Ladies and gentlemen, will you please stand?

oitooru такеру подарил мне перстень [Фотография] 18:46 oitooru просто сумасшедший еще и размер идеально мой 18:47 hajiyou очень красивый 18:59 oitooru в свете того, что у тебя фетиш на ладони как ты себя чувствуешь? 19:07 hajiyou облизал бы экран телефона, если бы не знал, сколько на нем микробов 19:10 oitooru иу 19:12 oitooru окей, мое предложение, конечно, не включает в себя облизывание пальцев но может быть, ты хочешь завтра забрать меня после работы? 19:25 oitooru если ты уже настроился отдохнуть один, то я не обижусь 19:27 hajiyou тоору, мне иногда кажется, что ты не веришь, что мне искренне нравится проводить с тобой время 19:28 hajiyou я приеду думаю, даже пораньше на полчаса получится освободиться 19:29 oitooru мне просто кажется, что я сейчас не лучшая компания особенно по вечерам 19:32 hajiyou знаешь, о чем я подумал? как тебе идея принять ванну? у тебя ведь только душевая кабина 19:34 hajiyou а теплая вода отлично расслабляет мышцы я куплю соль, зажжем свечи 19:35 oitooru я ведь усну и тебе придется сидеть со мной в этой ванне, пока вода не станет совсем ледяной, а потом тащить мое тело до кровати 19:36 hajiyou я совсем не против 19:36 hajiyou на самом деле в этом и состоит план ты будешь спать, а я смотреть 19:37 oitooru так вот в чем загвоздка а я знал, что нельзя быть таким идеальным, как ты 19:37 oitooru что ж я готов терпеть твои маленькие прихоти, если ты и дальше будешь моим личным водителем 19:38 oitooru нет, правда идея хорошая мне нравится 19:39 hajiyou отлично потому что я уже гуглю, где можно достать соль для ванны 19:40 oitooru это, конечно, безобразие, что макки подарил тебе благовония, но не подарил соль в следующий раз попроси у него полный комплект, пожалуйста 19:43 //

Групповой чат "why am I crying? mf I'm broke"

makki люблю пятничные смены, потому что с утра все настолько заебаные, что даже капучино вместо латте выпьют и не усрутся 10:11 mattsun ты худший бариста 13:55 makki вот думаю не уволиться ли мне 14:07 makki засиделся что-то на одном месте 14:08 hajiyou опять вожжа под хвост попала тебе надо куда-то лишнюю энергию девать 14:14 hajiyou не думал завести хобби? 14:15 mattsun презентация полезности походов в спортзал начнется через 3.. 2.. 1 14:17 hajiyou даже не ври, что не заметил, как тебе самому стало лучше, когда ты стал чаще заниматься спортом 14:18 hajiyou не обязательно ведь упахиваться, просто давать телу нагрузку 14:19 makki он упорно хочет, чтобы у меня появилась мотивация вставать в 8 утра в выходной но я НЕ БУДУ этого делать 14:19 makki я просто думаю, что заслуживаю большего, чем варить кофе и рисовать латте-арт 14:20 mattsun хоть бы раз нарисовал что-нибудь, когда я прихожу 14:20 makki ты и так выпьешь 14:21 hajiyou у тебя просто до сих пор осталась привычка к началу учебного года что-нибудь менять 14:21 makki но, кстати, хобби не такая уж и плохая идея оказывается, без них кроме как на работе нигде с новыми людьми не познакомиться 14:22 hajiyou ты дружишь с одними и теми же людьми с младшей школы, макки так и скажи, что хочешь на свидание 14:24 mattsun это только у тебя такое называется свиданиями, ива 14:24 makki как думаете, витражная роспись по стеклу это интересно? 14:25 // hajiyou подъезжаю, буду минут через 10 19:31 oitooru хорошо, жду такеру проинструктирован, вещи собраны я так соскучился по твоей квартире 19:32 hajiyou а по мне 19:32 hajiyou ? 19:33 oitooru ну, наверное, по тебе тоже чуть-чуть 19:33 hajiyou мне подняться? или ты спустишься? 19:44 oitooru ты припарковался? 