Иди ты к лешему

      С самого утра день шел наперекосяк. Или же все пошло наперекосяк тогда, когда Дора родилась — иногда у нее было именно такое ощущение. Нежеланный ребенок, позор семьи, принесенный в подоле. Мать за это отправили в монастырь, отца — казнили, а их дочь не тронули. Не решились. Может, она родилась и от маггла, но магия в ней была видна невооруженным глазом, более того, магия настолько сильная, что разбрасываться ею было кощунством. Даже самые богатые люди не выкинут жемчуг в выгребную яму, а Нимфадора была жемчужиной. Цвет ее волос и глаз менялся с первых секунд рождения — редчайший дар метаморфизма, особый и драгоценный.       Если бы не дар, Нимфадору либо утопили бы в речке поздней ночью, либо, в лучшем случае, отдали слугам, чтобы вырастить из нее такую же служанку, но…       Но вместо этого ее выдали за дочь ее бездетной тетки Беллатрикс, которая за несколько лет в браке с мужем так и не понесла. Как тетка врала Рудольфусу о своей беременности, которой не было, Дора не знала и не особо горела желанием знать. Она ненавидела тетку, даже когда была свято уверена, что они с мистером Лестрейнджем и есть ее родные родители — так бы и верила в это, если бы не подслушала сплетни кухарок.       Поверить в то, что Беллатрикс она не родная, было легко: относилась к ней «мать» совсем не так, как положено относиться к дочери. Дора все время ощущала себя лишней, ненужной, нелюбимой и неуместной, вдобавок ей не повезло вырасти неуклюжей, из-за чего еще чаще приходилось чувствовать себя позором семьи как Блэков, так и Лестрейнджей. Рудольфус относился к «дочери» более терпимо, по-своему, возможно, ее любил (хотя предпочел бы иметь сына), но Рудольфус умер от драконьей оспы, когда Доре было четырнадцать. Замуж во второй раз Беллатрикс не вышла.       Нимфадора находила успокоение, сбегая из особняка и гуляя в находящемся рядом лесу: ее не искали (возможно, надеялись, что не вернется), и она могла проводить там часы, вплоть до поздней ночи. Лес, казалось ей, понимал ее. Говорил с ней, словно был живым существом. Там она училась магии — самостоятельно, захватив с собой книги и волшебную палочку. Там она училась Гербологии, находя по рисункам в книгах травы и цветы. Там она училась договариваться с лукотрусами и любовалась порханием фей.       Но сегодня шел дождь. И все шло наперекосяк с самого утра.       — Тебе уже семнадцать, — заметила тетка за завтраком. — Ты вошла в пору, и тебе пора познакомиться с будущим женихом.       Как снег на голову: о женихе раньше не говорилось ни слова. Нимфадора знала, что рано или поздно ей придется выйти замуж, но всерьез об этом еще не задумывалась. Ее не знакомили с кандидатами на ее руку, хотя на балы возили достаточно часто — чтобы продемонстрировать высшему обществу такую ценность, как метаморфиня. Там ее рассматривали, как диковинную зверушку, просили принять тот или иной цвет волос или собрать их в определенную прическу с помощью одной только магии, или поменять черты лица: другой нос, другой рот, другие брови. Дора терпела, но на последнем балу сорвалась, и на очередную просьбу сделать «более аккуратную» форму носа изменила не только нос: перед уважаемыми лордами и леди предстал настоящий дьявол с синей кожей, красными глазами, острыми ушами и рогами на голове. Большинство дам упало в обморок, а тетка тогда отстегала ее розгами (раньше к розгам в доме Лестрейнджей не прибегали), но Дора ни на секунду не пожалела, потому что после этого на унизительные тоскливые балы возить ее перестали. Более того, целый месяц Беллатрикс делала вид, что не знакома с Нимфадорой, ограничиваясь едва заметным кивком, когда они вынужденно встречались за завтраком, обедом и ужином.       И вдруг не просто заговорила, а еще и о женихе.       Кто он, Дора не спросила: наученная горьким опытом, знала, что в общении с теткой лучше всего молчать Просто отложила вилку, постаравшись выглядеть превратившейся в слух.       — Он прибудет к ужину, — как и ожидалось, вопросы не понадобились. — Ты наденешь свое лучшее платье, уложишь волосы, и, я надеюсь, будешь вести себя… подобающе, — Беллатрикс одарила племянницу тяжелым неодобрительным взглядом. Нимфадора приняла смиренный вид.       — Ты должна понимать, что ту отвратительную выходку у Поттеров тебе простили только потому, что Флимонт и Юфимия очень добрые люди, и их уважение к нашей семье слишком велико.       Другими словами, подумала Дора, Поттеры и другие чистокровные семьи прогибаются под Блэков, потому что Блэки знатнее, богаче и так или иначе имеют влияние на прочих. Быть Блэком — то же самое, что быть королевской крови. Ее бы простили, даже если бы она станцевала на столе голышом, найдя этому какое-то оправдание.       — Но шансы на помолвку с сыном Поттеров ты потеряла, — упрекнула Дору Беллатрикс. Это было хорошей новостью: Джеймс Поттер раздражал так, что иногда Нимфадоре хотелось совершенно неподобающе для леди врезать ему кулаком в нос, и такому мужу она предпочла бы заключение в монастыре.       