Начар Малай*

                    Все тело расслабилось, стоило только Адидасу скрыться из виду. Сердце нормализовало свой ритм, оно больше не стучало в грудной клетке автоматной очередью. Дыхание больше не замирало на мгновение (или вечность?), стоило только Адидасу бросить ледяной взгляд на Варю. Тело больше не дрожало от немого ужаса, поразившего, как гром средь ясного неба. С его уходом пришло спокойствие, которого Варя жаждала ровно с того момента, как он начал лаять, подобно бешеной псине.       Варя подошла к Марату. Опустившись рядом с ним на корточки, она разглядывала его надрезанное ухо. Оно больше не кровоточило, кровь остановилась и осталась лишь запекшаяся черная корочка, напоминающая о себе пульсирующей болью. Варя выпрямилась и, взяв младшего брата Вовы за плечи, усадила его на скамейку. Придвинув стул, что стоял у входа, Варя села напротив младшего Суворова и, поджав губы, посмотрела на него. На лице подростка она видела весь спектр бушующих эмоций: началось все от злости, дальше читалась глубокая обида, что Адидас не взял его с собой и, чего уж греха таить, заканчивалось все на чувстве утробного оскорбления вперемешку с унижением, что старший связал ему руки за спиной. Варя взяла головку бинта в правую руку, прикладывая его начало ко лбу Марата. Она обматывала его голову молча, справа налево, как учила бабуля, проработавшая всю жизнь медсестрой в больнице Куюки. Сделав два закрепляющих тура бинта вокруг лба и затылка Марата, Варя опустила ткань с лобной части парня на пораженную порезом область его уха. Аккуратно, чтоб не причинить ему боли. Суворов зашипел, а она лишь выдохнула ртом и принялась дальше продолжать свои манипуляции. Она вновь прошлась тканью бинта, сделав закрепляющий тур вокруг головы. Говорить что-либо было ни малейшего желания. Варя, словно была героиней сказки Андерсона, которая лишись голоса. Впрочем, она также, как и героиня, хотела стать морской пеной. Раствориться в потоке соленой воды.       Варя взяла ножницы, лежавшие в аптечке, и разрезала концы бинта. Завязав узел на лбу Марата, она подбадривающе хлопнула его по плечу. Повернувшись к Вахиту, она выжидающе начала смотреть на него, приглашая, тем самым, стать следующим пациентом в импровизированном процедурном кабинете. Младший Суворов подвинулся на скамейке, освобождая насиженное теплое место Зималетдинову.       Вахит, копируя Марата, также сел напротив Вари. На его лице она видела разбитую, как у Вовы, горбинку носа. Кровь, запекшейся и растрескавшейся алой лентой, стекала начиная от горбинки, очертив собой все контуры носа. Ее путь заканчивался на подбородке. Варя даже боялась представить себе, что с ними было на том «разговоре». Боялась представить с какой животной жестокостью там избивали Вову, Вахита и Марата. И ладно бы только этих двух здоровых лбов, а ребенка-то за что так изувечили?! Это просто не укладывалось в голове! Это каким надо быть зверем, чтоб надрезать школьнику ухо?! Варя обильно смочила вату, взятую из аптечки и, щурясь, прислонила ее к ране на носу Вахита. Рана вспенилась, зашипела, оповещая Варю, что микробы будут убиты и рана механически отчистится от мелкой грязи. Обтерев лицо Зималетдинова новым кусочком ваты, Варя выдохнула. Он поблагодарил ее коротким кивком, что вызвало у Вари мимолетную улыбку.       Марат рывком встал со скамейки и быстрым шагом направился в коморку, откуда только недавно вышел Адидас. Подросток уселся на левый на диван, бурча себе под нос недовольства, ругательства, возможно, даже проклятья в сторону брата. И Варя прекрасно его понимала. Возможно, будь она на его месте — то же бы проклинала всеми известными проклятиями. Но она не решалась даже попытаться нелицеприятно выразиться в сторону Суворова-старшего.       Зималетдинов сел рядом с ним, достав из кармана штанов пачку сигарет. Они сидели молча. Видимо, думали над тем, что случилось. Варя решила их не тревожить, тем более, вряд ли они расскажут, что там случилось. Марат, может быть, что все-таки маловероятно, и рассказал бы, но уж точно немногословный Вахит. Какое-то время по всему тренажерному залу слышалось едва уловимое перешептывание. О чем парни шептались, Варя даже не пыталась понять. Для группировщиков, может быть, все это буднично, но для Вари — мера нормальности с грохотом катилась с вершины горы. Катилась, собираясь в огромный снежный ком, который при столкновении с ней, отбросил бы на несколько метров, в дерево. Сломав позвоночник. Все это было ненормальным, каким-то инородным. Такого не должно быть в обществе! Почему все это мальчишки тупоголовым стадом шли в группировки — стало еще более непонятным. Что они искали в этих мотальщиках, в их хищных, почти лисьих, взглядах? А можно было просто учиться в школе, закончить ее, получить аттестат, да пойти учиться дальше! Что еще нужно? Образование бесплатное — учись себе, да жизни радуйся! Тем более, таким «мажорам», как Марат или Вова — грех вообще жаловаться на жизнь! Другое дело, если б в группировки «пришивались» мальчишки исключительно из неблагополучных семей — было бы легче оправдать их увлеченность улицей и криминалом в целом. Во всяком случае, так хотя бы статистика была бы кристально чиста и понятна. А экземпляры в лице Вовы и Марата — безбожно ее портили!       Валера, стоящий поодаль от всех, пошел к Вахиту и Марату. Варя, сидевшая на скамейке возле своей дубленки, уперлась правым виском в отштукатуренную покрашенную зеленой краской стену. Туркин сел в кресло рядом со входом в комнату и нервно посмотрел на товарищей.       Варя, конечно, могла уйти, наплевав на то, что сказал Адидас. Силой-то ее никто не держал! Но не уходила по одной простой причине: она боялась вызвать гнев Суворова-старшего.       Она услышала, что один из ребят слишком нервно чиркал колесиком зажигалки. А после нос противно защипало от аромата тлеющего дешевого табака; из коморки, где сидели юноши, густыми облаками хаотично выплывал серо-голубой дым. Варя развернулась всем телом ко входу в комнатенку.       — Ну че там было-то расскажите! — послышался нетерпеливый голос Валеры. Марат и Вахит молчали. — Кто там на коленях стоял?       — Я не стоял, — ответил ссутулившийся на диване Марат, обиженно поджимая губы. Варя видела его со своего положения. Суворов-младший смотрел куда-то себе под ноги. А Вахит смотрел куда-то вверх, с, если честно, туповатым выражением лица.       Варе показалось, что Вахит Зималетдинов — самый рассудительный из всех группировщиков. А немногословность — его визитная карточка: такая же невзрачная, но четко объясняющая все о ее владельце. Именно ей он умело подкупал. Возможно, поэтому Варе он нравился, по-человечески, куда больше, чем суетливый, сующий свой нос, куда не просят, Валера. Правильно говорят: «Слово не воробей, вылетит — не поймаешь». Вахит в этом смысле, ими и не раскидывался.       — Да че вы мямлите-то, а? — не унимался Туркин. — Зима?       — Я мордой в асфальте лежал, — стуча указательным пальцем по сигарете, Зималетдинов скидывал серый пепел в пепельницу. — Я не видел ничего.       — Да вы че, охренели, пацаны? — откидываясь на спинку кресла, возмущался Валера, разводя руками.       Варя подумала: «Какое твое собачье дело, Валер?», но в слух решила не озвучивать. Она покачала головой, до конца пытаясь понять логику Туркина. Неужто он самый инициативный и искренне следовал всем правилам пацанского кодекса, будь он проклят тысячекратно?! Какой в этом смысл, если самое страшное с парнями уже случилось? И нет, чтоб поддержать их, Туркин бомбардировал их вопросами, на которые, — Варе это было определенно точно понятно, — они не хотели отвечать. Да и не ответят, даже под страхом Высшей Меры, вне всяких сомнений. Это понимала Варя, а вместе с ней и Марат, и Вахит, но этого явно не понимал Валера. Как и они — никогда не смогут понять, почему он с таким рвением пытался узнать, что случилось полтора часа назад.       Появившийся Адидас не вызвал у Вари абсолютно никаких чувств, кроме страха. Он шел с Айгуль. Укутанная в его куртку девочка еле передвигала ногами: они подгибались в коленях, а ее лицо, изуродованное бликами дорожек от слез, стало опухшим и покрасневшим. Варя вскочила со скамьи, не сводя взгляда со школьницы. Адидас вел девочку в сторону Марата.       Встав у входа в комнату, Варя видела, как Суворов-старший коснулся пальцами плеча Туркина. Тот посмотрел на Адидаса и торопливо встал, зачем-то отряхнувшись.       — На, — послышался голос Вовы, такой же спокойный, как и всегда до того момента, как он орал на младшего брата, Варю и всех остальных. Он усадил Айгуль на место, где до этого сидел Валера. Был ли это тот Вова, который нравился Варе или перед ними всеми снова стоял Адидас, с которым она не хотела иметь ничего общего? Она очень надеялась на первое, — принимай свою. Развяжи его.       Он бережно, — почти по-отечески, — снял с плеч Айгуль свою крутку и накинул на себя в несколько быстрых движений.       — Надо девчонку родителям отвезти, — неэмоционально произнес Вова.       Сказал так, будто ничего не случилось. Интонация его голоса перестала пугать, наоборот — успокаивала, почти убаюкивала.       Развернувшись к Варе, Вова обошел ее. Молча взял в руки ее дубленку, отряхнул от мелких опилок, налипших от деревянных поддонов, и также, не издав ни звука, одел ей на плечи. Она молчала, просто смотрела на его лицо, искаженное запекшимися ранами. Сердце сжалось; спроси ее хотела ли она видеть его таким, — она без раздумий отрицательно помотала бы головой. Суворов приобнял ее за плечи и повел в сторону выхода из тренажерного зала. Варя остановилась и засунула руки в рукава дубленки и, поправив воротник, посмотрела на Вову. Он как-то криво улыбнулся, и она поняла, что это был именно он — ее Вова Суворов.       Развернувшись вполоборота, Вова окликнул Марата. Подросток, сгреб Айгуль в охапку, бережно поднимая девочку с кресла. Одев на девичьи плечи свою ярко-голубую болоньевую куртку, он убрал с ее лица растрепанные русые волосы. Марат, ласково улыбнувшись Айгуль, посмотрел на ее потерянное лицо. Казалось, оно было совсем обескровлено, будто из школьницы высосали все то жизнерадостное, что в ней было несколько часов назад. Суворов-младший двинулся в сторону старшего брата.       Выйдя на улицу, Варя выдохнула. Клубы пара растворялись у ее рта, как та тревога, с которой она невольно породнилась. И такие «родственники» ей были явно не нужны. Неужели этот безумно долгий день закончился? Мартовский снег крупными хлопьями оседал на плечах Вари. Обнимая за плечи, Вова вел ее к белой «Волге». Он галантно открыл переднюю пассажирскую дверь перед курсанткой. Сбросив нервозным движением ладони с ее плеч хлопья снега, он усадил ее на сиденье. И захлопнув дверь, обошел машину, огибая капот. Суворов остановился у водительской двери и внимательно смотрел на выход из подпольного тренажерного зала.       