обманут. Витя помнил отчётливо свою бурную молодость. Скольким девочкам он разрушил веру в парней, когда обещал любовь до гроба, а потом указывал на дверь и говорил «Финита ля комедия, спасибо за ночь»? Витя не хотел, чтобы с его единственной дочерью так жестоко поступили. Тем более, с его сокровищем, которое он растил без жены.       — Настя! Никаких мальчиков! Ты поняла меня?! — С нажимом говорил Витя. Оля хихикнула.       — Да ладно тебе, все проходили через детскую влюбленность.       — Я против, — возразил Витя. — Ещё в подоле принесёт мне.       — Витя, это пятилетний ребёнок… ты о чём вообще, — Оля завязала бантик Насте и покрутила пальцем у виска. — Мне кажется, ты слишком строг с Настей.       — Зато я уберегу её от всех напастей. Насте идут, кстати, хвостики.       «Бог с ним», — Оля перестала пытаться достучаться до Вити. В конце концов, он заботится о ней. Искренне, по-настоящему, как может.       Зал был украшен в стиле праздника: шарики, надпись «С днём Матери!» развешана на стене. По паркетному полу бодро вышагивали детские ножки, обутые в туфли или лакированные ботинки. Мальчики были в рубашках, брюках.       На утреннике Валерий был в качестве оператора. Саша с Космосом тихонько переговаривались. Витя с любовью смотрел на свою девочку. На других детей ему было всё равно.       Первая часть праздника была, как обычно, посвящена стихотворениям. Дети забывали строчки, смущались публики. Когда вышла в центр Настя, бригадиры начали махать руками и громко говорить:       — Настюха, давай!!!       — Моя мамочка родная, Не… — Настя замялась. Продолжение вылетело из головы. Витя вскочил и начал перебирать пальцы. Спонтанный суфлёр помог.       — Не считай свои года. У меня ты молодая И красивая всегда! Оставайся же такою Ты на долгие года, Будь ты яркою звездою И не погасни никогда!       «Молодая и красивая всегда…». Витя вздрогнул. Юля погибла в 30 лет. Она навсегда будет юной и красивой. Смерть заморозила её.       Витя думал о том, что звезда Юля погасла в январе 2000. И лишь сейчас он осознал, что Юля будет гореть вечно в его сердце, в памяти народа. Эта звёздочка оставила за собой длинный хвост, который не сотрётся с течением времени.       Далее ведущая задала детям вопросы, как будет «мама» на разных языках мира. Кто-то выучил слово по-испански, кто-то на французском. Насте досталось английское «mum».       Самой трогательной частью торжества был танец воспитанников с мамами. Когда дети начали подходить к женщинам из зала, Оля встревожилась, подумав о том, какой удар ждёт Настю. Но Пчёлкина подошла и дала две руки Томе и Оле.       — Потанцуете со мной? Вы же… Мои мамы.       Девушки приняли приглашение. Тома растрогалась и платком смахнула набежавшую слезу. А Оля не смогла сдержаться. Она кружилась вместе с девочкой, а сама еле что видела сквозь скорбный туман в глазах.       Валера всё активно снимал. Витя старался впитать в разум каждый момент, происходящий сейчас. Он знал: его дочь не всегда будет такой невинной малышкой. Она вырастет, кудряшки исчезнут, появятся взрослые заботы. Ещё Витя знал, что однажды та правда, от которой он оберегал Настю, вскроется и разрушит хрупкий мир, доступный лишь отцу и дочери.       После танца объявили о начале музыкальной паузы. Настя вышла в центр зала, переминаясь с ноги на ногу. Витя загадочно улыбался. Он знал, что сейчас будет фурор.       Заиграла мелодия. Совсем не та, которую дали разучивать воспитатели. Все переглянулись. И вот Настя сделала глубокий вдох и начала нежно и ласково петь:       — Я начал жизнь в трущобах городских И добрых слов я не слыхал. Когда ласкали вы детей своих, Я есть просил, я замерзал. Вы, увидав меня, не прячьте взгляд Ведь я ни в чем, ни в чем не виноват…       Белов аж заорал и засвистел, забыв, что он должен носить депутатскую серьёзность. Космос посмеивался в рукав. Витя аплодировал, всячески поддерживая Настю.       — Настя, давай! — Белов показал класс, подняв большой палец вверх. Его пробрала ностальгия по свадьбе с Ольгой, на которой Витя исполнил ту самую песню.       