Единственный исход призыва – смерть

       — Говорят, у Емрезии закупили оружие... Крысы... точно войну собираются развязать...        — Да бля, этих чмошников вот-вот раздавят. Чё ты переживаешь?        — Реально, — Бара, часто трещавшая с Анчей про Геншин, откинулась на спинку стула. — Не представляю победу у такого малюпердюсенького региончика. Зато если победим, у нас и горы, и озера в шляпе. М-м-м..! Экономика взлетит...        — Да не взлетит, — отмахнулся собеседник. Анча невзначай обернулась, сваливая тетрадки в рюкзак. Это был парень с пушистыми волосами, стянутыми в хвостик. Худощавый, низенький и... почему-то очень отталкивающий. Что-то заносчивое, каверзное застряло у него на морде. В общем-то, высказывания недалеко ушли. Ладно бы просто придерживался атеизма. Но, порицая без разбору всех, – от верующих до фанатиков, – тут же бил копытом в грудь: «я за толерантность!». После этого Волхва долго ломала голову, чем выбор веры отличался, например, от выбора внешности, и почему презирать одно простительнее, чем другое, если толерантность проповедует лояльность? Неправильная какая-то толерантность. Или Анча думает неправильно. Получается противоречие. О нём стоит помалкивать, как и об остальных. Именно поэтому Анча старается не вмешиваться в подобные беседы. Чем-нибудь обязательно себя выдаст и сразу полетит в изгои...        — Думаешь, там че-то останется? Будет ровная площадка после наших-то обстрелов, губу не раскатывай.        — Кстати, а ты собираешься в армию? Или у тебя белый билет?        — Ну... — Антон помедлил. — Я думал над этим, но сейчас важнее доучиться. У меня две мелкой сестры, не хочу прост, чтоб волновались...        В аудитории, прохладной из-за распахнутых окон, было многолюдно. Рина, сидевшая за соседним стулом, листала манхву.        — Это новая глава «Читателя?» — влезла Анча, отвлекаясь от трёпа.        — Да, — Рина прикрыла зевок. Рукав свитера скатился вниз, обнажая исполосованную порезами кожу. Как бы невзначай натягивая ткань повыше, подруга заговорила о сюжете. Как обычно сонная, с фиолетовыми мешками под глазами. В мятой одежде, небрежно расчесанная, зато крашенная – вернулся бирюзовый цвет. Хотя зрелище все равно грустное. Живой труп, как ни посмотри. К тому же, исхудавший.        — Выспалась бы лучше... — вздохнула Анча, думая отпустить упрек, как у доски материализовался куратор курса графики. Высокий, за сорок, крайне блекло одетый, – как учёный, выползший из лаборатории, – он привлек всеобщее внимание:        — Дети, я должен сделать объявление. — препод сцепил руки за спиной. — Завтра пары отменяются в связи с отсутствием воды. Вы могли не получить уведомление, поэтому мы приняли решение предупреждать учащихся лично.        Затем он перевел взгляд. Отмечая, что взгляд у него цепкий, и нацелен на них, Анча подобралась. Было сложно передать, от чего именно захотелось поежиться.        — Ирина, пройдите со мной.        То, как с едва заметным нажимом преподаватель обратился к Рин, таило очевидный подтекст. И явно нехороший.        Как ни в чем ни бывало Сверидова подхватила рюкзак. Снова тревога при виде удаляющейся спины охватила Волхву, то ли помешавшуюся, то ли сдуревшую. Но седьмое чувство подсказывало, что она обязана прямо сейчас встать. Встать и выйти. Встать и пойти. Встать и побежать по ступеням. Встать. Встань. Выйди. Выйди.        Выйди.        — Можно в туалет?        «Зачем? — пронеслось в голове, пока ноги взлетали на третий этаж. Позади оставались запертые классы, эхо документалок, зиговавшая статуя. — Её, наверно, просто отчитают? Так какого гномика я лезу?»        Шмыг в туалет. Прямо за стеной кабинет директора. Анча приложила ухо к кафелю, немного холодившему, сразу приближаясь к бормотанию. И всё равно как через толщу воды! Хрен разберёшь.        «Подслушиваю! Я в своём уме? Какой фигнёй занимаюсь...» — борясь с отвращением, девушка устроилась поудобнее. Она не найдет покоя, пока не дослушает до конца. Чем дольше говорили, тем длиннее становились паузы. Беседа приобретала напряжённый оттенок, один из голосов вырос на полтона. — «Ладно, как говорится, современные проблемы требуют современных решений»        С этими словами Волхва запрыгнула на унитаз. Спасибо, вентиляция! А... Леший, едва ли ситуация прояснилась... Какие-то слова стали отчётливее, но загадок только прибавилось. Как что-то похожее на «кошку» связано со школой?.. «я... кошку»... хм, может, «лукошку?».. отстой... А вот и что-то про Урелию... это уже настораживает. Об Урелии никогда не говорят хорошо, и Ринино «спасибо» в контекст никак не вписывалось.        В какой-то миг беседа прекратилась. Вместо этого разнёсся треск половиц, прогинающихся под чьими-то шагами. Вкрадчивыми. Тяжёлыми. Так тяжело ступают медведи, загнавшие добычу в угол.