Пошарив по карманам залитой кровью куртки, Вова достал оттуда сигареты. Он нервно потряс раскрытую пачку, чтоб остатки сигарет упали на одно сторону. Достав одну зубами, Вова, прикрыв свои карие глаза, убрал пачку обратно. Легким движением руки, он зажег кончик сигареты зажигалкой «огонек». Пару раз протяжно затянувшись, Суворов выдохнул дым вверх, запрокинув голову к небу. Было в нем что-то не то. Он был какой-то нервный, совсем не такой, как обычно.       В зеркале заднего вида Варя увидела идущих к «Волге» Марата и Айгуль. Ноги девочки все также подгибались, выглядели неестественно, словно она была лишь оболочкой от той прекрасной девочки, с которой Варя познакомилась вчера. Вова, завидев их, еще раз сильно затянулся и, быстрым щелчком пальцев, отправил окурок куда подальше.       Сев на водительское место, Суворов поправил зеркало заднего вида, бросив на Варю короткий взгляд. Она, может, и хотела бы спросить у него что-нибудь, но какая-то странная обида сжимала горло грубой хваткой, не давая хозяйке проронить хоть слово. Варя не знала, насколько адекватна была ее реакция; не знала, насколько нормально было обидеться на Суворова за то, что он ее не послушал. Насколько была объективна ее обида, ведь, если зацепиться за слова самого Вовы — он ей наврал, пообещав, что все будет хорошо. Она, может, и рада бы дать рациональную оценку, да не могла — опыта не было, сравнивать было не с чем!       Варя демонстративно не смотрела на него, не видела в этом необходимости. За спиной она услышала, что задняя дверь «Волги» открылась, ласково впуская в, непрогретый до конца, салон автомобиля сначала молчащую Айгуль, а следом — Суворова-младшего. Марат назвал брату адрес школьницы, которая сидела тревожно тихо, упираясь лбом в стекло. Варя не пыталась его запомнить, поэтому пропустила мимо ушей.       Заведя машину, Вова вырулил со двора на дорогу, то и дело поглядывая на приборную панель. В салоне воцарилась тишина, которую никто из присутствующих не осмеливался нарушить. Разве что шум мотора не давал сойти с ума окончательно. Марат не сводил взгляд с Айгуль, она — с неспешно меняющихся пейзажей за окном, Вова — прямо на дорогу перед собой, а Варя… Варя закрыла глаза, пытаясь забыть этот ужасный день. Запереть воспоминания о нем где-то в том отсеке мозга, куда она никогда не залезет; завесит его звенящими цепями и множеством замков, а после — и вовсе выкинет ключ, навсегда заблокировав этот день.       Варя поняла, что все, что она скажет не будет иметь для Вовы никакого веса. Он сам себе на уме. Будь по-другому, он бы послушал ее и отправился с ней и Валерой в милицию. Будь по-другому, он бы ее послушал, остановился бы тогда, у дверей тренажерного зала. Он поступил по-своему. И где он был, и что он делал, чтобы спасти Айгуль — одному Богу, запрещенному в Союзе, — известно.       Варя приоткрыла глаза и коротко глянула в окно, будто что-то новое ей могла показать, разочаровывающая последние несколько недель, Казань. Ничего нового. Разве что только клокочущие, ноющее чувство обиды, которое, доселе, было ей неизвестно. Нет, она обижалась раньше. Но только на Марину, только по мелочи. Например, когда Архипова просила поделиться конспектами, которые она никогда не писала или просила в сотый раз объяснить какой-нибудь жаргонизм, который мог помочь в следствии. Так, один раз, Варя полчаса объясняла Марине, что такое «И.Р.А.», нередко вырезающаяся на рукоятках самодельных «финок».       Тут обида была другая. Не такая, как была с Мариной и ее чрезмерным разгильдяйством, задето что-то другое; что-то, что колючим уколом отдавало в грудине. Обида за то, что мнение Вари никогда не будет в приоритете.       Она выдохнула, когда «Волга» остановилась у подъезда, где жила Айгуль. Марат выпрыгнул из машины с другой стороны. Обойдя автомобиль, Суворов-младший открыл дверь со стороны школьницы. Парень помог ей выбраться из салона и, бросив Вове, что скоро вернется, ушел, бережно обнимая Айгуль за ее маленькие худенькие плечики.       Варя сжала зубы. Желваки на ее лице зашевелились, когда дверь с характерным хлопком закрылась. Вова, сидевший слева, сжимал разбитыми пальцами кожаный ободок руля. Он шумно выдохнул, косясь на Варю краем глаза. Она же старалась не смотреть на него вовсе.       — Отвези меня к общежитию, — коротко попросила она, чувствуя, что голос стал неестественно сухим.        Каждая буква, сказанная Варей, ощущалась в горле, как заливание в него тягучей, краснеющей от жара печи Ванюкова, меди через воронку; она убивала медленно и выжигала голосовые связки насквозь.       Вова молчал. В тишине салона «Волги», Варя слышала каждый его медленный вдох, который отдавался в ушах со звонким эхом. Оно давило на черепную коробку, словно новообразовавшаяся опухоль мозга, появившаяся после аварии на Чернобыльской АЭС. Медленная и мучительная смерть, почти пытка, такая же, как сидеть с Вовой и ждать, пока он заведет мотор.       — Марата дождемся, — раздался невозмутимый голос Суворова, впервые обращенный к ней с того момента, как он покинул стены качалки, — и поедем.       Варя промолчала, лишь промычала ему в ответ что-то согласное. Она шумно выдохнула. Выяснять что-то с Вовой не было абсолютно никакого желания. Да и нужно было ли? Но один вопрос, — один единственный, — ее, пожалуй, все-таки интересовал. Она долго катала его на языке, чувствовала его прям на кончике; пыталась собраться с мыслями, чтобы озвучить его. Но вопрос оказался таким болезненным, что внутри все сжималось от страха услышать ответ.       — Что случилось с Айгуль?       Глубокий шумный выдох сорвался с губ Вовы. Кожа, обтянутая на рулевом колесе, со скрипом зашевелилась, когда он сжал ее до беления костяшек. Он не смотрел на Варю. Только куда-то перед собой. Ожидание, — с тревожным стуком сердца, — отдавалось в висках. Сделалось таким громким, что, кажется, Варя ничего и не слышала, кроме него.       — Вова! — она почти кричала! Хватит с нее утомительного, давящего на весь организм, страха!       — Изнасиловали.       Одно единственное слово на такой же вопрос. Честная сделка — равноценный обмен. «Слово» ударилось об мягкие стены салона «Волги»; казалось, что мягкая обивка должна была принять в себя звук, но почему-то предательски срикошетило в барабанные перепонки, оставаясь в них продолжительным и тягучим, как черная смола, эхом. Это «слово» заставило все внутренности перевернуться, сжаться в клубок, поменяться местами. Сердце упало в желудок, а он, в свою очередь, поднялся на место, качающего кровь органа. Мысли запутались, стали узлом, который невозможно распутать без посторонней помощи. А помощи ждать было не от кого! Вова не возьмет в толк то, что она хочет помочь бедной девочке. Начнет отговаривать, просить не лезть в их «пацанские» дела. Но был закон выше, чем их «пацанский». Был человеческий, который никогда не даст Варе спокойно смотреть на все это моральное разложение!       Варя прикрыла пересохшие от напряжения губы ладонью. Слишком частый жест, появившийся в жизни также резко, как и сам Вова Суворов. Нервная система шатко продолжала балансировать между сковывающем безумием и кричащим отчаянием. Хотелось заверещать так громко, чтоб сидящий рядом Вова оглох! Но вместо крика получился лишь тихий утробный хрип, сильно оцарапывающий гортань.       Варя вжалась спиной в сидение, пытаясь принять то, что случилось. И, вроде, должно быть все равно, но... не было. И понятно почему: Айгуль всего лишь маленькая девочка, ребенок, который явно не заслужил этого всего. Ответ на вопрос «Как помочь?» пришел не сразу, но вертелся в голове с самого начала.       Сначала заявление в милицию.       С теми, кто позволяет себе насилие над детьми, на зоне церемонится не будут. Сразу определят в низшие касты. В так называемых «петухов». Минимальное наказание, насколько Варя помнила, от пяти лет колонии. Но самым идеальным расклад для нее (да и для Айгуль) — Высшая Мера, как для Сливко. Но это все на усмотрение прокурора ТАССР. Хотя Варя искренне считала, что насильников — только на расстрел. Никаких полумер быть не должно.       Когда Сливко поймали, Варе было семнадцать лет. Она в тот год школу закончила, а в сентябре уже поступила в «УКПшку». О поимке душегуба им объявили после новогодних каникул. Семь загубленных жизней. Семь семей, испытавших невосполнимое горе, которое ни с чем нельзя было сравнить. И меньше всего Варя хотела, чтоб то же самое испытала семья Айгуль, также, как и сама девочка. Справедливость должна восторжествовать, а виновные — наказаны. На другое Варя не согласна.       Открывшаяся дверь за спиной оповестила Варю, что Марат вернулся. Она посмотрела на его понурое лицо через зеркало заднего вида. Скорее всего, родители девочки, увидев в каком состоянии их ребенок, просто выгнали Суворова-младшего. Будь Варя на их месте — поступила бы точно также. Но стоило отдать Марату должное: он вернулся настолько быстро, что Варя успевала до закрытия общежития. Да и с Вовой ей не пришлось особо разговаривать.       «Волга» тронулась с места, вместе с потоком вариантов продолжения дальнейших событий, несущихся с оглушительной скоростью в голове. Они сменяли друг друга; одна идея была лучше другой, а что самое главное — все логичные и правильные. Во всяком случае, все мысли сейчас были о бедной Айгуль. Что до группировщиков: «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих», не так ли? Какой смысл тратить нервные клетки? Она пыталась помочь Вове, отговорить его от глупостей. Он ее не послушал. Так зачем тогда надрываться? Помощь была нужнее тем, кто действительно в ней нуждался. И Айгуль, и ее семья — точно были теми людьми, которым Варя обязана была помочь. Как по моральным соображениям, так и по соображением, которые ей предписывала будущая профессия.       Когда машина остановила у ворот общежития, Варя быстро протерла лицо ладонью, отгоняя от себя остаток этого дня. Хотелось поскорее очутиться в душе и лечь спать. Смыть с себя страх, словно прилипшие комья грязи. Забыться во сне, если у нее вообще получится уснуть.       Вова бросил взгляд на Марата через зеркало заднего вида. Подросток, поймав взгляд старшего брата, закатил глаза и вышел из салона, оставив Суворова и Варю наедине. Она недоверчиво покосилась на Вову и, изогнув бровь, скрестила руки на груди. Осталась только интереса ради, чтоб послушать, что скажет. Она от него ничего больше не ждала: ни оправданий, ни каких-либо вопросов тем более!       — Варюнь, — начал Вова, снова сжав руль до противного скрипа, — я не должен был…       — Вов, хватит, пожалуйста, — на тихом выдохе произнесла она. — Мне неинтересно слушать твои оправдания, честно. Марату, кстати, по-хорошему, врачу бы показаться.       Открыв дверь, она выскочила из салона. Встретившись с Маратом взглядом, Варя почувствовала, что сердце больно заныло. Его тоже было невыносимо жалко! Он шел за своим братом, в котором видел опору. Возможно, никого ближе, кроме Вовы, он к себе не подпускал. Варя видела тогда, в гардеробе «ДК», с какой песьей верностью, Марат смотрел на братский китель. Но вот только что должно произойти, чтоб непоколебимая — скорее даже слепая, — вера дала трещину?

