Единственный исход призыва – смерть

      — Казнить её!        На крик обвинителей, – чиновников, представителей знати и среднего класса, — обвиняемая лишь хохотала.        О чём молчат ведьмы?

       Кто бы знал.

       У загнанной в угол крысы не остаётся ни чести, ни принципов – голая ненависть. И Лейла этого не скрывала, мрачно сверкая глазами. Она бы взорвала всё к чертовой матери, – это было слышно по тому, как гремели кандалы, – но подавитель магии с любовью выжигал кровь в её венах. Каждый раз, когда магия пыталась бороться.        В Лейлу, похожую на падшего ангела, всю дорогу бросали камни. Кто-то затачивал края, чтобы они врезались больнее, кто-то приберег недосгнившие овощи... разогретые ожиданием дня Х. Расплаты. Вендетты фэнтезийного мира, наконец отрастившего зубы.        Никто не сомневался, что той самой суке, направившей на Инк старуху со смертью, подарят ответный жест. Единственное снисхождение, которое мог подарить императорский суд – быстрая казнь. Но народ жаждал зрелищ.        Ведь Смерть подкралась в каждый дом. Не проходила мимо вилл, дворцов или изб. Она подкрадывалась медленно, расползаясь кашлем или прикосновением, чтобы в один момент защёлкнуть пасть. Люди гнили заживо. Трупы устилали поля. Их продолжали жечь до чёрного неба, засыпали землёй и сваливали в ямы, порой не щадя живых. Инк трясло, будто деревню у подножья вулкана, даже после сплочения императором.        Правая рука Каллисто потеряла отряд. Левая – похоронила семью. Их подчинённые потеряли друзей, матерей, знакомых.        Горе, накатившее на Инк, прибило к земле первым дождём. Рыдая над убитыми во время бунтов, получая тревожные письма и не смыкая глаз, многие теряли силы жить. Новая императрица ввела в обиход понятие «душевная травма», и в кратчайшие сроки разнесла по стране симптомы.        «Будьте рядом. В это тяжёлое время мы друг другу нужны», — страна, захлестнутая кризисом, голодом и болью, цеплялась за неё, восставшую из мёртвых во имя справедливости.        И сейчас с замиранием сердца страна ждёт.        — Должно свершиться правосудие!        Массивный деревянный стол простирался от центра вдоль стен. Императорская семья в роскошных одеждах восседала на тронах. Ряд люстр переливались росой после дождя. С них изредка капал воск, попадая на мраморные плиты.        ПРАВОСУДИЕ!        Все в этом зале скандируют о главном.        — Вам есть, что сказать в ваше оправдание? — после зачистки официальной части Седриком, император подал голос.        ПРАВОСУДИЕ!        Лейла смотрела на него чуть лучше, чем на бывшего любовника и чуть хуже, чем на злейшего врага. Безразлично. Для неё Каллисто – передвижная фигурка на шахматной доске, меняющая окрас в зависимости от того, на чьей находится стороне.        Ферзь. Конь. Ладья.        Каждый имеет свои роль и предназначение.        Винтер. Каллисто. Рейнольд.        Каждый – заноза в заднице.

       «Ах, неужели вас не заботят судьбы этих детей?»

       «Что? Чепуха. Выброси всех из головы и останься со мной».

       «Дура».

       Все осточертели.        ПРАВОСУДИЕ.        Хоть в этот раз всё придет к какому-то финалу, а не вернётся в начало.        — Вы все... — обводя взглядом незнакомые лица, худые и почерневшие от злости, «Ивонн» встречается с глазами «отца». Что-то в её сердце сжимается. Скопив в слюне яд, она со смешком заканчивает: — такие жалкие.        На этом всё.        Было бы что сказать.

