Ladies and gentlemen, will you please stand?

kurootetsu ойто, ты опаздываешь или не приедешь сегодня? 09:16 oitooru бегу от метро форс-мажор, извини 09:21 kurootetsu все ок как придешь, зайди ко мне в кабинет, ладно? 09:24 oitooru что-то случилось? 09:25 kurootetsu ничего серьезного просто нашел на твоем макете пару ошибок, надо до сегодняшнего совещания переделать 09:27 kurootetsu я думал, проще будет лично с тобой еще раз по всем пунктам пробежаться 09:28 oitooru черт, извини 09:30 oitooru я уже поднимаюсь у меня в последнее время проблемы с вниманием 09:31 kurootetsu я понимаю 09:31 kurootetsu но ты ведь заботишься о себе? 09:32 oitooru да, тетсу я стараюсь 09:32 kurootetsu хорошо я всегда рядом, если тебе нужна помощь, да? 09:33 oitooru да минута, и я у тебя 09:33 kurootetsu ойто, я посмотрел твои правки 14:01 kurootetsu как я говорил, нужно, чтобы логотип был на всех элементах мерча и я все еще не вижу концепта дизайна жилетки 14:02 kurootetsu ячи займется жилеткой, а ты пока разберись с остальным файл я ей уже скинул 14:03 kurootetsu мне очень нравится игра слов в слогане на худи, кстати заказчик наверняка оценит 14:04 oitooru но больше ему понравилось бы, если бы дизайн был полностью готов 14:05 kurootetsu фак-апы случаются, никто тебя в этом не винит 14:06 oitooru ты так говоришь, просто потому что у меня диагноз я все переделаю, но не надо вот этой снисходительности, ладно? 14:07 kurootetsu в следующий раз лишу тебя премии, договорились? 14:09 oitooru ты невыносим 14:10 // hajiyou поедем смотреть на сакуру? 16:32 hajiyou ты ведь из офиса сегодня работаешь? я могу заехать 16:33 hajiyou гошики отменил наш сеанс, так что я освобожусь пораньше и тебе даже не придется меня ждать 16:38 oitooru я немного не в настроении 17:11 oitooru мне кажется, у меня чуть не случилась паническая атака на совещании 17:13 hajiyou [Голосовое сообщение, 0:20] >> "Тоору, я уже еду. Если ты лучше побудешь один, то я отвезу тебя домой. Но на метро ты не поедешь, ладно? Блять. Как ты сейчас себя чувствуешь?" 17:22 oitooru выжат как лимон извини, что опять срываю нам все планы 17:25 hajiyou тоору, тебе не за что извиняться 17:28 hajiyou [Голосовое сообщение, 0:16] >> "Опять голосовое, надеюсь, ты не против. С сакурой ничего не случится, главное, что тебе нужно отдохнуть. Хочешь поговорить о совещании, или мне рассказать о своем дне?" 17:29 oitooru расскажи о своем дней 17:33 hajiyou [Голосовое сообщение, 2:09] 17:37 // kurootetsu тоору, поговори со мной? 22:50 kurootetsu у тебя снова откат? 22:52 oitooru я держу все под контролем 22:59 kurootetsu я не об этом спрашивал 23:01 oitooru просто тяжелая неделя много непонятных эмоций 23:04 oitooru я начал снова вести дневник, чтобы как-то их прорабатывать но меня все равно постоянно тянет заесть 23:08 kurootetsu извини, если делаю все только хуже тем, что доебываюсь по работе 23:09 oitooru ты знаешь, я бы перестал тебя уважать, если бы ты этого не делал 23:10 oitooru мне не нужно, чтобы ты меня жалел и относился к моей работе по-особенному, тетсу 23:12 kurootetsu знаю но все равно не могу избавиться от мысли, что делаю тебя больно 23:13 oitooru то, что я такой, это не твоя вина 23:14 kurootetsu какой такой, тоору? 23:14 oitooru косячный 23:15 kurootetsu окей, тебе официально запрещено говорить о себе в таком тоне 23:15 kurootetsu и думать особенно думать 23:16 oitooru но это ведь правда я облажался с этим макетом 23:16 oitooru из-за меня ячи осталась на работе, хотя у нее смена до двух стажер доделывает мою работу, тетсу это же пиздец 23:17 oitooru потом я чуть не умер в переговорной по крайней мере, ощущалось именно так 23:18 oitooru знаешь, сколько человек после этого спросили, все ли у меня хорошо? пятеро 23:20 oitooru потом оказалось, что из-за моей чугунной башки срывается наше с хаджиме свидание я все порчу 23:21 oitooru и вот теперь ты тоже будешь за меня переживать 23:22 kurootetsu ойкава тоору, ты мой самый близкий человек 23:22 kurootetsu и каждый мать его день я благодарю твою чугунную башку за то, что десять лет назад ты напился в мясо и засосал моего бывшего 23:23 kurootetsu ты самый сильный человек из всех, кого я знаю и ты заслуживаешь хороших, правильных вещей в своей жизни для меня ты – что-то хорошее в моей 23:24 kurootetsu я редко тебе об этом говорю, потому что ты никогда не воспринимаешь мои слова всерьез но это не значит, что я перестаю тебя любить и хотеть видеть тебя в своей жизни 23:25 // kurootetsu ива, ты не спишь? я хочу поговорить с тобой о тоору 00:19 // kurootetsu ойто, ты в офисе? 