       Щелк.

       Анча обледенела – это щелкнул замок.        «Двери просто так не запирают». Двери постоянно должны быть нараспашку, потому что за помощью руководства бегают все кому ни лень. Так почему их заперли?        С урельчанкой внутри?

«...развязать войну...»

       — Ты что тут делаешь?        Волхва дернулась от испуга.        Напротив, роняя сигарету, нарисовался Эрик. Анчина голова, торчащая из кабинки, кажется, его изумила.        — Это мужской... — заговорил было он, своими колебаниями смазывая речь.        — Тихо! Если что, ты меня тут не видел. Иди или делай дела быстрее.        — Прямо перед тобой?        — Умоляю, — скривилась страдальчески она, — уйди. Ради Бога.        — Пошла ты, — красавчик исчез.        Пару минут как назло прошли без изменений. Ненадолго показалось, что все кончено, зря только нахамила человеку.        Как вдруг стена задрожала.        Раздался грохот.        Оглушительный. Будто кто-то рухнул на пол.        Вскрик. Сердце сжалось в точку. Анча слилась со стеной. Ощутила окат. Ледяной. Неописуемый. Пронзающий до крупной дрожи. Анча услышала что-то страшное. Анча поняла это и тут же окоченела. Контрастная тишина подхлестнула мурашки. В груди сгущался замогильный холод. Каждая клеточка замерла в преддверии катастрофы. Время, проведенное в тишине, тянулось вечностью. Оно отделяло. Но пульс не успокаивался. Продолжал колотиться. Напоминал. Пульсировал как бомба. Единственное, что приводило в чувства, связующее между кабинкой и сумасшествием.

       Ровно минута, как щёлкнула дверь.

