Бесконечная тишина

      Двери склепа закрылись с ужасающим грохотом. Клаус успел подумать, будто они сомкнулись навсегда и никогда больше не выпустят обитателя этого темного, мрачного места на волю, к свету. Будто заколотили крышку гроба. Хотя, если подумать, все так и должно быть, ведь склеп — пристанище мёртвых. Мёртвым не нужен свет. Мёртвым чуждо все человеческое — на то они и мёртвые. Они могут только кричать, и кричать, и кричать. Кричать с мольбами о помощи, кричать яростно и озлобленно, кричать в испуге. Клаус, которому в этом склепе явно не место, убедился в поведении мертвецов на своей собственной шкуре.       Это был не первый раз, когда отец запирает Четвёртого здесь. И это было отвратительно. Тринадцатилетний Клаус не мог понять, за что Рэджинальд обходится с ним именно так — он же делал всё, как велел отец. Старался, по крайней мере. Да, Клаус был болтливым и взбалмошным, но если его прекратят запирать здесь — он изменится. Господи, да он бы стал самым прилежным ребенком на этом белом свете, если бы это все закончилось. Если бы ему больше не пришлось слушать крики. Если бы ему больше не пришлось сидеть в темноте. Если бы он просто мог сидеть и читать комиксы у себя в комнате с пачкой печенья, украденного с кухни. Если бы…       Клаус забился в угол склепа, закрывая уши руками. Сдавливая их, будто хочет раскрошить себе череп. Рыдать сил не осталось, кричать — тоже. Он мог только скулить, умоляя умерших замолчать. Надеяться на то, что отец передумает, вернётся и отпустит его.       Дело ведь в его поведении, да? Да, точно в нём. Иначе он не мог объяснить, почему его обучают именно так. Есть же множество других способов научить его контролировать мёртвых. Должны быть, он знал это. Чёрт возьми, никого из его братьев и сестёр не запирали в склепе в качестве тренировки! Это… Это же издевательство.       Клаус судорожно вздохнул. Пожалуйста, пусть к нему придёт Бен. Или Элисон. Или… Или Пятый. Он же может.       Но никто не придёт. Из гула воплей выделился отчаянный крик, очень похожий на голос одной из тех нянечек, которые иногда работали у них в доме, а потом куда-то исчезали. Четвёртый сжал уши ещё сильнее. Конечно, никто не придет. Кто вообще подумает о Клаусе? Этом идиоте-Клаусе, который снова нарушает правила, сбежав куда-нибудь посреди ночи. Конечно. Но он не нарушал правила! Это все отец с его тупым склепом… А идиоту-Клаусу нужна помощь. Какие они вообще, к чёртовой матери, герои, если его же семья не может спасти его?!       Клаус услышал звук, похожий на прерванный хлопок. Он доносился где-то далеко, на первом плане выступали крики, крики, бесконечные крики, но звук он всё-таки услышал. Сознание сразу же зацепилось за него. Зацепилось, как утопающий на своего спасателя в попытке выбраться. И внезапно он правда побоялся, что утопит этот звук вместе с собой.       — Клаус.       Он узнал голос, и внезапно в голове сложился незамысловатый пазл. Хлопок. Спокойный, рассудительный тембр, который вырывал его из пучины отчаяния и безумия. Совсем не голос мертвяка. Живой голос.       Пятый?       Клаус медленно открыл глаза, боясь, что разум его подвел. Чиркнула спичка. Четвёртый вскинул брови, широко раскрыл глаза от удивления. Свет. Это был свет. А за светом — Пятый.       — Клаус.       Пятый повторил строже, нахмурился. В свете от спички он выглядел куда старше своих лет, и это напугало Клауса ещё больше — тени играют с сознанием злую шутку. На секунду Пятый стал страшнее всех тех трупов, которых он видел до этого.       В это мгновение Пятый стал опасным. Потому что он был живым, осязаемым. Внезапно Клаус понял, чего не хватало мертвецам, чтобы окончательно довести его. Осязаемости.       Четвёртый почувствовал чьё-то прикосновение.       Клаус заорал, кинувшись на шею Пятого. Прежде, чем они оба повалились на пол, снова погружаясь во мрак — спичка, грёбанная спичка, они потушили спичку — он успел увидеть лицо брата. Пятый не был испуган, напротив, он был спокоен, лишь чутка удивлён, и это напугало Четвёртого ещё больше.       Пятый что-то процедил сквозь зубы. Началась возня. Чиркнула спичка. Он аккуратно занёс её выше макушки Клауса.       — Ты…       — Пятый, Пятый, до меня дотронулся кто-то из этих трупов, они, они, Пятый, они…       Клаус тараторил, проглатывал звуки, запинался на полуслове, чтобы вдохнуть побольше воздуха — он снова начал рыдать. Он сжал Пятого в объятиях мёртвой хваткой, надеясь, что он никуда не пропадёт, что Четвёртый не увидит синей вспышки, означающей, что он снова остался один на один с мертвецами. Что ему показалось, что мертвецы не стали осязаемыми… А если и стали — чёрт с ними. Он надеялся, что Пятый сможет спасти его от них.       — Тише. Тише... Ты что, меня испугался? Я могу счесть это за личное оскорбление.       Клаус почувствовал, как из носа начинает течь. Голова раскалывается. Слезы не прекращаются. Но он почувствовал облегчение из-за этого шутливого, насколько Пятый может позволить себе быть смешным, тона, будто они сейчас не в склепе, будто Клауса не трясёт, а мертвецы не продолжают орать. Совсем на мгновение. И этого мгновения хватило, чтобы он разрыдался с удвоенной силой.       — Правда...Прекращай, Клаус. Мы со всем разберёмся.       Пятый не умел поддерживать. Он не понимал, какого сейчас его брату, что конкретно видит и слышит Клаус, но ему хватало простого понимания того, что ему сейчас страшно, чтобы придти и помочь Четвёртому, не смотря на боязливость остальных и все запреты отца. Если быть совсем уж откровенным, он давно считал, что этого обезумевшего старика пора отправить в дом престарелых. Но пока этого не произойдет — что ж, Пятому придётся вновь и вновь приходить к Клаусу в склеп. Снова тащить спички. Снова терпеть то, что ему размазывают сопли и слюни по пиджаку и, кажется, шее.       Состояние Клауса было куда важнее всех его испорченных пиджаков.