19:44 hajiyou да 19:44 oitooru я спускаюсь 19:45       Тем вечером у Иваизуми в машине пахло лавандой. Работал обогреватель, потому что на улице было плюс восемь, и пахло лавандой. Это от соли, конечно. От самого Иваизуми пахло кофе, и на вкус он тоже был как кофе, с арахисовым сиропом. От него пахло кофе, и он поцеловал Ойкаву в губы, только после того как тот ему разрешил. Не вербально, нет, но взглядом – глаза-губы-глаза, – и его ладонь уже обхватила каемкой лицо, от контакта кожи с кожей по шее побежали мурашки.       – Пристегнись, хорошо? И поедем, – прошептал он почти в самые губы, его дыхание защекотало подбородок. Вместо того чтобы отпустить его, Ойкава притянул Иваизуми ближе, неловко обнял за плечи. Почувствовал его руки вокруг своей талии.       – Спасибо, что приехал, – сказал он, стряхивая пыль с голосовых связок. Такеру пытался его разговорить сегодня днем, но Ойкава приказным тоном отправил его в спальню, открестившись работой. Тягучее болото в центре груди бурлило, и, когда пузыри лопались, хотелось то ли плакать, то ли кричать.       – Как ты себя чувствуешь, Тоору?       Забавный вопрос. За эти две недели Ойкава прошел полный круг, от гнева до принятия. Сложно было каждый раз останавливать себя, когда слова начинали складываться в приемлемую реакцию. Не волнуйся. Я в порядке. Мне лучше. Никто не хочет слышать правду, ни Иваизуми, ни Куроо, ни Такеру, ни тем более Ойкава. И потому этот вопрос каждый раз немножко выворачивал его наизнанку. Заставлял выглядывать из-за движущегося автобуса, перегибаться через край крутой лестницы. Когда сила притяжения на мгновение тянет тебя вниз, но потом ты снова находишь центр тяжести. А сердце уже бьется загнанным в угол зверем.       – Устал. Слава богу, выходные.       – Хочешь сделаю тебе массаж?       – Прямо здесь?       Иваизуми хмыкнул ему в ухо, потом отодвинулся и недвусмысленно улыбнулся. Теплый свет лампочки над головой смягчал черты его лица, но озорные искорки в глазах плясали как прежде.       – Чего только эта парковка ни видела, м?       Воспоминание серией картинок пронеслось перед глазами, и в болоте даже что-то затрепетало. Увязло, правда, в тугой субстанции, но приятно было знать, что где-то под ее слоями кроется и что-то воздушно-свободное.       Пока они ехали, Иваизуми жаловался на того парня, игрока его команды, который знаком с Такеру. Сказал, тот постоянно теперь спрашивает, как там Такеру, зайдет ли он еще, когда в следующий раз будет в Токио. Иваизуми говорил тихо, и бархат его голоса звучал как мурчание большого домашнего кота. А Ойкава считал светофоры.       – Я на кухню, – сказал он, после того как они разулись и вымыли руки. – Умираю от жажды.       – В холодильнике есть холодный чай, если хочешь.       Воздух в квартире был чуть-чуть сперт, поэтому Ойкава первым делом открыл балконную дверь. В ногах заходил прохладный воздух, эдак на манер ласкового пса бодая мордой икры. На холодильнике висел листок со списком покупок, и позиция шпинат была почему-то обведена в овал. В самом холодильнике шпината не оказалось, зато нашелся не один, а сразу два литра молока, а к ним всевозможные фрукты, начиная от яблок и заканчивая киви. В дверцах еще стояли банки с детским пюре того самого бренда, которым Ойкава закупился не далее как неделю назад.       – Нашел?       Иваизуми появился на кухне, принеся с собой чувство невероятной уязвимости. Из ванной доносились звуки текущей воды, между Ойкавой и Иваизуми было, может быть, семь шагов, но сейчас и это казалось чересчур.       – Кстати, я купил блендер. Не обещаю, что мой смузи получится таким же вкусным, как покупной, но... Я открыт для критики.       И в этом величайший чертов парадокс всей его жизни: жаждать близости, но молиться никогда не быть познанным.       – Не стоит, Хаджиме...       – Я хочу это сделать. Для тебя.       