Звёздочка

Клинок и когти, что бритвы, драли беспомощную плоть. Чьей бы она не была. — Ты как? — Не могу её поймать. Манипуляция не действует. — Не лги! Тики тащит замешковшегося, усталого Шерила вверх, отталкивая Апокрифа в другую сторону, пока какой-то священник получает от девочки сумасшедшее количество внимания и побоев. Ему почти хочется опустить шутку про ревность, но это, кажется, неправильно. Удивительно, но во всей этой ситуации самой проблемной фигурой была ведьма, которая даже не колдовала, а бешеная Чистая сила — ревущая и разрушающая всё на своём пути. Верткой змеëй она уходила от атак и смеялась, будто её поглотило звериное безумие. Танцевальные шаги, акробатические пируэты, кружение черной юбки и вот вместо неё в нескольких миллиметрах от его шеи приносится лапа Апокрифа, свистят пули. Тизы, верные големы, роем кружили и пытались откусить от неё хотя бы кусочек, но жалили только бледную плоть стража, от которой и мëрли. Трайд и Фиддлер хмурились, замечая, что для обычного человека священник слишком, слишком хорош, ещё не попался никому в способность, хотя те изобильно лились от каждого. Твари, вылезшие из теней, быстро умирают от любого чиха, но на месте одной появляется две и вот это превращается в бесконечный поток, покрытый красным маревом крови и огня. Бойня будоражила и пробуждала старые воспоминания. Игривость уступила всепоглощающему азарту, из-за чего Тики сумасбродно бросался в гущу, игнорируя неохотно заживающие раны. Тиз, ставший его орудием на пару мгновений, пронзил особо пронырливую гадину, за которой стоял Апокриф. Череп голема, покрытый дегтярной энергией, разъедающей его, впился в плоть живой Чистой силы и та задыхается. Что-то похожее на боль и страх плещется в зелёных глазах, пока его тело не перестаёт слушаться, отступая. Вскидываясь, Ной щурится. Желание гневно сжимает бок, который задела не то пуля, не то верткая девица с громадным мечом, и гневно сверлит его взглядом. Никто не знает, за что им хвататься и кого бить дольше нескольких секунд. Перед взглядом мельтешат разные образы и в ушах звенит от криков, рычания, разрушения и смеха. Тёмная материя собирается в гибкие плети, что вгрызаются в брусчатку под ногами противников. До мозга, затуманенного шальной битвой, доходит боль. Тиз давно пропал, а рука, в которой он был… Если голем стал кипящей размазней, то конечность по локоть уже превратилась в кровавое месиво из крови, мышц, трескающихся костей и смолистой черной хрени. В этой черной жиже он видит искаженный силуэт, что приближается к нему. Аллен сияет счастьем и, в отличие от них всех, цела и невредима. Несколько акума распадаются на частички света, а залëтнные люди валяются по углам, пронзённые черной материей или зубами существ. Трайд взвинчивается, заменяет его в прямом поединке с Апокрифом. — Что-то не то. Щёлкнув затвором, священник вытер пот со лба, после чего вздрагивает, смотрит так, будто не верит своим глазам. Меч свистит около него и царапает нос. Улыбка — нечеловеческая и жестокая растягивает на губы Аллен. Это было предвкушение. Как будто до всех остальных ей было меньше всего дела. — Ты не Аллен Уолкер. Тики шепчет это ошеломленно, но его слышат все в этом побоище. Вместо ответа девушка ловит момент и, хватаясь за плечо Апокрифа, отталкивается, акрабатично приземляясь около горящей арки. Простреленное плечо её совсем не беспокоит. Черная смола вытекает из раны, теряется в ткани платья и пропадает. Аллен опирается на свой меч и чистый восторг исходит от неё волнами, вместе с ласково жмущимися языками пламени. — Страшно, праведники? — Что? Главное, думает Тики, что она вылезла из этого огнища. А то, что голос сквозит мужским баритоном, ему показалось. Главное, что… Рука Шерила опускается