Сломанные цепи.

Ребра под напором топора с легкостью сломались. Призрак издал посмертный хрип и стон, под ступней в последний раз вздулась грудная клетка. Босая нога проскользила к выпуклому животу монстра, надавив на тот. Из горла со свистом вышел воздух, остававшийся в легких. Сильвейр с хлюпаньем вытащил топор, осколки рубленных костей захрустели под лезвием. В грудине призрака образовалась широкая рана. Сердце повреждено не было, лишь один осколок ребра повредил жизненно-важный сосудов. Черные когти врача без медицинской аккуратности вырвали сердце из груди. Все еще теплое, бьющееся в предсмертной агонии, которое совсем скоро уйдет на покой. Про себя, Сильвейр диагностирует монстру со сломанной грудной клеткой и вырванным органом клиническую смерть. Сжав очерневший всего за долю секунды в его руках центр, врач тяжело сглотнул. Кадык покатился вниз, пока рот вновь наполнила слюна. Из груди к животу опустилось неконтролируемое чувство голода. Внутри словно растопили маленькую печку, чей жаркий огонь требовал все больше и больше дров. По белой ладони, будто призывно, стекла капля сладкой крови. Призрак прикусил язык. Затолкав неуклюжими пинками тело в угол, Сильвейр торопливыми шагами направился обратно, в родные комнаты. Ладонь сжимала едва сокращающийся очаг, когда единственной мыслью в голове становился голод. Зацепки бетона царапали огрубевшие, спешно шаркающие стопы — мелкая боль отрезвляет сознание. Неясный взгляд цеплялся за незначительные, но отличительные черты миновавшихся им помещений. Оскверненное сердце в его руках искушало, врач был почти уверен. Обнимающие смертоносными объятиями чувства и жадность губили последние трезвые частицы сознания. Хотелось оборвать чью-то маленькую жизнь. Хотелось кромсать, есть, пить чью-то кровь, глодать чьи-то кости, опускать на язык чьи-то глаза. Да, безусловно, во всем виновато оскверненное сердце! Сильвейр же любит помогать, он разумен и благочестив, он просто хочет для своего милого друга лучшего! — Хватит врать! Я знаю, я знаю… — слова в голове предательски смешивались и смазывались, — Поставь меня обратно, лжец! Врач помотал головой, кажется, для самоутверждения. Нет, он не лгал. Не смел крутить тонкие паучьи нити обмана, строя продуманную ложь, он всего лишь помогал Рубленному вернуть тело, занимался делом своей жизни и учил попаданцев местному языку. — Ты! — в ушах Сильвейра раздался задорный голос, — Привет! Монстра пронзила дрожь, пальцы непроизвольно сжались. Руки машинально двинулись за спину, оставляя на сером халате след коричневатой крови, пока в груди распространилось огонь, и на лице расползлась глуповатая улыбка. — Эй? Всё хорошо? — Сильвейр болванчиком кивнул, проскакивая в «операционную». Рубленный поморщился, прикрывая глаза и вздыхая. Напряжение в воздухе пропитал резкий запах крови. Врач закрыл за собой дверь. Внутренности обожгли языки пламени, когда в печку подбрасывают новые щепки — сладостный, искушающий голос бестелесного монстра. Он покачал головой, когда жар из груди опустился к паху; пальцы вокруг сердца непроизвольно сжались. Чвакающие хлюпанье ударилось о стены комнаты. Центр положили на операционный стол, пока в поднос посыпались различные режущие предметы: скальпель, ножницы, зажимы... Сердечная ткань затрепетала под черными когтями, ковыряющие ее. Почерневшие клетки ломались под напором Сильвейра, а тот мурлыкал незатейливую мелодию, пока с несвойственной ему нежностью перебирал инструменты. В руки словно и просился ржавый от не щадящего времени скальпель. Подтупленное лезвие легло на правое предсердие, после пройдясь аккуратным и легким разрезом к правому желудочку. Взору врача открылись мышцы, здорового, темно-красного цвета, но с мелкими темными вкраплениями рубцов. Ничего необычного, наверное? Тыкнув в мертвую и хладную ткань, призрак с