Номер на быстром наборе

Это можно было назвать типичным вечером не-Майора Грома: Дубин на быстром наборе, долгие гудки телефона, автоответчик. Сегодня выходной, Дима спит или по крайней мере пытается, это Гром глаза разучился совсем закрывать. Ему даже маскировка теперь не нужна, чтобы сойти за типичного жителя питерских улиц: подранные колени на джинсах, вся куртка в грязи, вокруг какие-то ангары, помойка, и воют собаки. Самому тоже хочется от этой нелепой безысходности завыть. Кровь медленно вытекает от осколка стекла в боку, и от нее становится хоть немного теплее. Самое начало весны, еще очень холодно по ночам. Силуэты ползут перед глазами: призраки, люди, собаки, всякая чертовщина. Отделять реальность от воображения с каждой секундой становится все сложнее. Игорь провально подрывается встать, и падает обратно на стылую землю, когда что-то теплое мажет по руке, одна из собак осмелилась подойти и слизывает кровь: — А, дорогая, не беспокойся, пустяк! Мы с тобой сейчас дальнему родственнику твоему позвоним, — он даже улыбается, пока собака ютится рядом под вторую попытку дозвониться до кого-то среди ночи. Более удачную — они с Волковым во многом похожи, ну, или как минимум, оба не спят по ночам. — Да, алло? — Игорь слышит, как на фоне закипает чайник, и почти уверен в том, что во время ответа Волков вдыхал сигаретный дым. С никотином его голос звучит как-то мягче и расслабленней, нежели без. — Помнишь, ты на дороге собаку сбил, мы ее в ветклинику отвозили? Она умерла. — Игорь не рассказывал раньше, хотя с тех пор прошло порядком времени, да и когда они уходили, врач уверил, что повреждения не смертельны. На том конце провода выжидающе замолкают, Гром нарочно начинает издалека: — В общем, это не твоя вина, просто от аварии кость, которую она съела, повредила пластиковую упаковку с героином, которую ей скормили, и, ну, сам понимаешь. Я все пытался выследить, кто. — От границ мы далековато, значит, в места заключения, — сигарета шкрябает по дну пепельницы, чиркает зажигалка, сухой табак почти трещит оттого, как жадно его тянут. — Я так же подумал. И вот, там целая стая собак обитает, отходов-то много. Три ночи следил, пока не увидел, как одну из местных дротиком усыпили и увезли. — Игорь не успевает рассказать всю историю до конца, когда, как назло, где-то в отдалении начинают драться собаки. Он даже может разглядеть в тусклом свете отдаленного фонаря, что не поделили они упаковку от шаурмы, испачканную майонезным соусом, которую он же сюда и принес. - Игорь? — на том конце линии слышится беспокойство. Вжикает молния на куртке, хлопают дверцы шкафа, звенят друг об друга патроны в коробке. -Да я уже все решил, осталось только собак выпустить и документы в отдел завезти. Я договор аренды видел и… — Игорь запинается на полуслове оттого, что собака абсолютно случайно бьет его хвостом по торчащему осколку стекла. Доставать Игорь не торопится, понимает, что так усилится кровотечение. — И тебя подстрелили? Адрес, Гром! — он щурится, пытается понять, что написано на табличке возле ангара, абсолютно бесполезно, впрочем. — Не знаю, тут в паре кварталов есть пивоварня, и еще слева большой гараж с красной крышей, там машины чинят частники. — Игорь слышит, как проворачивается ключ в замке, и как Волков ударяется лбом о дверь. — Не отключайся, слышь, я сто пудов заблужусь. Гараж! Тоже мне ориентиры, — собака лижет Игорю щеку, щекочет усами и требует ласки. — Ну же, девочка, не ревнуй! Мы просто друзья! — Игорь то ли смеется, то ли просто булькает под рев мотора в динамике и едва различимый текст песни через помехи: Yes, there are two paths you can go by, but in the long run There's still time to change the road you're on В голове совсем мутно становится, словно мама колыбельную поёт, и на деле давно пора засыпать. Рука сама собой разжимается, телефон падает между бёдер, собака лижет лицо и шею, ее язык скручивается трубочкой и залезает в нос. Игорь вертит головой, пытаясь спрятаться: — Волч, тут твои воют. Ты не заблудишься. — Игорь? Какого черта? Блядь, Гром, — паника