на ноющее плечо, он слишком хмур для привычного себя и по-человечески бледен. Будто сегодня, сейчас ему приходится прикладывать вдвое больше усилий. — Склонен согласиться. Потому что Апокриф тоже не может на это влиять. — Теперь я для вас «это»? Они замерли каждый в своём углу, а там где-то недалеко кричали, тушили этот бесконечно долгий пожар. Слишком долгий. — Огонь ни на секунду не успокоился. — Потому что это алый огонь жизни. — Щелчок и священник вскидывает револьвер на ведьму. — Моей ошибкой было то, что я думал, что огонь очистит твою душу, еретичка. Он часть тебя, течёт с грехом и кровью по твоим венам. Кем бы или чем бы ты не была. Где же тогда твоя хозяйка? Хлопок, второй, третий. Овации одного человека глохли на фоне выстрелов. Тело в чёрном перед ними содрогнулось, чуть искажаясь от выстрелов, но возвращаясь к облику девушки. — Ты чертов гений, ты в курсе? В любом случае молчи, я не собираюсь тратить на вас более ни секунды своего времени. Всё уже закончилось и мне достаточно насладиться этим шоу. Вы своё время проебали так смачно, как только могли. Она отворачивается, смотрит вверх и прижимает руки к груди, замерев. — Хозяюшка, моя хозяюшка, такая прекрасная. — Нет… На самой вершине, среди языков пламени танцевали двое. Лёгкие шаги под неслышную мелодию, игнорируя жар и крики. Девушка и чёрная тень вальсировали, пока внизу возились люди. И будто глухие к чужому ужасу и страху они продолжали кружиться под сказочных вальс, слышимый только для них. Вместо аккомпанемента — эхо трескучего огня, в котором лепестки пламени — блики на золотых духовых, гул криков — визжащие скрипки, а балки трещащие, но тлеющие, сухо подыгрывали, будто старые клавиши. Лёгкие движения горящей ткани, но они видели, по крайней мере, Тики точно. Аллен Уолкер танцевала на крыше горящего Нотр-Дама подобно одному из этих алых языков пламени, с ожогом на щеке, нежной улыбкой и сверкающими клыками, ей почти приходилось вставать на цыпочки, чтобы было удобнее. — Нет! Тень, искажённый образ чего-то чёрного и улыбчивого. Карикатура на человека, плавная и неспешная, будто и не касалась горящей крыши. Она трепетно держала раненые цепью руки, будто девушка сейчас расыпется. С прахом могучего здания, дырами в вековых шпилях, откуда выло пламя, двое двигались в такт неслышимой, но ощущаемой, музыки. Это была насмешка или почесть? А, может, то и не важно? Момент, потрясающий в своем искреннем безразличии для других, не читаемый прямо и между строк. Где-то в глубине гремит треск и вверх вместе с племенем мерцают брызги сияющей крошки, вырвавшиеся из недр пожарища. Искры пляшут и кажется, что это смех — жгуче-цепляющий, сравнимый с первым смехом любимого существа. Роад зашевелилась в капюшоне и с руганью перешла в руки Камелота, она рвалась к этой паре, бессвязно шевелила зашитым ртом. Она чувствовала эти эмоции, почти осязала их и дышала ими. Будто они смешались с гарью и дымом, оседая в лёгких. И несмотря на то, что перед глазами стоял прекрасный пируэт, а белая кожа покрывалась волдырями, Тики наслаждался чувствами нежности и счастья, что щедро накрывали его с головой, тушили азарт. Чужие, они, казалось, проникали в самую суть и пьянили до дурмана. У него почти кружится голова от смеси эйфории и агонии. Шерил бросал нервный взгляд на него и на безумного Апокрифа, что рвался пробиться сквозь пламя, что щедро опаляло его. Оно становилось всё ярче, краснее, будто насыщалось чем-то. Или кем-то. А Аллен Уолкер танцевала с тенью, что нежно поддерживала её, вела и кружила так мастерски. В такт языкам пламени, если не повиливая, то искусно читая их; восторг, еле уловимой нитью бежал мимо него, ускользал песчаной ниточкой между пальцами. Это удовольствие будоражило. Бурлило в груди