Монастырь вообще был неплохим вариантом, но даже если бы Дора изъявила огромное желание туда уйти — ее никто бы не отпустил.       — Если бы ты только знала, сколько тогда разрушилось вероятных для тебя партий! — тетка зло цокнула языком. — Прекрасных партий! Если бы ты только знала, чего мне стоило восстановить твою репутацию! Негодная девчонка! — Беллатрикс провела ладонью по лицу: как бы она ни ненавидела племянницу, а ссориться с ней было не лучшей идеей перед знакомством с потенциальным будущим зятем, которого Дора тоже могла отпугнуть. — К счастью, мне удалось. Я сказала, что ты иногда не контролируешь свой дар, но только если сильно нервничаешь. Запомни: ты не хотела принимать то ужасное обличье, оно само появилось, потому что ты была напугана и взволнована.       Дора кивнула. Беллатрикс с подозрением взглянула на нее и продолжила:       — Найти тебе подходящую партию мне тоже удалось. Юстас Крэбб…       — Крэбб?! — вырвалось у Доры. — Это Крэбб?!       Юстас Крэбб был чистокровным, богатым и влиятельным (стал бы влиятельным, унаследовав владения отца), но он был очень толстым, из-за чего ходил вперевалку, от него дурно пахло и он был безнадежно непроходимо туп. Все, что его интересовало — как получше набить пузо и развлечься за карточным столом. Нимфадора даже пожалела, что лишилась шанса заполучить в мужья Джеймса Поттера — тот был омерзителен ей, как человек, но хотя бы внешне выглядел приятно. Крэбб же был омерзителен со всех сторон.       — Что не так? — зло фыркнула Беллатрикс. — Ты должна быть благодарна, а не вертеть носом! И когда Юстас приедет, ты должна будешь показать ему, что заинтересована в помолвке, что он тебе нравится, иначе он тоже откажется от тебя!       — Да черта с два! — вскипела Нимфадора. Вилка выпала из ее руки, звякнув о пол.       — Что ты сказала?.. — тетка еще не перешла на крик, но крик зарождался у нее внутри. Дора вскочила на ноги.       — Я сказала, что черта с два я буду стелиться перед Крэббом! И замуж за него не хочу!       — Хочешь или нет, а придется! Его семья очень полезна для нас, и переступить через идиотскую гордость — то, что должна уметь каждая аристократка!       — Если его семья вам полезна — вы за него и выходите! — выпалила Дора. — Вы вдова, вам ничего не мешает!       Обслуживающие хозяек домашние эльфы все, как один, прижали уши и притворились ветошью.       — Ах ты! — Беллатрикс вслед за ней вскочила на ноги. Если бы не разделяющий их с Нимфадорой стол, тетка бы точно ее ударила, но стол мешал. — Как ты смеешь разговаривать с матерью в подобном тоне, мерзавка?!       Дора громко расхохоталась.       — С матерью! Вы до сих пор думаете, что я верю в эту ложь? Вы мне не мать! И я рада, что вы мне не мать!       Оттолкнув стул ногой, Беллатрикс молнией метнулась к Нимфадоре, хотела схватить, но та неожиданно ловко увернулась. В нос тетке уставилась волшебная палочка.       — Ты смеешь… — низко зарычала Беллатрикс.       — Да, смею! Вы мне не мать, и поэтому не имеете права распоряжаться моей жизнью! Все эти годы вы мне врали, все эти годы вы меня ненавидели, так почему я должна любить вас и слушаться?       Волосы Нимфадоры вспыхнули алым. Беллатрикс с яростью смотрела на нее, но так и не вынула свою палочку.       — Ты права, — выплюнула она, — я ненавижу тебя. Из-за тебя я лишилась сестры. Из-за тебя нашу семью покрыл позор. Из-за тебя мне пришлось врать мужу и изображать беременность, к счастью, когда якобы пришла пора рожать, он уехал из поместья! Ты, никчемный выродок, жива только потому, что в тебе течет кровь Блэков, и потому, что тебе невесть за какие заслуги достался редчайший магический дар! И даже этот дар ты используешь, как никчемный выродок! Неблагодарная паршивка!       — За что мне вас благодарить? За то, что не убили в младенчестве? Разве вы это сделали ради меня, а не ради себя? Разве вам не нужно было сыграть на публику, что вы способны иметь детей? А тут подвернулся такой удобный шанс!       — Стоило убить тебя в младенчестве! — рявкнула Беллатрикс. Ее палочка со свистом рассекла воздух. Дора подумала, что со стороны они двое смотрятся немного абсурдно: две леди в изысканных платьях, которые целятся друг в друга из магического оружия, пока на столе остывает овсянка с омлетом.       — Убейте сейчас! — дерзко вскинула подбородок Нимфадора. — Попробуйте! Только не ждите, что я не увернусь и не парирую! Ну же!       Мгновение она была уверена, что тетка запустит в нее Убивающее. Или Круциатус. Или Империус — и под действием последнего Доре придется жить всю оставшуюся жизнь, как жена-марионетка Крэбба; его бы такая устроила — тихая, безмолвная, безропотно отдающаяся и рожающая сыновей.       Только Дора знала, чем парировать Империус, и была готова увернуться от Авада Кедавра, и была готова ко всему — но тетка не бросила в нее никакими чарами. Просто выплюнула сквозь зубы:       — Да иди ты к лешему!              Развернувшись на каблуках, Нимфадора выбежала из особняка.