Пчёлкин заменил композицию, потому что он считал немыслимым то, что Настя, живущая без матери, будет петь про солнышко-маму, что всегда рядом. А ещё ему в принципе не понравился нескладный текст. Когда выдали песню, Витя повернулся к Насте и сказал прямо:       — Полная херня, Настя. Ты такое петь не будешь. Я знаю песенку получше.       Воспитатели не понимали, как себя вести. Останавливать ребёнка неправильно — он испугается и собьётся.       А Настя старательно пела каждую строчку. Не забылась нигде, что странно для девочки пяти лет. Прикрыла глаза, водила рукой. Она чувствовала ритм мелодии, где повысить голос, где замедлиться.       —… Вы знали ласки матерей родных, А я не знал и лишь во сне В моих мечтаньях детских золотых Мать иногда являлась мне. О, мама! Если бы найти тебя, Была б не так горька моя судьба!.. — закончила Настя, поклонившись.       Зрители сидели несколько секунд в тишине, потом, последовав примеру бригадиров, захлопали. Настя широко улыбалась, обнажая белые зубки. Она была рада своему первому триумфу на большой (для неё) сцене.       Утренник подошёл к концу. Гости стали расходиться. Отцы проснулись и побрели к выходу.       — Настенька! Умничка! — Белов поднял Пчёлкину на руки, поцеловал в лоб. Валера, Космос тоже высказали похвалы. Настя зарделась, выпрямилась.       Воспитательница подбежала к Пчёлкину и начала его отчитывать:       — Вы что себе позволяете?! Эта песня про детдомовских детей! А у нас утренник детский! Мы вам давали учить другое! Какое право вы имеете…       — А вы какое право имеете принуждать мою дочь петь песенки о том, как весело жить с мамой, когда её мать лежит в гробу уже пятый год?! Я отец, я имею право решать, что она будет петь! Она не пела блатняк, пошлятину. Что-то не устраивает?       Витя не сдерживал эмоций. Он говорил так, будто решал финансовый вопрос с преступником. Он никогда не чувствовал разницы между людьми. Даже если бы перед ним оказался министр России, который чем-то насолил Пчёлкину, он бы и ему хамовито всё сказал.       Воспитательница промолчала, и Витя ушёл, засчитав себе победу. Пока взрослые забирали вещи в гардеробе, Настя гуляла вокруг садика. Этим воспользовалась какая-то журналистка, с бейджиком на груди, блокнотом и ручкой в руках.       — Здравствуй, Настенька! — Она присела на корточки перед девочкой. Настя ничего не понимала. Она загадочно рассматривала женщину, отмечая, что у неё интересная штука на шее. Возможно, с ней можно будет поиграть.       — Скажи, кем ты будешь, когда вырастешь? Может, журналисткой, как мама?..       Настя продолжала разглядывать тётю, но уже с неким подозрением и недоумением. Ей всю жизнь говорили, что мама — врач. Это явно не похоже на загадочное слово «журналист».       — Нет. Моя мама работает врачом, — деловито объяснила Настя. — Она лечит людей.       — Ты разве не знаешь? Твоя мама была великой журналисткой. Она отдала свою жизнь, совершила подвиг. Она работала даже на войне.       — А что такое «война»? — Поинтересовалась Настя. Она почему-то забыла мероприятия в садике, которые были посвящены Дню Победы.       Ситуацию спас Пчёлкин, который подбежал к Насте, схватил её на руки и быстро повёл к машине.       — Папа! Папа! Моя мама… Журналистка! Мне эта тётя с ленточкой сказала!       — Она врёт, — лихорадочно возражал Витя, отдышавшись. — Она перепутала тебя с другой девочкой.       — Папа, а что значит «погибла на войне»? Мне тётя так про мою маму сказала. У Васьки Соколова бабушка погибла, и она за ним больше не приходит… — Настина нижняя губа начала дрожать. — Моя мама тоже погибла?       Белов уже хотел вмешаться, но Витя перехватил инициативу. Он гневно, со злостью сказал:       — Твоя мама жива, мы уже говорили об этом! Запомни меня, Анастасия: я запрещаю тебе общаться с журналистами, отвечать на вопросы незнакомых людей! Поняла меня?! Чтобы я больше не слышал ничего про войну и смерть!       От повышенного тона отца Настя заплакала, закрыв глазки ладонями. Оля посадила Настю на коленки и погладила по голове, посмотрев на Пчёлкина, как на врага народа.

