Единственный исход призыва – смерть

      Полумесяцем стягиваются незнакомцы. Их искаженные ужасом глаза царапают лицо. Их белки блестят, как гранёные жемчуга, тела дрожат, как полупрозрачные края плёнки, они не сразу отходят от оцепенения, как будто я пришла не с ребёнком, а с автоматом.        — Там же были мужчины?! Где они? — какая-то седая женщина подала голос. Спустя короткую паузу лавиной повалили восклицания:        — Что это за девушка? Что она здесь забыла?        — Это студентка?        — Она — та самая урельская беженка!        — Урельская?!! — воздух тяжелеет. Расстояние между нами вырастает в пять шагов, а по ощущениям – в целую пропасть. Их силуэты чернеют. Люди, похожие на безликие тени, истошно вопят, и этим истошным воплем, кажется, глушат собственный испуг: — Урельская гниль здесь?!!        — Она пришла нас сдать?!!        — Вдруг она разведчик?!!        — Бейте урельскую!!!        Я не знаю, почему смотрю на них так же, как на соседок по комнате. Почему могу смотреть спокойно и прямо. Откуда во мне столько сил, чтобы не испытывать ни стыда, ни страха. Мне безразличны перешептывания. Потому что они правы? Потому что это оправданно? Лучше, чем слышать неоправданный гнев?        Прежде, чем масса заточила вилы, меня любезно заслонил Каллисто. Двухметровый мужчина с кроваво-красными глазами выглядел воистину устрашающе, поэтому толпа приостановилась – подумать, вершить ли самосуд прямо посреди бомбежек или, может, дождаться военных.        — Дядя нас защищает? — Валиса, вцепившаяся в меня клещом, боязливо взглянула на людей, которые, кажется, плевали на ребёнка. Не выбирая выражений, они поливали нас таким дерьмом, что я окончательно лишилась всякого сочувствия. Вы умерли в моих глазах, бросив маленькую девочку погибать.        — Да, заяц. Как думаешь, на кого он похож? — я присела. Вот так, смотри на меня, а не на ушлёпков. Не бойся их. С тобой два поехавших.        — М-м-м... на вампира.        — Ахах! — паралельно придумывая, как разбираться с народом, я вытащила попить. Как только Валиса твердо ощутила под ногами землю, – после нескольких минут тряски, – она полезла обниматься с новыми силами. Что за любвеобильный котёнок? Я ласково погладила её.        — Нет... на принца из твоей сказки!        Я закашлялась водой. Как вовремя вспомнила... Она же ни о чем не догадалась? Дети нынче страх какие прогрессивные...        — Умница, — Валиса довольно улыбнулась от похвалы. Кажется, ей нравится, когда её хвалят. Милашка.        «Нашла время нянчиться, — отвлёк меня Регулус. — Пора бы тебе задуматься о моём вознаграждении».        Да, кстати.        «А это ещё что? — он пару раз хлопнул по ладони металлическим штырем, всё-таки отобранным у одного из мужиков. Эй-эй-эй! Психованный! — Совсем с ума сошел? Нас и так бить идут! Убери!»        «Лучшая защита – это нападение. Слышала такую пословицу?»        «Поражена вашими познаниями в дипломатии, но сейчас лучше прибегнуть к более мирному-...»        — Ирина.        Хийка меня за ногу.        Сюзанна обладала уникальной способностью расти и ввысь, и в ширь в порыве гнева, а заодно надуваться, как жаба. Сегодня – не исключение. Понять, что конкретно так вывело её из себя, я, честно говоря, не стремилась, но кто меня спрашивал?        — Здравствуйте, учитель Коубкова, — поприветствовала я сухо женщину, смотревшую на всех сверху вниз. На всех, кроме Каллисто, опасно сверкавшего глазами. Ты там это, сбавь обороты... Чёрт! Кому я вру? Мы оба не блещем дружелюбием.        — Как это понимать?! Что ты здесь делаешь?!!        — То же, что и все? — не притупляя пламени в глазах, я криво улыбнулась. — Спасибо, что рады меня видеть.        — Что случилось с мужчинами, которые вышли к вам?! — она мазнула кронпринца изучающим взглядом. При виде штыря препод побелела. Поднялся крик: — Что вы с ними сделали!!! Вы напали на них?!!        — А они напали на нас!!! — сжимая кулак до боли в суставах, я повысила голос. — Хикару надо было позволить им кинуться на себя? На меня? Или на маленькую девочку?!! Мы должны были послушно ждать, когда нас убьёт ракета?!!        