***

       С тех пор, как Винтер исчез, прошло чёрт знает сколько дней. Настя на считала. Она, в общем-то, и не жила: так, зависла в прострации, не понимая, почему не может провести решающую линию, о которой столько мечтала. Нож соблазнял, но всегда останавливался, едва тронув кожу. Что-то не давало уйти.        — Настя! Настя! — раздался звонкий крик. — Когда учитель вернётся?!        Ах, наверно...        — Скоро, — взъерошив макушки мальчишек, ответила она с усмешкой. — Идите погуляйте.        Что ждёт этих детей, если её настигнет последний вздох?        В этом просторном особняке, похожем на музей, даже воздух был чужим, пыльным и пропитанным библиотечной сухостью. Из раза в раз прокручивая документ, оставленный треклятым пусечкой, Настя хотела его сжечь. А потом откидывалась на спинку кресла, прося налить ещё вина: слуги, уже увидевшие «это», молча подчинялись.        Уже когда на вопрос «где Винтер?» все разом ответили «в отъезде», стало ясно, что только она одна в курсе. Остальным, как и говорилось в письме, промыли память. Последним подарком Винтер дал время подумать... жить или всё же умереть.        «Предположим, я умру. Да, к власти пришла Рин, понятно, но нужно время, чтобы уладить ситуацию и укрепить позиции. Нынешний закон про уничтожение магов всё ещё действует, и даже если вдруг на герцогство не наложат санкции за укрытие детей, им всё равно грозит опасность. Скоро сюда слетятся все нахлебники рода, а без герцога и без наследника его разорвут по частям. Не понятно, что будет», — изо всех сил выжимая мозг, Настя напряжённо сопела. — «Может, спихнуть их на Рин? Да нет, у неё своих проблем хватает... Брак вот-вот развалится. Куда ей дети?»        — Тётя Настя, — кто-то дёрнул её за рукав, вырывая из мыслей. Перед креслом стояла единственная девочка-маг из ватаги мальчишек. Лицо скрывала маска лисы, но не скрывала красоты волос. Золотые кудри изящно завиты внутрь. — Смотри.        Источая нежно-голубой цвет, пульсар с лёгкой вибрацией повис в воздухе.        — Красиво... — восхищённо промямлила Настя. — Ты очень талантливая.        — Не правда, — убеждённо качнула та головой, — Ро с остальными уже используют боевые...        — Ты просто вдумчивая, — ляпнула девушка, надеясь, что этого будет достаточно, однако Лисичка продолжила стоять, точно чего-то ожидая. С воспитанием у Насти всегда были большие проблемы. Не зная, чем ещё поддержать ребёнка, она судорожно скользила взглядом по стеллажам. Что бы сделал Винтер...        — Я боюсь, что с учителем что-то случилось, — прервала девочка неловкую тишину. Это отяжелило и без того давящую атмосферу кабинета, пустующего с «отъезда» Верданди. — Он всегда возвращался за пару дней.        — ...Ваш учитель, — начала Настя, сглатывая ком, — очень сильный. Ему всё нипочём.        Лисичка опустила голову. Думай, Настя, думай...        — Эм, знаешь, когда я была маленькой, у меня тоже ничего не получалось, — хоть чем-то история детства пришлась к месту. — И я думала, что если я буду очень-очень стараться, то у меня всё выйдет... но не вышло.        — Не вышло..? — поражённо повторила девочка. Настя кивнула.        — Дело не в том, что я недостаточно старалась. Так бывает. Просто «не вышло», — и повела плечами. — Понимаешь, мне говорили, что если я не умею то же, что и все, то я хуже других. Что я и моё неумение – это «проблема», которую «нужно решить», чтобы «быть достойной». На самом деле это не так.        — Но я ведь правда хуже других.        — Если ты не овладеешь магией так, как того хотел учитель, это не означает, что ты хуже остальных. Ты просто отличаешься, — Настя протянула ей руку, обнажая под рукавом старые шрамы от порезов. — Как я.        Большие голубые глаза, смотрящие сквозь прорези, прищурились.        — Тебе было так больно...        Настю передёрнуло. Прикосновение было до того осторожным и нежным, что с трудом подавилась дрожь.        — Ничего страшного. Я же взрослая, — её рука цапнула Лисичку за ладонь. — Через боль я искала свой путь.        — А нашла?        Вопрос был внезапно серьёзным.        Грёбаный Верданди не просто свёл счёты с жизнью, ради которой Настя существовала, так ещё и скинул на неё герцогство и будущее маленьких детей... Это так он «помог»? Это он так «спас её»? Заняв роль жертвы в ритуале?!! Не оставив выбора?!        «У меня уже нет сил ждать суицида», — и причин, кроме ответственности, как будто бы тоже...        Хрустальный шар, стоявший на кофейном столике, полыхнул. Похоже, это Рин: у них все готово.        — Да, — Настя улыбнулась. — Нашла.