накатывает волнами, топит и душит, до невозможности вдохнуть всеми легкими. Олег убавляет музыку до минимума и нараспашку открывает окна, едва проехав завод. Лай слышится отдалённо, и абсолютно не ясно, с какой стороны. Чтобы понять, приходится терять время, заглушая мотор, и заново заводить машину. Вызов еще идет и периодически через тишину даже проскальзывает невнятное мычание — это собака лижется, спать не дает. Олег понимает это спустя минут пять, заехав на огороженную заводом промзону. С десяток псов провожают лаем его автомобиль, пока Волков кружит, пытаясь фарами подсветить местность и найти Игоря. Находит. Собака, похожая на бордер-колли, с длинной светлой шерстью, озирается и виляет хвостом, с лаем бросаясь к машине, когда он открывает дверь. — Так, так, спокойно, девочка! Ты молодец, конечно, но дальше я сам. — Олег выставляет руки, показывая, что не будет гладить, и идет мимо, к распластавшемуся возле горы стеклянных осколков Игорю. Осматривает, легонько бьет по щекам и даже в глаза успевает посветить фонариком, пока тот не выдает недовольное и тихое: «Хватит». — Живой, значит? Еще бы, конечно, живой, еще и в слюнях весь, — Олег вздыхает, поднимая его под плечи. Три метра до автомобиля кажутся километрами: Гром высокий, и его сложно волочь. Раньше Олег поднял бы, но теперь даже без особого груза поднимать высоко руки было сложно, чего уж не скажешь о доброй сотне человеко-килограмм. — Там, в ангаре, — оклемавшись немного от физических манипуляций со своей тушкой, начинает Игорь, навалившись на автомобиль, когда Олег отпускает его на пару секунд, чтобы открыть пассажирскую дверцу. — Да-да, собаки, я с тобой разберусь, вернусь и каждую в нос поцелую. — Волков навязчиво пихает его на заднее сиденье, смотрит на торчащий осколок и не пристегивает, решив, что ремень безопасности может его сместить и разорвать рану. Достает бутылку воды из бардачка и почти насильно заставляет выпить — крови надо из чего-то восстанавливаться. — Целовать необязательно, можешь просто отпустить, — резюмирует Игорь серьёзным тоном, отворачивая голову от горлышка бутылки. — Ревнуешь, да? — гогочет Волков, залезая за руль и трогаясь с места. Они уже выезжают с промзоны, когда на заднем сидении слышится возня и, глянув в зеркало, Олег замечает ту белую собаку, выползающую из-под сидений. Она абсолютно нагло запрыгивает на кожаное кресло и сворачивается калачиком, уместив голову на бедре у своего спасителя. — Хотя кому еще тут нужно ревновать, — устало выдыхает Волков, переключая передачу. В больнице осколок вытаскивают ничего не спросив — Гром тут завсегдатай, его знает всякая старуха в коридоре и, пожалуй, уж точно все травматологи. Игоря колят лидокаином, зашивают наскоро, кормят пирожками с капустой, которые бодрят его, кажется, лучше, чем многих переливание. Волков ждет в коридоре с псиной на руках — они не семья, да и с животными заходить запрещено. Чешет за ухом, как зовут, спрашивает, даже спасибо говорит за то, что вырубиться раньше времени не дала, обещая накормить котлетами в благодарность. Пара медсестер издает характерное: «У-о-о», когда Олег, спустив ее с рук, строгим голосом и парой жестов успокаивает и уговаривает сесть. И, найдя в кармане зажигалку, кладет ее на черный нос, договариваясь: — Будешь сидеть смирно и не уронишь, прокачу на переднем и дам голову в окно высунуть. Собака, впрочем, все равно головой вертит, слыша скрип двери. Зажигалка падает на пол, пока пес трется о ноги Игоря, собирая с его джинсов всю грязь на свою светлую шерсть. — А ну отстань, иди сюда! — Олег злится, командует, подрываясь с места, чтобы помочь Игорю до машины дойти. Собака, решив, что она теперь хозяйская, наматывает вокруг круги, следит, чтобы далеко без нее не ушли. Волков перед дверями машины уже собирается на нее шикнуть, но осекается, получая невинный чмок куда-то в висок и нелепое утверждение: — Так и знал, что вы с Федей поладите! — Это девочка, Гром, ты точно стукнулся где-то головой. И ты действительно в честь Прокопенко хочешь собаку назвать? — Олег