       Спрыгнув с крышки, на ватных ногах девушка скользнула к выходу. Через узкую щель удалось углядеть, как Рина вылетела из кабинета, на ходу набрасывая рюкзак. Воровато оглядевшись, она остервенело терла руки о джинсы, будто пытаясь содрать кожу. А затем, зарыв пальцы в волосы, привалилась к подоконнику.        Через десять минут после возвращения двери аудитории распахнулись, демонстрируя фигуру Сюзанны, преподши, которая вечно удивлялась, как «Волхву с «анимешками» вместо портфолио приняли в храм искусств».        — Да-да? — математичка отвлеклась от доски. Потом вдруг вскочила, зеленея. Было плохо видно, почему, зато шепот Анча расслышала издалека: — Что-то случилось?        Обнимая себя за плечи, Сюзанна действительно отличалась от той надменной сучки, делавшей замечания с поводом и без. В строгой карандашной юбке, блузке и туфлях на небольшом каблуке Сюзанна создавала впечатление человека, который бы перерезал себе горло, но не захлебнулся перед учениками в слезах.        — Слу-слу... слу-... -чилось... — бульканье и надрыв заглушили смешки.        Повисло гробовое молчание.        Макияж гримом стекал по белому, как мел, лицу, и только сейчас Анча заметила, какими огромными были учительские глаза.        — Наш... Наш... Ада-... Адамик... Па-... па-... Павлович... — пани Мона, сдвинув брови, решительно подвела к сути:        — Что – Адамик Павлович? Что случилось? — она была женщиной с характером, зверского вида, поэтому смогла удержать в руках пульт от проектора, разобрав среди завывания:        — У-...у-...уби-и-и-ит!        Наблюдая, как зареванную выпроводили за дверь, кинув урок и забыв про примеры, как в воздухе стало скапливаться беспокойство, Волхва обливалась потом. Градом пота. Волхва сама превратилась в каплю, леденеющую от порыва ветра.        — Убили? Как убили, кто?        — Кто мог убить прямо на территории колледжа..?        — Кто-то из учителей?        — Или из офиса?        — А вдруг это кто-то из нас?        Пауза.        — ...Или сверидка поработала.        — Ну да, последней заходила...        — Но она ж хилая, как такая могла уложить здорового мужика?        — Вы чё, верите в этот бред? Мало ли врагов у Адамика было... Думаете, сверидка укусит кормящую руку? Она бы вылетела как миленькая за убийство... присела б на бутылку в тюряге лет на десять, а податься ей-то потом некуда.        — Ну да, вон ж как за место вгрызалась...        Покрепче стиснув челюсть, Анча потихоньку складывала ручки в пенал.        — Интересно, занятия отменят?        — Наверно, вызовут ментов, будут допрашивать...        — Бля, у меня маникюр на три, не хочу торчать до ночи в этой обблеваной шараге!!!        — Пишите всем с других курсов, авось кто больше слышал...        — Если убийца из школы, то щас где-то рядом... Прикиньте, да?..        — Мамочки, хочу домой...        Рюкзак собран. Получалось думать только о том, как сбежать, и о том, что сбегать страшно. Как будто убийца притаился за дверью с ножом или автоматом, и стоит покинуть порог, как ты станешь следующим.        — А может, ну его, съебем отсюда?! — кто-то из графики решился первым.        — А потом ночевать на нарах, да?        — Да блять, кто хочет находится в месте, где случилось убийство?!!        — Именно!!! Нас обязаны отпустить ради нашей же безопасности!!!        — Эй, ты куда?!!        — Мне похуй!!! Похуй, я ливаю!!! Клала я хуй, в пизду, я домой!!!        — Стой!.. стой, я тоже!        — И меня подожди!        — Ребята, двигаем!!! Может, мы следующие!        Рина читала. Так отрешённо листала очередную романтическую манхву, словно никто не наваливался на двери, словно толпу бурным потоком не выносило прочь. Она увлеченно посмеивалась с картинок, даже когда аудитория опустела.        — Ты идёшь? — легонько коснулась Анча плеча. Оно вздрогнуло, экран потух и подруга повернула голову:        — Да... — рассеянно ответив, она забросила мобильный в карман. Лишь вблизи можно рассмотреть, какой красный и разбухший у неё нос. — Пойдем скорее.        — О-о-о, привет, Анча!        Из-за того, что пятничные задания были отменены, а в понедельник объявили траур, занятия начались позднее. За этот промежуток не произошло ровным счётом ничего, но это не означало, что Волхва не хлебала успокоительные.        По ночам одни и те же кошмары не давали спать.

...Облака, увиденные мельком в окне, ватными кусками закрывали небо. Оттенки белоснежного чернели. Сквозняк по коридору, прохлада кафеля. Бормотание. Зловещая тишина. Звук смерти.