***

       — Ты уверена, что это хорошая идея? — из темноты выдирает знакомый голос. Ирина Сверидова.        Лейла сцеживает зубы, имитируя ровное дыхание.        — Не особо.        — По правде говоря, я удивилась, когда ты попросила отослать Ивонн под твой надзор, — донёсся шелест страниц. Сучка, готовая размозжить её, Лейлу, как таракана, звучала до омерзения миролюбиво. Побоявшись скрипнуть челюстью, ведьма сделала вдох. Коже было тепло. Мягко... Где она?.. Точно не на полу...        — Ну... — пауза. — Рина, я обещала.        — Ты знаешь моё мнение. Я за то, чтобы пришить её. Вот эта хуйня – лишняя волокита, которая ничем хорошим не кончится.        — Перевоспитается.        — Настя, ты ебнулась. Она жрёт детей.        «Высасываю из магов силу, идиотка».        — Сядет на диету.        — Она перережет тебе во сне горло.        — Настучу азбукой морзе «спасибо». Мне без антидепрессантов эта жизнь не въебалась.        — Может, вернёшься в наш мир? Я открою портал.        — Нет и ещё раз нет, — короткая пауза. — Я отправлюсь туда на неделю. Пройду все обследования, соберу вещи, решу старые дела.        «Малышка решила встретиться с монстрами под кроватью», — хмыкнула Лейла, прекрасно понимая, что речь о семье.        — Учти, Настя: «Ивонн» навсегда должна остаться калекой в магических оковах. Я прощу их снятие только в том случае, если тебя это от чего-то защитит. Не более. Увижу, как что-то отросло – срежу под корень. И мы перестанем быть друзьями.        — По рукам.       Сказать хотелось слишком многое.

