Трёхглавый змей: Хранители

      Утро перед Рождеством выдалось неожиданно тихим и уютным. Первые лучи зимнего солнца пробивались сквозь тяжёлые шторы, освещая комнаты старинного дома мягким золотым светом. Мара проснулась первой и с удивлением осознала, что она впервые за долгое время почувствовала не тревогу, а что-то похожее на радость. Её сердце было полно какого-то лёгкого предвкушения, что-то, что напоминало детское волнение перед праздником. Она бросила взгляд на Себастьяна, который мирно спал рядом, и поняла, что не может не поделиться этим ощущением.       Она тихо выскользнула из кровати, чтобы не разбудить его, и отправилась на кухню. В доме стояла почти волшебная тишина, и на мгновение Мара ощутила, как лёгкая дрожь от волнения пробежала по её телу. Неважно, что они скрывались от закона. Неважно, что они были беглецами, объявленными убийцами. Сегодня был особенный день.       К полудню все уже были на ногах, и настроение троицы, несмотря на все тяготы последних месяцев, оказалось на удивление приподнятым. Даже Оминис, который обычно сохранял своё хмурое спокойствие, казался немного более оживлённым.       — Это же Рождество! — произнёс Себастьян, растягиваясь у камина. — Мы не можем провести его, просто сидя здесь, как замороженные сосиски. Нужно что-то делать.       — Мы действительно будем его отмечать? — удивлённо спросил Оминис, поднимая бровь.       — Почему бы и нет? — Мара встала у окна, глядя на покрытые снегом окрестности, и улыбнулась. — Мы ведь всё равно тут заперты. Это, конечно, не Хогвартс и не Фелдкрофт… но Рождество можно встретить и здесь.       — Она права, — поддержал её Себастьян, сощурив глаза и глядя на потолок. — Мы не позволим этим чёртовым Хранителям испортить наш праздник.       — Ну что ж, — протянул Оминис, делая вид, что всё ещё сомневается. — И что вы предлагаете? Нарядить ёлку, украсить дом?       — Именно так, — весело ответил Себастьян, уже натягивая пальто. — Пойду поищу ёлку. Маленькую, но настоящую.       — Ты что, собираешься срубить её прямо в саду? — засмеялась Мара.       — А почему нет? — Он с ухмылкой направился к двери.       Мара только покачала головой, наблюдая, как Себастьян исчезает за дверью.       Вскоре Себастьян вернулся с небольшой пушистой ёлкой на плече. Её иголки слегка подрагивали на холодном воздухе, а крошечные капельки инея блестели на ветках, словно это уже были украшения.       — Вот, самая красивая ёлка, которую я нашёл, — объявил он, ставя её посреди гостиной.       — Действительно, милая, — заметила Мара, ставя на пол старую картонную коробку с ёлочными игрушками, которую она отыскала в кладовке при помощи «Акцио».       Внутри были аккуратно сложены красивые стеклянные шары, небольшие фигурки и гирлянды. На мгновение ей стало жаль трогать их — словно они вторгались в чужую жизнь, но затем она стряхнула с себя это чувство.       Оминис, казалось, был не слишком воодушевлён этой идеей. Он молча стоял у камина, не предпринимая попыток присоединиться.       — Эй, — вдруг обратился к нему Себастьян, заметив его нерешительность. — Ты чего стоишь там? Помоги нам наряжать ёлку.       — Ты же знаешь, что я не вижу, — спокойно ответил Оминис. — Если я попытаюсь что-то повесить, только нарушу композицию.       Себастьян усмехнулся.       — Да при чём тут композиция? — ответил он, закатив глаза. — Смысл не в том, чтобы всё выглядело идеально. Смысл в том, чтобы делать это вместе. Мы же впервые празднуем Рождество… как семья. Не испорти момент.       Мара поддержала его.       — Он прав. Это ведь не конкурс на лучший декор ёлки, Оминис. Давай, помоги нам. Будет весело.       — Как семья… — Повторил Оминис, и по его лицу расплылась почти по-детски беззаботная улыбка.       Он сел на пол, взял из коробки шарик, нащупал веточку и осторожно повесил, убедившись, что он не упадёт.       — Это на самом деле происходит? — спросил он, его голос звучал удивлённо, будто он пытался разобраться в чём-то, что до сих пор казалось ему непостижимым. — Не Хранители, не обвинение в убийстве… а вот это. То, что мы втроём дали друг другу брачные клятвы… И что мы теперь в самом деле семья? И что мы будем праздновать Рождество… как семья?       Мара и Себастьян переглянулись. Они оба тоже задумались об этом только сейчас.       — Кажется… — Она опустилась на пол рядом с Оминисом и обняла его, поднырнув под его руку. — Кажется да.       Себастьян присоединился к их объятиям, навалившись на них обоих. Всё это казалось ему настолько нереальным — этот уютный дом, украшенная ёлка, они втроём, словно нет ни опасности, ни проблем. Семья.       — Ну что ж, — с улыбкой протянул он, после долгой паузы, — раз уж мы теперь настоящая семья… какая у тебя фамилия теперь, Мара? Мракс или Сэллоу?       Он сам не ожидал, что этот вопрос прозвучит вслух. Но мысль о том, что она могла бы носить его фамилию, «Мара Сэллоу»… Эта идея вдруг захватила его, как тёплый вихрь. Внутри него поднялась волна безграничной любви и привязанности, которая накрыла его с головой.       Вместо ответа она хитро прищурилась, её глаза загорелись знакомым весёлым огоньком.       — А может быть… это вы оба теперь Блэк? — произнесла Мара, и с неожиданной силой и резвостью опрокинула их обоих на ковёр.       Она засмеялась, оказавшись сверху. Себастьян пытался выровнять дыхание от неожиданного падения, а Оминис только ошеломлённо моргнул.       Мара прижала Себастьяна к ковру и с довольной улыбкой склонилась над ним, её чёрные волосы мягко коснулись его лица. В следующий миг Мара запустила пальцы в его волосы, наклонилась ещё ближе и поцеловала в губы, медленно и глубоко.       Себастьян на мгновение замер, всё в его сознании будто взорвалось от этого неожиданного, но такого желанного поцелуя. Вся комната, вся реальность растворилась, оставив только её. Он не мог сосредоточиться ни на чём, кроме неё, её мягких, настойчивых губ, и того, как её язык скользнул по его губам, сводя его с ума окончательно.       Он отвечал на её поцелуй с такой же страстью, его руки поднялись и обвили её талию, притягивая её ближе, настолько, насколько это было возможно. Мара не отпускала его, пока в её лёгких не стало слишком мало воздуха. Даже тогда, отрываясь, она сделала это медленно, с неохотой, их губы всё ещё касались друг друга, а её дыхание смешивалось с его.       Но прежде чем Себастьян успел прийти в себя, Мара повернулась к Оминису. Его лицо застыло в ожидании, он чувствовал её приближение — и в следующий миг её губы прижались к его с такой же жаждой, как и к Себастьяну. Она поцеловала его глубоко, настойчиво, заставляя Оминиса потеряться в этом моменте. Она целовала его медленно, изучая каждый его отклик, её руки нежно касались его лица, как будто она боялась, что он растворится в её руках. Её язык ласкал его губы, осторожно, а её руки медленно скользнули по его шее.       Поцелуй длился дольше, чем он мог себе представить, он был медленный и бесконечно чувственный, и Оминис погружался в это, теряя ощущение времени и пространства. Когда Мара, наконец, слегка отстранилась, её дыхание всё ещё ощущалось на его губах, а её пальцы продолжали касаться его кожи, вызывая в нём неослабевающее желание.       Себастьян всё ещё ощущал её вкус на своих губах, и не мог отвести от неё взгляда.       — Ты стоишь всего этого, Мара Сейр, — хрипло сказал он, протянув руку и пропуская пальцы через её волосы. — Если ты сомневаешься… Я бы не изменил ни секунды, я бы прошёл через всё это хоть сто раз, лишь бы быть с тобой.       Она молча смотрела на него, её глаза блестели в тусклом свете комнаты. Внутри неё разгорелся огонь, который она едва могла контролировать. Себастьян всегда обладал этим удивительным талантом — касаться её самым неожиданным и уязвимым образом, разрушая все её внутренние стены и сомнения.       — Не говори так, — тихо прошептала она, не сводя с него глаз. — Ты знаешь, что я не хочу, чтобы вы страдали ради меня.       