Перчатка миру

Со всеми злоключениями Шэнь Цинцю вернулся в Бамбуковую хижину вымотавшись морально, спасибо золотому ядру и лечению, хоть на самочувствие жаловаться не приходилось. Не то, что первый день, когда даже ходьба давалась с трудом. Отправив ученицу на кухню делать чай, он мог наконец облегчённо выдохнуть. Местный качественный после современного поражал своим вкусом. Приятная отдушина после случившегося. Наблюдать за жестокой детской дракой, где жертвой был мальчишка, у которого отняли единственную память о горячо любимой матере было откровенно больно. Случившееся вызывало гнев на оригинала, подливавшего масла в взрывоопасную подростковую среду. Малолетние балбесы недалеко ушли и напрашивались на целебные подзатыльники. Но с другой стороны становилось не по себе от ранений детей. Какими хулиганами они не были ножевое ранение это ножевое ранение. Подвеска, покоящаяся в кармане спокойствие тоже не добавляла. Шэнь Цинцю решил для себя вернуть драгоценность мальчику при первом удобном случае. Однако вся канитель, лишь подтверждала мысли о том, что занимается нужно не только воспитанием Ло Бинхэ, но и остальных учеников о которых он получил некоторое представление за эти пару дней. Мин Фань был талантливым юношей, заслуженно занимавший своё положение. Шэнь Цинцю вчера стал свидетелем занимательной сцены. Мин Фань в компании друга – Ши Танмао сидел в окружении ребятни. Которую они посвящали в тонкости искусства стихосложения. При чем проявили себя как недурные лекторы с искренним желанием помочь. Мужчина улыбался с этой картины в сторонке, благо так и остался незамеченным. Мин Фань безусловно был хулиганом с теми, кто не нравился ему или учителю, но и ставить на мальчике крест было рановато. Парень ровным счётом страдал типичным для эпохи угодничеством старшим какую бы муть они не творили. Но, в сущности, это просто подверженный плохому влиянию толковый юнец, которому вставить мозги на место представлялось вполне возможный. Что было хуже Мин Фань был далеко не один такой с дурью в голове. И исправлять это нужно было комплексно, в прочем были и более индивидуальные случаи. Нин Инъин была добра, заражающее непосредственна и обладала внутренним стержнем слушать сердце и совесть, а не общественное мнение. При этом являясь избалованной, беспечной девочкой, которой ошибки вечно спускались с рук, от того и выводы не делались. Вредила окружающим она не со зла, а от не осознавания собственных действий, с чем ей нужна была помощь. Ло Бинхэ же был светлым ребенком, к которому нужно было порядочное отношение и только. Ребенок оставался ребенком, в независимости от того в какое чудовище он может вырасти. И относится к нему предвзято верный путь бич трех миров и вырастить, неся полную ответственность. Педагогической работёнки был непочатый край, но этим нужно было заняться с какой стороны на ситуацию не посмотри. Сам Шэнь Цинцю не питал излишне теплые чувства к Ло Бинхэ как к человеку. Да он ничем не заслужил случавшиеся с ним в юности, но это нисколько не оправдывало коварства, бессердечных манипуляций, жестокости и откровенного садизма. Одно лишь несчастное детство не могло перевесить подобного. Учитель и ученик, после того как далеко не радужная молодость первого приоткрылась, в сущности, оказались были до жути похожими людьми. Хоть ни один бы в жизни этого не признал. Оба были тем сортом ушибленных жизнью, которые в силу морального надлома и озлобленности не перерастают травмы. Напротив, продолжают всю жизнь воспроизводить их на своё окружение. Можно было только подивиться какую сюжетную линию спустил на тормозах Самолёт. Но вопросы к автору насчет слитых сюжетов уже давно стали риторическими. Но нужно отдать должное концепции Ло Бинхэ, как персонажа и путь становления, это была, пожалуй, одна из лучших частей романа. От белого лотоса до тирана, который творил свою месть жестокому миру под общественное одобрение. Пока не стало поздно, и возражать было уже некому. Невольно вспомнился один немецкий пастор, которые говорил об опасности молчания. И тут Шэнь Цинцю понял, что как-то не замечает на себя влияние ауры главного героя, оставшись при своих давних суждения, не находя в них изменений. И решил уточнить эту странную деталь у Системы. [Подтверждено, влияние ауры главного героя на пользователя значительно снижено, для более корректного