***

      — Марин! — окликнула Варя соседку, догнав ее возле входа в гардероб института.       Марина оглянулась, надевая на голову шапку.       Вчера вечером, когда Варя вернулась в комнату, Архипова не спала. Не могла, потому что сильно переживала за соседку. И ее можно понять! Варя в общих чертах рассказала ей, что ни в какую милицию они так и не пошли, но решила недоговаривать о том, что Вова вернулся весь избитый. Варе искренне не хотелось напрягаться Марину этой информацией, да и подставлять она никого из группировщиков не хотела, пусть и зареклась, что никому из них никогда больше не поможет. Варя быстро сменила тему, расспрашивая Архипову о их прогулке с Ильясом. Та, во всех подробностях, поделилась, что провожатый оказался невероятно галантным и позвал Архипову вечером в кино. Она же охотно согласилась. Варя даже пошутила, что скоро Марине придется идти в паспортный стол и менять фамилию!       Утром же, Варя вскочила с кровати, как ужаленная, и унеслась в институт к первой паре. Марина еще спала, когда она уходила. Так случалось почти каждый раз. Раньше Варя пыталась будить соседку, но та лишь отмахивалась и говорила, что ей ко второй, но расписание у них было одинаковое. На первом курсе даже до утренней драки могло дойти!       Варя и Марина зашли в гардероб. Мартовское тепло, наконец-то начало топить сугробы во дворах и любовно греть спину. Накинув на себя пальто, Варя, переминаясь с ноги на ногу, смотрела на носки своих сапожек на невысоком каблучке.       — Ты, может, слышала, — язык Вари как-то неловко заплетался, не давая ей полностью сконцентрироваться на том, что она собиралась сказать, — были ли заявления недавно об изнасилованиях?       Архипова задумалась, явно пытаясь напрячь все извилины своего мозга. Варя с надеждой смотрела на нее, чувствуя, как пульс увеличил свой темп.       — Нет, не было, — Марина отрицательно помотала головой, выпятив нижнюю губу немного вперед.       «Как не было?!»       Этого просто не могло быть! Варя непонимающе вытаращилась на Марину, до конца не веря в то, что она сейчас сказала. Мозг отказывался принимать новость о том, что родители Айгуль не написали заявление в милицию. Сердце ухнуло куда-то вниз, к пяткам, оставшись там. Тело бросило в пот, как будто это родители Вари отказались сообщить правоохранителям о нарушении закона. Неужели родителям бедной девочки настолько на нее все равно?       Варя быстро глянула на часы, пытаясь сосчитать успеет ли она доехать до улицы Карла Маркса двадцать один до шести вечера. Выбора не было! Она наспех попрощалась Мариной, чувствуя, как все тело наэлектризовалось. Оно электрическим импульсом, созданным моторными нейронами мозга, заставило Варю инстинктивно броситься бегом к выходу! Расталкивая идущих навстречу курсантов, она наскоро бросала им извинения. Она бежала по коридору, боясь споткнуться, запутаться об собственные ноги и упасть ничком на каменную плитку, разбив себе нос. Промчавшись мимо вахтерши и слыша ее гневные замечания, она вылетела в тамбур института.       Толкнув дверь от себя ладонями, Варя вылетела из здания, набегу заматывая шарф на шею и судорожно впиваясь пальцами в ручку портфеля. Перепрыгнув последнюю ступеньку, чудом не подвернув ногу, она бежала в сторону автобусной остановки. Ее легкие увеличились в размере, наполняясь разряженным весенним воздухом вперемешку с выхлопными газами от проезжающих по дороге машин. Ноги гудели от бега на каблуках. Стук собственного сердца в висках, казалось, попадал в такт со звоном набоек по оттаявшему асфальту. Минуя прохожих, она бежала, гонимая жгучим в груди адреналином. Он жег ребра, заставлял отчаянно бежать вперед! Перепрыгнув через грязную рыхлую слякоть, Варя, схватившись за дорожный знак для ускорения, повернула вправо. Мокрый снег, встретившись с подошвой ее полусапожек, разлетелся в разные стороны, заставив нескольких прохожих посторониться бегущей непонятно куда курсантки, одарив ее доброй порцией красноречивого русского мата.       Варя бежала по Магистральной улице, жадно хватая ртом воздух. Казалось, что ей приносила сил одна только мысль о том, что она делает благое дело. Это дело помогало сердцу качать кровь по венам. Помогало четко сконцентрироваться на каждом движении. Варе казалось, что все ее чувства обострились до немыслимого предела: она видела четче, а бежала так, будто всю жизнь готовилась к Олимпийскому забегу! Шарф предательски развязался и она, еле успев схватить его за кончик, засунула мохеровое кружево в карман. Волосы, собранные в хвост, растрепались. Они отвратительно мешали бегу, Варе то и дело необходимо было сдувать их, смахивать ладонью, чтоб не лезли в глаза. Распахнутое настежь пальто раздражающе билось подолом об икры. Холодно не было. Было невыносимо жарко! Жар заставил щеки Вари покраснеть, но никак остановиться она не могла! Она должна была успеть! Пусть ценой начавших гореть легких и дискомфорта в правом боку из-за отсутствия разминки перед несанкционированным марафоном!       Сбавив скорость у остановочного павильона, Варя сделала несколько глубоких вдохов, чтоб восстановить сбившееся дыхание. Сердце стучало в груди с темпом автоматной очереди; оно было вот-вот готово покинуть глупую хозяйку, выпрыгнуть, безжалостно переломав все ребра. Смахнув со лба вступившие на нем первые капельки пота, она согнулась, пытаясь отдышаться. Варя выпрямилась, засучив рукав пальто и глянула на наручные часы. Автобус должен был вот-вот появится. Когда Варя слышала за спиной приближающийся шум двигателя и шипение пневматической тормозной системы, она, обернувшись, увидела заветную цифру «тридцать один» на забрызганном грязью лобовом стекле. Окончательно отдышавшись, Варя была готова заверещать от радости, что успела вовремя!       Когда «ЛиАЗ» остановился и открыл среднюю дверь, Варя лихо проскочила во внутрь автобуса, перепрыгнув лужу возле бордюра. Она нервно прошла к окну, отряхивая ворс пальто от налетевших на него капель. Быстро похлопав себя по карманам, Варя нащупала в правом маленькую книжечку с автобусными талонами, купленную в «Союзпечати» на прошлой неделе. Сдунув с лица прядь, Варя оторвала один билет и, чуть покачиваясь с движением автобуса, направилась в сторону компостера. Обогнув локтем поручень, она засунула часть талона в отверстие, куда вставлялись билеты. Варя с усилием нажала на рычаг. Когда он отпружинил в свое обычное положение, она вынула свое бумажное доказательство о том, что она честно оплатила проезд. Глянув на билет, она про себя выругалась. Закатив глаза, Варя раздраженно вернулась к месту у окна, глядя на несчастную, изрешеченную шестью отверстиями, бумагу. Возможность узнать был ли билет «счастливым» потеряна: компостер нещадно вырезал одну цифру, оставив Варю ни с чем! Разве что с жалкими догадками и мнимыми надеждами о том, что этот билет — единственное, что принесло бы ей удачу!       Долгие, — тянущиеся вечность, — пятнадцать минут, заставили Варю обдумать все то, что на нее навалилось за последние несколько недель. Казань стала невыносимо сильно давить на плечи тяжким грузом. Казалось, что она раздавит своим криминалом, своей до хрипоты сдавливающей горло жестокостью. В детстве казалось все по-другому! Где же то самое «прекрасное далеко», о котором пелось в той грустной детской песенке из «Гостьи из будущего», вышедшей пять лет назад? В беззаботном детстве казалось, что Казань — это светлое будущее! Величественный прогресс, к которому стремился каждый уважающий себя десятиклассник, покидающий родной Куюки, разъезжаясь кто куда в поисках для себя лучшей жизни и профессии. Жалела ли она, что выбрала этот город для поступления? Нет, ни капли.       Выйдя на остановке на улице Карима Тинчурина, она пересела на автобус под номером «пятьдесят четыре», прибывший через шесть минут. Еще столько же ехала, мысленно рассуждая над тем, куда ее приведет тропа, которую она невольно выбрала. Мысли сводили с ума, и, казалось, что правильного решения не существует. Во всяком случае, именно в данный отрезок времени, который тянулся, по ощущениям, дольше, чем вся ее жизнь. В салон автобуса зашли контроллеры, проверяющие наличие «компостированных» билетов. Варя показала свой, безучастно смотря в окно, где лениво сменялись дома, люди, машины.       Варя выскочила из автобуса на остановке «Университет». Напротив нее величественно и гордо стояла казанская консерватория. По рассказам деда, во время войны консерватории не было и вместо нее был госпиталь. И только в октябре сорок пятого года здание открылось как высшее учебное заведение для музыкантов. Красивое двухэтажное здание в классическом стиле сразу приковывало к себе пристальное внимание всех гостей Казани! Но любоваться красотой архитектуры у Вари не было времени!       До улицы Карла Маркса оставалось примерно девять минут пешком. И медлить Варя не собиралась. Перейдя на пешеходном переходе, она направилась в сторону Ленинского парка.       Идя по каменным дорожкам, Варя смотрела себе, как и всегда до этого, под ноги. Она ставила ногу точно по центру каждой выложенной плитки. Тоже дурная привычка с детства: в доме бабушки и дедушки был очень скрипучий пол. И, чтобы лишний раз не будить ночью стариков, Варя каждый раз наступала точно на центр половицы; почему-то ей казалось, что так пол скрипел тише. Будучи ребенком с фантазией, она представляла, что в щелях между половиц была раскаленная лава, о которой восьмилетняя Варя вычитала в «Атласе вулканов СССР». Один экземпляр был в казанской библиотеке. А дед Вари, Алексей Сергеевич, имея читательский билет, иногда брал оттуда книги. Вот и привез внучке, чтоб та ознакомилась.       Варя подняла голову, чтобы отвлечься от своей детской забавы и уже быстрым шагом шла по парку. Девственно голые кружевные ветви деревьев, казалось, наносили, затянутому серыми тучами, небу повреждения, но не дотягивались до него своими тонкими угловатыми руками, чтоб проткнуть насквозь. Они не могли помочь ярким и теплым солнечным лучам пробиться сквозь эти плотные свинцовые облака, нависающие над Казанью. Освежающий мартовский ветер рвущим порывом толкнул своими сильными ладонями в спину. Он подгонял, давал понять, что сама Природа помогала Варе скорее добраться до своего места назначения. Ветер шевелил кроны деревьев, наполняя людный парк завораживающим пением ветвей.       Миновав Ленинский парк, Варя остановилась на пешеходном переходе между улицами Дзержинского и Лобачевского. Она нервно оттянула рукав пальто, глядя на часы. Но зрение подводило, не хотело фокусироваться на циферблате наручного аксессуара. Варя прищурилась. Двенадцать минут шестого. Перейдя дорогу, Варя передвигала ногами, несясь по Лобачевского. До улицы Карла Маркса было рукой подать — пару минут и Варя уже бежала к зданию под номером «двадцать один». Боялась почему-то, что не успеет. Но время было на ее стороне, а часы, весящие на руке, уверенно убеждали в этом.       Остановившись у двери, Варя, схватившись за ручку обеими руками, потянула ее на себя. Заскочив внутрь здания, она провела одной рукой по ворсу пальто, которое сделалось слегка мокрым от повышенной влажности на улице. Или ей только так показалось, и этот жест был больше нервозным напоминанием о том, что она находится в реальности? Справа от входа встрепенулся дежурный и уставился на вошедшую в здание Варю. Она деловито, — будто была председателем ТАССР, — провела пальцами по кожзаму на портфеле, спускаясь ниже. Она быстро нажала на два металлических замка-защелки. Откинув клапан портфеля, ладонь Вари скользнула во внутрь, чувствуя кончиками пальцев приятную сатиновую подкладку. Нащупав в портфеле удостоверение, она торопливо достала его. Показав его в раскрытом виде, Варя сразу отмела от себя дополнительные вопросы дежурного. Замечательная штука — удостоверение! С его помощью можно было попасть практически куда угодно без лишних вопросов. Да и принадлежность милиции всегда большой плюс, который позволял Варе попадать в любые государственные учреждения. Очень выгодно, когда это было действительно необходимо. Варя сдержанно улыбнулась дежурному и, наскоро убрав удостоверение в портфель, захлопнула застежки с помощью цупферов.       Варя прошла к лестнице, звонко цокая набойками. Этот звон отражался от стен и рикошетил прямо в барабанные перепонки. Взявшись за перила, она начала подниматься на четвертый этаж.       На четвертом этаже Варя, к своему великому счастью, застала пустой коридор. Не хотелось лишний раз попадаться на глаза кому-либо. Она шла по линолеуму, выстеленному вдоль всего коридора. Противный звон каблуков больше не раздражал слух. Остановившись у одной из многочисленных дверей, Варя подняла кулак, чтобы постучаться, но почему-то помедлила. Глубоко вдохнув, словно набираясь смелости, она быстро постучалась костяшками об дверное полотно.       Холодное, но достаточно громкое «войдите», доносящееся из кабинета, оповестило Варю в том, что она может войти. Быстро схватившись за ручку, она повернула ее и толкнула дверь немного вперед. Просунув голову в кабинет, Варя встретилась взглядом с сидящей за правым столом Морозовой Ириной «Мишель» Сергеевной. Та же, в свою очередь, завидев Варю одарила ее вопросительным и, даже удивленным, взором. Ее тонкие черные брови взлетели вверх, Ира даже открыла рот, как выкинутая на берег рыба!       Варя прошла в кабинет молча. Сжимая пальцами ручку портфеля, она опустилась на стул рядом со столом инспектора. Взглянув на Иру, Варя сипло сказала:       — Мне нужна твоя помощь…