разочарованием отбросил скальпель обратно в поднос. Без референса он ничего не добьется. И все же, нужно было вытащить максимальную пользу из сердца. Зачем все это было нужно? Чтобы Рубленный был счастлив и свободен. Хочет ли Сильвейр свободного и счастливого Рубленного? Да? Нет? Разве врач был таким существом, которого беспокоили чувства других и мораль? Абсолютно точно нет. Ненужный для мертвеца сорванный вздох вырывался из легких. Леденящие фантомные объятия легли на плечи, скользнули вниз. Сильвейр живо помнил, как в первый раз даровал Чоппеду тело. Тот набросился на него, казалось, в неконтролируемом желании убить, но посмел только обнять его. Крепко. Удушающе. Внутри все сжималось, уходило вниз под лавиной снега внезапного осознания, когда языки пламени охватили обезумевшее от голода тело. Его милый, совершенно не желающий причинять другим вред друг был монстром изначально. Нет, нет, такого не могло быть, врач знал, верил, надеялся! Но, ради всеобщей и своей безопасности, почему-то не решался снова пытаться дать бестелесному тело. Наверное, из-за какой-то да заботы об окружающий, из-за желания сохранить авторитет существа разумного в глазах чужих. И абсолютно точно не из-за беспокойного чувства упоения беспомощностью и зависимости Чоппеда. Явно не из-за милой тревоги и светлой надежды, которые исчезнут без следа после появления нового тела. Точно не из-за такой же зависимости Сильвейра от чувства силы и мужества перед таким слабым существом. Сильвейр поймал себя прижавшимся носом и губами к остывшему сердцу. Хотелось, чтобы Рубленный позволял быть нежным и трепетным с ним. Чтобы тот позволял заплетать ему волосы, как и раньше, напрашивался полежать на коленях у монстра, пока тот усыпляющим тоном рассказывал бы о новых открытиях. Не пытался сбежать, когда монстр посадит себе подобного на цепь и запрет в клетке, обеспечив тому трехразовое питание собственной мерзкой кровью. Не побоялся, когда над ним снова занесут топор, и когда тот снова станет беспомощной лишь-головой в руках безумца. С оглушительным грохотом, в соседней комнате что-то упало. Все органы врача будто застремились в одно мгновение покинуть его тело через рот. В горле встал комок. Все мысли словно клещами вырвали из головы в одно мгновение. Беспокойство и паника на пустом месте не были его уделом, но что-то на подкорке сознания подсказывало — всё пошло наперекор хлипкому плану Сильвейра: понять, почему Чоппед сходит с ума (и почему сходит с ума он сам, хоть был в относительно здравом уме), вырезать этот камень преткновения из тела монстра (или человека?), сделать призрака счастливым (сделать странно несчастным себя). Дверь с шумом и гамом распахнули. Врач выскочил из комнаты, но мгновение спустя замер. Вокруг был хаос: шкаф, который только недавно стоял плотно приставленным к стене, лежал на полу «носом», по всему помещению были разбросаны бумаги, страницы порванных дневников испачкались в разнообразных веществах, ранее аккуратно разлитые по склянкам, что стояли на полках. К ногам призрака спланировал вырванный в суматохе лист, на нем — откровенный рисунок Рубленного с телом. Рядом с упавшим шкафом стояла перепуганная до смерти Адами, чье лицо стало цвета бетонных стен позади нее, которые, казалось, были в потрясении не меньше Сильвейра. Врач испустил тяжелый выдох, придавливая ступней зарисовку. Та при тихом и медленном шаге смялась сильнее, пока врач надвигался на девушку. Она сглотнула, руки стиснули лом сильнее. — Не идти, — попаданка отступила назад, под подошвами рвалась бумага и трещало разбитое стекло, — Извини, назад, не близко идти. Страшно. Не обращая особого внимания на бессмысленные слова, взгляд монстра цеплялся за предмет в ее руке. Записная книжка. Из нее торчала верхушка подтупленного карандаша. Одни из последних его записей были полны абсолютно