Бесформенный свитер и зелёный рюкзак...

       — Привет! — взвилась Анча, радостно махая одногруппницам. Кофейный автомат весело журчал. — Как вы? Как дела? Как провели время?        — Норм, как обычно. А ты как?        — Ох, — ну, о кошмарах стоит умолчать. — Тоже. Успела закончить натюрморт и пару листов сториборда.        — Ого, фига реактивная, — хлопнули по плечу они, и вдруг смахнули улыбки: — на самом деле мы хотели кое-что обсудить.        — А? — вынимая стаканчик, оглянулась Волхва. — Конечно... Что такое?        — Почему ты общаешься со сверидкой?        Рука со стаканом замерла. Бара, поправившая кожанку, переглянулась с Адьей. Очень странно переглянулась.        Вопрос в лоб изумил. Анча вытаращилась на них, хлопая ресницами.        — А почему вы спросили?        Это не стало неожиданностью.        Невозможно оттягивать неизбежное. Наоборот, они были добры, не поднимая эту тему так долго.        — Ну, потому что переживаем. Ты слышала, что их войска у границ?        — Ну да. И? Как конкретно Сверидова к этому причастна? — подчеркнув фамилию Рины, спросила Волхва. Чтобы не выказывать дрожь, спрятала кулаки в карманы толстовки.        Предсказуемо. Иногда кажется, что история закольцована.        Начало всегда тривиально. Приходишь туда, где все чужие. Прилагаешь максимум усилий, чтобы быть понятой. Только бы получить чью-то улыбку, чей-то смех. Урвать свой кусочек, потому что не хуже. Потому что достойна компаний, тусовок, атмосферных перекуров за углом, тоже имеешь право прочувствовать от ног до кончиков пальцев мир безбрежной юности. Потому что надоедает жить так, будто собираешь кубик Рубика. Однако в конце концов палкой в колесе застревает какое-то обстоятельство. Особое обстоятельство, отделяющее от единого организма.       Предложила конфетку самой популярной девочке садика с просьбой подружиться – стала осмеянной. Получала идеальные оценки вплоть до девятого класса, запоминая информацию подробнее Гугла, – стала «человеком с другой планеты». Бросила учебу – «разочарованием года». Набила тату – «проституткой».        «Почему?»        Столько надрыва в этом вопросе. Сменив шесть школ, Анча боялась, что он написан у неё на лбу.        Как знакомо. Идут пары. Вокруг ни души.        Полутьма, такая отстранённая, такая звенящая, уродует силуэты. Налет дружелюбия окончательно смывает подсветка автомата, и перед ней уже не подружки, с которыми можно выпить чаю, обменяться мемчиками или обсудить игры, а обоюдоострые клинки. А, как известно, лезвиям чхать, кого щадить. Это просто инструменты в чужих руках, готовые рассечь любого, даже собственного хозяина.        — Как? — выплюнула Бара. — Она урельчанка, которая засунула язык в жопу, как все остальные урельцы, вместо того, чтобы помочь нам победить.        — Папу Аннетт из графики убили на войне, — вставила Регина, как-то помогавшая с тестом по математике. — Понимаешь? Урельцы расстреляли его.        — Наши будут следующими. Их призвали. Их могут расстрелять точно так же. И почему я должна её терпеть? Почему я обязана смотреть спокойно на эту урельскую суку?        — Вот-вот, непонятно, что она тут вынюхивает. Никто не знает, кто убил директора. Может, это она постаралась?        — Само её присутствие отравляет нам жизнь и ставит под угрозу нашу безопасность!        — А ты... С ней общаешься.        Глаза одногруппниц налиты кровью. Светятся ненавистью, как у цепных собак. Они дышат тяжело. Дымятся, будто раскаленный металл. Рычат, будто заблудшие в лесу звери. Глохнут, будто движимые инстинктами монстры.        — Ещё и поселила в наше общежитие.        Человеческое трещит под давлением отчаяния.        — Для чего?        Из каждого слова сочится яд.        — Ну? Почему ты молчишь? Анча, ты... с ними заодно?        И Анчины губы дрожат.        Одна фраза. Всего одна фраза развернет этих людей лицом. Одна фраза и повернет спиной. Одна фраза докажет, что перевешивает.        «Я так долго хотела... найти друзей.        Быть такой же, как они. Думать, как они. Дышать, как они. Я всё метаюсь из угла в угол, рвусь найти своё место, и всё с чувством, что я везде лишняя. Как под куполом или в одиночной камере. Так кто тут сверидка? Это я здесь существую временами, и не могу понять, кто кого отверг – я коллектив или он меня. А сейчас... сейчас я как никогда ясно вижу, как поступить».        — Бара, Регина, — глоток горячего кофе. — Мы общаемся, потому что Рина – мой друг.        Словно взмах гильотины разделил на «до» и «после».        — И мои дела вас не касаются. Разговор окончен.        Собираясь спускаться по лестнице, она двинулась вперёд.        — Волхва! — пальцы Регины больно впились в предплечье. — Ты правда понимаешь, что делаешь?        — Целиком.        Толчок –        и Анча полетела вниз.        — ...врача... что с ней...        — ...эй... ан-...        — она... нужно вызвать...       родители...        — вставай...        — ...нога... едут... улица...        — Анча!        кто-то... плачет?..        кто?..        чьи-то слезы... на щеке?.. или кровь?.. мокро... холодно...        — Анча... Зачем...        «не плачь», — хотелось сказать, но воздух никак не выталкивался из лёгких.        — Анча... Анча... кто... Кто это был?..        уши заложило... картинка троится, рассыпаясь в звёздочках... свет... свет из окна так красиво падает... аквамариновый переливается... тело ломит, не шелохнуться, и кажется, начинает хрустеть... колоть, врезаться просто от вздоха... больно дышать... за что?.. за правду...        нечётко, сквозь белену пробивалась фигура в чёрном...        — Ни в коем случае не двигайся и не пытайся встать, — заговорил женский голос откуда-то сверху, как сквозь пелену, — все будет хорошо. Скорая едет. Тебя спасут.        — Рина... — хриплым шепотом позвала Анча. — Рина...        — Я здесь, здесь... — серёжка блестит... режет кожу... зачем?.. Рина глотает слёзы... опухшая, красная... убивается... «не убивайся...        если ты убийца, почему так горько плачешь?»        — Мы... друзья?..              если... да... то...

