За мгновенье до нового дня

      — Эй, Мо-Мо! — вырвал из грёз резкий высокий голос. — Вставай, негодница! Молодой господин тебя зовёт.       Мо-Мо прищурился, силясь проснуться и сосредоточить внимание на том, кто его так бессовестно разбудил. Спать посреди рабочего времени, конечно, не полагалось, но если совсем немножечко, можно же? Тем временем Кармен — низенькая пухленькая девушка с широким ртом, прикрыла этот самый рот ладошкой и захихикала:       — Наш молодой господин то и дело что-то роняет и проливает. Неужто влюбился? Интересно, в кого? — Она картинно вздохнула. — Таааакой красавчик. Жаль не про нашу честь. Нам, бедным служанкам, только бедняки, дурачки и уроды всякие достаются.       Она всё болтала и болтала без умолку, пока Мо-Мо собирал себя в кучу, чтобы вернуться к своим обязанностям. Спина затекла, потому что местом его послеобеденного сна была тесная каморка, в которой обычно хранились швабры и тряпки, а вместо стула служило перевернутое ведро. Он потянулся, и Кармен фыркнула:       — Ну Мо-Мосита, какая же ты нескладная! Как можно быть такой. Как будто и не девушка даже…       Услышав это, горничная замерла, ощущая мелкий укол паники. Даже придуманное подругой имечко пропустила мимо ушей.       — Ты что это говоришь-то, а? Глаза разуй. Как это я не девушка?       — И говоришь так грубо, — надулась Кармен. — Ай, ладно, давай быстрее. А то молодой господин опять ругаться будет. И чего он всё время тебя зовёт? Мало ли в доме горничных…       «Вот и правда, и чего это ему в голову его дурную взбрело?» — ругался про себя Мо-Мо, на ходу подтягивая обязательные для всех горничных белые перчатки выше локтя. — «Вот та же Кармен ничуть не хуже бы с уборкой разобралась. Нет, надо чтобы я явился… Вот беда-беда огорчение…»       Мо-Мо служил в этом богатом доме уже много лет, и был, в общем, доволен своим положением. Слуги рода Хэ жили совсем неплохо: каждый день был завтрак и ужин, и у старших слуг даже случались иногда выходные дни, в которые они могли поехать навестить своих родных. Мо-Мо бы тоже хотел поехать проведать матушку, но ему пока до этого было работать и работать… горничным, а именно горничной он и служил у Хэ, выходные не полагались.       Каждое утро начиналось одинаково: мажордом строил их в рядок и проходил, разглядывая каждую. И если замечал какое-то пятнышко на униформе или ещё какое «вопиющее безобразие» и «вид, недостойный дома Хэ», то подходил, вглядываясь в бледнеющую девушку через кружок пенсне, нацеливал палец в безупречно белой перчатке и цедил:       — С глаз моих, пока не приведёте себя в порядок. Это… — дальше он озвучивал номер нарушения. Первое мог и простить, второе каралось вычитанием из жалования согласно тяжести проступка, и так далее, ну а последним было самое страшное: вылететь отсюда коленкой под зад. Никто не хотел терять такое место, поэтому мажордома боялись, как огня, и до утренней проверки девочки придирчиво оглядывали друг друга, чтобы не нарваться на выговор и запись в «чёрный блокнот».       Далее следовал непременный инструктаж, который все знали наизусть, но терпеливо слушали, и распределение работы на сегодня. Вот только в ежедневный график Мо-Мо всё чаще врывались незапланированные работы. С тех самых пор, как в дом вернулся младший сын самого главы Хэ. Молодой господин Тянь.       С тех пор Мо-Мо не было ни минуты покоя. Взгляд молодого господина ловил его везде — в коридоре, пока он протирал затейливые завитки резных деревянных панелей, в гостиной, где требовалось почистить рояль, в библиотеке, где было всегда хоть отбавляй работы… а с некоторых пор добавились и такие вот «экстренные вызовы». Мо-Мо недоумевал, как можно быть таким неловким? Вроде бы в детстве молодой господин таким не страдал…       Да, когда Мо-Мо только попал в дом Хэ, молодой господин ещё жил с отцом. Но вскоре уехал учиться в закрытую школу, появляясь только на рождественских каникулах, и то не каждый год.       