исполнения роли.] У мужчины просто слов не было с таких кульбитов театралов, и он искренне порадовался, что поставил чашку на стол. Иначе бы подавился бы чаем, и Система за некрасивую сцену наверняка стянула бы балы. Вот тебе и начавшие выползать обещанные апгрейды. Нет он понимал, что это не тот мир ПГБД, к которому он привык и на который большую времени плевался. Но выкатывания обещанных апгрейдов вызывали озадаченость и заставляла нервничать. Ведь если Система покусилась на такую вещь, как аура главного героя, то какие сюрпризы она ещё способна преподнести? [Не всё сразу пользователь, узнаете по ходу развития событий.] “Как будто бы я другого ответа от тебя ожидал.” Но подумав над этим лучше, он сам додумал вероятное положение дел и задумку театралов. Чтобы уравновешивать общественное разнополярное помешательство на Ло Бинхэ, его собственная голова должна оставаться холодной. Или по меньшей мере должен оставаться собой, если не водить себя за нос. Влезать в разномастные авантюры он умел прекрасно и холоднокровным человеком никогда не был. Одна такая уже наметилась, казалось бы, проблем и так выше крыши, однако было «но». Живя в обществе будущих мертвецов он всё больше убеждался в одной мысли. Эти люди своей коллективной жуткой смерти не заслуживали. Идеальными они не были, как и все люди, и тараканов у них было больше, чем нужно, но за такое не казнят. Понимание, что чужие судьбы не в последнюю очередь в его руках, Шэнь Цинцю пообещал сделать всё от него зависящее дабы уберечь не только себя, но и орден. Но возвращаясь из высоких материй на грешную землю, на ней тоже было над чем поразмышлять. Молодая девушка была первой из учениц Шэнь Цинцю и звали её Тан Вэй. Она чинно сидела рядом и подливающей чай, сама скромность и почтительность. Мужчина узнал девушку сразу, однако прибывал в некотором удивлению. В обычной и благовоспитанной ученице с трудом угадывалась та эксцентричная ученая-оторва коей она запомнилась Шэнь Цинцю. Большую часть времени в романе Тан Вэй занималась исследованиями за пределами императорского дворца. Девушка всей душой осталась адепткой Цинцзин с характерной для пика страстью сохранять и приумножать знания. Живое воплощения духа и философии места где она выросла. Однако данное обстоятельство охладило пыл Ло Бинхэ к ней, ведь он с трудом переносил напоминания о месте своих мучений. Но всё же главный герой ценил преданность и дельные советы Тан Вэй. В итоге девица неизменно врывалась в сюжет как черт из табакерки с очень важными новостями и вагонами личной харизмы... и тут же исчезала с радаров на пару десятков глав. С её полезностью и бессистемностью появлении мог по соперничать исключительно Мобэй-цзюнь. Но сейчас молодая девушка рассказывала наставнику всё, что выучила о богатых духовных местах за последнее время, а Шэнь Цинцю по большей части лишь слушал, где-то запоминал, а где и поправлял, когда был уверен в ошибках. Сложно было поверить, что эта девчушка, обожавшая наставника и недолюбливала главного героя, пусть это и ограничивалась большой частью холодными взглядами, станет первому палачом. Девушка встретит Цю Хайтан на одной из дальних вылазок и завяжет с ней доброе знакомство. Ищущая правосудия женщина из своей истории никогда не делала тайны, но до осиротевшей молодой госпожи из мелкой секты мало кому было дело. Тан Вэй же проникнется к ней сочувствием, решит привести девушку к шицзуню известного по иронии как сыщик крайне сомнительных личностей на которых клейма негде ставить. И который так удачно окажется поблизости в Цзяньлане надеясь на его помощь в наказании негодяя, погубившего целый клан. И привела к этому самому убийце, разочаровавшись после обличения Шэнь Цинцю в учителе, секте и жизни как таковой решив изменить её с ног на голову, кинувшись в объятия Ло Бинхэ и став той чудачкой, которая больше всего запомнилась читателям. Одна из любимых арок сестричек Шэнь Цинцю за всю книгу, однако читательская любовь не могла стоять выше собственной жизни. План вывести клан Цю на чистую воду и доказать Цю Хайтан всю глубину её слепоты, во что очень хотелось верить, оставался в силе. Однако вспоминая всю цветочную клумбу, которую насобирал себе Ло Бинхэ, можно вполне порадоваться, что они друг другу не конкуренты. Женщины Шэнь Цинцю интересовали исключительно как подруги, за одним единственным