упускает момент выгнать псину из машины, выражая своё негодование, да и ситуацию в целом отпускает. Ну, пёс и пёс, подумаешь, кроме пыли будет шерсть по квартире летать. — Ну, смотри, если бы у нас ребенок родился, я бы его в честь отца назвал — Костей. А собака как приемный ребенок, поэтому, ну, в честь приемного отца. — И как бы Волков ни пытался отрицать, в этом была доля логики. Свет фонарей вдоль дороги рассеивался от скорости полосами, в машине тихо играла музыка, пёс лежал на заднем сидении, и его шерсть уже летала вокруг. Олег все пытался, понять нужно ли обратно в больницу сворачивать везти Игоря на МРТ, раз он так сильно обо что-то головой ударился, что вслух сказал это «у нас», которое они оба старательно замалчивали уже не один и не два года. — Та-а-к, — Волков тянет, словно Игорь, как собака, понимает по интонациям. Он и понимает, на самом деле, перекидывая ногу через бортик ванной и искренне стараясь не гнуть позвоночник, чтобы не тревожить свежий шов. Олег настраивает воду, переключает на душ и намеревается отмыть Игорю хотя бы ноги от грязи питерских улиц, потому что выглядят те так, словно бегал он босиком, хотя на самом деле всего пару раз наступил в глубокие лужи. Волков перегибается через бортик, трет руками, не мочалкой, глядя, как коричневая по цвету вода утекает в сток. Целует бегло в бедро, прежде чем скомандовать: — Подними ногу. Это оказывается чуть сложнее, чем обычно: приходится найти точку опоры в виде хлипенькой раковины, а после, когда приходит понимание, что одно неверное движение, и придется вызывать сантехников, и вовсе упереться в чужую спину. — Другую, — Игорь почему-то вспоминает, как детстве после каждой прогулки мама так мыла лапы их псу. И в ванну так же сама сажала, он был уже старый, и запрыгнуть не мог. И, видимо, забывшись, даже поднять пытается, чтобы вытащить и поставить на коврик, но сдаётся, едва подняв на цыпочки под собственное громкое «Блядь». Трет плечо с таким выражением лица, будто Игорь весит столько, только чтобы его в этой слабости уличить. — Я ж не калека, сам справлюсь, — парирует Гром, впрочем, просто не выходит, и они возятся с Игорем в ванной, как две лягушки, брошенные барахтаться в молоко. — Проще было в тазике помыть, — запоздало говорит Олег, уже покормив какой-то консервой собаку и разложив диван. Игорь садится на него, как шарнирная кукла. Время давно перевалило за четыре утра, но он абсолютно не торопится ложиться, прекрасно понимая, что они, как и сотню ночей до этого, будут тупо пялиться в телик, включенный без звука, вместо того, чтобы спать и, дай бог, часам к двенадцати получится на пару часов задремать. Волков обгоняет его, сгоняя с кровати пса, выпроваживает за дверь комнаты, закрывая в коридоре и ложась обратно даже раньше, чем Игорь опускает голову на подушку. Боль, кажется, чувствуется только теперь, под крышей родной квартиры, когда адреналин покинул кровь, и лидокаин рассосался в мышцах. — Че, отпустило, да? — они, кажется, могут вовсе не говорить, угадывая чувства и ощущения друг друга по невербальным сигналам. Олег возится, поворачиваясь на бок, чтобы положить ладонь на вздымающуюся грудь: — Как на собаке заживёт, — улыбается так, что невозможно поспорить, и Игорь соглашается сегодня быть псом, полностью расслабляя шею, откидывая голову и подставляясь под неторопливые поглаживания, от которых почему-то становится необъяснимо хорошо. — Я скучал, — тихое и скрипучее через полторы минуты тишины. — И вместо того, чтобы позвать в гости, влип в неприятности? — усмешка в голосе ощущается почти физически, так же, как одеяло, натянутое чуть выше колен, или подушка под головой. — Я тоже скучал, — ответно поднятый белый флаг, как зуб за зуб, только обмен откровениями, честный и обоюдный, потому что вытаскивать их из себя каждому нелегко. — Поэтому вместо того, чтобы позвонить, ждал, когда я попаду в неприятности? И у Дубина наверняка телефон отжал, чтобы звонить осталось только тебе. — Игорь смеется почти беззвучно, прихватывая от боли живот. Чувствует движение по