Представьте традиционную японскую маску демона. Потом побрейте, перекрасьте кожу с красного на загорелый и вместо того, чтобы считать зубы, акцентируйте внимание на глазах. Глазища тонут в тени бровей, изогнутых злостью. Сюзанна разлепляет губы, до этого стянутые в нить, но я осмеливаюсь крикнуть ещё громче:        — Скажите, как учитель, как человек, как мама, вы бы не бросились во что бы то ни стало защищать ребёнка?!!        Воцарилась тишина. Валиса тихо всхлипнула, испуганно вжимаясь мне в ноги, и я, вздрагивая, опускаюсь на корточки.        — Тш-ш-ш, тихо-тихо, ну что ты испугалась? Всё хорошо, — я усилием воли смахиваю с себя выражение лица, пронизанное омерзением к народу, бросаю под ноги рюкзак и копаюсь внутри, чтобы вытащить плюшевого кота. Она никак не успокаивается. — Смотри, твой друг Бобик не хочет, чтобы ты плакала... Не плачь, а то он тоже заплачет... Давай дам платочек... Какой ты хочешь? С цветочками или с медведиками?        — С ме-медведиками, — хлюпнула Валиса, протягивая ручки. Вытеревшись, она крепко прижала кота к груди. Он был дурноватым на вид, пузатым и с розовым носом, как рысь. — А отк-откуда ты знаешь, что он не хочет?        — Да ты посмотри, какие у него глаза грустные, — взяв за шею, я шутливо повертела его голову, тоненьким голоском приговаривая: — хозяйка, я тебя так люблю! Не плачь, пожалуйста!        Внезапно Валиса замерла. Слёзы, стелившие её взгляд, походили на живое стекло.        — Мама... — её тон скомкался. — Мама тоже... тоже так делала...        Препод, наблюдавшая за этой трогательной картиной, ошалело что-то промямлила. Расшумевшись на всё помещение, Валиса забрала всё моё внимание, и я даже не заметила, что на плач сбежалась администрация колледжа. Эти знакомые рожи, явно не выражающие сопереживания, заставили меня усомниться в плане «мирные переговоры», поэтому пришлось срочно передать эстафету воспитания Каллисто.        «Пойди займись Валисой, с этими я сама разберусь».        «Стой, ты хочешь, чтобы я её успокоил? — в голосе принца скользнула растерянность, близкая к панике. — Я ни черта не понимаю в детях!»        «Ну вот и отлично, набирайтесь опыта, — я безапелляционно обрубила протест: — Первый поворот налево».        Стиснув челюсти до желваков, Каллисто пустил уничтожающий взгляд. В память о себе он как бы невзначай «забыл» около моей ноги штырь. Ну ладно, может быть, так будет лучше. Вдруг уроды очухаются...        Женщины бестолково толпились, пока одна из них, набрав в рот побольше воздуха, не затарабанила:        — Здравствуйте, Ирина, — от такого официоза я чуть не выронила лямку рюкзака. — Присутствующие здесь – рабочий персонал, который не успел эвакуироваться. Если бы мы были осведомлены о вашем пребывании, то сразу пришли бы за вами.        О как запели. «Сама виновата», значит?        — У меня была причина опоздать. Маленькая такая. С игрушкой в руках. Только что ушла, — мрачно скрестила я руки на груди. — Могла бы уйти следом за родителями, если бы ваши... присутствующие не вышли оказать нам тёплый приём.        Я хотела надавить на жалость, но меня распирает злость.        — Это мера безопасности, мы не можем впускать, кого попало, за несколько минут до-...        — Я – студентка этого колледжа. Я оплачиваю общежитие, мои деньги тоже попадают в зарплату персонала, — я стискиваю зубы, ощущая, что от искры до пламени одно слово. — А мой друг – японский посол, который после возвращения в родную страну может рассказать, как у нас в разгаре национального горя сплочаются люди и как обращаются с представителями союзных стран.        Переглянувшись, сотрудницы вытаращились на меня, как на правую руку президента, и рассыпались в маслянистых извинениях:        — Что же вы сразу не сказали? Приносим прощения, мы сожалеем... Нам очень жаль, мы искренне раскаиваемся... можете находиться здесь сколько угодно... мы официально извиняемся от лица всего состава... — от этого приступа лицемерия увядали уши. Я нагнала на них ужаса, не произнося ни единого слова. Мои брови, мрачно сошедшиеся на переносице, заставили их заговорить быстрее: — Может быть, господин посол желает получить компенсацию за причиненный ущерб?... Вы не могли бы передать ему-..        Это уже лучше.        — Спальное место для ребёнка, план бомбоубежища и доступ к питьевой воде. Пока всё.