***

       Всё в нашей жизни недолговечно. Жизнь недолговечна. Пустая пара недолговечна. Каникулы и домашка по физике. Всё однажды канет в лету. Все мы однажды разложимся в земле, будем обглоданы червями и набиты личинками.        Примерно с этими мыслями я битый час вертелась у зеркала, поправляя все ремешки, застёжки, складочки нового шмота. Через пять минут мне нужно объявиться на первом (и, о Господи, не последнем!) мероприятии, который решили, как кофе 2в1, совместить с праздником в честь коронации императора. Умудриться столько проспать надо было постараться: революция, засуха, попытки Дельмана бузить на границе, разъярившаяся чума... Прошло уже несколько месяцев, а меня до сих пор учат нормально ходить. И говорить. И думать: мои нравы слишком отличаются от здешних.        Чтобы не подводить Каллисто, одним глазком я прилежно внимала уроки этикета. Вторым – рисовала порнуху на тетради.        Да насрать. Сегодня можно повеселиться.        — Стрём, — выматерилась я, морщась и высовывая язык отражению. Горничные, тошнившие позади, сетовали, что ночью я тупо закрыла двери на замок. С какой стати я должна давать им вламываться с петухами? Не хватало черных стрелок, чтобы выглядеть на все сто. — Астра, они говорят что-то полезное?        Девчонки в белых фартуках наконец заткнулись. Интересно, почему среди прислуги нет ни одного мужчины? Я же всё равно ей не пользуюсь.        — Они сказали, что могли бы помочь затянуть корсет, госпожа. Им беспокойно за ваш внешний вид, ведь вы не принимали никаких ванн, не делали компрессов и не укладывали волос, — ну да, какой-нибудь хуйней с мышьяком или опиумом. Нашли дуру. — Вы правда решили сопровождать кронпринца в таком виде?        Я скосилась на переводчицу, чтобы съязвить, но взгляд зацепился за её ладонь, точнее, за отсутствие двух пальцев, скрытое перчатками. От мысли, что люди императрицы творили с ней ужасные вещи, сердце заболело. Из-за моих поступков она никогда не возьмёт в руки меч...        — Почему нет? — скривилась я, на глазах у всех закуривая. Служанки ахнули. — Слушайте, кто вам не даёт пить чай вместо работы? — с Астры я быстро перешла на персонал. — Вы молодцы, но надеюсь, в следующий раз будете быстрее улавливать информацию. Вы не стоите над душой: вы приходите, когда я позову.        — «Приносим извинения, госпожа», — среди них пяти, столпившихся у трюмо, затесалась знакомая мордашка. Ба, так это ж ты поднос уронила когда-то там сто лет назад!        — Эй, — обратилась я к ней, потерявшая последние социальные навыки, — как тебя зовут? — и шёпотом добавила: — сильно влетело за чай?        Судя по тому, что она всё ещё здесь, нет, но тем не менее...        — «М-меня зовут Анна. Благодаря вашей милости об этом никто не узнал... Как бы я могла вас отблагодарить?» — что за вечно перепуганные глаза, Ань? Ты как Заяц из «Ну погоди», только повидавший дерьма.        — Ваша Светлость, нам пора, — подогнала Астра, зашуршав юбками. Ей пришлось поставить работу переводчика выше личной жизни и выше здоровья, так что моя благодарность не имеет границ. Я незаметно щёлкнула пальцами. На синем платье бутонами распустились стразы, мерцая, будто звёзды. Узкий вверх и низ отлично подчеркивал фигуру, но для большей красоты я добавила паутинку кружев от плеч до кистей. Неплохо. Готически.        Астра не успела ахнуть, как я тут же шокировала всех новым кандибобером:        — Теперь ты моя личная горничная, — девчушка Анна как встала – так и села. Телохранители переглянулись, горничные, заглянувшие через створку, раззявили рты. Стоило ей отойти, пятясь и рассыпаясь в поклонах, как переводчица закатила гдаза:        — Вы отказались от сертифицированной прислуги, чтобы нанять ту, которая уронила посуду? — неблагодарная...        — Я и тебя наняла, хотя ты была младше и неопытнее других кандидатов.        — Почему вы отказываетесь от горничных? — уже в пути осмелилась спросить она, видимо, не выдержав. — Госпожа, люди могут подумать, что вы простолюдинка.        Я подняла бровь. Я воскресла. Победила магов. Наказала императрицу. Но узость моего кошелька всё ещё играет роль? Не смешите.        — И что?        — О вас начнут ходить слухи.        — Ну и? — я невозмутимо закурила, минуя коридоры. Маска невозмутимости Астры треснула.        Тонна золота, украшений, дорогущих ваз и картин отвлекали меня от гнева. Накидку свободно развевал сквозняк. При всей теплоте палитры, по дворцу змеился сквозняк. Холод прошибал ноги. Страшно представить, что бы произошло, выйди я в стах слоях ткани. Вспотела, замёрзла – уехала. На кушетке. В могилу.        — Это плохо скажется на вашей репутации.        Если бы вы знали насколько мне похуй, вы бы расплакались.        — Поезд едет, собака лает.        — Госпожа... — Астра пробила себе лицо фейспалмом. — Я правда не понимаю: вы не осознаете последствий или у вас есть план? То, что вы издалека, ещё не значит, что мнение общества вас не касается... Вы же хотели приложить все усилия, чтобы не отбрасывать тень на имя императора.        — Астра, как бы обо мне не трепались, это не изменит ни моего положения, ни перспектив, — я размазала окурок о подошву.        — Иногда вы ведёте себя как Его Величество в прошлом... — вздохнула Астра, а я усмехнулась. Она подумала, что я восприняла предупреждение как шутку, поэтому пробурчала под нос, что это был не комплимент, но смех мой был совершенно по другой причине.        С тех пор, как я вернулась, мы с Каллисто не разговаривали.        Сначала я плакала. Очень много. Мы могли пересечься на завтраке или в коридоре, но чаще всего его фигура проплывала мимо, словно бы меня не существует, а следом за ним толклись остальные: министры, чинуши, Седрик, какой-то новый помощник... На мои прямые вопросы он лишь качал головой и говорил односложно. Либо извинялся.        Я просила объяснить хоть что-нибудь, но лишь выстроил бетонные стены. Я перестала слышать его голос в своём сознании. В день, когда я это почувствовала, земля рухнула под ногами. Что-то не дало ему пойти ко мне навстречу. И несмотря на то, что он словно бы исчез, всё, чего бы я не касалась, становилось моим.        Магазины. Территории. Активы.        Мне открывали доступ к любым заседаниям, которые заинтересовывали меня, но на всех Каллисто был невыносимо чужим, будто выточенным из камня. Он уверенно раздавал приказы, сосредоточенно читая документы, выслушивал людей и даже не хватался за меч, когда кто-то говорил, что его идея полная чушь. Он находился на расстоянии вытянутой руки. Совсем близко, совсем рядышком. И тут же – так далеко, что я чувствовала, как мягкая обивка стула затягивает меня, словно зыбучие пески, а свет люстр сжигает заживо.        Лучшие доктора, новейшие технологии... Из-за состояния здоровья меня признали новой императрицей без церемонии, отложив её на время, когда я окончательно оправлюсь. Благодаря усилиям Каллисто весь Инк знает меня в лицо, а мне открываются любые двери.        «Инк твой. Делай что захочешь», — сказал он на следующий день после моего пробуждения. В его тоне не было холода. Только взгляд сквозил сожалением. Хотелось бы знать, почему.        Сцепив зубы, я двинулась вперёд.        Напротив распахнутых дверей в конце коридора виднелись яркие пятна костюмов. Чем ближе мы подходили, тем различимее становились силуэты стекающихся леди и джентльменов. Прохлада рассеивалась, воздух наполнялся ароматом свечей, под ногами струились ковры, а сверкание канделябров всё сильнее затмевала полированная мебель. Вскоре, слившись с гостями, нас волной занесло в зал.        — О Хийка... — проронила я шёпотом, замирая. Мне вдруг показалось, что я сплю. Что я вижу сон – точно такой же, что и тот, в котором увидела Каллисто впервые. Те же самые до головокружения высокие потолки, расписанные маслом и обитые сотнями рам, высеченных из золота; извилистая лепнина, вьющаяся вдоль колонн, очеркивающих окна; те же самые люстры, зависшие в воздухе рядами гроздьев, тот же блеск, блеск сказки, блеск моих самых потаённых желаний, потому что среди этого блеска всегда затаивался и блеск золотых волос.        Я не сделала и глотка, как пение скрипки ударило в голову так, словно я триста раз пьяна. Меня подхватили ритмы инструментов, чьих названий я не знала, но всегда слышала в оркестрах, меня восхитил сам оркестр, игравший где-то вдалеке, в главном бальном зале, перебиваемый приглушенным смехом гостей. Я не заметила, как двинулась вперёд, навстречу к музыке, будившей трепет, трепет ребёнка, маленькой девочки, читавшей новеллы о героях, танцующих в метели марша.        Меня манило – и я шла, лавируя через препятствия, осторожно избегая людей, игнорируя взгляды, чьи-то неуверенные обращения, шепотки. Я шла – и за мной покорно следовала Астра, не представляющая, какая идея пришла мне в голову на этот раз.        Я так надеялась увидеть его в конце. Его, облитого золотом и искорками света, преломляющихся на стекле.        — Дамы и господа! — зазвучал голос Седрика, вышедшего с заявлением на середину зала. — Его Величество прибудет позже. Вы можете отведать изысканные яства на банкете и перейти к танцам. Приятного вечера!        Новая порция обсуждений разнеслась по окружающим. Надо было не просить Лейлу снять проклятие, чтобы эти ублюдки тоже пошли пятнами...        Порыву агрессии помешал Поттер, со счастливой улыбкой подошедший ко мне. Какие синяки под глазами...        — Приветствую Луну империи, Её Величество императрицу, — увидев, как у меня вытягивает лицо, он рассмеялся. — Прошу прощения, вы всегда так смешно реагируете.        — Где Каллисто? — перешла я сразу к сути, заламывая руки на груди.        — Ну... Он... — воровато оглянувшись, Поттер подошёл совсем близко и шепнул на ухо: — На самом деле, Его Величество сидит у себя в комнате и не может выйти.        — Как это не может? У него понос?        — Да если бы, — махнул он рукой. Наша общая головная боль, – мой муж и его начальник, – нас здорово объединила, и если день у кого-то катится к херам, мы можем встретиться исключительно для того, чтобы бахнуть чай. С вином. Вино с чаем. Бухнуть... Не важно. — Знаете, раньше я жаловался, что этот бездарь ни черта не делает, а теперь он работает так много, что у меня стали появляться выходные... и меня это чертовски беспокоит.        — М-м-м... — как-то отстранённо кивнула я.        — Поговорите с ним, — не прося, а скорее ставя перед фактом, Поттер махнул рукой моему телохранителю. — А я останусь развлекать народ. Постарайтесь, чтобы он вернулся.        — А если не вернётся?        Седрик вздохнул. Похоже, все смирились с тираническим нравом императора... Что ж, их проблемы.        Каллисто ассоциировался с чем угодно: с громом ругани, лязгом мечей или звоном битой посуды, но с тишиной – никогда. Где бы мы не находились, с ним всегда было громко. Когда мы жили в одной комнате, кто-то из нас двоих обязательно смеялся. Стоило вспомнить об этом, как плечи окатила дрожь, а душу прожгла пустота. Мучительная. Куда более мучительная, чем забвение смерти.        В покоях было аномально тихо. Ладно бы просто тихо – поразительно убрано. Чем антураж отличается от музейного? Столько золота, тяжёлых штор, картин и ковров... но так мало уюта. Камин и то не горел: поленница, будто забытая самими слугами, пустовала.        Тем не менее, постель помнила его очертания, осевшие лёгким отпечатком на одеяле. Прикроватная тумба, брошенные тапки помнили запах: выделения тела, смешанные с острым ароматом масел, немного душистым, но таким же въедливым, как и его хозяин.        Я бы могла сделать что угодно, чтобы не допустить этого сценария. Могла бы настоять, заговорить, зажать в тиски или, в конце концов, попросить всё исправить. Но я ничего сделала. Замерла, позволяя уходить всё дальше. Отвернулась, провожая взглядом. По многим причинам: начиная с того, что это пожелание Регулуса, заканчивая тем, что страшно становиться лишней вслух.        Принимая его невероятную нежность, я была ко всему готова.        Чувство скоротечно. Моя жизнь – не сказка с хорошим концом.        «Не гонит в шею – ну и хорошо».        Будто бы, кроме него, мне есть, за что цепляться. Дома нет. Расплата за силы растёт. Брата обеспечивает дворец, и если что-то случится – нам некуда идти. Либо не имеет смысла.        С грустной улыбкой я касаюсь халата, брошенного на спинке кресла, а затем одергиваю: из балкона доносится плеск, словно кто-то распивает алкоголь.        Чувствуя себя вором, приподнимаю штору. Тихо, едва шелестя, чтобы в случае чего незамеченной вернуться в зал.        Объятый темнотой в лёгком деревянном кресле, Солнце империи наполнял бокал. Винная гладь переливалась, вплетая в голубой кровавые тона.        Никто не мог сказать, что здесь забыла мебель, которой давно пора на свалку. Почему на столе подмигивали свечи, почему соседнее кресло пустовало. Никто, ни один из советников не знал, о чём думал Каллисто, привлекая одиночеством убийц, и вряд ли размышлял об этом.        Каллисто – закрытая книга. После подавления бунта он запечатал сердце, будто сокровищницу, за семью печатями, и весь его концентрированный сарказм сник, оставляя после себя звенящее молчание. Для кого-то он стал твёрже. Для кого-то – засох и зачерствел.        Для меня он совершенно несчастен.        — Кого там черти принесли? — вдруг крикнул Каллисто, не скрывая злости. — Поттер? Мелочь? Очередной придурок? — он чем-то звякнул, – видимо, мечом, – и возможно, закатил глаза. — То, что я не ношу его на встречи, не значит, что я не ношу его с собой. Убирайся!        Чёртово сердце, прекрати танцевать лезгинку. Вдох поглубже. Поглубже выдох. Время толкнуть эту ебучую дверь и решить всё раз и навсегда.        — Как скажешь, — та легко поддаётся. Я поставила ногу, начиная с каблука, и тут же продрогла: Инк настиг сентябрь. Свет, пролившись на мрамор, проложил мне путь. В глубине балкона ещё холоднее. Одно радовало – не хлестал ветер. — Последую твоему совету, как только ты проведёшь банкет.        Фигура, свободно откинувшаяся на спинку, тоже вздрагивает, но точно не от холода. Наши взгляды, будто концы расстегнутого кулона, друг друга отвергают... А потом соединяются.        Выцветшее лицо застыло с проблеском изумления. Каллисто завис, прямо как в тот день, когда я очнулась... всего на мгновение.        — Не знал, что это ты. Пришла простудиться? — усмехнулся он, подавив блеск в глазах. Проигнорировав упрек, я присела и тут же смахнула со стола бокал. Его бокал. Он скосился: — Или оскорбить императора?        — Убить двух зайцев одним выстрелом, — согласилась я, пытаясь хоть чем-то замостить тишину. — Если словесно не получится, я плюну императору в лицо.        — Плюй, — согласился он, отворачиваясь.        В груди что-то чернеет и сгущается. Глоток, сделанный с усилием, обжигает и встаёт поперек горла. Сколько ты спишь? Нормально ли питаешься? Слова застревали на выдохе и глотались со слюной.        Профиль, словно выточенный из камня, выглядел устало.        Проследив за направлением, куда смотрели его глаза, я наткнулась на месяц. Огромный, размером с блюдце. Красивее, чем любая увиденная Луна. Не удивительно: Инк – это книга, а в книгах прекрасные пейзажи. Каждый день неповторим, каждый угол дышит жизнью, автор пропустил их через себя. Иначе быть не может...        — Ты имеешь право злиться, — вдруг заговорил Каллисто и встал. Тяжёлыми шагами подойдя к рядам балюстрад, он навалился на перила. — Я бросил тебя одну.        — Я не злюсь, — проронила я. Глаз коротнула судорога – пришлось украдкой помассировать веко. — И не злилась.        — Почему? — спросил Регулус.        — Потому что тоже бросила тебя одного.        Будто опасаясь, что тягучесть пауз проглотит маску, Каллисто повёл плечами.        — Пустяк.        — Не пустяк, — возразила я тихо, сжимая бокал. — Иначе бы ты так себя не вёл.        — На это другая причина.        — Какая? — вопрос встретило молчание.        Хотелось настоять: «скажи хоть что-то». Хоть что-то, что поможет понять, уйти или остаться. Хотелось заплакать и закричать, проклиная себя, Инк и отвратительную морось, пробравшую до костей, но вместо этого я лишь повертела бокал, намертво вцепившись в подлокотник свободной рукой.        — Какая причина настолько серьёзная, что раскалывает нас надвое? — голос ещё не дрожал – я ещё склеивала себя воедино. — Что мне делать? Ты откупаешься от меня, на все вопросы говоришь извинения, не хочешь меня видеть, слышать, говорить со мной, ты избегаешь меня на собраниях, ты даже, блять, не смотришь на меня, когда я с тобой говорю!        Хрусть. Бокал разбился на куски. Моментально впиваясь в кожу, стекло мешается с кровью. Каллисто оборачивается.        — Мне нужно сделать себе больно, чтобы ты меня заметил? — я перешла на язык агрессии, конвертируя обиду в звон стекла – осколки разлетелись по полу.        Каллисто протянул руку, на миг оцепенев. Не сводя с меня встревоженного взгляд, он выцвел до альбомного листа.        — Чёрт побери... — и шагнул вперёд, решаясь приблизиться вплотную. — Потерпи, я вытащу... — Платок, вынутый Регулусом из кармана, был прижат к ране. Не дав мне опомниться, он низко склонился, сдувая кусочки с кожи. — В раны не попала крошка.        Чувствуя касания, оставляющие за собой горячие следы, я силилась сдерживать слёзы. Каллисто сосредоточенно осмотрел руку несколько раз, повертел из стороны в сторону, а потом, порвав платок надвое, перевязал. Расшитый золотой нитью шедевр превратился в тряпку.        Под конец, когда он поднял голову, я видела лишь смазанный силуэт.        — Почему? — выдавила я из себя это, и лицо обожгли слёзы. Лицо Каллисто, ставшее пятном, помутнело. — Скажи... Почему ты это делаешь... если не ненавидишь меня...        Я захлебнулась в слезах.        — Хочешь проверить, насколько меня хватит?.. Насколько сильно я тебя люблю?.. Хочешь, чтобы я вытерпела что-то ради внимания?.. — беззащитно размазав соль по щекам, я закрылась ладонью. — Если да – просто разведись со мной, за все деньги мира я не соглашусь так жить...        Будто от удара под дых, донёсся рваный выдох.        Зазвенели награды, смялись нашивки и ленты, шпильками закреплённые на тканях. Обдало жаром тела. Его руки прижали меня к изыску парадного костюма.        — Я закрылся от тебя, потому что мне страшно, — шепнул он. — В день восстания, когда меня почти прикончили, я понял, что ничего для тебя не сделал.        Я оцепенела.        — Я не сдержал своего слова, — ладони, вцепившись в ткань, сжались сильнее. — Я оказался недостаточно силён, чтобы решить свои проблемы, я втянул в них тебя. Из-за моей слабости ты была вынуждена действовать в одиночку, из-за моего эгоизма ты погибла. Ты отдала больше, чем я мог тебе дать, и мой идиотский подход заставил тебя думать, что самопожертвование – это правильно.        Стискивая объятия, Каллисто вдруг задрожал.        — Когда ты очнулась в пустой комнате... я выгнал стражу и хотел казнить горничных, — смешок, — на самом деле я хотел казнить себя.        Щекочет мех накидки, впитывая воду.        — Я не смог.        Каллисто съеживается, как ребёнок перед трупом матери.        — Я не смог даже этого... — повторяет он, пронизывающим шёпотом срываясь. — Я виноват перед тобой во всём... Прости меня. Прости меня. Прости, прости, прости...        Его фигуру, на ощупь твёрже камня, пронизывает влага. И я чувствую. Ужас, сковавший тело, дыхание, рвущееся тонкой нитью. На ватных ногах отстранившись, я обняла его не глядя – и Каллисто вжался в меня, вдохнув так глубоко, будто вот-вот задержит дыхание.        — Прости, — согласилась я хрипло, — я всегда... чувствую себя обузой. Я всех обременяю... Я не хотела сделать тебе больно... никогда не хотела...        — Ты – лучшее, что со мной случалось, — его откровение звучало по-особенному. — Это была такая пытка – жить без тебя.        На миг сердце перестало биться.        Я слаба. Невыразимо слаба к твоему силуэту. Дышащему силой, роскошному, сияющему... будто способному вынести на своих плечах вес Марса и Луны. К этому силуэту, облаченному в бордовую мантию, с того самого дня, как увидела на страницах комикса, я питаю нежность. Возможно, мне было удобно выбрать недостижимый идеал, а может, виноват случай, толкнувший за тебя зацепиться.        Но я цеплялась. Цепляюсь. Буду цепляться. Совершенно безнадежно. Отчаянно. Безвозвратно.        Мне плевать, насколько ты не идеален. Мне не нужен кто-то другой.        Я знаю, что сильные тоже плачут.        Война, голод, страх преодолимы благодаря тебе. Ты дал мне сил выстоять. Ты подал мне пример. За будущее, за лучших людей и лучшую любовь – я борюсь, потому что ты научил меня бороться.        Мне не нужен щит. Мне нужен ты. Ты. Настоящий.        Молча вжимаясь друг в друга, мы не дышали.        «Я люблю тебя».        Голос в моей голове сквозит отчаянием и лаской.        «Ты не бросишь меня?»        «Никогда».        — Я останусь с тобой, — провела я по щеке ледяной ладонью. — Даже после смерти.