соседству и любопытно открывает глаза. Волков роется в коробке на небольшой полочке, вынимая лубрикант. — То есть я приношу в твой дом смазку, а ты, когда в дерьмо вляпываешься, звонишь мне вторым? Третьим? Или я вообще в конце всего списка спасателей? — это не похоже на серьезную претензию, но Игорь зачем-то начинает придумывать оправдание, пока окружающее пространство наполняет химический запах малины. — Последним из всех контактов в телефоне, если секс — это наказание. — Ну, раз последним, точно придется наказывать. — Волков, устроившись между бедер, пачкает смазкой и постельное, и трусы. Игорю не жалко, он стерпел бы, даже реши Олег перепланировку у него дома устроить, так что пятна лубриканта — сущий пустяк. Растирает одной рукой по члену, другой по промежности, прежде чем наклониться и обхватить головку губами. — Свет выключим? — просит Игорь, не в состоянии дотянуться до выключателя из этого положения, и почти сразу теряет мысль оттого, что колючие пальцы проникают внутрь на пару фаланг. Волков успевает опуститься ниже, так что от его гогота вибрации идут по горлу, до жути приятно и странно. — Игорь, тогда это не будет считаться за наказание, — поясняет свои эмоции он чуть после, отстраняясь, чтобы дотянуться и щелкнуть выключателем на стене. Как бы коротко Волков ногти ни подстригал и как бы плавно ни старался вводить, они все равно удивительным образом царапаются, но к этому быстро привыкаешь — уже минуты через две получается полностью абстрагироваться от неприятного ощущения. Олег понимает это по ставшим чуть громче выдохам и тому, как во рту подрастает член. Он втягивает щеки, старается брать глубже, чтобы нивелировать добавление третьего пальца, но член не твердеет, удивительно легко и без дискомфорта проскальзывая глубже обычного. Он выпускает его всего на секунду, чтобы лизнуть, прижимая к животу языком, когда слышит абсолютно неуместное «Прости» чуть сверху. — Больно? — очевидный вопрос. Видимое повреждение всего одно, и Олег находится в значительном от него отдалении, но это абсолютно не значит, что по другим местам не попало. — Нет. Можешь просто вставить, и потрахаемся, все равно не стоит, — Игорь звучит слишком виноватым для человека, который спас сегодня несколько тонн собак и предотвратил поставки героина на зону. Наверное, поэтому Олег усмехается, целуя куда-то в низ живота. — Не можем просто потрахаться, тебя два часа назад зашили, — он и не собирался, просто приятно сделать хотел, оставляя себе всю ночь на передернуть или уснуть — второе, конечно, всегда в приоритете. Но теперь достает пальцы и устало распластывается на диване, изогнувшись полукругом, чтобы положить голову на бедро. Ладонь так и оставляет на невставшем члене, неспешно поглаживая: — Ничего удивительного, учитывая, сколько крови с тебя на сиденья натекло. Никакого давления. Волков прикрывает глаза и ластится к руке, когда та забирается в волосы, гладит и чешет как пса: — Я правда скучал. — Верю. Хочешь, останусь на пару дней, и позже попробуем? Тем более, с собакой кому-то надо гулять. — Игорь хочет, и ленивую утреннюю яичницу, и не находить потом своих вещей, потому что они показались Волкову разбросанными где-то не там, и попробовать позже хочет. В нем вообще после слова «останусь» исключительно много энтузиазма просыпается, сковываемого больничной повязкой. Но он ждёт, пока Олег заползет обратно наверх, перевернётся с бока на бок три раза, прежде чем смириться и положить голову Игорю на плечо, и ногу на него же закинуть поверх одеяла, чтобы под титры детского мультика про каких-то собак признаться: — Хочу, чтобы навсегда. — Игорь почти уверен, что Волков уже уснул и не слышит, почти завидует, потому что сам не может уснуть, и смотрит вторую часть. Но все ожидания разбиваются на мелкие осколки, когда утром за завтраком тот выдвигает условие в тот момент, когда Игорь, отломив кусок от тоста, тянется под стол, чтобы Федьку им угостить: — Ты же понимаешь, что, чтобы я мог здесь жить, придется поставить дверь в санузел? И, Игорь, ради бога, не подкармливай пса!