***

      Настя редко гуляла на детских площадках. Пчёлкин был убеждён, что там Настя обязательно подцепит инфекцию. Никто же не моет с хлоркой качели и горки, верно?       Настя, как правило, играла во дворе с детьми бригадиров. У Беловых подросла дочка Лиза. С ней Пчёлкина обсуждала наряды и последние серии «Винкс» и «Чародеек».       Настю называли «принцессой двора». Каждый малыш мечтал поиграть с ней. Мальчишки дрались за неё не на жизнь, а на смерть. Всё потому, что Настя была похожа на принцессу из сказок.       Но такое уникальное право доставалось лишь Серёже Филатову. Разница в два года была практически неощутима. Они бегали по тропинкам, играли в прятки, в резиночку. Серёжа разговаривал тихо, скромно, любил прятать руки в карманы. При виде Насти он смущался и краснел, будто перед мамой, чью вазу он по неосторожности разбил.       Но Настино сердце замирало при виде Ваньки Белова. Ему как раз стукнуло тринадцать лет. У него уже ломался голос, появлялась щетина, оформился кадык на шее. Он проезжал мимо неё на новеньком велике. Она неосознанно смотрела на него, провожая взглядом. Чувствовала «бабочки в животе», о которых пели в песнях «ВиаГры».       Ваня замечал это и ухмылялся, говоря, что очередная «мелкотня» «запала» на него. Даже несмотря на ребячество Насти, эта симпатия повышала самооценку.       Серёжа видел это и сильно огорчался. Однако всё же не сдавался: покупал шоколадки, которые Настя любила, а именно Киндеры.       Однажды Настя так заигралась с Филатовым-младшим, что забыла об ограничении, установленном отцом. Витя наказывал: быть дома в семь вечера. Ни минутой позже, ни минутой раньше. Просто шла борьба за первенство в догонялках. К ним ещё присоединился парень постарше, лет четырнадцати на вид.       Настя очнулась, когда папа вылетел из парадной и, больно сжав руку, увел её домой. Пчёлкина даже не успела попрощаться с Серёжей.       — Сколько времени?! — Витя выпятил грудь, поставил сжатые кулаки в боки. Настя посмотрела на часы. Её Тома Филатова научила определять время.       — 19:15…       — Я во сколько тебя просил быть дома?! И почему ты гуляешь с какими-то мальчиками, которых я не знаю?! — Витя сделал несколько шагов к Насте, которая сжалась в комочек, как котёнок. Витя не бил дочь, но умел громко кричать и морально давить.       — В 19:00… Папочка, прости, я просто не заметила, мы с Серёжкой играли! Папа, я больше не буду так! Ну почему все дети гуляют до 21:00, а я не могу?! Их никто не забирает домой! Почему я не могу общаться с незнакомцами?! — Настя выпустила давно накопившуюся боль. А Витя не понял этого. Он расценил это как выпад против его идеального воспитания.       — Что будет, хочешь знать? — Он вновь напал на ребёнка с вопросом.       — Да! — Настя тряслась и плакала.       — Хорошо.       Витя подошёл к шкафу с кассетами. «Десять негритят», «Служебный Роман», «Интердевочка»… Здесь были фильмы на любой вкус и цвет. Также Витя бережно хранил кассету со свадьбы и с пометкой «Не смотреть».       Пчёлкину было нужно творение Станислава Говорухина «Ворошиловский стрелок». Именно этот фильм, по мнению Пчёлкина, доходчиво показывал, что будет, если поздно вернуться домой и общаться с незнакомыми людьми.       И не смущало Витю, что ребёнку пять лет, а в фильме показана жестокая сцена изнасилования со всеми графическими подробностями. Он не собирался нежничать, приукрашивать реальность.       Он не выключил фильм, когда Настя плакала и просила перестать показывать. Витя стоял возле двери с невозмутимым лицом и следил спокойно за происходящим.       После просмотра Настя твёрдо пообещала больше не задерживаться, чтобы не повторить судьбу Кати. Настя просыпалась ночью от кошмаров. Витя же был доволен собой.

