Ярость, истекающая кровью

      Блики вечернего солнца наполнили комнату, слегка рассеивая страх и болезненные ощущения. И было непонятно, от чего больнее: от ударов указкой, от неподвижного положения тела, или от потока унижений, ласково именующихся «критикой». Казалось, от гнева матери дрожал даже воздух, пытаясь вылететь из комнаты прочь, что уж говорить о Дазае. Ему ужасно хотелось провалиться в сон, дабы побыстрее закончить надоевшее занятие английским, потому что уже две минуты было без толку потрачено на отработку произношения предложения из текста.       — Ты опять наделал ошибок! — в очередной раз воскликнула она, ударив его указкой по плечу — Что сложного в том, чтобы выговорить эти звуки? Тебе язык сточили, или что? Сколько раз повторяли, как что читается, и всё без толку, тупица. Ещё раз.       Дазай ещё раз повторил чуть дрогнувшим голосом и снова получил удар указкой.       — Не выговорил!       Ещё одна попытка.       — М-м, — покачала головой она, а затем кивнула, когда он, сосредоточившись, таки выговорил все звуки должным образом — А теперь свяжи и проговори цельно, ты же на скрипке не по складам играешь, а выстраиваешь ноты в мотивы, что здесь это делать мешает? Давай.       Дазай снова зачитал предложение. Начал неплохо, довольно выразительно, но из-за того, что не хватило дыхания, понизил интонацию и бросил слово где-то на середине, за что тут же получил по спине.       — Не-а! — недовольно отчеканила она.       Он попробовал ещë раз, остановился там же.       — Отвратительно!       С третьей попытки удалось добраться до конца, но уже нечëтко.       — Мямлишь!       Ситуация повторилась.       — Ещё раз!       Мысли повели не туда ближе к концу, отчего звуки в одном слове перепутались.       — Сбился!       У Дазая уже заплетался язык и жгло всё тело, но желаемый результат не собирался достигаться, речь больше стала походить на болтовню пьяного — с запинками, плавающая и как будто жëваная.       — Ну?! — протянула мать, уже было замахнувшись указкой, однако её перебил подошедший мужчина, положив руку на плечо:       — Хватит, Айори-чан, Осаму уже не справляется, а после ещë нескольких ударов вообще потеряет функциональность. Прояви материнские чувства и дай ему хотя бы отдышаться.       — Продолжим через пять минут, — снисходительно вздохнула она и, ступая твëрдо, но тихо, даже почти без скрипа, вышла из комнаты.       «Спасибо. Ещë бы я не вытерпел», — искренне поблагодарил он в мыслях отца. Мысленно, потому что любой лишний звук мог караться не только телесными наказаниями, но и лишениями. Нередко Дазай оставался без, хоть и до смеха небольших и получаемых редко, но карманных денег и без пропитания, худея и слабея на глазах.       Удивительно, что суровая диктаторша вообще была способна превратиться в мягкую женщину, однако только при общении с мужем, потому что только он был способен пробудить в ней хоть что-то человеческое одним своим присутствием. Между ними уже много лет кипели чувства, а вот младшему поколению любовь пришлось завоёвывать, буквально потом и кровью, и то безуспешно. Несмотря на бездействие в отношении насилия в целом, отец был единственной надеждой на облегчение наказаний, однако в недавнюю пору ужасное несчастье унесло его из дома в одно пренеприятное место, название которого Дазай даже вспоминать не хотел. Жуткое, заставлявшее кровь стынуть в жилах. Уж такая доля выпала этой семейке, кошмарная, дикая, но деться от неё было некуда. Дом буквально пропитался болью и обидой и оттого превратился в камеру пыток для единственного заключённого, некому было всё это очистить, и сердце Дазая каждый раз разрывалось на мелкие клочки, как от взрыва, когда он думал об этом. О том, что заперт и брошен на произвол судьбы тем, кто мог хоть как-нибудь помочь…