личных и не требующих лишний любопытных глаз мыслей. — Голова спрашивать взять это, — даже если ее трепетные и сказанные в животном испуге слова были истинной, кого это волновало? Точно не Сильвейра. Схваченный в спешке топор сжали в руке, когда взгляд человеческих глаз впивается в него, — Назад. — Положить назад. Возможность уйти потом, — нежно мерзко говорил врач, а Адами все отступала назад, загоняя себя в собственную клетку — угол. — Голова хотеть это. Ты хотеть счастливый голова? Я дать ему предмет, — спина девушки уперлась в шершавый бетон, над ней нависла огромная тень. Во рту растеклась сладость, легкие словно скомкали микроскопическую точку. Перед глазами поплыл вид притворно добро улыбающегося Сильвейра, — не делать убийство… Здоровое от скверны, еще не порченное жизнью молодое и прелестное женское тело с характерными округлостями в области груди, бедер и живота станет прекрасной плотью Рубленного. Причины были, причин было много. Начиная со вторжения на личную территорию, заканчивая тем, что Адами была почти человеком. Дыхание человеческой женщины замерло. Тяжелый топор с шорохом и лязганьем подтащили и приподняли. В западне, напротив безумного монстра, у нее не было шансов. Вытянув вперед нечистую, порченную местной холерой ладонь, точно та была единственное ее спасение, попаданка сжалась, желая лишь одного — смерти. Секунда, две, одна. Ничего не произошло. Никаких шликов плоти и органов, никакого месива из крови и скверны; перед ней все еще стоял целый призрак. Панический ужас захлестнул ее голову. В желании скорого мертвеца, она срывно выплюнула: — Убей меня. Хватить жрать меня взглядом, животное. Упиваясь человеческой беспомощностью и немощностью, Сильвейр склонился над ней. Белые локоны девушки путались в широких ладонях монстра перед ней, когда свободная рука заскользила к лезвию оружия. Пальцы гнусно зацепились за подбородок Адами, приподняв ее голову вверх. Не ясные для мутного сознания слова слетели с губ врача, ударив холодных воздухом в ее ухо. Морозный метал прижался к ее незащищенной шеи. С кожи засочилась кровь. Ярко красный и сладко пахнущий яд стек вниз, под дождевик, к глубокому декольте свадебного платья, мелкой каплей. В чувствительный нос ударил пьянящий запах. Груди девушки вздымалась, когда на ее глаза накатывала влага. Она шмыгала носом, бросая взгляды то на лицо рядом с ней, то на деревянную ручку топора. Ее горло сжали. Жизненно необходимый воздух ускользал из легких. Сердце замедлилось, по позвоночнику прошел удар током. Глаза закатились, обнажая красные от лопнувших сосудов белки, и ноги подкосились. Попытки вдохнуть хоть каплю воздуха заканчивались ничем — лишь хватка на ее шее усилилась, вдавливая обмякающее тело в стену. Так ощущается знание Смерти в лицо? Перед глазами встали радужные узоры, последние мысли Адами расплылись парусниками в бесконечном черном море небытия. Тело упало на пол. Голова ударилась о стену, а согнувшаяся в трое спина, подчиняясь законом физики, свалилась вбок. Бессознательную девушку взвалили на плечо, она едва ли представляла какой-либо вес для врача. Узкие икры и поясницу обхватили ладони, любовно проводя по ним кончиками пальцев. Со здоровым количеством жира, необычайной мягкостью кожи и пухлыми, девичьими бедрами — да. Чоппеду пойдет это тело. Не удержав в узде собственный голод, Сильвейр оставил глубокие раны от зубов на ягодице девушки. Почти умершее от удушья тело дернулось. Живая. Уже радует — процесс брожения плохо сказывается на качестве, как и внутренних органов, так и внешней составляющей плоти. Перехватив тело крепче, призрак двинулся к уже знакомой Адами комнате. Решив пойти длинным путем, чтобы не заходить в занятую Рубленным комнату, Сильвейр миновал занятые подопытными или их трупами тюрьмы или последние пристанища. Врач вскоре оказался в конце