***

      Витя встретился с Димой Глушковым в годовщину смерти Юли. Они посидели за столом, пили водку и плакались.       Но самое главное было не это. Дима передал кассету с записью Юлиного рассказа о плену. Он предупредил, что Витя должен быть морально готов к этому. Пчёлкин кивнул, будучи уверенным, что ничего страшного не услышит. Юля же говорила, что в плену её не бьют, не насилуют.       Витя собрал бригадиров у себя дома и поставил кассету. Настя была в детском саду.       — Вить, ты уверен? Там может быть что-то, что сломает тебя, — предупредил Белов.       — Сломанное однажды, не сломаешь дважды. Врубай.       Фил включил кассету. Шумы. Далее вопрос Димы:       — Что с тобой делали в плену? Что от тебя хотели?       — У них был ряд требований, — Юлия замялась. — Хотели выдать замуж за главного из них. Хотели, чтобы я перешла на их сторону, распространяла их взгляды, идеологию. Чтобы за меня выдали выкуп. И чтоб я стала мусульманкой. Как-то так, — голос погасший, неживой. Чувствовалось, что человек чертовски устал.       — Каким был первый день?       — Ну… Они потребовали встать на колени, в знак повиновения. Я их послала нахуй на чеченском. Ругательство эквивалентное. И они подняли меня за волосы, швырнули в комнату и избили меня хлыстом, по спине. До сих пор разогнуться не могу. Больно. Я молчала, чтобы подавать пример тем, кто был со мной в плену. Они оставили где-то ударов пятьдесят. Я сбилась со счёту после двадцатого удара.       Бригадиры зашептались.       — Кормили? Поили?       — Неа. Особенно после того, как я несколько раз выступала, так скажем, — горькая усмешка. — Я им в открытую говорила, что мне всё равно на них, и что победа будет за нами. Один раз кинули яблоко в ноги, издевательски, как скотине. Я не ела, чтобы не отравиться. Вода была мутная какая-то. Её я пила, чтобы не было обезвоживания.       Спокойно, механически говорила Юля. Будто про то, как прошёл день. Она не показывала эмоции, потому что на это не было сил. Белый сидел, бледнея. На душе становилось мучительно тяжело. Витя хлопал ресницами, стойко выдерживая рассказ любимой женщины.       — Что делали с твоими соплеменниками?       — То же самое, что со мной. Записывали на камеры, чтобы близких пугать. Кого-то использовали как разменную монету. Бывали случаи, когда близкие находили деньги, и всё заканчивалось хорошо. Но это три случая из десяти.       — Что было с тобой потом?       — Били, морили голодом, унижали морально, говорили, что я грязная. Как-то так. А в ночь перед побегом… — Юля занервничала. — Меня повели в комнату, швырнули на пол. Было человек шесть. Я легла, открыла глаза, попыталась отползти назад. Меня связали верёвками, один из них начал раздевать. Разорвал рубашку.       