всё точно

не зря...

***

       Запах медикаментов. Суета. Обследование. Обследование. Рентген. Ещё обследование. Люди, люди, люди в халатах, какие-то вопросы, перепуганные лица, руки, сжимающие документы, родители, бабушка в платке... Таблетки сухими губами, перевязка, стреляющая боль.        Ночёвка в палате. Нога ныла. Анча не сомкнула глаз, поэтому тихо проговорила с папой до рассвета. К утру стало легчать. Что могло измениться за несколько суток? Врачи загадочно молчали. На подушечках пальцев не осталось живого места. Кровь выкачивают литрами. От неё что-то утаивают. Догадки разъедали изнутри. Анча сорвалась на крик, швыряя одеяло: «что вы скрываете от меня?!! Я буду инвалидом?!! Или скоро умру?!! Вы можете наконец-то объяснить?!!»        И мама, сминая салфетку, объяснила:        «Доктора пытаются понять, почему твой перелом так быстро срастается...»        Ещё через день сотрясение перешло в «подозрение на сотрясение», а на следующий вечер не осталось никаких признаков отклонений. Сравнивая три рентгена ноги за разные периоды, Анча приходила в ужас. Не нужно медицинского образования, чтобы понять, насколько аномальной была скорость. То, на что ушло бы в лучшем случае два месяца, срослось за неделю.        Семь дней. Семь.        Все называли это чудом.