исключением – несравненная Кетрин. Временами собственная личная жизнь мужчине напоминала любовный роман. Влюбится самому и влюбить в себя счастливо женатую пару, будучи чистым геем, не будь это его жизнью Шэнь Юань сказал бы, что автор перемудрил. Но Кетрин этот голубоглазый ангел, всё же сумела пробраться в его сердце, пусть даже любовь так и осталась платонической. Шэнь Цинцю всем сердцем скучал по ним двоим, однако твердо помнил обещание, которое они друг другу дали, на случай если смерть оставит кого-то из них одного. Жить счастливую и полную жизнь, а не тонуть в горе и сожалениях, и полтора года назад эти слова вытащили из его почти завязавшейся петли. И в новой жизни он собирался их сдержать, не отрекаясь от возможных отношений, раз встретится вновь с любимыми не суждено. И нужно было Системе встрять посреди трогательных воспоминаний! [Дорогой пользователь, доступна стартовая миссия “От барака до вершин”! Желаете принять?] Перед ним высветилось кнопки принять и отказаться. “Погоди, у тебя всё в порядке с запоминания собственных слов? Ты мне грозилась двигателем! Как понимать перемену твоих планов?” [Не говорите глупостей, активация Сюя засчитывается за стартовую миссию.] Ничего не оставалось, как сфокусировать взгляд на зеленной кнопке, продолжение нервомотельства под названием ООС не прельщало совсем. Пусть ради этого и придется в деталях узнать жизнь крайне неприятного человека, почти хрестоматийного книжного ублюдка. Потрёпанные нервы нужно будет приводить в порядке, но незнание в долгосрочной перспективе окажется многих хуже. [Через пятнадцать минут меч активируется, ваша же задача принять благопристойный вид.] “Иначе всё баллы полетят в Тартар.” [Верно пользователь.] Закончив с чаем Шэнь Цинцю, отправил ученицу заниматься своими делами и велев не беспокоить за вычетом Чжоу Гуаньцзяня, мужчина направился к спальне. Зайдя в светлую комнату, обставленную с элегантной сдержанностью под стать образу пика Шэнь Цинцю задумался. Самой достойно выглядящей отключкой, будет подобие медитации. И понимая, что все пятнадцать минут нервозного ожидания, он смирно не усидит решил немного побродить по комнате. Взгляд привлек найденный во время ночной ревизии ежедневник, охватывающий последние полгода, мужчина взял записную книжку в руки стал пересматривать. Листы, исписанные изящным почерком, пестрил знакомыми именами и заурядными административными-бюрократическими делами, которые к этому моменту, частью лежади на рабочем столе. Обучение молодых оболтусов было отложено до момента полного выздоровления. Ни для учеников разумеется, в преподавателях недостач не было. Миссия для учеников в Шуанху, где умирали молодые женщины отправились в ту же категорию, увидев его состояния, её явно перепоручат кому-то из мастеров залов, учителей или же старших адептов. Дальше по списку шла инвентаризация святая святых пика – Запретного Зала, хранилище самых ценных, старых, тайный, нужное подчеркнуть, текстов, что имеет в своем распоряжении учёный пик. Инвентаризация этого святилища знаний один из главных ритуал пика, требующий к себе тщательного внимания всей верхушки. Оставалось до этого события чуть больше полтора месяца. Шэнь Цинцю был глубоко благодарен Системе, пусть в слух не признает подобное никогда, за решения посвятить его в жизнь оригинала. Ведь также ежедневник пестрил планами встреч с незнакомыми переселенцу людьми с такими же неизвестными целями. Благо хоть речь шла о прошлом. Надолго правда записная книга, его не отвлекла и за отведенное время Шэнь Цинцю успел переделать куча вещей. Привести бумаги на столе в порядок, затем приняться за приведение волос в порядок. Устать сидеть и принятся наматывать десяток кругов по комнате. Наругать себе за бессмысленные брожения по помещению и сходить на кухню за сухофруктами. Затем резко решить, что он с одним веером полтора дня ходит и это никуда не годится и взял новый из целого шкафа под них выделенного. А потом также сунуть нос на полку с целой коллекцией флейт, приобретенных как оригиналом лично, так и антикварные, о чем гласили подписи, принадлежавшие некогда прошлым главам пика. Мужчина игрой на инструментах никогда не увлекался, потому весьма равнодушно глядел на полку. Использовать придется, пик учёных и искусств ничего не попишешь, но и к энтузиазму его обязать не могли. Снова начать