Витя зарыдал, уронив голову на руки, всхлипывая. Самый большой страх вплелся в реальность, приобретая конкретные очертания.       — Я кричала, пыталась вырваться, посылала их к чёрту, куда угодно, они закрыли рот рукой. Я не могла их ударить. Никак. Я была обездвижена.       — Витя, тихо, тихо, — Фил обнял друга, поставив на паузу.       — Сука, она же говорила, что её не били, что ей было хорошо, я думал, она умерла спокойно... Саша, её по кругу пустили... — причитал Пчёлкин. — Я не могу больше, я только пережил её смерть, блять... Зачем я отпустил, зачем...       — Витя, мы не могли ничего сделать. Приказ есть приказ. Юле нужна была командировка. Теперь ты понимаешь, что ей лучше было умереть? — Белов трепал друга по спине. Фил налил воды.       Витя сделал несколько глотков, подавился. Его душили рыдания. Слёзы отдавали горечью. Витины плечи тряслись. Он так не рыдал со времён похорон Юлии. Новый удар оказался слишком сильным. Душа наполнялась невообразимой скорбью и злостью на всех, на себя.       — Дослушаем, пожалуйста, — Витя запустил кассету. Саша с Космосом держали его, чтобы он не сделал ничего с собой.       — Меня трогали везде, где можно, где нельзя. Я... не хочу говорить подробно о том, что было. Сначала швырнули к одному, ко второму, к шестому. Мне было больно. Сейчас у меня нижняя часть тела болит, ноет, живот болит. Больше всего я боюсь предстать перед своим супругом после произошедшего. Как ему жить с таким позором? И я боюсь, что забеременела от кого-то из них. И как я скажу Вите? Это измена, считай. Но я не хотела. Я не хотела, понимаешь? Я ненавистна и противна себе. Я мразь и последняя шлюха.       — Не смей говорить так о себе! — Возразил горячо Дима. — Ты не виновата в изнасиловании. Потому что ты жертва. И ты должна подумать о себе, своём здоровье, в первую очередь. Супруг примет тебя, я уверен. В любви по-другому никак.       — Дима, ты не понимаешь, я... не смогу с ним быть после произошедшего. Я боюсь противоположного пола. Я общаюсь с тобой, потому что нужно сохранить доказательства, — как сонный пономарь говорила Юля. На заднем фоне раздался звон бутылок.       — Уж мужа ты бояться не будешь. Я уверен, ты приедешь в Москву, посетишь гинеколога и всё будет хорошо. Я думаю, ты ничего не подцепила, детей тоже не может быть. Не то нервное состояние, — Дима усмехнулся. — Выпей, полегчает.       На этом кассета закончилась. Как и силы Вити. Космос тоже сидел, согнувшись в три погибели. Белов злился на себя, что не смог уберечь Юлю. Как человек, прошедший через Афган, он мог подобрать какие-то слова.       — Ребята, я хочу побыть один. Простите меня, — Пчёлкин поднялся с дивана и тут же схватился за подлокотник. Бригадиры всё поняли и покинули Витю.