длинного коридора. Плечом толкая дверь, он входит внутрь пачканной комнаты, переделанной под запасную исследовательскую. Монстр внес бессознательное тело Адами внутрь операционной, аккуратно сбросив ту с плеча после. На ее лодыжке сразу же защелкнулась цепь. Ампулу снотворного, наркотического и седативного в одном лице препарата разбили в излюбленный шприц. Тонкая игла нашла бьющуюся вену на шее, на которой уже расцвёл фиолетовый синяк, и по-медицински аккуратно проткнул кожу и ввел лекарство. Было бы не смешно, если сразу после акта милосердия и помощи обретший тело Чоппед накинулся на него. Он гнусаво усмехнулся своим мыслям. Сильвейр оттянул веко попаданки, под ним — закатанный глаз. Прижав холодную ладонь к девичьему лицу, врач вновь занес топор над шеей человека. Лезвие с силой опустилось на вены и артерии, позвонки захрустели под напором орудия убийства. Рот приоткрылся в предсмертном выдохе, когда голова с белесыми волосами скатилась на пол. Хруст сломанного об пол носа разлетелся в закрытой комнате. Призрак неосознанно коснулся собственного кадыка. Биение сердца, быстро и спешное, отдавалось пульсацией сквозь кожу. Одежду второпях срывали с тела — попытки снизить сходство со ставшей подругой для Рубленого Адами. Испачканные в крови и желтоватом костном мозге платье и плащ скомкали и спрятали в одной из тумб, туфли затолкнули под стол. Отрубленную голову подняли, сжав копну волос в руках. Заглядевшись едва на мгновение на лицо мертвеца, Сильвейр скорыми движениями закрыл ее в скрытой для посторонних глаз полке. Сорвался шаткий выдох. Адреналин бил по ушам громким стуком центра. Он скорым шагом вышел из исследователькой, закончив со спешной подготовкой к новому шагу в жизни Чоппеда. Глаза пробежались по гостиной, почти сразу же находя привычно отдыхающего на диване. Сильвейр коротко окликнул его, любовно поднимая двумя руками: — Я дам тебе тело сейчас, — не дожидаясь засветившегося на лице счастья и трепетной, скрывающейся речи, врач прижал его к груди, — Сейчас... Уже более спокойно и в тишине, они возвратились в операционную. Чоппеда ласково укложили на стол, когда под его нос сунули ватку со снотворным веществом. Его мутный от быстродействующего лекарства взгляд поверхностно прошелся по женскому телу рядом с ним. Вопрос все вертелся на языке, но уже полуспящий и нетрезвый мозг не смог его составить. Успокаивающий и медленный голос Сильвейра звучал где-то совсем близко, его пальцы мягко перебирали рыжие волосы. — Все будет хорошо... больно не будет, обещаю, — черные, грубые швы на шее распустили. Разорванные, не сросшиеся ткани закапали кровью. Врач быстрыми и точными стежками сшивал части тел абсолютно разных людей. Ожидание всегда было самой больной частью. Сердце замирало, все нервы в теле вытягивались в одну тонкую нить, а привычка движения самостимулирующего характера снова играла первой скрипкой. Прикусывая и перекатывая между зубами кожу внутренней стороны щеки, Сильвер нервно ощупывал ставшие хладными ноги Адами и такие же привычно морозные щеки Рубленного. Шов слегка кровоточил. Всё то, что осталось от души Сильвейра застряло в его глотке. Ресницы Рубленного задрожали, с губ вырвался воздух. Пальцы рук мелко задергались, как и многие другие небольшие мышцы. Все было в норме. С сиплым стоном, Чоппед открыл глаза, и шов начал с видимой скоростью затягиваться. Холодные кандалы обожгли новообретенную кожу. — Ты... — выдохнул призрак, тихо посмеиваясь, — Чье это тело? — Случайный попаданец, — сразу сказал врач, хватая ладонями лицо и притягивая его к своему. Холодные губы в целомудренном жесте прижимались к носу и щеке монстра, пока сердце Сильвейра сжималось тисками. — Нужно показать новое тело человеку... Она будет рада, — слабые руки обвили шею врача, на губах появилась веселая улыбка, и он жался к монстру в ответ.