Его поджатые губы сказали больше, чем слова, слетевшие с них. Хотелось бесконечно долго его обнимать, пока он не поверит, что не сделал ничего плохого. Пока не увидит в Ойкаве его настоящее измученное "я". Пока его глаза не устанут всматриваться и просить о чем-то, что кажется бессмысленным, настолько хорошо это звучит.       Почему же ты не любишь меня меньше?       – Хорошо, – потому что ему никогда не понять, откуда в Иваизуми столько терпения и бережности.       – Пойду проверю воду. Можешь пока подождать в спальне, я оставил на кровати чистую одежду.       На столе осталась стоять неоткрытая бутылка зеленого чая.       Взяв рюкзак с вещами, Ойкава направился в ту часть квартиры, где царила тишина и темнота. На полу стоял зеленый цветок, тень от листьев которого напоминала раскинутые для объятий руки. Ойкава провел по листьям пальцем, просто чтобы убедиться, что Иваизуми в самом деле стирает с них пыль. Снял толстовку через голову, сперва просто положил на край кровати, а потом сложил конвертиком, как учила сестра. Из рюкзака достал белье и бумажник. Из бумажника – фотографию. Распечатанный снимок на пленку, который вчера вместе с перстнем подарил ему Такеру. Ойкава прекрасно помнил этот момент. Дней пять или шесть назад Иваизуми приехал на пару часов, и они с Ойкавой играли в "Три в ряд" у него на телефоне. Тихий смех Иваизуми расходился по груди Ойкавы волнами, потому что они лежали на диване, прижавшись друг к другу, чтобы не свалиться. Если зажмуриться, можно было даже сейчас почувствовать, как нос щекочут волосы Иваизуми.       Но фантомного тепла его тела было недостаточно. Когда вода в ванной перестала шуметь, Ойкава взял с собой снимок, телефон и остатки храбрости. Мало кто об этом говорит, но иногда, чтобы быть ближе, нужно быть таким же смелым, как чтобы уйти. Две стороны одной медали.       Услышав его шаги, Иваизуми обернулся, прислонился к дверному косяку.       – Все готово. Ты как?       – Хочу тебе кое-что показать, – и он протянул ему фотографию. Иваизуми с пару мгновений ее рассматривал, потом поднял взгляд.       – Это ведь не настоящий полароид?       – Нет, это друг Такеру распечатал. Такеру попросил тебе передать в качестве прощального подарка.       – Это... – он прочистил горло, снова опустив глаза. Почесал нос. – Очень мило. Спасибо.       – Ты ведь не заплачешь?       – Нет. Думаю, нет.       – Отлично. Потому что я хочу уже забраться в ванну, и мне бы не хотелось тебя успокаивать.       – Надо попросить Такеру сделать копию для тебя.       – У меня есть, – он протиснулся внутрь ванной, привычным движением притягивая Иваизуми к себе за ремень. Сделав пару шагов, Ойкава уткнулся в раковину, и Иваизуми, услышав, как сперло у него дыхание, подошел еще ближе. Вопреки повисшему между ними напряжению, поцелуй оказался целомудренным и даже застенчивым. Ойкава принялся вырисовывать на лопатках Иваизуми успокаивающие круги, пока тот оставлял на его лице следы своей любви. На губах, у носовой пазухи, на скуле, у нижней челюсти, над левой бровью и даже у внутреннего уголка глаза. Последний поцелуй случился в улыбку, и, судя по выражению лица, Иваизуми был этим очень горд.       – Я бы продолжил, но, боюсь, вода остынет, прежде чем мне надоест тебя целовать.       И как только он всегда находил такие слова?       Ойкава уткнулся Иваизуми в плечо, обвив его талию руками, и это оказалось так приятно и так правильно. Даже бурление в груди на мгновение прекратилось, словно вот она – его тихая гавань посреди швыряющих на скалы волн. Вот так очень хорошо.       От касания вдоль позвоночника Ойкава на мгновение почувствовал себя тряпичной куклой, у которой отрезали все ниточки.       – Тебе помочь раздеться, или ты сам?       – Сам. Но ты первый.       Иваизуми приподнял одну бровь в немом вопросе.       – Не то, о чем ты подумал. Просто хочу, чтобы ты меня обнял, поэтому полезай первым.       Теплая ванна после тяжелой рабочей недели – это само по себе приятно, но теплая ванна, разделенная с кем-то, от чьих касаний млеет сердце, – это что-то прямиком из мира снов. Пришлось подогнуть ноги, чтобы поместиться в ванну, и Иваизуми накрыл своими ладонями его острые коленки. Его кожа была на пару оттенков темнее, и контраст немного завораживал.       – Такеру ведь послезавтра уезжает?       – Да, поздно вечером. Если хочешь, можем завтра позвать его куда-нибудь, он будет рад. Ты ему нравишься.       Иваизуми рассмеялся, и Ойкава подумал, что если феи и правда рождаются из первого смеха, то фея Иваизуми, наверное, так же легко влюбляла в себя, как этот звук.       – Мне показалось, я его не очень впечатлил. Но, видимо, чувство обожания к тебе сближает. Что? Это правда! Ты ему очень важен.       – Никто меня не обожает. У тебя просто язык хорошо подвешен, вот Такеру и повелся на твои комплименты.       По коже прошелся легкий ветерок – это Иваизуми подул на влажную кожу около шеи. Ойкава поежился, и скоро это место обожгло жаром его дыхания.       – Ты – это большая часть его жизни, Тоору. Мне кажется, он скучает по тому, насколько вы были близки раньше, когда еще были детьми, – ему было нечего на это сказать, поэтому он взял в руку горсть пены и принялся лепить из нее рожок мороженого. – Тоору? Можно задать тебе личный вопрос?       – Можно, – чем больше Ойкава старался придать пене форму рожка, тем быстрее она растворялась прямо у него в руках. Наконец бросив затею, он еще чуть больше откинулся на спину, прижавшись к груди Иваизуми. – Не тяжело?       – Нет, – его руки легли на живот, и Ойкава на пару мгновений задержал дыхание, гадая, чувствует ли Иваизуми его сердцебиение.       – Так что за вопрос? Занимаюсь ли я сексом на первом свидании?       – Это мы уже давно выяснили, – его губы легко коснулись шеи. Не заигрывание, не прелюдия, просто желание выразить свою нежность. Ойкава был ею окутан, но ему все равно было мало. – Я хотел спросить, почему ты не общаешься с сестрой.       – С чего ты взял, что я с ней не общаюсь?       – За все это время ты упомянул ее, может быть, два или три раза. И Такеру сказал, что вы... не всегда сходитесь во мнениях.       Плохо ли это, что ему просто никогда не хочется говорить о ней?       – Проблема как раз в том, что у нее на все есть свое мнение. И чем дальше от моего, тем лучше. Мне просто очень тяжело ее понять, – он давно оставил все попытки, если честно, потому что она, кажется, даже никогда и не пыталась. – Но она любит меня, по-своему, и я ее тоже. Просто мне легче, когда она там, а я здесь.       Может быть, внутри и осталось пустое место, которое когда-то предназначалось для нее, но Ойкава настолько привык жить с этой пустотой, что, заполнись она сейчас, его бы наверняка стало тянуть к земле.       – И как она относилась к тому, что вы с Такеру были так близки?       – А как она могла к этому относиться? Я его дядя, мы жили под одной крышей. К чему ты клонишь, Хаджиме?       – Ни к чему, – он эдак примирительно поцеловал Ойкаву в висок, и это выдавало то, что к чему-то он все-таки клонил. – Просто не хотелось бы, чтобы из-за ваших проблем страдал Такеру.       А вот и оно.       Уравнение с тремя переменными, каждая из которых находится в зависимости от оставшихся двух, и вырваться из этого порочного круга можно только одним способом.       – Думаешь, он страдает?       – Он очень тебя любит.       – Я и его, зай, – это вырвалось почти рефлекторно, потому что Ойкава ни на секунду не сомневался, что это правда.       – По-своему, да? – спросил Иваизуми, и тон его голоса намекал на то, что Иваизуми видит что-то, чего в упор не замечает Ойкава.