***

      Лес окутала ночь; деревья стояли неподвижными стражами, охраняющими свои мрачные тайны. Ветер стонал и выл загнанным зверем. Луна, бледная и безжизненная, лишь изредка пробивалась сквозь густую древесную крону. Под ногами хрустели опавшие листья. Каждое дерево казалось чудовищем, готовым вот-вот ожить и наброситься. То и дело слышались шорохи, скрипы и неясные шепоты, словно лес наблюдал за каждым ее шагом, готовясь к прыжку — ее лес, когда-то такой родной, роднее особняка Лестрейнджей.       Дора не думала, что заблудится: она знала здесь каждую тропинку. Выплакалась на своей любимой поляне, где стоял огромный пень, устав плакать — задремала, а когда проснулась, солнце уже садилось. Домой возвращаться она бы не стала (и дома у нее не было), но и в лесу оставаться было не лучшей идеей. Нимфадора решила, что отправится к Сириусу: он единственный в этой кошмарной семейке относился к ней более-менее по-человечески.       Решить-решила, а выбраться из леса у нее не получалось. Куда бы она ни поворачивала, это был поворот не туда, и спустя часа два бессмысленных блужданий Дора поняла — она не знает, куда идет. И еще поняла, что ее блуждания — следствие некой магии.       Магия не работала. Ни палочковая, ни невербальная: даже простейшие «акцио» и «люмос» не получались, и только осознав это, Нимфадора по-настоящему запаниковала. Она осталась одна во внезапно ставшем враждебном лесу, безоружная и потому беспомощная.       Идиотское платье цеплялось за кусты; сначала Дора придерживала подол, но когда он зацепился за терновник, рассердилась с с силой рванула так, что на ветке осталась чуть ли не половина юбки. Вспомнив, что платье выбирала ей тетка и что стоило оно дорого, Нимфадора испытала некое мстительное удовлетворение, но ненадолго.       Вопрос «что делать» оставался открытым. Магия не работала. Звать на помощь было бесполезно. Вдобавок ко всему, Дора ужасно проголодалась, так как за завтраком почти ничего не съела, а с тех пор прошло много времени. А еще она устала, и замерзла, потому что к ночи поднялся холодный пронизывающий до костей ветер… но даже так, возвращаться к Беллатрикс не хотелось.       Леший и то был лучше, чем Крэбб!       Стоило Доре подумать о лешем, как вдруг тропинка под ногами стала заметнее, и она зашагала по ней. Раздвинув ветви плакучей ивы, висящие сплошным пологом, увидела…       …домик. Его крыша, покрытая толстым слоем мха, сливалась с цветом старых листьев, делая его почти невидимым среди деревьев. Стены, выложенные из грубо отесанных и покрытых лишайником камней, походили на кожу древнего существа. Вокруг дома росли высокие папоротники и колючие кусты ежевики, сплетающиеся в непроходимые заросли, он выглядел очень древним и казался бы нежилым, но сквозь окна пробивался тусклый свет.       Домик был жутковатым, но Нимфадоре было уже все равно — настолько она устала. И ее… будто что-то тянуло туда. Что-то неуловимое, на уровне интуиции.       Она не стала сопротивляться притяжению, подходя к замшелой двери. Хотела постучать, но стоило приблизиться, и дверь открылась сама. На пороге стоял высокий мужчина — весь в черном, с черными удлиненными волосами и крючковатым носом. Но не старый и не жуткий, наоборот, странно молодой для обитателя такого древнего места.       Оглядев Нимфадору с головы до ног, словно оценивая, мужчина коротко усмехнулся и сказал:       — Проходи. Теперь ты моя.