бродить по помещение по комнате, нарезав ещё пару-тройку кругов. В конце концов опасаясь, что может не успеть, Шэнь Цинцю всё же уселся посреди комнату, не самое естественно выглядящее место, но шестое чувство упорно настаивало именно на это. Спорить с ним Шэнь Юань не рискнул. И пытаясь положить обнаженный клинок себе на колени, порезался об лезвие с бритвенной заточкой. Кровь пришлось останавливать платком, и только после этого урока, как не стоит брать меч в руки, уселся нормально, как и планировал. Сюя вероятно выкинет какие-нибудь спецэффекты, броско отображать силы мечей, было вполне в духе здешних мастеров. Самолёт думал явно логикой видеоигр и считал, что круче меч, тем он должен быть заметнее и больше привлекать внимание. И немногие могущественные клинки, для которых неказистый внешний вид маскировка, лишь доказывают это правило. Но сейчас на то и был расчёт, положить клинок на видное место с ходу дать знать о происходящем. Ожидание неизвестного худшая вещь для человеческой психики. Окружения ощущалось слабо, в какую никакую медитацию он все же смог погрузиться вопреки опасения. Чего нельзя было сказать, про издевательски медленное ощущение времени, которое пропадать с радаров и не думало. Когда у Шэнь Цинцю уже почти кончилось терпение наконец наступало спасительное небытие... ***** И вероятно ни одни сутки маялся, занимался тем, что смотрел поток воспоминаний. Складывались они в тернистый жизненный путь Шэнь Цинцю завершившийся в пламени душевных ран, обернувшихся искажением ци в возрасте всего-то тридцати двух лет. Наблюдатель же всего этого в разрез вбитому матерью воспитанию лежал на полу, бездумно разглядывая потолок павильончика. И искренне молился, чтобы дурной меч, проявил хоть каплю понимания и не решил его выплюнуть из этого места сию минуту. И старался поменьше перекручивать в голове узнанное, дабы не изматывать и так потрёпанные душевные силы ещё сильнее. Вместо этого сосредоточится на максимально возможном холодном, отстраненном анализе увиденного. Представляло увиденное очередной порочный замкнутый круг насилия, который ни у кого из участников и наблюдателей не хватило сил разорвать. Шэнь Цинцю оказался несколько лучше, чем предполагал Шэнь Юань, главным образом обвинения в распущенности и домогательствах к маленьким девочкам оказались лишь домыслами. Хотя какого черта Нин Инъин от своего имени позволяла Ло Бинхэ нести обратное оставалось большим вопросом. Вероятно всего главный герой убедил впечатлительную и злую на учителя девушку в собственных страхах. Не могло же это чудовище просто так проявлять привязанность к ученице? Оказалось вполне вполне себе могло. Шэнь Юань по меньшей мере хоть как вглядывайся в общение Шэнь Цзю и Нин Инъин, не углядел в нем ничего подозрительного или возмутительного. У проституток к шоку наблюдателя он просто спал и общался с давней подругой. И это тот случай когда слухи о распущенности взаправду многим лучше правды. Общественность тонкостью в таких вопросах не отличается. А так же Шэнь Цзю переловил не мало сволочей пожалуй даже похуже себя из числа черных заклинателей став охотником, сделав это своей работой. Но это не могли перекрыть всего остального дерьма, вызывал предшественник лишь гнев и брезгливую жалость. Как и к любому уголовнику, который пытается решать собственные проблемы изощрённой игрой с чужими жизнями. Парад человеческой низости и сломленности, с редкими светлыми пятнами демонстрировался наблюдателю без перерыва и продыху. А также с дотошными тыканьем носом во все акты немотивированной агрессии и их последствия в виде справедливых обиды, гнева, боли на лицах людей, ничем заслуживших подобного. И хорошо, если у человека оставалась жизнь их выражать. Нет прямыми убийствами до Лю Цингэ этот человек не промышлял, закадровасть событий похоже давала некоторую толику чувства самосохранения. И словом всё того же Бога Войны о том, что Шэнь Цзю скорее добьёт неугодного человека, нежели поможет всё таки были частично драматизации в силу отношения этого человека к шисюну и природной вспыльчивости. Однако гордый воин был чаще всего в своих обвинениях был довольно прозорливым человеком и не далёк от истины. Типичнейший манерой Шэнь Цзю нет не добить прямо, но и не помочь и главное лишить шанса на помощь, причем так, что не докажешь этого обстоятельства. Проблемой Шэнь