***

      Выйдя из лифта, Варя в сопровождении Иры, молча двинулась в сторону квартиры на пятом этаже. Варя чувствовала, как все тело напряглось от злости, которую она хотела выплеснуть на людей, в чью квартиру они пришли. Это злость шла от головы, от мозга. Извилистыми змеями она спускалась к шее, туго обвивала щитовидный хрящ, заставляя дыхание сбиваться, задыхаться, но не попытаться оторвать от горла — пусть душат. Если остановка дыхания будет придавать сил — Варя готова задыхаться вечность. Змеи спускались по худым плечам, переплетаясь по предплечьям и ниже, где их головы остановились у запястий, готовые броском напасть на свою жертву, выпустив через железы убийственный яд.       Страха не было. Только жажда истинной справедливости, которая должна восторжествовать. Любой ценой. Эта жажда пульсировала в висках, подсказывала тихим шепотом, что говорить.       Остановившись у дверей квартиры, Варя нажала на черную кнопку звонка, задержав палец на несколько секунд. Ира, стоящая за спиной, выпрямилась, сжимая картонную папку с документами и протоколами. Ответа из квартиры не было. Варя нагнулась к двери, прислушиваясь, почти заглядывала в замочную скважину квартиры. Она недовольно хмыкнула и выпрямилась. Варя занесла кулак и уже усиленно начала стучаться в обтянутую дерматином дверь, стараясь привлечь внимание хозяев квартиры.       — Если ты сейчас не уйдешь, — донесся из квартиры раздраженный женский голос, — я милицию вызову!       — А я и есть милиция! — фыркнула Варя, сжав челюсти от злости. — Открывайте!       Варя снова достала удостоверение, где главной гордостью стала надпись «сержант юстиции». Она долгим и упорным трудом добивалась этого звания три года, что училась в «УКП»! Ни одну пару не пропустила, усердно училась, лишь бы только заполучить желанное вознаграждение и поощрение в виде первого звания в младшем начальствующем составе!       Замок издал негромкий звук открывания металлической защелки. Дверь скрипнула своими несмазанными петлями, приоткрываясь. Из щели вытянулось женское лицо, которое с неприкрытой предвзятостью изучало стоящих перед ней девушек.       Варя предъявила удостоверение, смотря женщине прям в переносицу, словно пыталась прожечь ее лицо насквозь. Женщина, вероятно, мать Айгуль, часто моргая открыла перед Варей и Ирой дверь настежь, пропуская их в квартиру. Они вошли молча. Первое, что сделала Варя оглядела квартиру, пытаясь найти хоть какие-нибудь следы неблагополучия, но, к ее великому сожалению, она была совершенно обычной. Из комнаты напротив доносился шум болтающего телевизора.       — Ваши сотрудники уже были у нас ночью, — скрестив руки на груди, выражала свое негодование мать Айгуль.       — А мы как раз по этому поводу, — Варя, перестав оглядывать квартиру, снова уперла свой взгляд на женщину, которая абсолютно наплевательски относилась к своему ребенку. — Объясните, пожалуйста, мама, вы почему заявление не написали о том, что в отношении вашего несовершеннолетнего ребенка было совершено тяжкое преступление? А именно: статья сто семнадцать Уголовного Кодекса РСФСР.       Женщина закатила глаза.       — Ну как же?! — она развела руки, а потом качнула головой в сторону комнаты, откуда доносилась болтовня телевизора. Женщина приблизилась к Варе, перейдя на шепот: — Позор такой!       — Угу, понятно, — Варя закачала головой, нервно кусая слизистую щеки.       Она какое-то время просто пыталась принять тот факт, что мать Айгуль интересует только то, что скажут люди. Это и стало ее козырным тузом в рукаве. Чем родителей девочки можно было умело припугнуть, если знать как. Варя почесала нос указательным пальцем, продолжая испепелять взглядом родительницу школьницы.       — Смотрите какое дело, — Варя почувствовала, что вена на ее лбу начала пульсировать от злости, которую она всеми силами пыталась сдержать в груди, — у вас вариантов немного: либо вы сейчас садитесь, берете ручку и бумагу, пишите заявление в милицию, либо я сообщаю о том, что вы отказываетесь от дачи показаний. Тогда в отношении вас и вашего супруга, — она кивнула в сторону комнаты с открытой дверью, — будет возбуждено уголовное дело по статье сто девяносто Уголовного Кодекса РСФСР. Это статья о «недонесение о преступлении», будет вам известно. Наказывается лишением свободы на срок до трех лет или исправительными работами на срок до двух лет.       — Также, согласно статье девятнадцать Закона СССР о «ненадлежащем исполнении обязанностей по воспитанию детей», вас обоих могут лишить родительских прав, — добавила, стоящая за спиной Вари, Ирина Сергеевна.       — Я думаю, что будет куда неприятнее, когда о вас будут судачить, что вы уголовники, да? — Варя посмотрела на мать Айгуль, которая испуганно глядела на девушек и молча хлопала веками. — Решать только вам.       Мать Айгуль молчала какое-то время, словно пыталась обмозговать все то, что на нее только что свалилось. И спустя несколько минут, опустив голову, промямлила себе под нос:       — Давайте листок. Айгуль, иди сюда и ручку возьми!       Варя повернулась к Ире. Ирина Сергеевна молча достала из картонной папки пустой лист и протянула его матери Айгуль. Женщина приняла бумагу и в сопровождении Вари и Иры прошла на кухню. Сев на стул, она нервно стучала указательным пальцем по скатерти на столе.       Появившаяся сзади Айгуль так бы и осталась незамеченной, если бы под ее ножкой мерзко не заскрипела половица. Варя оглянулась. Девочка стояла на цыпочках, переминаясь с ноги на ногу. Заплаканное лицо школьницы навсегда врезалось в память, заставило сердце сжаться до невозможно маленьких размеров и превратиться в тугой узел. Девочка протянула матери ручку. Айгуль развернулась на пятках, но Варя аккуратно, чтоб ее не напугать, взяла ее за локоть, останавливая. Девочка обернулась через плечо и тревожно уставилась на Варю.       — Айгуль, — начала Варя, голос ее предательски дрогнул. Она, закашляв, отогнала ком, что застрял в горле, — садись и рассказывай, что случилось. Мы хотим тебе помочь. Пожалуйста, это очень важно.       Школьница потупила взгляд, опуская его на носки ног. Она молча разглядывала узор на белых колготках. Девочка исподлобья глянула на сидящую на кухне мать, давая понять, что она ничего не скажет в ее присутствии. Варя выдохнула, когда она это поняла. Повернув голову к родительнице, она посмотрела на нее.       — Так, мама, — неэмоционально проговорила Варя, — давайте, мы сейчас ребенка вашего допросим, а вы потом все в заявлении напишите, да?       Женщина демонстративно громко цокнула языком и, хлопнув ладонями по скатерти на столе, поднялась, уступая дочери место. Что-то недовольно бурча, она отправилась в комнату с телевизором. Варя проводила ее взглядом и раздраженно закатила глаза. Усадив Айгуль на стул, Варя опустилась рядом с ней на корточки. Девочка, шмыгая носом, недоверчиво покосилась на Иру.       — Ир, можно? — Варя повернулась к инспекторше, глядя на нее с надеждой, что та все поймет.       Ирина Сергеевна коротко кивнула и протиснулась между сидящей на корточках Варей и стеной. Варя проводила инспектора взглядом, глубоко выдохнув. Время будто остановилось, а пульс вместе с ним, заставляя кончики пальцев холодеть. Варя боялась. Никто из них не решался нарушить тишину, воцарившуюся на кухне. Лицо Айгуль освещал желтый свет лампы накаливания из светильника, стоящего на столе. Тишину нарушало лишь частое тиканье часов, весящих на стене. Варя не торопила Айгуль. Она была готова ждать, сколько потребуется, пока школьница решиться что-либо сказать. Варя представить себе не могла через что она прошла. И требовать от нее скорейших объяснений — было бы верхом неуважения. Школьница опустила взгляд, рассматривая как ее пальцы нервозно сжимали край коричневой юбки. Девочка едва слышно всхлипнула, подняв полные слез глаза на Варю.       — Я не хотела… — отчаянно прошептала Айгуль. Ее нижняя губа задрожала, а по щекам тонкими струйками потекли слезы. В противном желтом свете кухни казалось, что лицо девочки еще сильнее опухло от пролитых ею соленых капель.       — Я тебе верю, — также в ответ прошептала Варя. Она взяла девочку за ее маленькие ладошки и сжала их. — Если бы не верила — меня бы тут не было. Айгуль, пожалуйста, расскажи, кто это был. Ты сможешь его опознать?       Школьница согласно закивала, всхлипывая. Она медленно вытянула одну свою ладонь из хватки пальцев Вари и тыльной стороной утерла льющиеся блестящим бисером слезинки. Варя сама была готова разрыдаться вместе с ней, честное слово! Завыть рядом с бедной девочкой, обнять ее и защитить от всего этого ужасного мира, с которым они обе, не по своей воле, столкнулись. Тянущая пустота в грудной клетке была готова принять в себя всю боль Айгуль. И Варя бы с радостью ее забрала, если бы знала как это сделать физически!       — Айгуль, я понимаю, что это сложно, но, — Варя осеклась, будто боялась напугать девочку, тихо рыдающую перед ней, — ты, может, кличку его знаешь? Или, может, запомнила что-то?       — К-Колик, в-вроде, — давясь слезами, заикалась девочка. — Он е-еще н-на «восьмерке» з-зеленой е-ездит. Я п-правда не х-хотела! П-правда!       Мышцы Вари окаменели, она с трудом выпрямилась, почти услышав треск суставов колен. Подошва ее сапог отклеилась от кухонного линолеума, и она, приблизившись к девочке, провела ладонью по ее волосам, пытаясь успокоить. Айгуль уткнулась лицом ей в живот и тихо продолжила плакать, шмыгая носом время от времени. Варя молча гладила ее по русым волосам, осознавая весь тот кошмар, через который прошло это невинное сознание. Поэтому-то и хотелось помочь всем, чем только было возможно. А как иначе? Это то самое человеческое, что было в Варе, что было в ее погибшем отце, который спас такую же девчонку ценой собственной жизни.       — Все будет хорошо, — шептала Варя, успокаивающе проведя ладонью по затылку Айгуль. — Я обещаю.       И Варя была готова выполнить свое обещание, даже если придется ради этого лечь в гроб бездыханным телом со скрещенными на груди окоченевшими руками.