09:20 kurootetsu на охране сказали, ты не появлялся, работаешь из дома? 09:29 kurootetsu тоору, возьми трубку 09:34 oitooru извини, не смогу приехать 09:37 kurootetsu что с тобой происходит? 09:38 oitooru не могу выйти из дома 09:40 kurootetsu в каком смысле 09:40 oitooru я позавтракал, и меня уже полтора часа тошнит 09:44 kurootetsu в плане беспрерывно? 09:45 oitooru нет просто я не могу избавиться от чувства тошноты 09:45 kurootetsu так я приеду и это не обсуждается 09:46 kurootetsu мне воспользоваться своим ключом или ты откроешь дверь? 09:48 oitooru все равно 09:56 kurootetsu понял 09:57 //       Один раз в школе перед Весенним турниром Ойкава забыл свой обед дома. Мама всегда собирала ему вкусное бэнто, потому что знала, что он уходит почти на целый день. Сначала утренняя тренировка, потом занятия в школе, потом вечерняя тренировка и, скорее всего, дополнительные полчаса-час на то, чтобы покидать мяч после. Одноклассники часто спрашивали, не устает ли он от такого ритма. Удивительно было, что им казалось нормальным ложиться спать, не чувствуя себя истощенным и выжатым до последней капли.       Конечно, он расстроился. Ему нравилась домашняя еда, нравилось, что в обед можно было без зазрения совести выделить полчаса на то, чтобы отдохнуть. Нравилось угощать друзей, а потом передавать маме в красках похвалы ее еде. Поначалу голод было тяжело вынести. Мысли то и дело возвращались к бурлящему желудку, отвлекая от урока и объяснений учителя. Одноклассники предлагали поделиться своими порциями, но Ойкава решил посвятить время волейболу. У него как раз на прошлой тренировке только половина подач попала в поле.       На разминке тренер подозвал его к себе, и Ойкава соврал, что вовсе он не вялый. Просто боится потянуть что-нибудь, вот и осторожничает. Да, понял, работать усерднее. Капитан тоже бросил на него оценивающий взгляд, и Ойкава, растянув губы в улыбке, предложил сыграть двусторонку, основной состав против запасного. Капитан согласился. Ойкава проигнорировал, как тряслось в груди сердце, растер подушечки пальцев, приготовился цепляться за каждое очко.       Запасной состав тогда выиграл. Ойкава словно парил над площадкой. Не потому, что удалось показать семпаям, почему в средней школе его наградили как лучшего сеттера, а потому что его тело вдруг сделалось таким легким, таким невесомым. Как будто бы теперь не составляло труда сделать те самые полшага, необходимые для того, чтобы не дать мячу коснуться пола. Наверное, это то самое чувство полета в волейболе, о котором так много говорят.       Если бы только он не забыл тогда это чертово бенто.       – Тоору, ты в ванной?       – Да.       У него не нашлось сил даже на то, чтобы отлепить себя от унитаза. Съеденный завтрак давно покинул его желудок, но тот все равно возмущался, и, возможно, так люди и умирают. Идиотский, конечно, способ.       – Я захожу, – после короткого (и слишком знакомого) стука Куроо открыл дверь. – Ну? Как ты? Давай помогу, – он протянул руки, но Ойкава только покачал головой.       – У меня в глазах темнеет, когда встаю.       – Ладно. Я принесу воды.       Ойкава сглотнул, и в горле запершило. На вкус это ощущение совсем как жалость к себе и его двадцать лет. Уж кто-кто, а Ойкава точно не мечтал о второй юности, у него и первая-то была не очень.       Когда до ванной долетел отдаленный голос Куроо, Ойкава решил, что, если ему очень надо, он переспросит. Но Куроо продолжал что-то говорить, а потом ему кто-то ответил, и – какого хуя? Если Ойкава наконец-то дожил до своих первых галлюцинаций, то момент, конечно, не самый удачный. Голоса продолжали переговариваться, хотя больше говорил Куроо, просто потому что ему только волю дай, он рот не закроет. Второй голос звучал еще тише, поэтому тяжело было понять, кто это.       – Вот, попей. Давно ты тут уже сидишь? – вместе со стаканом Куроо протянул ему подушку, которую Ойкава проигнорировал.       – Ты привел кого-то еще? Если это Сугавара-кун, я...       – Тоору, это Ива. И он очень настаивает, что тебе не стоит сидеть на твердом холодном кафеле, – Куроо еще раз подопнул подушку в его сторону, но Ойкава так и продолжал смотреть ему в глаза, пытаясь понять, где в этой шутке смеяться. Куроо так и не улыбнулся. Он только тяжело вздохнул, потом сел на корточки, коснулся рукой лодыжки Ойкавы. – Если ты не хочешь его видеть, я так ему и скажу. Просто я подумал, что его присутствие может тебе помочь.       Воздух в груди закончился, вынуждая судорожно вдохнуть. Внимательный взгляд напротив проследил за движением его грудной клетки, за тем, как она так и осталась в верхней точке, отказываясь опускаться, и легкие словно вот-вот порвутся от напряжения, а Ойкава все не может просто выдохнуть, потому что Иваизуми здесь, он приехал, а Ойкава чувствует себя так, как будто его здесь вовсе нет, но при этом он придавлен к полу чем-то громадным, а в груди бурлит болото, и пузыри лопаются безостановочно, и это больно больно больно.       – Тоору, я сейчас тебя коснусь, – пальцы обвили его запястье, под ладонью очутилась плотно натянутая ткань, а еще чья-то плоть. Она поднималась, ровно, медленно и правильно. Голос Куроо отсчитывал ритм, и Ойкава заставил себя сконцентрироваться на том, как этот ритм накладывается на то самое больно, как больно это всего два счета, а Куроо продолжал упорно требовать от него четырех, а значит, надо было отпустить больно и ухватиться за что-нибудь другое. В голове всплыл образ шустрого секретаря, и он звучал как Су-га-ва-ра, и на щеке под глазом у него была родинка, и он всегда очень по-доброму улыбался, и Ойкаве нравилось слушать его странные истории. – Вот так, Тоору. Ты в безопасности. Я здесь.       Когда он открыл глаза, Куроо оказался совсем рядом. Ему пришлось согнуться в три погибели, потому что сесть на полу было негде, а рука Ойкавы оказалась прижата к его груди. Он сжал ее на пробу в кулак, и рубашка под пальцами пошла морщинами.       – Лучше? Попей еще воды. Потом мы тебя умоем.              Пока Ойкава чистил зубы, Куроо сидел на унитазе и смотрел на приоткрытую дверь. За все время моргнул, наверное, раз пять. Ойкава пнул его в голень, прополоскал рот.       – Ты ни в чем не виноват. Я все утро только и ждал, когда же уже меня ебанет в панику. Это не из-за Хаджиме.       – Он на втором этаже. Позвать, чтобы спустился?       – Тетсу, – он оперся о душевую кабину, вперил в Куроо строгий – насколько возможно в таких обстоятельствах – взгляд, – я серьезно. Я не злюсь, что ты ему рассказал. И что он сейчас здесь.       – Но я мог бы не так в лоб тебе об этом сказать. Как-то поаккуратнее. Так, чтобы не вызвать у тебя ебаную паническую атаку, Тоору.       Он снова сглотнул, и глотка отозвалась болезненной пульсацией. Привкус жалости исчез, осталась только сухая правда.       – Если честно, в этом есть какой-то свой катарсис.       – Ты же знаешь, как пиздецово это звучит?       Ойкава только пожал плечами.       Одежда Иваизуми висела на вешалке у входа, на тумбочке лежали ключи от машины. Это могла бы быть очередная ночевка, только на часах еще даже не полдень, и в его квартире определенно слишком много людей для разгара рабочего дня. По пути в спальню Ойкава забрал со спинки дивана свитер, который сбросил с себя, когда тело бросило в жар. Натянул через голову, поправил горло. Ладони утонули в длинных рукавах, скрывая обкусанные пальцы. С тех пор как Такеру уехал домой, Ойкава не поднимался на второй этаж, не разбирал вещи, сложенные горой на кровати, не менял постельное белье, не включал светильники, не трогал пульт от телевизора. Иваизуми сидел на кровати, глядя в экран телефона. На нем были легкие кроссовки, который он носил на работе. Ойкава остановился на предпоследней ступеньке, оглядел бардак, в котором утонула его спальня за последнюю неделю. Когда он в следующий раз сфокусировал внимание на Иваизуми, тот уже смотрел на него в ответ.       – Привет, – сказал он.       – Привет.       Иваизуми шумно втянул воздух, и Ойкава на мгновение оказался погребен под чувством стыда от того, во что превратилось... все это. Он переступил через лежащую на полу грязную одежду, попытался стряхнуть с себя ощущение, что кто-то держит его за горло.       – Тоору, может, мне лучше уйти? – и это гром среди ясного неба, потому что Ойкава только-только приучил себя к чувству тепла чужого тела. – Я просто не понимаю, почему ты там стоишь. Потому что тебе хочется? Потому что я переступаю твои границы? Потому что что? Поговори со мной, Тоору.       