Себастьян только усмехнулся, его глаза загорелись тем огоньком, который она знала так хорошо — смесь решительности и преданности, которую ничто не могло сломить.       — Я не страдаю, когда ты рядом, — ответил он, мягко касаясь её щеки. — Это ты заставляешь меня чувствовать… живым. Вы оба — всё, что у меня есть. И всё, что мне нужно.       Мара закрыла глаза, чувствуя, как её сердце бьётся сильнее, как её тело тянется к нему. Её руки скользнули по его спине, притягивая его ближе, крепче. Она целовала его снова, но на этот раз медленно, сдерживая себя, наслаждаясь каждым мгновением, каждым вздохом, каждым прикосновением его губ. Этот поцелуй был тихим обещанием, что, несмотря ни на что, они вместе пройдут через всё.       Когда она наконец отстранилась, её взгляд упал на Оминиса. Его лицо было мягким, спокойным, но в нём читалось то же понимание, та же привязанность, что Себастьян только что высказал вслух. Оминису всегда было сложнее выражать свои чувства словами.       Мара протянула руку и взяла его за запястье, притягивая его ближе к себе.       — Ты тоже, — прошептала она. — Ты стоишь этого. Ты стоишь всего, что мы прошли. И я бы тоже прошла через всё это снова, лишь бы быть с вами обоими.       Оминис на мгновение застыл, как будто её слова застали его врасплох. Но затем его губы дрогнули в слабой улыбке, и он наклонился к ней, его лоб коснулся её.       — Я бы ни на что это не променяла…

***

      К вечеру ёлка была, наконец, наряжена, и даже гостиную они немного украсили — повесили ёловые веточки и шарики над камином. Мара не могла перестать улыбаться, оглядывая их работу.       Они сидели за рождественским ужином, который тянулся, казалось, бесконечно, но не потому, что все были голодны — им просто не хотелось, чтобы этот вечер заканчивался. Каждый из них понимал, что в любой момент всё снова может рухнуть. Что бы ни ожидало их впереди, что бы ни готовили им Хранители и их преследователи, этот вечер был их тихим убежищем, которое они не хотели покидать.       Себастьян и Оминис увлеклись рассказами о своих прошлых Рождествах. О том, как они встречали праздники в Хогвартсе, и как проводили зимние каникулы дома. Мара слушала их, не перебивая, словно они рассказывали ей сказку на ночь, а она, в свою очередь, окуналась в эти истории, погружаясь в образы, которые она могла только вообразить.       — Помнишь то Рождество в Хогвартсе, когда мы случайно подожгли ёлку в Большом зале? — Себастьян говорил с хитрой улыбкой, глядя на Оминиса через стол.       Оминис слегка приподнял брови, усмехнувшись.       — Не «мы», а «ты». Ты же тогда пытался показать всем своё новое заклинание, которое выучил, но оно вышло из-под контроля.       Мара звонко рассмеялась, представляя себе эту картину.       — Вы, должно быть, изводили преподавателей! — заметила она, с лёгкой улыбкой оглядывая их обоих.       Оминис пожал плечами с невозмутимым выражением лица.       — На самом деле, никто особо и не заметил, — сказал он с ухмылкой. — Но Себастьян был близок к тому, чтобы выгнать самого себя с праздничного ужина.       Себастьян, в свою очередь, только весело усмехнулся.       — Но ведь как было весело, да?       — Весело, — согласился Оминис, его тон был мягким и искренним.       Мара слушала их рассказы, одновременно умиляясь образам маленьких Себастьяна и Оминиса, которые проворачивали такие проказы в стенах Хогвартса, и испытывая тихую тоску. Она не могла избавиться от мысли, что её не было с ними с самого начала. Она была лишена всех этих беззаботных, детских моментов и шалостей. Её сердце ныло при мысли, что она не видела, как они росли и превращались в тех людей, которыми они стали сейчас.       — И ещё одно Рождество в Фелдкрофте… — начал Себастьян, подперев щеку рукой, его взгляд словно вернулся на несколько лет назад. — Мы с Анной пытались печь печенье, пока дядя Соломон спал в кресле. Я тогда впервые прочитал рецепт на упаковке, но понял его неправильно. Печенье у нас получилось таким твёрдым, что его можно было использовать как метательное оружие.       