В памяти всплыл один случай — тогда он шёл длинными коридорами, услышав в одной из комнат странное бормотание. Прислушался, с трудом вспомнив, что тут находилась, наверное, детская. В этой части огромного дома ему бывать ещё не приходилось, и Мо-Мо сам не понимал, как и зачем забрёл сюда, и до этого спешил выбраться куда-то в более знакомую обстановку. Вот только, как назло, не встречалось никого из слуг, у которых можно было бы спросить дорогу.       — Что же делать? — услышал он задумчивый детский голосок. — Мне уже совсем скоро идти… отец меня убьёт…       Звучало так растерянно и отчаянно, что Мо-Мо просто не мог пройти мимо. Он тихонько постучался — входить куда-либо в хозяйские комнаты без стука его отучили сразу же. Дождался смущенного: «войдите» и толкнул дверь.       Мальчик в чёрном костюмчике с короткими шортами и высокими гольфами стоял перед огромным зеркалом и вертел в руках шёлковый галстук.       — Что тебе нужно? — осведомился он. — Сейчас не надо убираться. Зайди позже.       Но Мо-Мо уже кажется понял, в чём проблема.       — Молодой господин, вам нужно помочь? Я имею ввиду, самому завязывать галстук не очень удобно.       Было видно, что мальчик борется с собой — и признаваться, что у него что-то не получается, не хочет, и время поджимает. Наконец он поджал губы и коротко кивнул.       — Ладно. Раз уж ты тут, а мой камердинер непонятно, где ходит…       Мо-Мо порадовался про себя, что знает, как это делается. Мама научила его, когда узнала, что в этом доме требуются слуги. Тогда он быстро завязал галстук, удостоившись восхищённого взгляда и короткого «спасибо». И вскоре и думать забыл об этом случае.       В детстве Мо они жили очень бедно — мама работала прачкой, за работу платили очень мало, а от постоянной возни в воде её руки вечно были потрескавшимися и шелушащимися. Самым большим праздником было, если удавалось поесть два раза в день. Поэтому, когда объявили, что в одном из самых богатых домов в городе требуется новая прислуга, мама тут же решила, что они попробуют устроить туда Гуаньшаня — лакеем, помощником садовника, да кем угодно. И он сам очень надеялся, что сумеет, и сможет помогать маме. Но их ждало большое разочарование. Объявление гласило, что требовались только девочки на должность горничных, и всего-то две. К тому времени Гуаньшань уже умел немало всего, в том числе, конечно же, мог прибираться. Но одно дело — поддерживать порядок, пока мамы нет дома, в их убогой квартирке, и другое дело — работать в богатом доме… Мама тогда очень расстроилась, а он сам пожалел, что не родился девочкой.       Они стояли перед оградой, когда с другой стороны появился одетый с иголочки мужчина и осведомился:       — Мадам, вы по вопросу набора слуг? Проходите… — он открыл калитку. — Не моё конечно дело, но вам стоило бы одевать дочку более… соответственно.       Ничего не понимая, мама взяла его за руку, и они вошли за ограду, сопровождаемые мужчиной, оказавшимся мажордомом, до самой двери. Дальше он расспросил их, где и кем работает «мадам», и что умеет «девочка». Гуаньшань никак не мог взять в толк, почему тот так решил. Хотя его частенько и раньше принимали за девчонку — тонкие черты лица, отросшие рыжие волосы, хрупкое телосложение… денег покупать ему одежду не было, и мама просто перешивала что-то из своих старых платьев. В результате то, в чём он ходил, вполне могло показаться чем-то навроде короткого платья, а не тем, чем предполагалось — рубашкой и шортами. Да, с шитьём у миссис Мо не ладилось…       На вопрос, как зовут «девочку», Гуаньшань ответил сам, видя замешательство матери:       — Мо-Мо, сэр. Меня зовут Мо-Мо.       