***

       Невзирая на скандалы родителей, после выписки Анча щеманулась в колледж. Не то чтобы её подхлестывала жажда знаний. Не то чтобы ей пекло схлестнуться в драке или слечь уже от удара ножом. Дело заключалось в чертовщине, которая всё сильнее напоминала приключения в Хогвартсе. Абсолютно загадочные вещи выпадают на долю группы.        — Всем привет! А вот и я, — ко всеобщему разочарованию Волвха вплыла в кабинет на своих двоих. Ни костылей, ни бинтов, ни жалобного ковыляния... Взгляды тридцати пар глаз неотрывно наблюдали, как она непринужденно шла. В какой-то степени настороженно, будто перед ними предстал человек, чьи похороны ещё свежели в памяти.        «Подружки» быстро вернулись к разговору, а Рина почему-то не налетела на неё с воплем.        «А почему это она на самом дальнем ряду?» — повезло, что соседние стулья свободны!        — А чего это ты от меня прячешься?        Не отрываясь от комикса, Сверидова сухо ответила:        — Я всегда здесь.        — Кому ты врешь? Мы давно сидим вместе, — возмущённый пинок не вызвал никакой реакции. — Эй? Блин, да что с тобой? Я думала, ты обрадуешься... А ты как воды в рот набрала...        На лице Рины заиграли желваки.        — Тебе ещё четыре года с ними сосуществовать, — голос звучал приглушённо, сливаясь с гулом. — Если станешь им врагом, учиться станет тяжелее.        — ...И что? Послушай, меня это не волнует.        — А меня волнует. Если с тобой что-то случится... — радужки Волхвы, крутившей кольцо, потемнели. — я не знаю, что могу натворить.        Не похоже на шутку.        — Если считать, что я так заплатила за настоящую дружбу, то я счастлива, — после ночей, проведенных среди белизны палаты, признание далось удивительно легко.        Рина рассматривала Анчу как восьмое чудо света, очень долго.        — Откуда тебе знать, что ты не пожалеешь? — наконец усмехнулась она. — Может, я гроша ломаного не стою? Или мы разосремся через неделю? Ты безрассудная или бессмертная, а?        — С чего мне возвращаться к людям, которые меня скинули с лестницы? — начала Волхва с главного. — Да, план надёжный, как швейцарские часы, ради принципа пойти против всех. Ну и что? Ну и плевать. Я же сказала: ты – моя подруга. Это больше, чем ты думаешь. Всё. Друзья вместе и в горе, и в радости. Всё. Если я даю слово – я его держу...        — Пхах...        — Эй! Какого гномика?!! Что смешного?!        — Просто не думала, что у нас одинаковый склад ума, — пространно объяснила Рина до того, как началась пара.

***

       — Кого сегодня нет? — классрук сидела перед компьютером, заполняя электронный журнал. Чтобы побездельничать, подруги притаились в самой заднице класса. Фу, гребаная морось.        — Бары...

***

       — Кого сегодня нет?        Боясь забыть про н-ки, химичка бросила мел на стол. Царил холод собачий, и Рина, стянув с себя свитер, натянула его на Анчу. Отваливающаяся от писанины рука сразу перестала быть трагедией. Анча довольно улыбалась, ещё и попросив списать.        — Бара, Терка, Ясмина...        Подруга с ухмылкой придвинула тетрадь. Нужно работать египтологом, чтобы разобрать эти каракули... В последнее время почерк что надо, хотя ей, как отличнице по инглишу, простительно. Жалко, что у неё куча подработок... так бы в кино сгоняли, глядишь – повеселела бы, а не сидела вяленой.