Оминис фыркнул, услышав это.       — Ты мог бы выиграть кубок по метанию печений.       — Мы кидались этими «печеньями» друг в друга, пока Соломон не проснулся и не выгнал нас на улицу. Я думал, что Анна тогда никогда не перестанет смеяться, — продолжил Себастьян с теплотой в голосе. Его улыбка поблекла, когда он снова упомянул дядю. На мгновение в его глазах промелькнула тоска, но он тут же отогнал эти мысли, не желая портить праздник.       — Звучит прекрасно, — мягко произнесла Мара, её голос был полон задумчивости. Она не могла избавиться от ощущения, что все эти истории, хоть и тёплые, оставляли внутри неё пустоту. Пустоту оттого, что её не было там, что она не была частью этих воспоминаний.       — Мы наверстаем всё, — заметил Оминис, уловив её настроение. Его голос был тихим, но уверенным. — Это наше первое Рождество вместе. И у нас будет ещё много.       Мара улыбнулась ему в ответ, но её взгляд был немного печальным. Она знала, что это была утешительная ложь. Никто из них не мог быть уверен в том, сколько у них ещё будет таких моментов.       Но сейчас это было неважно.       После полуночи, когда они уже собирались было пойти спать, раздался знакомый хлопок трансгрессии. Мара, Себастьян и Оминис вздрогнули, обернувшись к камину. И тут они увидели, возможно, самое неожиданное зрелище — профессор Вульф, появившийся прямо посреди гостиной, был в красном колпаке Санта Клауса, с белой пушистой опушкой. Его лицо сияло так, как в первый день, когда он прибыл в Хогвартс — полный энтузиазма и решимости.       — Надеюсь, вы ещё не пили чай! — весело воскликнул он, поднимая в руках свою неизменную корзинку. Только в этот раз она была доверху заполнена различными сладостями: шоколадными лягушками, пирогами, конфетами «Берти Боттс» и домашним печеньем.       Мара рассмеялась, видя его в таком виде, и незамедлительно побежала на кухню ставить чайник.       Они быстро собрали всё необходимое для чайной церемонии, и вскоре вся троица, вместе с профессором Вульфом, устроилась вокруг журнального столика у камина. Горящие дрова потрескивали, отбрасывая мягкий свет на их лица, а воздух наполнился тёплым запахом свежезаваренного чая и сладкого шоколада.       — Признаться, я думал, что вы будете в каком-то мрачном настроении, но я рад, что ошибся, — заметил Вульф, отхлебнув горячего чая и доставая из корзинки пирожное. — Даже ёлку нарядили!       — Это была её идея, — указал Себастьян на Мару, ухмыляясь. — Мы подумали, что не стоит позволять Хранителям и всем остальным портить нам Рождество.       Вульф с теплотой улыбнулся, глядя на них. Для него это было настоящим облегчением — видеть своих учеников живыми, счастливыми, пусть и ненадолго забывшими о мрачных событиях последних месяцев.       Мара поставила чашку на блюдце и, набравшись смелости, спросила:       — Как думаете, профессор… Мы сможем вернутся в Хогвартс?       Её голос был полон осторожной ностальгии. Она скучала по школе, по её башням, коридорам и даже по профессорам, которые когда-то казались такими строгими и непреклонными.       Вульф посмотрел на неё с пониманием. Он тоже знал, каково это — быть вдали от того места, которое стало тебе домом. Но, несмотря на это, он старался не показывать ей своих собственных мыслей.       — Не думай об этом сейчас, Мара. — Сказал он серьёзно.       Себастьян тяжело вздохнул, словно это напомнило ему о реальности, которая скрывалась за этим уютным вечером.       — Мы должны покончить с этим, — произнёс он. — Мы должны покончить с Хранителями и вернуть наши жизни.       Мара молча кивнула, понимая, что этот вечер — возможно, их последний настоящий праздник, прежде чем они снова окунутся в опасности, которые ждут их впереди. Но сейчас, в этот момент, они могли наслаждаться обществом друг друга, кружками тёплого чая и историями у камина.       — А пока давайте хотя бы на несколько часов забудем об этом, — сказал Вульф, улыбаясь, и протянул им коробку с пирожными. — В конце концов, Рождество бывает раз в году.