***

И Сильвейр словно вновь учился всему вместе с Рубленным: ходить, бегать, брать в руки легкие и тяжелые вещи, вновь дышать. Новые ощущения нежным хлыстами били по коже Чоппеда: сквозняк щипал по прикрытой тряпками коже, касания врача морозом отдавались куда-то внутрь и наружу. Тело было чувствительным, сильным, но нежным и женским. Конечности всё еще были непослушными — мелкие вещицы валились из рук, ноги подкашивались, а сердце заходилось в неровном ритме, когда Сильвейр обнимал его со спины. Призрак никогда не считал своего друга тактильным или нежным, и странное, почти любовное и слишком опекающее поведение вызывало остающиеся невысказанными вопросы. Нарушать такое подобие идиллии не хотелось вовсе — было так хорошо, как никогда раньше. Никогда невиданными солнечными лучами душу Рубленного обжигало каждое прошедшее с новым телом мгновение. Впервые за многие, долгие и мучительные дни он был по-настоящему счастлив, все остальное становилось неважным. Почему-то, Сильвейра обжигало и холодило одновременно совершенно другое чувство — страх. Мог ли Чоппед обезуметь снова? Вдруг тот узнает правду? Подготовленные тысяча и одна отговорки от встречи с Адами когда-нибудь закончатся, и его другу придется узнать истину. Идея внушить ему безумие, завести его в клетку и заковать в цепи с «благими намерениями лечения», ограничить от всех остальных жителей этого мира становилась все привлекательнее. Видеть каждый божий день не скрытые под тканью ягодицы и грудь было бы приятно, как и прокалывать кожу иглами с седативным веществом, пока пустые глазницы следили бы за тонким выражением боли на чужом лице. Однако, шрам на шее все заживал и заживал. Толстые черные нити покрылись грубыми уплотнениями синцития. Последняя действенная отговорка «Человек, вероятно, занята Ползучим» разбилась хрупким равновесием, когда по ступеням в «гостиную» зашуршало драное кимоно Краулинга. Привычного сопровождения стука маленьких каблучков слышно не было. — Полузучий! — воскликнул Рубленный, заботливо открывая перед ним дверь. Тот в благодарности приклонил голову, но внезапно замер, уставившись нечитаемым взглядом на неприкрытые бедра, — Эм? Внезапно, двери «операционной» распахнулись рядом с одно мгновение оказался врач. — Ты, — проскрипел он, — Что-то случилось? Боль? Лечение? — Человек потерялся. Не могу ее найти. Знаешь, где? — почти риторически спросил призрак, когда его голова повернулась на Сильвейра, — здесь. Мозолистые пальцы крепко схватили лодыжку Рубленного. Врач нахмурился, ногой отпихивая Краулинга назад, к двери. — Ошибка, это случайный человек. Где твой? Я не знаю, — напряжение проступило в напрягшихся мышцах спины, а Чоппед внезапно начал странными взглядом осматривать свое новообретенное тело. На видимой задней части бедра будто сделанный зверем укус, на животе старый след от какой-то давней операции, на щиколотках следы цепей. Пальцы поднимают на уровень глаз. На указательном и среднем были изогнутости неправильно сросшихся костей. Призрак помнил эти торчащие суставы. Еще недавно они неприятно путались между его волос. — Человек?.. — Рубленный перевел исковерканный паническим непониманием взгляд на своего давнего друга. — Мой человек, — вместо него повторил Ползучий.