А уже через несколько дней он пришёл сюда с потёртым саквояжем, в котором лежали только странные вещи, сшитые мамой, и пара безделушек. К счастью, своей одежды тут было не нужно — всё время он проводил в форменном очень красивом платье с длинной пышной юбкой ниже колена, рукавами-фонариками и белыми перчатками. На голове красовалась кружевная наколка, ноги обтягивали чулки, туфли с тупыми носами стучали каблучками по паркету и длинным лестницам огромного дома.       Как-то так вышло, что поселили его не вместе с остальными горничными, а в отдельном чуланчике — в общей места не хватило. И он был этому ужасно рад. Всего-то и надо было — избегать излишнего внимания остальных девочек и ходить мыться после всех, когда никто не мог его «застукать». Потихоньку Мо-Мо заработал репутацию старательной, но не слишком общительной горничной. Девочки поначалу пытались его доставать, некоторые даже устраивали настоящие пакости, подкладывая в туфли или на стул кнопки, нарочно толкая так, чтобы он уронил что-то из посуды. Но он просто не обращал на всё это внимания, тщательно проверяя, куда садится и не нарываясь на скандалы. И со временем от него отстали с формулировкой:       — Ну и сиди одна, раз такая бука!       Гуаньшань не отчаивался, тем более, что одна «подружка» в виде темноволосой Кармен у него была, а мажордом был им вполне доволен, и получалось каждый раз после выплаты жалования, откладывать немного денег, и передавать маме с кем-нибудь из слуг, которые выходили из поместья по поручениям или для закупки продуктов и вещей. Благополучное, хотя и скучноватое существование закончилось с приездом господина Тяня.       Вот и теперь, стоило вежливо постучаться, как раздалось «войдите!», словно только его и ждали. В комнате, которая теперь ничем не напоминала детскую, на полу красовалась лужа, в которой валялись осколки, навскидку, сразу и чайника и пары чашек. Почувствовав, что закипает не хуже того самого чайника, Гуаньшань принялся за уборку. Пришлось присесть, осторожно собирая по одному острые осколки и складывая в совок. Перчатки сразу же промокли, окрасившись коричневым — что и требовалось доказать, разгрохан был чайный сервиз. Нужно будет поменять перчатки сразу, как закончит — ходить в заляпанных и попасться мажордому — хуже не придумаешь.       — Мо-Мо, — протянул ленивый, как у сытого кота голос. — Да брось ты эти черепки. Лучше поговори со мной. Как прошёл день?       Вопрос был идиотским, как и все предыдущие. Как у него может проходить день? Так и подмывало высказаться в духе «хорошо, пока вас не увидела». Но Мо-Мо прикусил язык, зная, что если уж молодой господин взялся докапываться, то непременно докопается. А каждый ответ только раззадоривает. Его молчание, однако, не привело к желаемому результату. К тому моменту, как он управился с осколками и поднялся, берясь за швабру, чтобы собрать чайную лужу, его обвили загребущие руки, не давая двинуться.       — Ну отчего же ты так молчалива, душенька, — втекал в уши медовый голос. — Я так по тебе соскучился, а ты холодна, как ледники Монблана.       Вот опять эта дурацкая игра. Гуаньшань поморщился. Да сколько ж можно! Он понимал, что молодой господин просто со скуки бесится, вот и нашёл себе игрушку в его лице. Но ничего не мог с собой поделать, каждый раз краснея и смущаясь от таких вот проявлений «внимания», которые становились всё смелее. На этот раз он настолько ошалел от наглости, что не задумываясь двинул локтем назад, попадая по-видимому, под рёбра. Отчего молодой господин как-то подавился своими речами и отступил, держась за бок. Мо-Мо замер — это он что сейчас, ударил сына хозяина? Прошибло паникой. Он повернулся было, чтобы извиниться, но Тянь улыбался, и даже как-то хмыкнул, потирая ушибленное место.       — А ты та ещё недотрога, милая. Ты со всеми такая, или мне особенно «повезло»?       — А вы, молодой господин, по всем так скучаете, или мне так «повезло»? — отзеркалил его пассаж Гуаньшань, при этом ругаясь на себя. Лучше б рот не открывал — нарывается ведь, как может…       — Ну что ты, конечно это тебе так повезло, — осклабился Тянь. — Если ты ревнуешь, то не стоит. Можешь у своих подружек спросить. Уверен, они тебе ничего предосудительного обо мне не скажут.       На это Гуаньшань почувствовал, как ещё больше заливается краской. Как-то совсем уж нехорошо выходило. С чего это он должен ревновать? И вообще… додумать он не успел, потому что его руку, свободную от швабры, вновь поймали длинные пальцы, притягивая ближе.       — Да брось ты это всё, давай лучше поболтаем!       Ага, поболтаем. При всей своей некоторой наивности, Мо представлял, что если собираются «поболтать», то не вот так. Тем временем Тянь уже сел в кресло и решительно тянул его, пытаясь усадить себе на колени.       — Некогда мне… — сделал он новую попытку, отворачиваясь, чтобы его не прожигал внимательный взгляд серых глаз. — Мажордом если узнает, что я от работы отлыниваю — вычтет из жалования. А у меня уже два предупреждения есть.       — Бедняжка, — господин неохотно отпустил, и Гуаньшань с облегчением вернулся к своему занятию — возить шваброй, собирая пролитый чай и опускать тряпку в ведро с водой, отжимать и повторять процесс заново. Конечно, нужно было бы перед началом уборки снять перчатки, но он не хотел лишний раз демонстрировать свои руки — всё же они были не слишком похожи на тонкие женские. С возрастом становилось сложнее скрывать свои «отличия» и вот сейчас, когда ему было уже семнадцать… он с тоской думал, сколько вообще продержится — даже высокий воротник-стойка, перчатки и бритьё два раза в день могло однажды не спасти его от разоблачения. Что тогда произойдёт — не хотелось и думать. Вот он и не думал.       Наконец с лужей было покончено, и он уже собирался было ретироваться, когда ему вслед прилетело:       — Эй, Мо-Мо… я знаю, что у тебя есть секрет. Если не хочешь, чтобы я кому-то рассказал — приходи сюда вечером.       По позвоночнику прошла дрожь. Что это значит… он что-то знает? Не может же быть, что… молодой господин знает, что он не девушка, и всё равно… флиртует с ним? Может быть, его просто забавляет морочить ему голову? Голову разрывали мысли, пока он на автомате выливал ведро, промыл и убрал всё, сменил перчатки на новые, отнёс испачканные в прачечную и выслушал от прачки за такое небрежное отношение к вещам. Чем ближе был вечер, тем сильнее он терялся в догадках, что же ему делать.       В назначенное время Мо мялся у дверей, сам не зная, зачем пришёл. Впрочем, при желании молодой господин мог найти его и сам, или же послать кого-то из слуг. И это было бы ещё хуже. Прятаться от него по дому было и подавно глупо. Поэтому он решил выяснить раз и навсегда, что всё-таки ему нужно. И если он действительно хочет… что ж, ничего не поделаешь. Придётся раскрыть свой секрет, пусть даже его потом уволят за обман. Он бы и дальше так раздумывал, если бы сзади не возник хозяин комнаты, и молниеносно, схватив под локоть, не запихнул его внутрь. Хлопнула дверь и всё скрылось в темноте. Внутри было ничего не видно, но вместо того, чтобы зажечь светильник, Хэ прижал его к двери, жарким шёпотом заставляя вздрогнуть всем телом:       — Ты пришёл… это значит, что ты не против?       — Что… не против? — голос дрожал, как он не старался держать его. — О чём вы, господин?       В ответ как-то разочарованно цыкнули, но не отпустили, продолжая сжимать локти, как в тисках.       — То есть, ты не помнишь, что я обещал?       