***

      В пятницу вечером, Варя, сдавшись под напором Марины, собиралась на дискотеку. Архипова уговаривала ее с самого утра. Варя сначала отказалась, сказав, что желания выходить из общежития не было, но соседка не унималась, почти требовала составить ей компанию. Манюня мотивировала очередной поход тем, что на дискотеке вряд ли что может пойти не так, язвительно припомнив Варе случай в видеосалоне. Она согласилась только к концу учебного дня.       Единственное, что действительно поднимало настроение — коллеги из Следственного Комитета начали расследование изнасилования Айгуль.       Марина поинтересовалась у Вари, что со школьницей случилось, когда ее утащили невесть куда из видеосалона. Варя врать не стала — рассказала как на духу, но потребовала от Марины держать рот на замке и не распространяться о том, что Варя заявилась к ее родителям и, чуть ли не угрожая, заставила их написать заявление. Архипова очень переживала за Айгуль, прорыдав весь четверг. Варя предугадала, реакцию подруги, поэтому не стала терроризировать ее, а вернувшись после занятий, то и дело заваривала ей ромашковый сбор, который всегда помогал в подобных ситуациях.       В последний раз, когда Архипова так переживала была смерть Миши Тилькина или, если угодно, «Ералаша». Они с Айгуль, — что стало удивительным совпадением, — были одногодками, но учились в разных школах. Марина искренне не понимала, (как и Варя, в частности) почему плохое случалось именно с детьми, которые толком и пожить-то не успели. Объяснение этому они никогда не смогут найти, также как и никогда не смогут оправдать людей, совершивших в отношении несчастных подростков страшные преступления. Будь они прокурорами — без тени сомнения — просили бы наказание для тех, кто посмел обидеть детей в виде Высшей Меры. Любое другое — стало бы для преступников подарком судьбы, который ни Варя, ни Марина не были готовы дарить.       Варя сидела на стуле перед трюмо с зеркалом и красила веки розовыми тенями, которые ей одолжила Марина. Сама же Архипова снова возилась с щипцами для завивки волос, напевая какой-то веселый мотив. Качая бедрами, Марина в прекраснейшем расположении духа, пританцовывала собственному завыванию. Кажется, она напевала что-то из «Ласкового мая». Сама же Варя всеми силами пыталась перенять от нее ее игривое настроение. Поводов для этого было предостаточно, поэтому Варя, отбросив все несущее, действительно собиралась на дискотеку с превеликим удовольствием! Впервые, наверное, за все то время, что ходила на них.       Она с приоткрытым ртом красила тушью ресницы, сосредоточившись на том, что ей нельзя пропустить ни одну из них. Варя, полностью сфокусировавшись на этом занятии, слушала Марину вполуха. Архипова лепетала про то, что через полчаса за ними должен был зайти Ильяс. Он в последние несколько дней стал слишком частой темой обсуждений в стенах их с Мариной комнаты. Видимо, у него и Архиповой все было серьезно. У Вари это вызвало только самые хорошие эмоции, и она искренне радовалась, что подруга нашла кого-то, кто полностью сможет удовлетворить ее потребности. Хотя, если честно, Марина много и не требовала, хоть и была достаточно избалованной и изнеженной барышней. По словам самой Марины, ей было необходимо только одно качество: честность. И этого у Ильяса было не отнять — всегда, как говорится, «рубил правду-матку». В четверг, когда они случайно столкнулись с Варей в институте, Каримов обматерил всех, кто был в видеосалоне. Да так, что Варя, кажется, никогда не слышала столько мата в своей жизни. И каждое слово было уродливее другого! На что, к великому разочарованию Ильяса, получил от Вари колкое замечание о том, что он стоял также, как все — смотрел и ничего не сделал. Каримов же нахохлился, как воробей, втянул шею в туловище и, что-то бурча себе под нос, спешно ретировался. В этом смысле, Варя тоже любила так называемую «правду-матку».       Закончив с макияжем, Варя встала со стула, напоследок оценивающе глянула на свое отражение, пытаясь по достоинству расценить тот труд, который она вложила в оформление своего внешнего вида на этот пятничный вечер. Варя тихо хмыкнула и подошла к своему шкафу.       Распахнув двери, она внимательно всматривалась в вещи, весящие на «плечиках» и лежащие на полках. Варя долго смотрела на разложенные в аккуратные стопочки вещи, пытаясь представить, что подойдет лучше для сегодняшнего вечера. Раздвигая «плечики», Варя пристально смотрела на свитера, лиловое платье, которое Марина одалживала у Вари на прошлую дискотеку и одну-единственную фиолетово-розовую «олимпийку». Ведь, если на дискотеку придет Вова — нужно выглядеть на все сто, — нет, — нужно было выглядеть на все тысячу процентов!       — Манюнь! — позвала ее Варя, скрестив руки на груди. Архипова оглянулась, держа щипцы, накручивая очередную прядь. — Я юбку у тебя кожаную возьму?       — Че, Вовку своего впечатлить хочешь? — звонко захохотала Архипова.       Варя повернулась к Марине туловищем и, схватив из шкафа первое, что попалось под руку, швырнула в соседку. Архипова умело увернулась от снаряда. Она же продолжала заливисто смеяться, заражая Варю таким же детским весельем. Их комната, казалось, совсем позабыла смех двух молодых девушек, живущих в ней. Последние несколько недель она впитывала в себя только их слезы, да тревожные мысли.       — Ну ты это, че, — поднимая брошенный в нее свитер, смеялась Марина, — кэблы — повыше, стрелки — подлиннее, тогда точно твой Вовка локти будет кусать, если на медляк тебя не пригласит!       Варя демонстративно закатила глаза и недовольно покачала головой, разворачиваясь обратно к распахнутому шкафу.       В голову ничего не лезло: вот хоть выгребай все с полок, да рассматривай, пытаясь найти лучшее сочетание уже стареньких вещей. Выбор все-таки остановился на «олимпийке». На случай, если станет жарко, Варя решила надеть под нее самую приличную по состоянию футболку, которую когда-то стиснула из шкафа отца.       Она разложила вещи на кровати, состроив из них композицию. Посмотрела с разных углов, будто хотела увидеть пятно. Кое-что все-таки забыла!       Вернувшись к шкафу, Варя выдвинула ящик и достала оттуда голубую упаковку нераспечатанных новых капроновых колготок, которые ей дарил Вова. Закусив губу, она покрутила упаковку, пытаясь найти способ аккуратно их распаковать. Хороший подарок! Мало того, что это были колготки, так еще и с узором! Варя не заметила красивые ажурные узоры, когда рассматривала их в первый раз. Улыбнувшись, она с каким-то странным волнующим чувством в груди, вернулась к кровати. Она ногтем подцепила целлофан и аккуратно вскрыла, достав из упаковки желанный подарок для каждой девушки Союза. Еще и с размером угадал! Варя положила колготки рядом с юбкой, «олимпийкой» и футболкой. Она недовольно оглядела наряд, пытаясь понять, чего именно не хватало. Закусив ноготь, Варя бы, наверное, так и стояла, путаясь в собственных догадках. Марина подошла к ней за спину и, заглянув через плечо подруги, сразу же запросто подсказала:       — Калачи, Варь!       Вот именно этого и не хватало, чтоб стать королевой дискотеки! Варя селя рядом с разложенной на кровати одеждой и нагнулась к прикроватной тумбочке. Открыв нижний отсек, она достала оттуда маленькую, — почти крохотную, — шкатулочку со всякими побрякушками. В основном, ничего ценного в них не было. Так, побаловать девичью охоту к чему-то блестящему. Да и те калачи, что были у Вари, сделаны были из пластика.       Открыв шкатулку, Варя достала сережки ярко-розового цвета и, поглядев на них минуту-другу, положила сверху на «олимпийку». Марина до сих пор воевала со своими волосами, пытаясь сделать из них что-то похожее на прическу. Архипова, закончив с волосами, с психом, выдернула вилку из розетки. Она начала носиться по комнате, собирая разбросанные вещи: начиная с брошенных на спинке стула колготок, заканчивая неаккуратно свернутой в ком какой-то футболки. Сама Марина решила идти в ярко-розовой кофточке и в голубых легинсах.       — Смотри, как у Апиной! — крутя легинсами, хвасталась Марина. Она подскочила к кассетному магнитофону, который ей подарил отец и поставила любимую кассету группы, солисткой которой, как раз и была Алена Апина.       Варя закатила глаза. Группа «Комбинация» или, как Манюня любила говорить: «Комби», завоевала любовь по всему Союзу после их хита «Russian Girls»; Варя с Мариной одни из первых услышали их первый альбом «Ход конем» еще в восемьдесят восьмом году! Какой-то родственник Архиповой, когда приезжал погостить из Саратова, привез ей кассету с песнями девчачьей группы. Как рассказывала Марина, родственник купил кассету у таксиста за десять рублей! А вторую получил, просто гуляя по улице, когда их бесплатно раздавал творческий руководитель группы. Варя не запомнила, какую фамилию называла Манюня. Самой же Варе до безумия нравилась песня «Ход конем»! Она могла слушать ее часами, завывая и пытаясь попасть нотами в голоса Ивановой и Апиной. Марина даже как-то раз заявила, что хочет обесцветиться, чтоб походить на Алену. Притащила перекись и гидроперит, но Варя выступила против — не будет красить подругу, даже если к затылку поднесут дуло пистолета; она пыталась отговорить Марину, аргументируя свою точку зрения тем, что, если Архипова нанесет себе все это на волосы — бесповоротно испортит их, а отращивать косу черных волос достаточно долго! Марина долго ее уговаривала, даже обижалась, услышав отказ, но красить в итоге не стала. Прислушалась и правильно сделала, ей-богу!       — А на доске такая комбинация, — схватив Варю за руки, Марина потянула ее на себя, приглашая на импровизированную танцплощадку, которой стал дощатый пол их комнаты. Архипова танцевала, поднеся рукоятку расчески ко рту, притворяясь, что это микрофон, а она — солистка группы, — что меня спасет твой нежный взгля-я-я-яд!       — Ком-би-на-ция, — подпевала Варя, пританцовывая рядом с соседкой, — сижу за шахматной доской!       — Си-ту-ация, — включилась Марина, подпевая громче, — и на тебя смотрю с тоской!       Они могли бы пропеть так весь вечер, и никакая дискотека не нужна! Они могли устроить ее себе самостоятельно! Но идиллию девичьего веселья прервал настойчивый стук в дверь. Марина недовольно и громко цокнула языком, сердито топая к двери. Распахнув ее, она увидела стоящего за ней Ильяса.       — Подожди, — Марина закатила глаза, нервно дернув дверью, — мы переоденемся и выйдем!       Захлопнув дверь, Архипова развернулась на пятках и направилась к магнитофону. Выключив его, она посмотрела на Варю и вздохнула.       Варя же улыбнулась ей и принялась сворачивать колготки к носку. Нервные, но неторопливые, движения пальцев по капрону; Варя боялась испортить их, сделав «стрелку». Она аккуратно натянула их с носка до самого бедра. Потом надела на себя отцовскую футболку. Заправив ее в кожаную юбку.       Накинув на себя «олимпийку», Варя схватила, купленные несколькими днями ранее, духи «Дружба Народов». В отличии от Марины, Варя была полностью готова, оставалось разве что надеть сапожки и пальто.