Юаня эти случаи стать могу, однако только в том случае, если пойдет всё и прямым маршем в Бесконечную Бездну. В конце концов попробуй такое докажи. Это в случаи с Лю Цингэ и сюжетного отключения мозга он наследил, а в прошлых случаях комар носа не под точит. Память похоже на самом деле принадлежали мечу – Сюя, ведь воспоминая показывались не от лица Шэнь Цинцю, а от не видимого окружающим наблюдателя, а единственными мыслями, что были в голове Шэнь Юаня его собственная оценка разворачивающегося «сериала». Что ещё страннее это поток сцен действительно выглядел как память, вот только помнил ли меч и его хозяин одни и те же события оставалось большим вопросом без ответов. В прочем и не суть важно. Хотя случившееся кидало в мусорку старые теории, что мечи просто ключи к замороженной памяти человека, но на данное обстоятельство после первичного удивление мужчина плюнул довольно быстро. Цзиичжигуаны изначально были одной большой сюжетной дырой, заставившей фанатов сломать не мало копий, дабы выработать максимально не противоречий канону принцип их работы. На самом деле выходило, что Сюя оказался до определенной степени разумен раз мог давать оценку производящего вокруг него. И была она не милостивая, дух меча питал к владельцу чувства гнева и разочарования. Расстановка акцентов больно уж напоминала гневную отповедь, когда устают безрезультатно биться об нерушимую стену искаженой картины мира, и последней точкой в отношениях высказывают всё что думают. И Шэнь Юань с немым гневом Сюя был солидарен, не веря в то, что хоть чьи-то либо слова могли побудить Шэнь Цинцю начать хоть пересматривать картину мира, которая половину жизни вытаскивала из редкостных задниц. Неприменимость чрезвычайных протоколов к обстоятельствам, где можно жить, а не выживать для таких людей пустой звук, они просто не видят разницы между этими понятиями. Но увиденное и его интенсивность оставили Шэнь Юаня в состоянии выжатого лимона, которое превращало порядочного человека в редкостного хама, до тех пор, пока не отдохнёт. Буквально быть Шэнь Цинцю даже с размороженным ООС не улыбалось совершенно. У него был целый план спектакля плавного, насколько это возможно учитывая разницу характеров, выправление поведения и репутации в нечто куда меньше угрожающее умереть в страшных муках. Сцена отборного хамство любому, кто попадется под руку, только его затормозит или же порядком усложнит, смотря кто окажется рядом. Не говоря уже о том, что даже вне расчётов хамить людям просто было нехорошо. У дамы совести с момента переселения и так хватала поводов для дискомфорта не стоило давать дополнительных. И главным из них, была общая с предшественником симпатия к одним и тем же людям. Нервная система в условиях сильного перманентного стресса будет слишком хрупкой вещью, чтобы отказывать себе в обществе действительно приятных людей. Которые в будущем могут стать для Шэнь Юаня многим больше, чем приятные знакомые, как и он сам может стать для них близким человеком, да отличным от предшественника, но явно не хуже. Однако госпожа совесть считала близкие, теплые отношения с подобными людьми сомнительным мероприятием. Ведь как бы не старался Шэнь Юань, стартуют подобное взаимодействие с эмоций и чувств, адресованных мертвецу и события берущие исток из подлога, обмана до конца ими останется. Делая в вакууме светлые эмоции манипуляцией. Осознавая правоту укоров, мужчина честно себе признал - он слишком слаб для подобной принципиальности. И все доводы про благость намерений и подневольное положение не более чем сложносочинённое самооправдание разума, ищущего моральной опоры во время бури в близких отношениях. И как бы не старался подробно не думать об отдельных эпизодах жизни Шэнь Цинцю, на периферию сознания не покидала одна сцена. Оригинал прошедший два круга ада в виде поместья Цю, от которого почти не осталось воспоминаний и наставника, бывшего старейшины заклинателей тени, для которого подопечный был лишь подопытной крысой для экспериментального нательного массива. Того самого, за чьё состояние так переживал в их первую встречу глава школы. Подобный опыт едва не стоил Шэнь Цинцю жизни, которая чудом была сохранена коллегами изувера, очень вовремя добравшийся до предателя. И Юэ Цинъюань, стремительно поднявшийся среди личных учеников Главы Цанцюн, сыгравший на кануне важную роль в