***

       Как говорится, не тормози – пизди. Почему честно жить никогда не получалось? Ни когда меня заваливали в школе, ни когда обвиняли в «нападении», хотя всё, что я делала – оборонялась.        Без вранья хрен бы нам, а не кровать, хрен, а не нормальное отношение. Мало того, что конфликт замяли – ещё и мужиков отчитали, причем очень наигранно, почти театрально, за то, что «посмели не узнать в лицо члена японского посольства!». Уморительное было представление, правда, в течение всей процедуры я молилась, чтобы никто из персонала не оказался диванным политиком... потому что без боя мы бы не сдались, а убивать людей за сраный советский подвал желания не возникало.        Ну, благо, никто не спешил нас разоблачать. Напротив, оборудовали угол в комнате с кучей коек. Безумно пыльное место, которое было бы совсем уж напоминающим помойку, если бы не реставрация. Благодаря деньгам колледжа некоторую мебель обновили, запасы пополнили, – хоть и на отвали, – и подготовили кладовку с бочками кипячёной воды.        Помимо нас на койках располагались другие. Слава Хийке, не приближаясь к нам ближе, чем на два метра.        «Засыпай».        «Ещё успею».        Так как кровать ребенку куда нужнее, чем нам, я расположилась поудобнее на ноге Каллисто, разглядывая то его подбородок, то гнилые разводы на потолке. Валиса тихо дремала. Изредка переговаривались люди. На контрасте с недавней бомбежкой в убежище воцарилась тишина. Те далёкие отголоски взрывов нас уже не волновали – всяко лучше, чем быть в эпицентре событий.        «Мне не помешало бы знать больше. От чего вам понадобилось разрывать такие глубокие норы? — мой немой рассказ о Второй мировой был, наверное, позором для всех историков планеты, но я искренне старалась донести всё как можно доступнее. Кое-что в памяти свежело – то, что касалось ядерного оружия. Живя месяцами на станции метро, невольно начинаешь переписывать на бумагу статьи и инструкции. Нужная глубина убежищ, зоны поражения, рекомендации по выживанию, оказание первой помощи (теория, которая сразу забывается на практике) – после того, как мои надежды на отца разбились, и накатило осознание, что я даже не могу перерезать себе вены, я послушно учила всё, что находила в сети. Пока интернет не отключили. Иронично, что при всей нелюбви к труду запомнились даже способы водоочистки.        Я рассказывала сумбурно, иногда сворачивая не туда, но кронпринц выслушивал меня внимательно. Без тени насмешки он прослушал лекцию о современной политике мира. Она показалась ему логичной. Открыв по привычке браузер, чтобы раскопать фото, я лицезрела ненавистную надпись на белом экране: «Нет подключения к Интернету».        — Дерьмо, — ну ничего, Хиросиму и Нагасаки оставим на потом, покажем что-то более приземлённое — Вот. Это мой дом.        То, что я назвала домом, было ровной площадкой, усыпанной кусками бетона. Изредка из него торчали железки, горы битого стекла, высовывались обломки фундамента и тонны, тонны кирпичей, под которыми находились люди.        «Подобными вооружениями Инк легко победил бы в любой войне... мелкие сошки сложили бы оружие после первого удара, — размышлял Каллисто, серьезным взглядом оценивая разрушения. — Мисс, ты прирождённый таракан».        «Таракан? — закрыв глаза, я решила не углубляться в подоплеку его слов. Телефон вернулся в карман. — Спасибо. Вы тоже ничего».        «Тогда где же моя награда, мисс?» — я ощутила горячее дыхание на щеке и вздрогнула.        «Призрак капитализма, вам нужно поощрение за каждую мелочь?!» — дыши, Рина, дыши. Ты бронебойная машина. 2D-мужчине тебя не совратить. Не совратить.        «Похоже, нужно умолять тебя уделить мне пару минут своего свободного времени?»        «Начинайте», — с готовностью согласилась я, решив не упоминать, что мы круглосуточно вместе. О некоторых вещах лучше вовремя умалчивать.        «...За сутки я спас тебя трижды. За это полагается хотя бы один поцелуй».        «Если за спасение считается забота о ребёнке, то я спасаю вас беспрерывно. И безвозмездно».        «Брось, мисс. Тебе что, сложно?»        «Я не люблю поцелуи».        У кронпринца случилась загрузка Windows XP.        «Серьёзно?» — ... — «Ты не шутишь?»        «Нет», — если подумать, я всерьёз к нему ни разу не приставала. Вообще. С меня взятки гладки.        Упёршись на своём, мужчина небрежно пожал плечами:        «Что-ж, это было бы чересчур банально для кого-то, вроде нас, — больно мне его тон не нравится... — Тогда отблагодари как захочется. Мне закрыть глаза?»        Как зах-?.. Я сама не заметила, как замерла.        Сейчас, когда мы сидим в отсыревшем подвале и дышим заплесневелым душком Совета, не самое лучшее время. Футболка прилипает к спине, грязные, спутавшиеся волосы сосульками елозят о капюшон пуховика, руки бьются о ткань, этот чёртов тремор заставляет разминать мышцы, которые крутит, вертит и сжимает в разные стороны. Мы кажемся психами в этой дурацкой мятой одежде, в носках разного цвета, в шапках, схваченных наугад, с отпечатками грязи на светлых участках курток. Что уж говорить – в место, кишащее беспросветным идиотами, мы ввалились с дубинами и были в шаге от того, чтобы размазать их мозги по стенам.        Не самое лучшее время: каких-то два часа назад нас чуть не убила ракета. Мозг до сих пор осмысливает, насколько тонким был на самом деле лёд.        Не самое лучшее – и всё равно я отрываю затылок от нагретого колена и сажусь напротив, покашливая в кулак.        — Кхм... Ладно.        Я выхватываю из потока мыслей страшное осознание сумасшествия. Нашего сумасшествия. То, насколько мой рассудок исступлён. Насколько легко смиряется с новой войной, насколько легко промышляет грабежами, убийством, обманом, и как сложно принимает факт, что этот мужчина на расстоянии вытянутой руки.        Мне тяжело задерживать на его лице взгляд, потому что оно, прикрывающее глаза, будоражит по венам кровь.        Будоражит иначе. Когда я бегала по строчкам глазами или рассматривала комиксные вырезки, было совсем по-другому. Тогда передо мной был всего-лишь синеватый экран телефона, всего-лишь разрисованная чьим-то стилусом фантазия, плоская, холодная. Пустая.        Я хочу податься вперёд, к нему, тёплому и живому, но в груди что-то робко подрагивает. Я пугаюсь этого ощущения, неловкого, как первая влюбленность из детских книжек, ведь я становлюсь неуверенной. Отвратительно неуверенной. Сомневающейся в каждом жесте. Сомневающейся – и себя порицающей. Я чувствую то, что рождает во мне колебание. Делает меня ненавидящей, – я жалкая, когда ударяюсь в сентиментальности, – проклинающей, – почему я не могу быть как Пенелопа? – делает слабой, как человека, вспомнившего, что оставил дома чужую личину.        Если покажу, что переживаю, он с меня посмеётся?        Злит, что его мнение волнует.        Злит, что он непоколебим, размывая черту. Невозмутимее меня. Взрослее.        Я закрываю глаза, закипая от прилива внезапного гнева, и бодаю нос кронпринца своим. Возможно, в моём движении было больше вызова, чем нежности.        Шарахаясь, как от брызнувшего в нос кипятка, бормочу «получите-распишитесь». Изображаю естественность. Как будто так и должно быть.        — ...Это всё? — спустя паузу приоткрыл глаз кронпринц. Выглядел он сбитым с толку. Я кивнула. Почти без издёвки. Грубо откинув чёлку назад, он хмыкнул с нескрываемым изумлением: — Хах... что это, скажи на милость, было?        — А на что это-... Стоп. Я даже не буду спрашивать, на что это было похоже, зная ваши аналогии... Нет! — я поспешила закрыть рот кронпринца, увидев, что он собрался родить какую-то грубость. — Всё! Ни слова больше! Оставьте комментарии при себе!        