***

      Остановившись у стен «ДК», Варя замерла, увидев стоящего возле входа Марата. Подросток, с надетой наперекосяк шапкой-петушком, нервно потирал ладони от морозного мартовского воздуха. Было понятно, что он ждал Айгуль, которая, скорее всего, должна была появиться с минуты на минуту. Завидев Варю, Суворов-младший коротко кивнул в знак приветствия. Она же — нервно качнула головой в ответ. Выстраивая логическую цепочку, Варя поняла, что, если Марат тут, то и его братец тоже должен быть на дискотеке.       Поддавшись уговорам Марины, Варя тащила с собой туфельки на каблуке, которые планировала переобуть, когда они подойдут к гардеробу. Сердце нервно билось в груди, пропускало иногда удары. Оно, также как и Варя, волнующе боялось встречи с Вовой. Сжималось до боли, скручивалось в странный ком и тревожно отдавалось пульсом где-то в районе горла. А что, если Суворов просто проигнорирует ее, как и во все те дни, когда не появлялся силуэтом у ворот общежития? Для самой Вари, лучшим вариантом, конечно, было бы, если она вообще на дискотеке Вову не встретит. Мало ли, может, он решил остаться дома в этот раз?       Остановившись у гардероба, Варя торопливо провела кончиками пальцев по ворсу драпового пальто, снимая его с себя. Отдав гардеробщице верхнюю одежду, Варя, дрожащими пальцами, приняла деревянный номерок из морщинистых пальцев сотрудницы «Дома Культуры». Опустившись на скамейку рядом с гардеробным окном, откуда выглядывала недовольная физиономия сотрудницы, Варя, озираясь по сторонам, начала расстегивать сапоги. Переобувшись в туфли, щедро одолженные Мариной Архиповой, Варя переживала, что будет на них, как корова на льду. Она ходила на каблуках и не раз, но не на шпильках же! Марина говорила, что это писк моды! Переобувшись, Варя повернулась к гардеробщице и вежливо попросила приглядеть за ее сапогами. Та лишь недовольно покачала головой, но выбора у нее не было — пришлось согласиться.       Глубоко вздохнув полной грудью, Варя, найдя взглядом Марину, двинулась за ней следом, точно также, как и в тот день, когда они с Вовой познакомились. Ладони предательски вспотели, а желудок начал неприятно скручиваться в тугой узел от переполняющего ее волнения. Поднимаясь по каменным ступенькам в танцевальный зал, Варя пыталась найти глазами те озорные карие, которые вводили ее в состояние некого неконтролируемого транса.       Из танцевального зала, куда уже стеклось приличное количество молодежи, доносилось мелодичное пение солистки группы «Мираж». А их хит «Музыка нас связала», наверное, знал каждый, кто сейчас находился в красивых стенах «Дома Культуры».       Выйдя к танцплощадке, Варя сделала вид, будто вообще не была заинтересована в том, кто был в зале. Демонстративно выпрямив спину, она филигранно зашагала в сторону колонны, где стояла в прошлый раз. Оперившись в нее левым плечом, Варя проследила за Мариной и Ильясом, которые сразу же двинулись танцевать.       Вовы видно не было; это дало Варе возможность облегченно выдохнуть и, наконец, немного расслабиться. Она чувствовала себя крайне неловко в этой короткой кожаной юбке! Почему-то казалось, что каждый уважающий себя парень, кидал на нее свой хищный сальный взгляд, от которого становилось еще более неуютно! Она молча, скрестив руки на груди, смотрела на то, как люди веселились, отдавали себя полностью всепрощающей юности! В свете светомузыки зал «ДК» наполнялся атмосферой, проходящей мимо Вари, беззаботной молодости.       Мелькнувший где-то справа силуэт Валеры Туркина, входящего в свой круг, заставил Варю напрячься, словно она была гитарной струной, а колки на головке грифа, продолжали упорно затягивать, в тщетной надежде, что струнный нейлон выдержит. Прошедший мимо Марат, под руку с Айгуль, вызвали действительно искреннюю улыбку! Эти двое напоминали о чем-то светлом и теплом, о чем-то настоящем! О чем им с Вовой нужно было бы поучиться! Айгуль больше не плакала: вела себя, как обычный ребенок своих лет, будто с ней и не происходило того, холодящего кровь в жилах, ужаса. Или она только делала вид? Во всяком случае, Марат прекрасно справлялся с поддержкой своей подруги! Айгуль утянули за собой на танцплощадку подскочившие к ней подружки. Марат остановился рядом с Варей и бросил на нее короткий взгляд краешком глаза.       — А ты че не танцуешь? — неловко спросил подросток, стараясь не выпускать Айгуль из виду.       — Что-то не хочется, — криво улыбнулась Варя, дернув правым плечом. — Брат тут?       — Ага, — Марат начал озираться по сторонам, пытаясь найти глазами Вову, — тут был где-то.       Варя, незаметно для Марата, закатила глаза. Надежда на то, что Вова не пришел на дискотеку, была нещадно уничтожена его младшим братом, который выглядел, к слову, куда серьезнее, чем обычно. До этого Марат казался Варе улыбчивым мальчонкой, который всегда шутил, улыбался. По-мальчишески, также, как его брат.       — Это была группа «Мираж»! А теперь, для пацанов с «Разъезда», «Наутилус», — объявлял, стоящий на сцене за пультом, диск-жокей, — «Я хочу быть с тобой»!       Проигрыш этой песни заставил сердце Вари сжаться еще сильнее. Прикрыв глаза, она прислонилась головой к колонне. Марат двинулся к Айгуль, воркующей со своими подружками у колонки под сценой.       — Девушка! — послышался где-то за спиной мужской голос. — Можно на танец пригласить?       На голос Вовы похоже не было. Варя обернулась. Перед ней стоял молодой парень, может, немного старше или одного с ней возраста. Он неловко переминался с ноги на ноги, вытянув правую руку вперед. Она непонимающе уставилась на парня, пытаясь понять, не шутит ли он. Губы сложились в нервной кривой улыбке, которая предвещала ничто иное, как скорый отказ. Только открыв рот для ответа, за спиной парня появился силуэт Суворова, который как-то не по-доброму сверлил затылок новоявленного конкурента. По спине пробежали мурашки: зная Вову и то, каким родом деятельности он занимался, парень, неосторожно пригласивший Варю на «медляк», рисковал остаться без зубов. Ее губы превратились в тонкую полоску, взгляд бегло перемещался то на Вову, выглядящего темнее любой тучи, то она парня, который продолжал с надеждой глядеть на Варю.       — Слышь, чушпан, — голос Вовы казался серьезнее, чем обычно. Примерно такая же интонация была, когда они спускались по лестнице его подъезда, — шел бы ты отсюда, пока ноги не переломали.       Парень хотел было уже набычиться, дать отпор. Он закатил глаза и цокнул языком, но, когда развернулся, то ноги его сразу подогнулись: он испугался, стоящего сзади него Вовы. И было, правда, чего бояться: он был выше, грознее, с разбитой скулой и виднеющимся под глазом заживающим синяком, начавшим желтеть. Парень сглотнул ком и начал медленно отступать, пытаясь не вызвать у Вовы неожиданные приступы агрессии. Когда парень исчез за спинами остальных ребят, что стояли без пары где-то в сторонке, Суворов, не сводил своих карих с Вари. Вова приблизился к ней, как-то демонстративно по-собственнически взял ее под локоть и повел на танцплощадку.       Варя чуть не задохнулась от нахлынувшего возмущения; оно заполнило легкие, начало их неприятно жечь. Нет, ну это нахальство чистой воды! Пропал, значит, а теперь, как ни в чем не бывало, волочил Варю на танцплощадку! Она хотела вырваться, но сильная хватка Суворова, сомкнувшаяся кольцом его пальцев на ее локте, не давала даже и малейшей возможности на побег. Варя выдохнула, осознав, что выбора-то у нее особо не было: пришлось покорно передвигать ногами, недовольно фыркая себе под нос. Вряд ли Вова вообще заметил бы ее возмущение.       Суворов остановился на середине зала и притянул Варю ближе к себе. Она едва слышно охнула и уперлась носом в его грудь. Прикрыв глаза и выдохнув, Варя, ощутила себя малолетней девчонкой, которую одноклассник пригласил потанцевать на школьном выпускном. Она старалась не поднимать на Вову свой стыдливый взгляд. Хотя чего ей стыдиться, она до конца так и не поняла. Она стеснялась собственной неопытности в танцах, ведь до этого танцевала только единожды, на том же выпускном, где сдавила несчастному Юрке Акимову все ступни.       Сердце ухнуло куда-то в пятки, заставив дыхание спрятаться где-то в глубине легких, когда руки Вовы по-хозяйски опустились на ее талию и он прижал к себе, скованное страхом и смущением, девичье тело. Казалось, что вдоль всего позвоночника прошелся электрический разряд, будто Варя была металлическим проводником, который кто-то по грубой ошибке, предвещающей скорую смерть, забыл заземлить.       Руки, скорее даже инстинктивно, обвились вокруг шеи Вовы, а ладони сцепились в замок, который Варя, даже если бы могла, не захотела бы расцепить никогда в своей жизни. От Суворова пахло сигаретами, вперемешку с чем-то еще, что заставило голову качнуться; опьянеть сильнее, чем от любого алкоголя. Казалось, что мир застыл, перестал существовать для остальных, а они остались одни, медленно кружась под «Наутилуса». Варя вдруг ощутила где-то в груди странное трепетное чувство, которое заставляло орган, качающий кровь, совершить кульбит: подняться к горлу, оставшись там, перекрыв доступ кислорода. Ей казалось, что между ней и Вовой была какая-то ниточка, которая при большом желании обоих, не сможет разорваться. Никогда. Она связала их, напоминая о себе каждый раз, когда они были в обществе друг друга. Варе казалось, что они связаны чем-то большим, чем просто непонятными короткими встречами, которые она, невольно, запоминала каждый раз, будто бы их никогда больше не будет.       Она заставила себя поднять глаза на Вову, и дыхание снова остановилось: все это время он смотрел на ее опущенную голову, надеясь, наверное, что Варя посмотрит на него. Губы, пересохшие на контрасте, превратились в какое-то подобие глуповатой, но самой искренней и ласковой улыбки.       Варя вдруг поняла, что смогла бы простить ему все на свете, лишь бы он только был рядом, кружился с ней вот так всю жизнь. Простить любой его глупый поступок. Она была готова раз за разом давать ему шансы, лишь бы он пытался ей доказать, как сильно он в ней нуждается. Для Вари стало абсолютно понятно, что в нем она, конечно же, нуждалась больше. Он уничтожал ее каждый раз, когда пропадал; стоило ему только появится неожиданным силуэтом где-нибудь рядом, могла бы, наверное, часами тайком наблюдать за ним откуда-нибудь издалека; таяла каждый раз, когда он улыбался самой искренней улыбкой, которая была для нее особенной. Варе казалось, что каждая с ним встреча фатальна для них обоих.       «Я хочу быть с тобой».       Его карие глаза снова сверкнули тем озорным огоньком, которым сияли каждый раз, когда он ее видел. Губы Суворова расплылись в довольной улыбке. Варя чувствовала, как сердце билось где-то в висках; казалось, что вены вот-вот лопнут от переизбытка чувств, навалившие на нее. Кончики пальцев Вовы едва касались ее лопаток аккуратно, взглядом спрашивая разрешения. Дыхание Вари боязно вырывалось из ее приоткрытого рта.       Рядом с Вовой мир обретал смысл; больше не был кроваво-мрачным, наполненным лишь болью и скорбью жителей Казани. В нем сразу становилось все понятным, кристально чистым, не просящим ничего взамен. Был спокойным: без слез и заглушенных подушкой истошных воплей по среди ночи. И именно в это мире она хотела остаться, забыться в сильных объятьях Вовы Суворова, которые были теплее любого одеяла.       