***

       — Кто не пришел?        «Треклятая физика... ненавижу... не успеваю, блин, нет, только не стирай уравнения», — точно Ягами Лайт, пыхтевший над тетрадью, Анча выводила циферки и буковки, которые нахрен не сдались будущему аниматору (зато стипендии в самый раз).        — Адья, Бара...        — Санни писала, что у неё зубы выпадают, так что она поехала к врачу... — ого. Волхва аж притормозила. Ничего себе новость. Выпадают зубы? Это как?.. прямо... Выпадают? Как в кошмарах, когда снится, что они вываливаются изо рта?        — Терка, Андреа, Вики с графики заболели. С мультимедиа Антон, Марушка, Инжичка, Здэнка, Петра, Татиана, Милена...        — Ого, как много... Что ж за напасть... Это всё? — ладно, не важно... — Ох, забыла про Хару и Амину... А Аннетт? Что с Аннетт?        — Не знаю... почему Лизы нет? Кто-то в курсе?        — ...Ну... эм... слышал, обострение аппендицита...        «Бедная», — Лиза хоть и была буйной, со странной фантазией, но вот так, сразу после праздников, в отделение – ужасно... Или наоборот? Она на какое-то время отстанет. А то достали уже.        Понятное дело, работы за первое полугодие, лежавшие в шкафчике, были копиями, а не оригиналами, так что потеря небольшая, отделалась лёгким испугом, а вот разрезанная пополам шапка... Бабушка бы очень расстроилась, если б узнала, что от её недельной работы осталось два лоскутка.        — О Господи, — схватилась за сердце физичка, откатываясь на стуле, — сегодня?        — Этой ночью, кажется...        — А! — отозвался кто-то с конца. — Вроде, Ханна ещё не приедет! Берчикова!        — А она-то почему?..        — Ногу сломала, — что за везение на травмы, причем у тех, кого не хотелось видеть? Ещё и подтанцовка Лизы сыграла в ящик?        — Круто, скажи? — неожиданно пихнула плечом Рина. Подпирая голову рукой, она выглядела потрясающе довольной, как наевшаяся сметаны кошка.        — Ну... наверно? — Волхва завертела ручкой, размышляя, насколько крутые массовые несчастья. Так тихо... Ряды ощутимо поредели. Спин, разбросанных по разным концам аудитории, с десяток. Из тридцати. — Хах... Как на экскурсию уехали...        — Ага, — обронила подруга, заправляя волосы за ухо. Снова показались шрамы. Разве они были не на левой руке? — А ну, как тебе? Я заебалась видеть вместо себя чудовище и рискнула купить крем. Без скидки. Теперь я нищее чудовище, но уже с кремом. Прогресс?        Конечная формула... Предконечная...        — Думаю, ты просто расстроилась, когда Эрик не позвал тебя в кафе... — было слышно, как она втягивала носом побольше воздуха, чтобы рявкнуть «НЕТ!». Слава Богу, в последний момент образумилась. Решила подождать до звонка. Спасибо. Спасибо...        — Ложь, — Рина всё-таки возмутилась (шёпотом), — моё сердце занято.        — Кем на этот раз? — закатила Волхва глаза, выделяя закарлючки маркером. — Кто там... Киллиан? Лукас? Раулюс?        — Упаси тебя Хийка, — судя по всему, Рина сморщилась как среда на пятнице. — Меня картонки не интересуют.        — Ах, точно, ты по дереву...        — Пф-ф-фт... — не выдержала. Срань! Она заржала! Звонко, аж перебивая преподавательскую речь! — АХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА! АХА-ХА! АХАХ...        — Будьте добры прекратить, — подняла тон физичка, от чего подруга закашлялась. Чинно извинившись, она мгновенно вернулась к беседе:        — Блять, пха-ха... Анча... делай дисклеймеры, я чуть не сдохла! Ты каламбурить скоро будешь лучше меня... Да! Да, я люблю Калитку. Лучший мужчина. Не обсуждается.        — А по-моему, он ёбнутый... — покачала головой Анча, дорисовывая на гиперболах человечков. — Сначала бьёт, потом угрожает... Ну кто так делает?.. Ну что ты извращенка я давно поняла, но он же доставучий, как представитель компании Орифлейм, только вместо «не хотите приобрести наш товар?» у него коронное: «не хотите зрелищно умереть???»...        — Пф-ф-фт... хе-хе-хе... ХА-ХА-ХА-ХА... — Рина издала что-то между ревом заведенного мотора и подхихикиванием гнома. — Молю, пощади...        — Ну чего ты опять рже-... Ри-ри-рина...        Волхва уронила маркер.        — У тебя тут... кровь.        — А?.. — Она машинально коснулась губ. Рина, нахмурившись, мазнула по носу костяшкой. — Ах, это...        «Ну? Как ты оправдаешься?»        — ...я просто представила, как бы раздела его при встрече, хе-хе.       «...», — фейспалм.        — Бери салфетки и заканчивай... я кринжую.        — Знаешь, как говорил Конфуций? Не убивай кринжевую сторону, убей ту, которая кринжует.        — Рина, твою мать!        — АХА-ХА-ХА-ХА!