Память услужливо подкинула тот день, когда юный господин должен был уезжать учиться. Тогда он нашёл его в библиотеке, где Мо-Мо по заданию протирал подоконники больших высоких окон. Приходилось пользоваться лесенкой, чтобы дотягиваться везде, методично стирая практически не существующую пыль. Тогда господин выглядел запыхавшимся, словно обегал весь дом в поисках.       — Мо-Мо! — позвал мальчик, и вдруг, подойдя ближе, поймал его руку, церемонно прижимая к губам. — Я вернусь и обязательно женюсь на тебе. Ты же согласна?       Тогда Гуаньшань был слишком растерян, чтобы что-то сказать. Протараторив это, молодой господин залился краской и выбежал из библиотеки, а он так и остался стоять, переводя взгляд с собственной руки, всё ещё чувствовавшей пожатие его пальцев, на захлопнувшуюся дверь и обратно. Какого…       Мо сглотнул. Теперь рядом с ним был не мальчик, ростом меньше него самого, а молодой мужчина. «Ну что за оглобля, и когда он так вымахал» — подумалось ни к месту. — «Таким стал здоровым, и таким… красивым». Не только девчонки заглядывались на младшего сына хозяина. Как бы не хотелось Гуаньшаню отрицать это, он тоже нет-нет, да и посматривал на него. А теперь вот была возможность ещё и проверить на ощупь, насколько он изменился.       — П… помню, — только и удалось из себя выдавить. — Но, это как бы… невозможно. Потому что…       Произнести дальше, как бы он не хотел, не получалось. Многолетняя привычка молчать буквально сдавливала горло, не давая выдохнуть. И совсем смутил раздавшийся в ответ тихий смешок.       — Не переживай, я знаю, что ты парень. Видел тебя ночью в купальне. Но это ничего, ты мне всё равно нравишься, всегда нравился.       Это вот «нравишься» было как внезапный ушат воды. Только не холодной, а горячей. Он прислонился к двери, пытаясь подавить предательскую слабость. В голове никак не укладывалось. Он же — просто горничная здесь. К тоже же, да, не девушка. Так о чём вообще он говорит?       — Тянь… я хочу сказать, молодой господин…       — Тянь. Зови меня так, — в темноте было как-то легче разговаривать. Ещё бы не чувствовать, как руки нагло шарят по телу, как будто что-то ищут и не могут найти. — А ещё лучше — любимый. Скажи это…       Разумеется, сказать ничего такого он не смог бы даже под угрозой расстрела. Даже «Тянь» — уже было слишком. Он упёрся руками в грудь, то ли отталкивая, то ли просто желая прикоснуться самому. Всё происходящее и смущало до предела и волновало странным образом.       — К чему это, пустите! - прозвучало как-то слабо.       — Да как же я тебя отпущу, когда я всю эту чёртову школу мечтал, как вернусь и смогу, наконец-то, тебе признаться? Так ждал, а ты словно и не замечаешь меня, сторонишься. Что я сделал не так, малыш?       — Откуда вы всё это взяли-то, господин! — Гуаньшань с трудом нашёл в себе силы собраться с мыслями. — В толк не возьму, чего вы от меня хотите. Я просто горничная, вы — сын хозяина. Что между нами может быть!       — О, милый мой, если ты перестанешь противиться, я покажу тебе, — на мгновенье он замер, словно в голову пришла какая-то мысль. — Ты же тут ни с кем не завёл роман, пока меня не было?       На это Мо вскинулся обиженно:       — Что вы говорите, я честная… кхм.       — Вот и хорошо, — голос стал теплее, в затем куда-то под ухо ткнулись тёплые губы и выдох: — Ох… как же долго я ждал.       