Кронпринц прищурился, заставляя рубины, заточенные в радужках, переливаться. Я, готовая провалиться от стыда, цежу:        — Больше так не бу-... — но неожиданно чувствую ладонью прикосновение его губ. Взяв нежно, он отводит мою руку в сторону. Воздух застревает в лёгких. Почва выпадает из-под ног: нарочито медленно он повторяет за мной.        — Вот как? А мне уже понравилось. Как жаль, — он усмехается как чёртов злодей. Не в состоянии ни сглотнуть, ни шелохнуться, я облизываю пересохшие губы. Они шершавят от ран. — У тебя сейчас такое глупое выражение лица, ты знала?        — У вас не лучше, — ошарашенно выдаю я, чувствуя, как всё внутри бурлит и закипает. Но уже не от злости. — Вы бы себя видели.        — Мне достаточно смотреть на тебя.        Да. Чересчур прямо и чересчур жадно.        Так, что приходится унимать свою тёмную сторону. Треклятые противоречия обрушиваются лавиной, от них невольно пробегаются мурашки по спине. Сколько не отгоняй – всё преследуют. Битва с ними, – кровавая и ожесточенная, – отнимает столько внимания, что я не замечаю, как проходит какое-то время. А мы всё сидим рядом, как полные кретины, которые никак не насмотрятся друг на друга. Нависшее молчание окутывает. Не лучшее время. Я не хочу тебя раздеть. Не лучшее время. Я не хочу тебя раздеть. Я не хочу тебя раздеть. Я не хочу тебя-... Стоп.        — Почему вы улыбаетесь?        Тебе весело?!! Весело, да?!! Весело наблюдать за моей сосредоточенной физиономией?!!        — Да так. Подумал, что будет, если тебя укусить?        Всего одна фраза разнесла в хлам смирительную рубашку, так старательно натягиваемую на воображение. Ладно. Okay. Сдаюсь.        — Не попробуете – не узнаете, — я продемонстрировала большой палец, преисполненная энтузиазмом: — Ну давайте! Кусайте! Чур не до крови.        А то кто знает, что взбредет на ум в такой пикантный момент...        Каллисто, усмехнувшись из-за выдвинутого условия, понизил голос:        — Если боишься, закрой глаза.        — Я не боюсь. Я сама кого хочешь покусаю, — хоть я и огрызнулась, но к совету прислушалась. Мандраж перед первым поцелуем не выворачивал внутренности так, как этот, а всему виной мой длинный язык и нелепые шалости.        Нет, дело не в шалостях. А в нём.        В толчке кроется нечто необъяснимое. В ласке, как у кота, вьющегося в ногах хозяйки, и в этой особой осторожности прикуса, как будто бы он переживает, что мне не понравится. Это прошибает до меленькой дрожи, от которой пальцы шевелятся, а дыхание – отнимается.        — Тебе действительно нравится что-то подобное? — я открыла один глаз. Затем второй. Окинув меня, только что шумно вздохнувшую, внимательным взглядом, кронпринц не сдержал подкола: — У тебя извращённые вкусы, мисс-наступи-на-меня.        Укушенный кончик носа горел. Хийка тебя за ногу, я думала, он как волчок укусит за бочок, а не цапнет за нос! Хах, было бы иронично, если бы меня звали Варварой... Тьфу!        — Ха... ха-ха... Ну да, — мне не хотелось представлять, как странно это выглядело со стороны, и пока Каллисто не поднял эту тему, резко оживилась: — Но если вам нравится извращенка, получается, у вас извращённый вкус на девушек, а следовательно, вы в большей степени извращенец, чем я.        Победно улыбаясь, я подмигнула:        — Вы же не станете отрицать очевидное, правда? — он завёл долгие разглагольствования о том, что уровень моей извращенности раскрыл ему глаза на многие положения вещей, и я, слушая их лишь отчасти, довольно разглядывала его кончики ушей. Пресвятой Хийка, всегда считала красные уши мифом. Никогда не видела их вживую. В реальности это куда необычнее, чем в манхве. Жизнь прожита не зря.        — Точно не зря, — согласилась я с собой вслух, не веря собственному успеху.