победе над Тяньлан-цзюнем. И в роли наследника Великой Секты шицзунем отправленный, одним из делегатов на щепетильные переговоры. Встреча жертвы отвратительнейших людей и человека, который обещал ещё тогда перед попадания первого в поместье Цю от них уберечь. Но обещание так и не было сдержанно, а вместо внятного объяснения прозвучало жалкое: “Прости”, которое слишком легко принять за признание предательства. И похоже Шэнь Юань очень хотел верить в Юэ Цинъюаня, раз всерьез предполагал, что бездействие на поприще поисков старого друга могло быть последствием каких-то собственных злоключений главы школы. Что не спас он друга не потому, что не хотел, а попросту не мог, даже захотев всей душой. А не озвученным подобное осталось в силу неумение и главное нежелание оправдывается бывшие общим бичом этой парочки. Шэнь Юань долго думал, как поступить и как взаимодействовать с главой школы, ведь его виновность и невиновность виделись одинаково возможными вариантами правды. В конечном итоге, не желая годами варится в сомнениях, а Юэ Цинъюаня обрекать на возможно беспочвенные самобичевания, мужчина хоть и не без колебаний решил спросить прямо о давних событиях. Виновного Юэ Цинъюаня мужчина прощать не собирался, у бросания лучшего друга на милость человека, который на твоих глазах потехи ради едва не превратил в фарш ребенка под копытами лошади оправданий нет и быть не может. Однако если окажется, что обстоятельства были выше тогда ещё просто подающего надежды ученика Шэнь Юаню придется играть роль исповедника, помогаю двигаться дальше этому человеку. Шэнь Цинцю мертв и лучший исход событий ушел в могилу вместе с ним, но Шэнь Юань не настолько жесток, чтобы оставлять человека медленно гнить. С этими мыслями, понимая, что ему несколько полегчало слепо нашарил на полу отброшенный веер, ставший удивительно родным за какие-то пару дней, и встал, садясь за стол. Похоже Шэнь Юань ошибся и выпускать в ближайшее и не собирались. Взгляд упал на всё время тут лежание набор для каллиграфии. И Шэнь Юань от скуки принялся изображать на бумаге виды Цинцзин впечатлившиеего за последние дни. Бамбуковая хижина, бесконечные бамбуковые заросли, горячие источники и виды с той самой импровизированной тренировочной площадки. Личные художественные навыки и насмотренность переплетались с навыками тела и художественной теорией из воспоминаний, порождая столь заветное в первой жизни умение хорошо рисовать. На которое в первой жизни решительно не хватало времени. От радости данного открытия на второй план отошёл даже вопрос о странном мариновании в этом месте, когда всё уже было показано.

***

Сюя был поражен до глубины души, от спутника исходило сожаление о собственных поступках, которое дух уже не надеялся увидеть. Мать была мудра, для некоторых людей собственная память тяжкое бремя и возвращаться её не всегда лучшая идея. Пусть это и была самая крайняя мера, допустимая только если мрачная память едва не сгубила жизнь и душа сама её вытравляет из разума. Вспоминались слова когда-то сказанные старшими собратьями. – Большое зло причененое человеку приводит разум и души в беспорядок сбивая с дороги к свету. Вернутся назад большой труд, и не у всех остаются сила на это У его спутника и не хватило, и он сделал худшее из возможного – уподобился своим по заслугам ненавистным мучителям. Не в масштабах безусловно, но в мотивах из-за чего и лишился в глазах Сюя права на уважения. Годы ситуации не улучшили, но вот только за разочарованием и дух забыл нечто крайне важное – слова матери. О том, что душа из которой убрали травившей её яд и не помнящая собственных мыслей, Сюя в конце концов не мог передач, что было загадкой для него самого, собирает картину миропонимания сильно иначе. Забыл что он не судья, а проводника к забытому свету – душевной гармонии. Из-за этой совершенной халатности и было так странно увидеть сожаление от человека, которого давно уже посчитал неисправимым мерзавцем. Вместо мягких попыток поговорить, поддержать или как-то помочь, Сюя только и делал, что тыкал во все ошибки, слепоту и подлость. Занимался совершенно не своим делом и возможно в ущерб долгу. Что ж ему вечное укором будет, что эти сожаления случились вопреки его действиями. Оставалась лишь уповать на Небеса, чтобы увиденная вспышка просветления не угаснет так же стремительно, как и зародилась.