И это сложно. Должно быть, по крайне мере. Даже с Куроо, а ведь он видел и куда худшее, чем случилось сегодня. Подбирать слова сложно. Собирать в себе крупицы доверия сложно. Не сжиматься и не вспыхивать сложно. И, может быть, это такое проклятие, всегда ранить тех, кто тебе больше всего дорог.       – Просто тяжелый день.       – Тоору, – Ойкава оставил свои очки в ванной, поэтому ему оставалось только представлять, как сходятся на переносице брови. А ведь раньше его имя вызывало у Иваизуми улыбку на губах. – Тоору, я не могу... – еще один прерывистый вздох, потом краткое движение ладонью по лицу в попытке взять себя в руки. – Я хочу, чтобы ты поговорил об этом со специалистом. Это становится слишком серьезным.       Это. Твои проблемы. Твоя болезнь.       Но он хотя бы не сказал все ведь налаживалось, или зачем ты снова все испортил, или почему ты такой, потому что Иваизуми был хорошим человеком, и за это Ойкава его и любил.       – Тоору, правда, я... Черт, – он еще раз мазнул по лицу руками, потом выругался себе под нос, и Ойкава только тогда понял, что происходит. – Блять, Тоору, скажи, чем я могу тебе помочь? Просто... что я могу сделать, чтобы тебе стало лучше? Я не знаю, что мне делать, – он шмыгнул носом, глубоко вдохнул, и если бы ему было десять и он плакал из-за разбитой коленки, Ойкава подошел бы к нему и подул на ранку. Но что делать, если ранка – это разверзшаяся по твоей вине бездна на том месте, где раньше было бьющееся сердце?       Он пересек комнату, остановился в паре метров от Иваизуми, как будто само его присутствие было опасно для его обнаженной хрупкости, но Иваизуми сам протянул к нему руки, и Ойкава схватился за них как за свой последний шанс. От одного вида влажных дорожек на щеках Иваизуми что-то в груди Ойкавы провалилось глубоко-глубоко, оставляя после себя страшную пустоту.       – Тоору, я не думаю, что я, или Куроо, или Такеру, или мы все вместе можем тебе помочь, – начал Иваизуми, глядя на их переплетенные пальцы. – Мы все остаемся твоей системой поддержки, но нас просто недостаточно. Терапия...       – Я сорвался, да, – пришлось его перебить, потому что фантомная тошнота уже подошла к горлу, – но это не значит, что надо сразу сходить с ума. Я восстановлюсь, всему свое время. Найду свои старые записи, поделаю старые упражнения...       Ногти Иваизуми впились ему в фаланги, как будто он боялся, что Ойкава вот-вот сбросит с себя прикосновение и укажет Иваизуми на дверь.       – Почему ты так боишься вернуться в терапию? Ты же сам должен понимать ее пользу. Она ведь тебе помогала.       – Вот именно, Хаджиме. Я уже всему научился, надо просто... – на мгновение его снова выбросило куда-то вне пространства и времени, но почти сразу же он снова ощутил теплые ладони Иваизуми. – Мне надо просто больше стараться.       Потому что если спустя все те месяцы, годы терапии у него случится рецидив, с которым он даже не сможет самостоятельно разобраться, то для чего все это было? Разве весь смысл работы с психологом не в том, чтобы научиться справляться самому? Разве он не прошел уже тот этап, где он дважды в неделю в течение года выворачивает себя наизнанку перед незнакомым человеком в надежде на то, что это ему поможет? Разве всего этого было мало?       – Тоору, – и это должно быть физически невозможно – столько эмоций вкладывать в его имя. Но Иваизуми из раза в раз доказывал обратное. Он произносил его имя как признание, как молитву, как обещание. И Ойкава раз за разом рассыпался прямо у него в руках. – Восстановление это не соревнование. А терапия не наказание. Ты заслуживаешь принять помощь. Даже если однажды тебе ее уже оказали.       И это больно, правда. Собирать себя каждый раз заново. Но не больнее, чем проживать день за днем с тикающей бомбой под кожей.       Когда Ойкаве было 22 и Куроо в принудительном порядке записал его на прием к университетскому психологу, они вдрызг рассорились. До драки не дошло, но Ойкава выгнал Куроо из квартиры и не разговаривал с ним почти целую неделю. Ты ведь сказал, что всегда будешь на моей стороне, твердил он сам себе по ночам, когда Куроо пытался до него дозвониться. И только спустя несколько лет после начала терапии он смог наконец признать очевидное. Оказывается, Куроо-то всегда был на его стороне. Просто сам Ойкава иногда был для себя самый злейший враг.