***

       Докуренная сигарета полетела в бак. Пережитая ночь в убежище дала о себе знать: меня качало из стороны в сторону, как лодку, гонимую волнами, и вместо нормального маршрута я добиралась до полицейского участка зигзагами. Не попали впросак мы только благодаря карте, отжатой у администрации.        Всю дорогу Валиса донимала нас вопросом «А куда мы идём?» и утихомиривалась исключительно на руках Каллисто. Я, недалеко ушедшая, относилась с пониманием, поэтому не ругала ни за капризы, ни за рёв у входа в участок.        — Ну, Валиса, — я присела на корточки, хлопая девочку по плечу, — тебе остался последний рывок. Как зайдешь в участок – начинай плакать и звать на помощь. Скажи, что мама не приходит домой. Назовешь свое имя, фамилию и адрес. Тебе обязательно помогут.        — Не хочу-у-у одна-а-а! Пойдем со мно-ой!        — Я не могу идти с тобой, заяц, — взъерошивая ей волосы, вздохнула я. — Но постою здесь какое-то время, пока не буду уверена, что ты в порядке.        — Рина... не оставляй меня одну. Я боюсь.        — Чего ты боишься? Дяди полицейские тебе помогут, они не кусаются.        — Боюсь... — заяц замялась, изо всех сил упрашивая пойти вместе. Если её они не покусают, то меня в самый раз – стоит проболтаться о месте нашего знакомства. Прежде, чем появятся вопросы, нам нужно исчезнуть.        — Валисочка, — сделав свой голосочек тоненьким, я взяла кота Бобика и погладила лапкой её щеку, — ты не одна, я буду с тобой! Не плачь!        — У-у-у... — сердце сжимается.        «Может, я отведу её? — не выдержал Каллисто. — Дел на пару минут».        «Ага, и прямиком за решётку», — будто бы мне приятно отпускать восьмилетнюю девочку одну?        — Ладно... На. Позвони, если что.        «Ты что делаешь? — возмутился кронпринц. — Даже не спросишь моего разрешения?»        «Какой вы мелочный. Это всё равно был мой телефон», — Валиса воспряла духом, аккуратно прижимая мобильный. На всякий случай я навязала ей сразу два оберега, от чего дитя окончательно перестало рыдать.        — Видишь, у нас общие браслетики. Теперь мы связаны, — я продемонстрировала наши с Регулусом кисти. — Теперь беги.        «Если не найдешь маму, у тебя есть я».        Слова, вертевшиеся на языке, застряли в горле. Могла бы у меня появиться семья? Скорее-всего, она бы была в ежесекундной опасности.        — Пока-пока, Рина!        Глядя на Валису, исчезающую в дверях, я вдруг подумала, что не имею права быть счастливой.

***

       — Что дальше? — наблюдая за тем, как мои лёгкие садит вторая по счету пачка, кронпринц выдернул из моего рта сигарету и, бросив на асфальт, раздавил ногой. — Завязывай с этим.        — Я вас сейчас завяжу, понятно? — выбесилась я. — Мы не миллионеры. Новое никто не купит!        — Последние полтора часа ты куришь беспрерывно, — он покачал головой. — Девчушка не из простых, справится.        Стоя под навесом остановки, я напряжённо прислушивалась к тишине. Странной тишине дневных улиц.        Совсем недавно западную часть города бомбило, люди массово разъезжались кто куда, мелкие магазины громили мародёры, а тут – ничего? Ни сирен, ни предупреждений... Стоп, может быть, они пришли на приложение?..        — Каллисто, у меня плохое предчувствие, — сжимая лямку рюкзака, я дрожащей рукой убрала телефон. — Кажется, что-то случится...        — Рин, — Каллисто одернул меня, — смотри.        Я подняла голову, врастая в асфальт.        Прилёт длится мгновение, но это мгновение замедлилось для меня на тысячу часов.        По пустынным проспектам разносится эхо ударной волны.        Земля вздрагивает под ногами.        Из-за домов поднимается столб злого, чёрного дыма.        — Это со стороны участка...        У меня уходит миг, чтобы понять.        — Валиса... Там же Валиса.