***

Их срочно куда-то повели.

Перенесли тест. Заставили забыть про вещи, выключить звук и тихо проследовать в кабинет, в котором не горел свет.

Их посадили на стулья с жёсткими сидениями.

       Ректор щелкал мышкой. Включенный экран проектора раздражающе свербел. Зачем? Почему у них такие лица? Зловещая тишина, где все всё понимали, но не говорили вслух, как будто боясь, что позволят страху смешаться с воздухом, змеилась между силуэтами. Захотелось съежиться. Наконец препод произнес:        — Мы все здесь собрались, чтобы прослушать запись в прямом эфире.        Голос у него был не проникновенным, как всегда, а охрипшим.        Сверкнув, экран демонстрировал ведущую в деловом костюме. Вцепившись в бумаги, она разливала по залу поставленную речь, но глядела в камеру испуганно, как будто за кадром ей к затылку приставили пистолет.        С первых секунд стало ясно: что-то произошло. Само оформление телеканала выглядело иначе. Чересчур рафинированно и вылизано, как на День Прусии, когда отовсюду лезут шарики, гирлянды и фанфары. Только вот сегодня повод отнюдь не праздничный, так какой идиот поставил на фон кислотно-зеленые поля с голубым небом? И что за анимированные бабочки? Это шутка какая-то?! Или попытка так всех «успокоить»?        — В час ночи была обнаружена аномальная активность на границах с Урелией. На связи министр обороны Прусии, — картинка мигнула. Ведущая сменилась мужчиной в форме, едва влезавшим в кадр: такое у него огроменное пузо. Этими маленькими глазенками он выражал растерянность, одновременно считывая с суфлера простыни текста. «Сохраняйте спокойствие! Пруская армия занимает лидирующие позиции в международных топах по квалификации, воины денно и нощно оберегают ваши дома», «наша техника самая-самая, наши командиры самые командирские, лучше них только президент, ля-ля тополя...».        — ...Будьте уверены: мы примем контрмеры и ни о какой капитуляции не будет идти речи...        Контрмеры?... Контрмеры?.. контрмеры...        разве контрмеры – это не ответные меры?        а если ответные, значит, нам уже нанесли удар?        Пробрало до костей от догадки, что это не просто новостная сводка.        — А теперь мы прерываемся на речь президента Урелии, Томаша Шамбергерова...        Не от тесноты, не от спёртого запаха пота, не от полумрака и не от голоса, гипнотически шелестевшего проклятия на Серый Дом, на спине зашевелились волосы.        Девушка украдкой оглянулась на подругу.        Словно завороженная, Рина неотрывно следила за каждым движением. Каждым вздохом, каждым неровным жестом старика в костюме.        Белые прямоугольники экрана отражались в её глазах.        А уголки губ, приподнявшись, замерли.

Слыша о грядущей войне, она широко улыбалась.