***

      Джинтоник, пиво, водка, коньяк. Только эти четыре жидкости были в крови Пчёлкина. Он не появлялся на работе больше недели. Он рухнул в объятия своей новой боли. Надежды на то, что Юле было не больно в последний день, улетели, как перелётные птицы в октябре. Витя догадывался, что глупо верить, что военнопленная живёт, как на курорте.       Настя была брошена на произвол судьбы.       — Папочка, я кушать хочу, — она подёргала отца за руку. Витя лежал на диване, в обнимку с бутылкой.       — Сама разберись!!! Тебе уже пять лет, иди, суп приготовь! Отстань от меня! — С заиканиями сказал Витя, отворачиваясь к стенке. Настя побежала на кухню, встала на табуретку и открыла холодильник. В кастрюле она обнаружила остатки супа. Настя разогрела его, лишь на минуту, сочтя это достаточным.       Для Насти стало спасением то, что Саша решил заглянуть к ней. Он позвонился, и Настя открыла, встав на носочки.       — Здравствуйте, дядя Саша! А папа... Спит, — приукрасила Настя. Она интуитивно поняла, что нельзя говорить, что папа пьёт.       — А покормить тебя не забыли? — Ласково спросил Белов. Настя потопталась с ноги на ногу и призналась:       — Папа заснул утром, и сказал, чтобы я сама суп себе разогрела. Я так и сделала, там две ложки было. Я ещё не знала, как греть, я поставила на минуту. И он... Холодный был. Фу, — Настя скривилась. — Дядя Саша, вы зайдите позже, папа проснётся, и вы...       Белый понял, что значит «спит». Гнев ослепил его. Саша хотел порвать всех за кровиночку.       — Настя, а сколько папа спит уже?       — Неделю, — Настя посчитала по пальчикам количество дней. — Папа засыпает, и я сама всё делаю. Я вот всю неделю кушала печенье... Макароны... Они слиплись почему-то вместе. И... Доела хлеб. Правда, там были синие пятнышки. Необычный хлеб какой-то. Я молодец, я уже взрослая, хорошо справляюсь.       Последнее утверждение было спорным. Белов посмотрел по сторонам. Разбросаны мужские вещи, игрушки Насти. Конструктор разобран по частям на полу. В раковине — собственный Эверест из посуды. В ванной лежал таз с грязным бельём. В холодильнике устроили панихиду по всем мышам мира.       Белый присмотрелся к улыбчивой малышке и увидел самое страшное для него. Синяк. Маленький, едва заметный.       — Настя, а откуда у тебя такой след? — Саша большим пальцем погладил Настю по щеке.       — Я упала, — не моргнув глазом сказала Настя. Здесь её уговорил отец так сказать. Насте прилетело за то, что она потеряла пульт от телевизора.       — Настя, скажи правду. Ничего не будет. Тебя папа ударил? — Саша присел к Насте, обняв её.       И Настю прорвало. Она разрыдалась. Детские, светлые слёзы текли по щекам. Она прижалась к Саше. Признания посыпались, как горох.       — Дядя Саша, я вам соврала, простите! Я ничего толком не ела эту неделю, я ничего не умею, я не умею убираться... Я кушать хочу, пить хочу... И ударил меня папа, я просто пульт спрятала, забыла куда, а у него футбол был... Простите, я не хотела! Мне страшно, он пьёт что-то, бутылки какие-то!       Настя вытерла глаза ладошкой, и Саша заметил порез на тыльной стороне ладони.       — Просто бутылка разбилась, я осколком... Больно было.       — Так, тебе обработали ранку? Ваткой помочили?       Настя, естественно, помотала головой. Какая обработка Пчёлкину? Он бухой в хлам. И неделю уже такой.       — Настенька, не плачь. Я заберу тебя к нам, мы тебя покормим, напоем, книжку почитаем. Что ты любишь кушать?       Мирный храп из прихожей успокоил Белова. Отец не заметит кражу ребёнка.       — Я люблю суп, гороховый, чай с сахаром. Шоколадки, печенья шоколадные.       — Вся в маму... — Вырвалось у Белова. — Я тебя понял. Пойдём со мной. Я тебя не обижу. Слышишь меня, малышка?       Настя поверила. Безоговорочно. Она знала: дядя Саша защитит её от папы, с которым происходят страшные, неясные для девочки вещи.       Белов оделся, взял ребёнка и посадил в машину к себе, пристегнув ремень. Пока Настя в машине читала вслух вывески, Белов достал телефон из кармана и позвонил по номеру. Когда раздался ответ на другом конце, Белый уверенно сказал следующее:       — Алло, это органы опеки? Хочу отправить жалобу на одну семью.