Дополнение.

       — Калли, — я отвлеклась. — А почему ты не мог сказать что-то в духе: «я тебя люблю и не бросаю, у меня тяжёлый период»? Ты не мог попросить, чтобы я тебя поддержала?        Человек, которого все, включая меня, принимали за самоуверенного нарцисса, потупил глаза.        — А ты бы разве это сделала?        — ... — вздох. В рожу б тебе дать. — Нет, блин, подала на развод.        — Прости.        — Не прощу.        — Что мне сделать, чтобы получить прощение?        — Список слишком длинный.        — Я никуда не спешу.        — А банкет?        Каллисто поморщился.        — Да нахер банкет...        — Нет, ты пойдешь, — безапелляционно заявила я. — Порезвись перед серьезным разговором.        — Если надумаешь бить посуду, предупреди заранее, чтобы я отдал тебе перчатки.        Скрестив руки на груди, я прожгла его взглядом.        — Иногда мне хочется тебя убить.        — С первого убитого бунтовщика пашу как проклятый, а всё, что получаю – «мне хочется тебя убить»? — поднял он бровь, и заметив, как меня бьёт крупной дрожью, стащил накидку. — Пошли. Если окоченеешь, слуги не будут забирать твой труп.        — Что? Почему?        Каллисто пожал плечами.        — Подождут, пока сама не встанешь.        — Засранец, — мало тебя убить! — Это вместо того, чтобы пояснить, какого, мать его, хрена на меня оформили пиццерию!        — Я думал, тебе нравится пицца.        Я пробила лицо фейспалмом.        — Но это же не значит, что мне нравится вести бизнес!        — Продай, — сказав о бизнесе, как о лишней мебели, он остановился, давая пройти вперёд. — Рина.        — Что?        — Я скучал по тебе.        Я помолчала.        — ...Я тоже.