Варя провела взглядом по его разбитой скуле, по запекшейся ранке на носу, и сердце, до карябающей боли, сжалось. Она не этого желала Вове. Варя видела в нем перспективного, живущего какой-то другой — хорошей — идеей; молодого человека, который мог достичь любых поставленных им высот. Но вот только как ей донести до Вовы эту простую, казалось бы, истинную, Варя, к сожалению, так и не смогла понять за все то недолгое время, что они были знакомы.       Она сильнее прижалась к Суворову, словно боялась, что он вот-вот навсегда растворится. Уткнувшись носом в его ключицу, она ощутила невероятную легкость, сравнимую только с вселенским равновесием, к которому стремилась все время.       Музыка плавно прервалась голосом диск-жокея у пульта. Варя нехотя оторвалась от Вовы и смещенно взглянула ему в глаза. Она не слышала, что говорил мужчина, стоящий на сцене: все ее внимание было приковано к Суворову, который в цветастых пятнах светомузыки и прожекторов, казался ей куда привлекательнее, чем когда-либо до этого. Вова также не сводил своих карих глаз с нее. Варя почувствовала, что губы начало покалывать, как будто в них впивались маленькие иголочки. Сердце снова подлетело куда-то к горлу, сжимаясь больно в кулак.       Вова, дернув уголком губ, медленно, почти как в замедленной съемке, приблизился к ее лицу. Варя замерла и опустила веки, предвкушая, что Владимир Суворов вот-вот украдет ее первый поцелуй.       — Вов! — послышался где-то сбоку голос Андрея Васильева, заставив Варю распахнуть глаза и неловко отшатнуться от Вовы.       — Не сейчас! — раздраженно выдал Суворов, громко цокнув языком. Он повернул голову к подростку и недовольно уставился на него.       Андрей наклонился к уху Вовы и что-то шепнул ему. Что именно — Варя не слышала, да и не хотела. Она не хотела знать о том, что у группировщиков происходит — не ее это дело.       Хотелось просто быть рядом с Вовой Суворовым и не иметь ничего общего с «Адидасом». Варя разделила этого молодого юношу на две, абсолютно различающиеся между собой, равные части: с Вовой она хотела проводить как можно больше времени, делиться с ним своими будничными проблемами и слушать его рассказы про жизнь, даже касательно, не связанную с группировкой; танцевать на дискотеке каждую пятницу; с девичьим трепетом ждать его силуэт у ворот общежития. Адидаса же боялась, как огня. Он, как горячий чайник — чуть что, он и засвистел! Неадекватный и неконтролируемый. Адидас ощущался, как животный, первобытный страх; он — дикий зверь, от которого никогда не знаешь, что ожидать. Адидас — это ненависть ко всему вменяемому; он — недоверие, которое Варя ощущала только оказавшись с ним рядом. С Вовой все по-другому: он ощущался неограниченной легкостью; рядом с ним робкая улыбка сама по себе ползла на лицо. Вова — это внушенное, скорее себе самой, спокойствие; в его объятиях все становилось искренним.       Вова повернулся к Варе и некоторое время смотрел на нее, как будто бы он чего-то испугался. Он целую бесконечность изучал ее, не сводил своего оторопелого взгляда; казалось, пытался сохранить в памяти каждую черту ее лица. В одно мгновение, как по щелчку пальцев, лицо Суворова смягчилось, обрело то выражение лица, которое Варя привыкла видеть: улыбчивое, озорное.       — Pardon, — Вова наклонился к лицу Вари и коротко коснулся губами ее щеки, — не прощаюсь.       Суворов схватил Андрея за локоть и поволок парнишку подальше от Вари. Она же стояла, как вкопанная, пуская корни в пол, с распахнутыми глазами. Чувствовала, что по шее и щекам разливался горячий багряный румянец. Варя могла поклясться, что ощущала себя только что закинутым в кипящую воду раком, пойманного еще совсем недавно в Куюковке. Она бы так и стояла по середине танцплощадки, смотря на удаляющуюся спину Суворова, но появившаяся, — словно из ниоткуда, — Марина схватила ее за плечо, возвращая в реальность.       Варя оглянулась и увидела искрящиеся любопытством глаза подруги. Архипова повела соседку ближе к сцене, где столпилась небольшая группа других воркующих друг с другом девчат.       Варя потеряла Вову из вида; она приподнялась на цыпочках, пытаясь разглядеть знакомую фигуру, среди голов молодежи, собравшейся в танцевальном зале «Дома Культуры». Завидев танцующую «ламбаду» Айгуль, Варя улыбнулась: девочка полностью отвлеклась от травмирующего опыта, свалившегося на ее неокрепшую детскую психику. Именно это заставило гордится собой и проделанной работой. Варе подумалось, что она впервые в жизни действительно сделала что-то полезное: переписала чью-то судьбу, уберегла бедную школьницу от чего-то страшного.       — Варя, — обратилась к ней подошедшая Лиля, — ты это… с Айгуль не ошивайся.       — Это почему еще? — Варя и Марина коротко переглянулись, пытаясь понять, о чем говорит девушка перед ними. Сама Варя почувствовала дрожащий холодок где-то в глубине грудной клетки; брови сами по себе нахмурились.       — Мне Валера сказал, что она вафлерша! — выпалила Лиля, презрительно оглянувшись на весело танцующую Айгуль.       Варя почувствовала, что последняя нервная ниточка самообладания лопнула, словно струна. И, если она и научилась чему-то у Вовы, — так это неоправданному насилию. Зубы сжались до противного скрипа, а занесенная вверх ладонь, будто сама ударилась об щеку Лили. Девушка взвизгнула от неожиданности и, скорее, показательно рухнула на дощатый пол танцплощадки. Варя испепеляла ее своим взглядом, прожигала в ней дыру; желание затоптать эту девицу вместе с ее «кавалером» до боли сдавило мышцы рук, оставшись лишь неисполнимой мечтой на кончиках пальцев, сложенной в кулак ладони. Кулаки стали тяжелыми кувалдами; они могли запросто убить девчонку! Варя нагнулась к Лиле, пытаясь найти в себе силы, лишь бы не схватить ее за темно-русые волосы и не начать волочить по выкрашенному полу к Айгуль за публичными извинениями.       — Если я узнаю, — сквозь сжатые зубы шипела Варя; кровь закипела в жилах, — что с девочкой что-то случилось, то ты, сука, и твой хахаль сядете, блядь, по сто седьмой, ты поняла меня?       Лиля смотрела снизу вверх, но даже в полумраке танцзала, Варя видела ее залитые пеленой слез глаза и неуверенный, скорее даже испуганный, согласный кивок. Выпрямив спину, Варя развернулась к стоящей с открытым ртом Марине. Архипова вытаращилась на соседку, но вопросов не задавала, потому что знала — Лиля получила по морде за дело. Остальные девчата, стоящие у сцены, под колонкой, сжались в комочки, будто боялись, что праведный гнев Вари перенесется на них, скажи они что-то, что ее бы не устроило.       Хлесткой пощечины для Лили было несправедливо мало. Она явно заслуживала более сурового наказания. Быть Фемидой — та еще работенка: нельзя смотреть через призму серой морали — есть только «черное» и «белое», «добро» и «зло». Осознание дошло до Вари только тогда, когда она встретилась с ледяным взглядом Валеры Туркина: он, сощурив свои глаза, мысленно убивал ее, расчленял на кусочки, а она — предвкушала, как когда-нибудь увидит его рожу за решеткой ИВС. Никакого сострадания ни к нему, ни к его бабе. Таких только колония исправит. Валера — «зло», пытающиеся скрыться за маской «всегда-приветливого-мальчишки». А на самом деле-то вот его истинная натура: скользкий и мерзкий слизняк, пытающийся слепо следовать пацанскому кодексу. Безумный фанатик, если говорить проще.       Выдохнув, Варя оглянулась и казалось, что внимание всех присутствующих в танцзале сфокусировалось на ней, величественно возвышающейся над девицей, упавшей на пол. Эти взгляды будто проходили тело насквозь недавно заточенным сверлом, окропляя деревянный пол танцплощадки невидимой кровью. Пронзая от начала до конца желудочки сердца, когда-то наполненного доверху состраданием и надеждой на благоразумное будущее для всех этих глупых детей, ставших группировщиками. Развернувшись на пятках, Варя хотела убежать от этих испытывающих ее прочность глаз. Она проиграла — не могла стоять под их убийственным гнетом. Казалось, тьма танцзала сгущалась вокруг нее, а белый столб света остановился только на ее фигуре, приковывая внимание. Будто бы вся молодежь столпилась вокруг Вари: пялилась, показывала пальцами, а кто-то в страхе отступал назад и перешептывался. Эти тела ширились, росли вверх, превращались во что-то, что очень смутно напоминало голые ветки Ленинского парка. И их бесноватые перекошенные физиономии глядели на нее голодными коршунами. Стыд сжимал горло огромной пятерней.       И это лицо советской милиции?! Именно такой пример должна подавать Варя? Она сглотнула ком и двинулась в сторону гардероба, чувствуя как гортань саднило от подступающего к ней позора.       Марина одобрительно хотела хлопнуть Варю по плечу, да только та была первой и ошарашенно пошатнулась. Она сглотнула колючий ком, вставший в горле. Он напоминал больше боль, когда болеешь ангиной: больно и противно абсолютно также, но в тот момент почему-то четко казалось, что та мерзость была увеличена в тысячекратном размере. Юркнув под сценой, Варя пыталась укрыться от всех на свете. Даже Марина, которая сначала попыталась остановить подругу, была полностью проигнорирована. А звонкое, гонящееся по пятам: «Варя, ты куда?», осталось где-то на подкорке головного мозга. Варе хотелось сбежать! Да, трусливо и по-скотски! Она не могла выдерживать осознания, что она совершила что-то плохое! Конечно, Лиля заслуживала того, как с ней поступили.       Насилие не должно порождать ответное насилие. Эта была та правда, которой Варю учил с детства отец. Он, смотря на нее своими светлыми голубыми глазами, гладил ласково по голове каждый раз, когда возвращался домой после работы. Приговаривал шепотом каждодневную мантру о том, что на зло злом отвечать нельзя — и неважно, заслужил ли его человек или нет. Нужно взвешивать каждое решение. По крайней мере, так делал сам Александр Алексеевич. И он был полностью прав. Абсолютно всегда.       Лишь бы никто не запомнил лица Вари. Да какое моральное право она вообще имела ударить другого человека? Правильно, никакого! Она не судья, чтоб выносить приговор! И уж тем более не палач в «Бутырке», чтоб этот приговор исполнять! Быстро спускаясь по лестнице, Варя нащупывала кончиками пальцев деревянный номерок, который ей недавно выдали в гардеробе.       Перепрыгнув последнюю ступеньку, Варя быстро развернулась всем телом к окну, где, ссутулившись, сидела угрюмая гардеробщица. Она лениво подняла взгляд на подошедшую нервозную девицу. Номерок, неловко выпавший из дрожащих пальцев, звонко ударился ребром об деревянную раму; словно издевательски, привлекая внимание стоящих где-то поодаль молодых ребят. Воспаленное воображение вырисовывало их испуганными силуэтами, пытающимися отшатнуться от Вари как можно дальше. Тихий нервный смешок сорвался с губ, пока она сама пыталась собраться с мыслями. Буквально.       Чья-то теплая ладонь аккуратно коснулась плеча Варя. Она дернулась и, чуть не взвизгнув от испуга, обернулась. Стоящий Вова, глядящий на нее с изогнутой бровью, видимо, не понимал, что произошло за то недолгое время его отсутствия. Пождав нижнюю губу, Варя развернулась к гардеробщице и забрала свое пальто и сапоги. Суворов молча наблюдал за ее торопливыми, кажущимися издерганными движениями.       — Тебя проводить? — спросил он, решивший не пытать Варю вопросами. Скорее всего, просто принял ее решение покинуть «ДК», как данность, сухой факт.       