первобытным счастьем и побуждало рваться вперёд. — Если менина там, то кто ты? Фигура, точная копия Аллен, прижав руки к груди и с застывшим в глазах восхищением игнорировала их, застыв и не отводя волшебного взгляда. Растягивая губы в обычной нежной улыбке с ровными рядом белых зубов. Как влюблённая, она наблюдала за действом. — Фамильяр, полагаю… Священник, застывший в ловушке Шерила, говорил слишком спокойной, почти непринуждённо. — Пакуем их? — Да… Я за нашей пропажей. — Наблюдая, как Аллен с искренним счастьем заваливается в бок и вместе с тенью падает в объятия огня, Тики ждëт пару секунд. Ключ, да? Ключ от препятствий, но не от дверей. Проходя сквозь завесу огня и дыма под ошеломлённый и яростный рёв Апокрифа, Тики смахивает с себя лепестки красного зверя, что сожрал собор почти подчистую. Камень, что висел на тонкой цепочке на шее, слегка холодил кожу. Идти далеко не пришлось. — Менина, надеюсь, сейчас ты не будешь убегать? Девушка, сидевшая в окружении огня, будто в его эпицентре, вздрогнула и улыбнулась ему, немного шально и пьяно. Потянувшись вперёд, будто просилась на ручки, Аллен сморщился, стряхивая с покалеченной руки чёрную жижу. И в отличие от её собственных ран, его начали заживать в привычном темпе. Кровоподтёки на ногах рассасывались отвратительно, а красные блики на бледных щеках придавали ей страшную тень. Подхватив страдалицу, Ной оглянулся. — Сквозь стены смогу пройти? — Нет. Они пропитаны энергией Чистой силы. — Прелестно. Значит, так пойдём. Кстати, тебе говорили, что ты очень лёгкая? — Нет. Меня в основном упрекают за слишком бурный аппетит. Осторожно, потолок сейчас провалится. Стоило Тики выйти из Нотр-Дама, мимо них проносится что-то серебристое и как раз, пока обваливается крыша, это «что-то» оставляет ожоги на руках Трайда и Фиррида. Апокриф уматывает так споро, что единственное, что успевает сделать Шерил, это отдать приказ Акума и подхватить других Ноев. Благо священник ещё в его подчинении. — Думаю, нам тоже не стоит тут задерживаться. Как только ветер успокаивается, Нои выдыхают-выплëвывают лëгкие и прочие внутренности. — Смак. Нормальная Чистая сила… — Я не могу запустить в неё паразитов, они сгорают. Фиддлер привлекает к себе внимание. Пока они тут возились, Гниение подковылял к ноше Тики. Странного вида паразиты подсаживались на бледную, слишком бледную, кожу, открывали рану и тут же загорались. Аллен тяжело дышала, но стойко игнорировала попытки подсадить в её тело кого-то ещё. — Наверное, мест уже нет. — Ну вот и дело с концом. Так, девочка, дай-ка мы с этим разберёмся и пойдём. Преувеличено весело Тики ловит скептичный взгляд. В создании, что за чудо живучее? — Вам как: быстро и болезненно или медленно и сильно болезненно? Взяв шершавую руку и потянув на себя, Тики замер, не понимающе смотря на неë. Девушка только давит из себя улыбку и одергивает конечность. Серебряный блик ускользает от его хмурого взгляда. — Тики давай быстрее, ну. — Похоже, с этим мы тоже будем разбираться позже. — Бога ради, только не говори, что стало ещё хуже. — А где вторая Уолкер? — Стоило её схватить, она тут же взорвалась как бочка с дëгтем. — Трайд, покрытый чёрной жижей, недовольно скривился. Но не шипит и не пузырится, и то хорошо. — Больше нам здесь делать нечего. — Окинув взглядом подкопченных собратьев, Камелот уже начал придумывать тысячу и одно оправдание для Триши — откуда они такие красивые взялись, когда на улице такой прекрасный пожар. Врата ковчега, словно круги на воде, расходятся под ними, и они покидают догорающий собор. Знаменательное событие прокатилось по всему миру, но люди даже не знали, что на самом деле на заднем дворе под аркой, где покорёжена брусчатка, произошло куда более знаменательное событие.