***

      «Вернись… Я обещаю, что буду слушаться и радовать маму…» — в очередной раз мольбой пронеслось у него в голове. Уже как почти месяц она произносилась ежедневно, но так и не была услышана. Многочисленные раны на теле и душе саднили с такой силой, что хотелось только кричать, кричать так громко, пока вселенная не треснет и не рассыплется, как упавшая с высоты стеклянная посуда.       — Ты чего там, ноешь, что ли?       Дазай в очередной раз опомнился и вернулся из размышлений в реальность, услышав из другой комнаты дотошный голос матери. Он отметил, что сегодня уж слишком часто проваливался в них в неподходящие моменты и, кажется, начинал терять контроль над собой. Это было явно не к добру…       — Нет, — вздохнул и протяжно ответил Дазай, хотя и прекрасно понимал, что вопрос был риторическим.       — Этого только не хватало, — раздражëнно выдохнула она, цокнув языком, и добавила полным угрозы тоном, отчеканивая каждый звук — Ещё хоть один всхлип…       Он спохватился и вдруг суетливо стал трогать лицо, проверяя, не потекли ли предательски слëзы, уже стоявшие в глазах, и, убедившись, что беспокоиться не о чем, глубоко, с облегчением вздохнул. Не хотелось всë-таки ещë и без ужина остаться из-за всплеска отчего-то ненавистных матери чувств. Немного отдохнув, Дазай поднялся с кровати, тут же расправил все образовавшиеся складки и подготовил книги и тетрадь для занятия английским.       На удивление всë прошло довольно быстро и безобидно относительно того же занятия на скрипке, которое никак не хотело заканчиваться и сопровождалось побоями чуть ли не ежесекундно. Все нужные слова вспоминались вовремя и, в большинстве своём, произносились легко и чëтко, правда, на построение фраз уходило на пару секунд больше, чем обычно, однако, в целом, мать была удовлетворена результатом. Впереди были ещë математика и рисование, с которыми особых проблем не было, хотя, если уж на то пошло, то у Дазая всë двигалось в одном направлении с одной скоростью. Почти всë…       Усталость дала о себе знать, и Дазай пошëл на кухню, чтобы налить себе воды. Перед глазами всë затуманилось и потихоньку перестало ощущаться реальным, и он, сам не зная, как, разжал пальцы и выпустил наполненный стакан из рук. Тот со звоном ударился о пол и раскололся на четыре части.       «Чëрт! Мне конец…» — испуганно подумал Дазай и принялся всë подбирать. Собственная неаккуратность взбодрила его лучше какого-нибудь собственноручно сваренного отвратительного кофе.       — Двадцать кругов вокруг дома. Бегом, — дождавшись, пока он соберëт осколки и вытрет пол, приказала мать — Только попробуй не уложиться.       Если с занятиями, требовавшими умственной работы, Дазай ещë кое-как умудрялся справляться на высоком уровне, то его физическая форма оставляла желать не просто лучшего, а хоть чего-нибудь. Он был слаб и невынослив, быстро выдыхался, даже просто выполняя упражнения на физкультуре, и, сколько бы биться ни приходилось, прогресса так и не было. Для «полного счастья» матери не хватало только достижений в спорте. По этой причине в качестве наказания также использовалась пробежка, да только несистематически и потому всë равно почти без толку. Дазай покорно вышел на улицу и под надзором стоящей на крыльце матери принялся обегать дом.       Первые десять кругов дались без особого напряжения, однако усталость всë равно дошла к этому моменту, и бег заметно замедлился. Дазай почти физически ощущал на себе прожигающий недовольством взгляд, от которого мурашки разогнались, как местные мотоциклисты, и окутали грудную клетку. Уже через пять кругов силы были на исходе, но возможности передохнуть не предусматривалось, поэтому через боль в груди и ногах Дазай продолжил бег. Оставалось четыре круга… Три… Два…       «Последний круг! Я смогу! Я успею!» — с последней надеждой подумал он.       Дышать уже едва получалось, ноги отказывали, оставалось каких-то метров пятнадцать до крыльца, однако это расстояние уменьшалось неохотно. Нет, не успеет!.. Дазай ускорился, насколько это было возможно, обессилев, запнулся о свою же ногу и упал наземь. В грудь пришëлся резкий удар, заставивший так же резко выдохнуть, а колени и локти натëрло и обожгло. Он не добежал каких-то пару метров и, кажется, уже опоздал не меньше, чем на полминуты, а на то, чтобы подниматься и хоть как-то добираться до «финиша» уже не оставалось сил. Под насквозь сверлящим материнским взглядом ему стало понятно, что пощады не будет. Как и ужина.