Варя, застегнув молнию на одном сапоге, подняла на Вову взгляд. Отчаянно хотелось сказать: «Нет, не надо провожать». Она боялась, что юноша, стоящий перед ней, с небывалой легкостью вычислит ее слабость; будет пытливо рассматривать ее под микроскопом; задавать ненужные вопросы, на которые она не хотела бы отвечать. С губ сорвалось короткое согласие — идти одной в темное время суток равнялось самоубийству, а планов на жизнь было слишком много, чтоб так нелепо ее заканчивать. Слова оказались быстрее, чем собственные мысли. Также было и с Лилей: обжигающая злость была проворней, чем ледяной ум, помогающий, как в шахматной партии, просчитывать все на несколько ходов вперед. Он предательски не кстати подвел ее, хотя раньше осечек не было. В этом смысле, чувство стыда за необдуманный поступок ловко поставило ослабленной защите Вари шах и мат ферзем в «Шотландском гамбите». Справившись со вторым сапогом, Варя поднялась со скамейки.       Вова молча приблизился к Варе и, перехватив пальто из ее рук, встряхнул его зачем-то. Он не сводил с нее своего взгляда. Аккуратно, будто боялся, что Варя рассыплется перед ним хрустальной крошкой на полу, одел на ее плечи драповую ткань. Также бережно поправил воротник и натянул на макушку мохеровый шарф. Варя выдохнула: в воздухе витало знание, что Суворов ее не осудит, скажи она ему, что случилось и почему она так скоро спешила скрыть из стен «Дома Культуры». Коротко ей улыбнувшись, Вова сам развернулся к гардеробщице и протянул ей своей номерок. Та, недовольно закатив глаза, неспешно проследовала к рядам из курток. Суворов развернулся к Варе, упираясь локтем в деревянную раму. Он обвел ее взглядом, словно пытался найти в голубых глазах хоть малейшее объяснение. Но его не было — Варя потупила взгляд, рассматривая носки своих сапожек, как стыдливая провинившаяся школьница, опоздавшая на утреннюю зарядку перед первым уроком.       Главным достоинством Вовы в тот момент была его молчаливость: он не задавал вопросов и не пытался что-то выведать; терпеливо ждал, когда Варя сама ему расскажет. И она, может, и хотела, но боялась осуждения. Что картинка всеобщего контроля над любой ситуацией, которую она перед ним выстраивала, в одно мгновение рухнет. Картинка мнимого спокойствия и хладнокровия бесповоротно разрушится.       В несколько быстрых движений, Вова надел на себя короткую кожаную куртку с подкладкой из овчины. Подарив Варе одну из своих фирменных улыбок, он приблизился к ней, взяв под руку. Она выдохнула через приоткрытый рот. Когда Суворов мимолетно коснулся кончиками пальцев ее ладони, Варя ощутила невероятное умиротворение, которого так не хватало все эти долгие минуты. Может, все-таки сказать, что случилось? Вдруг, даже скажет, что Варя сделала все правильно и Валеркина девица получила за дело?       Выйдя из «Дома Культуры», лицо Вари сразу же обдало легким мартовским морозцем. Вова шел справа и что-то шарил в кармане куртки. Сигареты, не иначе. Ловко выпутавшись из-под руки Вари, Суворов остановился и прикурил. Она смотрела на него, как завороженная. Ее взгляд остановился на лопнувшей, но уже запекшейся и начинающей затягиваться, ране на скуле. Это не ускользнуло от Вовы: он улыбнулся, поймав на себе изучающий взгляд. Схватив ладонь Вари своей пятерней, Суворов притянул ее ближе к себе, как будто бы наслаждался ее обществом. Или боялся, что она растворится навсегда?       Они шли в тишине, нарушаемой лишь тихим треском тлеющего табака, когда Суворов очередной раз затягивался. Молчание сводило с ума, но нарушать его не хотелось. Варя шла, смотря себе под ноги, лишь бы не споткнуться и не опозориться перед Вовой. Почему-то она до сих пор ощущала при нем ту, сжигающую кислород в легких, неловкость. Будто бы, встречаясь с ним, их предыдущие встречи, безвозвратно обнулялись. Неужели ей было непонятно, что Вова никогда не обсмеет ее? Поругать за неуклюжесть, да, но смеяться он бы точно не стал.       Выкинув окурок куда-то в сторону, Вова еще ближе притянул девичье тельце к себе, аккуратно касаясь пальцами ее спины. Сама же Варя затаила дыхание. Молчание вперемешку со смущением остановилось комом в горле. Ощущал ли Суворов то же самое? Вполне может быть. Но только виду он не подавал. Могло ли быть, что Вова, скрываясь за маской вселенского спокойствия, робел также сильно, как и Варя? К сожалению, как бы ей не хотелось, в голову она не могла ему залезть.       Фонарный столб, освещающий припорошенный новой порцией снега тротуар у общежития, стал знаком скорого расставания с Суворовым. Варя выпрямила спину и коротко глянула на молодого человека. С ним не хотелось расставаться! Честное слово, Варя была готова пройти с ним тысячи километров, лишь бы он не оставлял ее, не сейчас, когда ее мозг воображал пугающие картинки. Остаться наедине с собой означило лишь продолжение для самокопания. Пытаться найти оправдание своей злости и несдержанности. Да только кому нужно было оправдание? Только самой Варе. Она отчаянно хотела разобраться в причине, почему так произошло. Также отчаянно она боялась узнать истину, что причиной служила лишь непредсказуемая враждебность и желание помочь бедной Айгуль. Если бы Варя не поступила по принципам, которые ей на ухо шептала праведная совесть, то Турбо и Лиля довели бы бедную школьницу до крайней степени отчаянья. А это означало, что все труды Вари идут коту под хвост! Нет, не в ее смену.       Вова остановился у фонаря, а Варя, развернувшись на пятках, уперла свой взгляд на него. Суворов дернул уголком губ и заправил обратно выбившуюся прядь ее светлых волос под мохеровый шарф.       — Помнишь, мы когда от меня уходили, меня папа мой остановил? — нарушил молчание Вова, остановившись ладонью на щеке Вари.       — Да, — кивнула она.       Боже, неужели, Варя настолько не понравилась главе семейства Суворовых, что он сказал старшему сыну об этом? Ее руки, засунутые в карманы пальто, свело от переполняющего страха ожидания.       — Он во вторник свой юбилей в ресторане праздновать будет, сказал, чтоб я тебя с собой привел. Познакомиться официально, — Суворов будто продолжал изучать каждую реакцию на ее лице, словно испытывал на прочность, пытался уличить в чем-то. И, когда он увидел, что Варя облегченно выдохнула, провел большим пальцем по ее скуле. — Пойдешь?       — Если пригласили, то невежливо отказывать, — плечи Вари дернулись вверх, и она опустила голову: хотела скрыться от пристального взгляда Владимира Суворова, стоящего перед ней неприлично (?) близко.       Хотела ли Варя, чтоб он отошел от нее? Отнял руки от ее, покрывающегося багровым румянцем от смущения, лица?       Конечно же, нет.       Когда Вова оказывался в радиусе видимости, мир для Вари приобретал более насыщенные оттенки. Не давил своим тяжелым, почти непосильным для девичьих плеч, грузом. С ним, без всяких «если бы» и «но», хотелось забыться. Отвлечься от всего этого ужаса, ненасытно поглощающего каждый казанский двор. С Суворовым было нестрашно идти по улице; создавалось стойкое ощущение, что даже под страхом собственной смерти, он будет биться с появившимся на пути обидчиком. Он казался нерушимой стеной, готовой выдержать любой выстрел из катапульты.       — Я тогда во вторник, в семь, за тобой зайду, — Вова коснулся второй ладонью ее лица. Поднял его так, чтоб не смогла бы спрятать глаза.       Она согласно закивала в ответ, стараясь не отводить своего взгляда от его карих радужек. Сердце сжималось до нестерпимой боли. Смущение холодной волной шло вдоль спины, ласково касаясь кончиками мнимых пальцев каждого ребра, тягуче-медленно посчитав их. Вместе с этим, дыхание трепетом задерживалось в легких, не позволяя сделать новый вдох. Глаза настойчиво цеплялись за каждую черточку на лице Вовы, он же, как казалось, делал то же самое. Взгляд внимательный и сосредоточенный, пытающийся запомнить.       Варя инстинктивно опустила веки, когда лицо Вовы медленно приблизилось к ее. Кожу на губах снова начало предвкушающе-волнительно покалывать; прерывистое дыхание Вовы в миллиметре от приоткрытого рта опаляло, создавая яркий контраст на фоне минусовой температуры на улице. Все мысли спутались во что-то смутно напоминающее клубок: метались в черепной коробке туда-сюда, пытаясь найти пятый угол. Осторожно, даже боязно, Суворов коснулся губ Вари своими. Все ее внутренности замерли; по каждому из позвонков прошелся электрический разряд, задержавшись ненадолго где-то в грудном отделе. Голова закружилась спиралью, как в детстве, когда катаешься на карусели. Ноги предательски отказывались выдерживать вес собственного тела, но, к счастью, не подогнулись в дрожащих, от непроизвольного страха, коленях. Слух сфокусировался на одном лишь дыхании Вовы, которое также, как и ее, затаилось вместе с ударами, трепещущего в грудной клетке, сердца. Варя слишком отчетливо ощущала, что все ее тело вибрировало. Суворов притянул лицо Вари еще ближе; создавалось четкое ощущение, что он, подобно ей, пытался ухватиться за ту тонюсенькую ниточку неограниченной, возведенной в Абсолют, свободы. Хотя, говоря честно, для Вари Вова и был той самой свободой. Свободой, как при падении, когда знаешь, что внизу ничто иное, как физкультурный мат, спасающий от жесткого удара. Свободой, о которой хотелось кричать всему миру во всеуслышание и не бояться прослыть сумасшедшей.       Когда губы Вовы оторвались от ее, Варя чуть не взвыла от недовольства. Приоткрыв глаза, она встретилась со взглядом Суворова, который приобрел, невиданную ею раньше, мягкость. Его правая рука отнялась от ее раскрасневшегося лица. Притянув Варю к своей груди, Вова уперся подбородком ей в макушку. Замерзшими кончиками пальцев, она аккуратно коснулась его лопаток, обнимая в ответ.       — Я завтра приду вечером, хорошо? Я же тебе кино обещал.       — Хорошо, — усмехнулась Варя, поднимая голову, чтоб посмотреть в лицо Вовы.       Он опустил голову, растянув губы в ласковой улыбке.       Улыбка стала для Вари неотъемлемой частью образа Вовы Суворова, который она придумала себе сама. В тот момент она окончательно поняла, что влюбилась в него до беспамятства. Влюбилась в его мальчишеское озорство. В игривый взгляд и огонек, который ярко-ярко горел в его карих глазах. Влюбилась в свет, излучаемый им каждый раз, когда она оказывалась рядом. В его неподдельную искренность.       — Иди, а то стоишь тут с голыми ногами! — Вова отклеил от себя тело Вари и оглядел ее с ног до головы, недовольно качая головой.       Суворов коротко коснулся губами ее лба и, отступив на шаг, засунул руки в карманы. Варя усмехнулась и, сжимая в руках туфли, которые ей одолжила Марина, развернулась на пятках ко входу общежития.       — До завтра, — смущенно пролепетала Варя, опуская глаза на носки сапог.       Она зашагала к двери так быстро, как никогда, казалось, в своей жизни. Остановившись у двери, Варя оглянулась: Вова стоял на том же месте. Как и в понедельник, он продолжал неизменно смотреть ей вслед, ожидая, когда она зайдет в тамбур. Довольная улыбка сама невольно поползла на ее лицо; она могла бесконечно долго смотреть на силуэт Вовы, стоящий у ворот общежития.       Прежде чем скрыться за массивными дверями места, которое Варя считала своим домом, она бросила последний, за тот вечер, взгляд на Суворова, окончательно осознав, что без него она не хотела проживать ни единого дня.