Деваться было некуда — казалось, что руки Хэ были везде и сразу. Он ещё что-то шептал, но его голос заглушало бешеное биение пульса. Гуаньшань сам не понимал, отчего так реагирует. По-хорошему, надо было вырваться и дать дёру. Но отчего-то не хотелось. Наоборот, настойчивые прикосновения так и тянули расслабиться и поддаться. Испуг сменился любопытством, и он сам потянулся, проводя руками в перчатках по плечам. Это было… даже приятно. Одна рука сама собой поднялась по шее и запуталась в волосах, вторая продолжала поглаживать плечо. Откуда всё это? Под его нехитрой лаской Тянь издал тихий стон, прижимаясь губами. Первый поцелуй, почти невинный, быстро перешёл в более активную фазу. Теперь уже Гуаньшань сам с неизвестно откуда взявшейся уверенностью притягивал, нажимая ладонью на затылок, заставляя склоняться к себе. Не смущали и руки, обнимающие за талию, и свои собственные действия, явно слишком смелые для столь невинного создания. Завязки платья распустились с едва слышным шорохом, и оно сползло, обнажая плечи и грудь. Чем тут же воспользовался Тянь склоняясь сильнее, чтобы поцеловать, рождая в теле горячие щекотные всполохи. Мо замычал, выгибаясь — в теле разгорался настоящий пожар. Пришлось ненадолго отвлечься, чтобы стянуть платье полностью, и оно упало на пол. «Помнётся, мажордом завтра может прицепиться, надо успеть погладить» — мелькнула мысль и тут же пропала, погребённая под новыми ощущениями, когда уже по голой спине скользнули прохладные ладони. Может быть, было бы неловко, если бы было светло, но вот так, в темноте, он только слышал голос и ощущал прикосновения. И уже совсем не противился, когда Тянь всё же сел в кресло и потянул его за собой. Оказаться у него на коленях, чувствуя задницей чужое возбуждение — явно было новым стимулом. На Мо оставалось только тонкое бельё и чулки, и поэтому каждое касание чувствовалось ещё ярче. Он заёрзал, вызывая ещё один глубокий вздох.       — Малыш… ты же разрешишь мне?       Что именно он должен был разрешить, он не знал, но был готов согласиться. Впрочем, Тянь и не дожидался согласия. Видимо, отсутствие возражений сразу считалось за согласие. Потому что с него потянули уже и трусы, оставляя только в чулках и перчатках. Было странно, но оттого только более контрастно — чувствовать, как его вездесущие пальцы щупают то через ткань, то напрямую по коже. Гуаньшань откинулся, прислоняясь спиной к груди Тяня, откинув голову. Настолько открытым и беззащитным он себя не чувствовал, наверное, никогда. Но, как бы там ни было, сейчас он доверял тому, кто касался так бережно и осторожно, словно он был стеклянным.       — Да…       Казалось, Тянь ждал только этого, чтобы огладить грудь, ненадолго задержаться, потирая соски, а после соскользнуть ниже, одной рукой сдвигая крайнюю плоть со вставшего члена. Другая рука тыльной стороной коснулась щеки, и Гуаньшань сам повернул голову и потёрся, наслаждаясь.       — Высуни язык, — последовала тихая просьба.       И он послушался. Его тут же поймали за кончик, стирая пальцами слюну, захватывая сильнее, нежно потирая. Это было странно, но приятно, и он раскрыл рот шире, позволяя трогать губы. Подушечка большого пальца касалась зубов, внутренней стороны губ и щёк. При этом внизу его тоже не оставляли в покое, поглаживая бёдра, лобок, по животу и паховым складкам. Наконец Тянь вытащил влажные пальцы, и руки поменялись — теперь скользкие пальцы трогали его внизу, а другая рука медленно двигалась по шее, чуть касаясь кадыка, яремной впадинки, вырисовывала контур ключиц.       Уже даже этого было достаточно, чтобы нетерпеливо выгибаться, желая более сильных прикосновений.       — Тяяянь… — Гуаньшань с трудом узнал свой голос. Настолько томным и просящим он прозвучал. Неужели он так умеет?       — Что такое, малыш? Так хочешь? Что мне сделать?       Произносить что-то такое было за гранью возможного. И так то, что происходило сейчас, больше походило на фантазию, вот только даже если так, прерывать её сейчас он ни за что бы не хотел. Судорожно вздохнув, положил свою руку поверх медленно ласкающей его ладони, и сжал сильнее, сдвинув вниз. И сам же зашипел — было слишком…       — Я понял, — голос «улыбался», — ты хочешь побыстрее. Но так нечестно — я тоже хочу…       Внезапно его отпустили, и Гуаньшань едва проглотил разочарованный стон. Его сдвинули вперёд, так что он чудом удержался на коленях, сзади зашуршало, щёлкнула пряжка ремня, который до этого не слишком удобно впивался в поясницу. Но Мо был слишком занят всем прочим, чтобы обращать внимание на некоторые неудобства.       — Вот так… — Тянь снова подтянул его к себе, сползая ниже в кресле, и он оказался сидящим поверх его горячего члена. — Подвигайся немного… — голос звучал чуть ниже, посылая по позвоночнику тёплую волну.       Не вполне понимая, что требуется, он всё же приподнялся, опираясь на подлокотники, потёрся, слыша позади:       — Ммм… да, так.       Он собирался было продолжить, но его снова уронили на себя и возобновились ласки. Теперь уже без подсказки, Мо начал двигаться, приподнимая бёдра в такт тому, как рука Тяня скользила вверх и вниз, плотно обхватывая его член. Было не слишком удобно, но в тот момент ему было уже всё равно — настолько жгучее удовольствие заполняло тело. Он шумно дышал, и слышал, как Тянь под ним выдыхает, стоит ему снова прижаться. Он положил руку на тазовую косточку и ритмично нажимал, помогая подстроиться. Общее напряжение прорывалось тихими стонами, кресло под ними начало поскрипывать, пока они двигались всё резче, приближаясь к кульминации…       — Да, малыш, да… — срывающийся голос, быстрые, рваные движения, и вот уже внутри проходит концентрированным удовольствием самой высокой дрожащей волной, от которой, кажется, он просто взорвётся…       — Я сейчас… — Гуаньшань обхватил рукой свой член, чувствуя болезненную и приятную пульсацию. — Ммм…       Он лежал, закрыв глаза и тяжело дыша, мышцы внизу живота всё ещё подрагивали.       — Это что сейчас было? — послышался вполне проснувшийся знакомый голос. — У нас вечеринка, а меня не пригласили? Ну малыш, ты и эгоист…       Рыжий распахнул глаза, оглядываясь вокруг. Захотелось потереть лицо, и он потянулся было, но в последний момент понял, что делать этого не следует — ладонь была влажной и липкой.       — Ёб твою… — только и выдохнул он, задаваясь тем же вопросом, что только что был озвучен.       Смутно припомнилось, что вчера молодой господин… тьфу ты! Хэ Тянь приволок сюда, к нему домой, этот идиотский матрац, на котором они, кстати говоря, сейчас и находились. После того, как Гуаньшань вышел из душа в одном полотенце, они так и препирались, пока не заснули на разных сторонах — уходить Тянь отказался наотрез, а Мо сомневался, что физически сумеет его выпихнуть, и в конце концов решил, что слишком устал, чтобы спорить. А сейчас Тянь приподнялся, оглядывая старательно отводящего глаза Мо и возмущался, хотя на самом деле с трудом сдерживал улыбку.       — Я уже некоторое время за тобой наблюдаю. И это было нечто! Уж не знаю, что тебе там снилось, но ты очень выразительно рассказывал, что ты — просто горничная, а вот это «господин»… ммм!       Плюнув уже на всё, Мо повернулся, закрывая ему рот обеими руками.       — Ещё одно слово, клянусь, я тебя отсюда выставлю. Жалею, что не сделал этого вчера.       Тянь рассмеялся, отталкивая его ладонь.       — Да ладно тебе, ну подумаешь, с кем не бывает. Но после этого я просто обязан купить тебе костюм горничной. Давай сыграем! Будет весело. Тем более, тебе не привыкать.       Было понятно, что теперь этот поток красноречия невозможно будет заткнуть другим способом, поэтому Мо вздохнул про себя и прижался губами к тут же охотно раскрывшимся губам. Этот метод действовал всегда безотказно. Если Хэ Тянь и любил что-то до безумия — так это целоваться. Он знал, что это лишь временная передышка, но сейчас это было не важно. Яркие картинки из его сна заполняли сознание, а вместе с забирающимися под футболку руками Тяня позволяли спокойно отложить все размышления на потом. Может быть, в реальности всё было не так замысловато, как в его сне, но точно будет ничуть не хуже.