(не)один

На самом деле, Тессу он помнит… смутно. В затуманенный рассудок от этого понимания настойчиво-больно впиваются иглами образы серо-аквамариновых глаз, а в ноздри бьёт меркнувший со дня на день аромат длинных волос. В ушах — голос. Девчачий, смеющийся, мелодичный. Его хочется слушать. Только вот хозяина голос рядом нет. — Ха-а-арди-и-ин. Скотт сжимает зубы и опрокидывает бутылку спиртного, пока один из чудаков с его новой английской своры — Николас, кажется — пьяно икает в унисон с трезвоном разбитого стекла. Думает, что будь здесь Тесса, то она бы его непременно пожурила, или же вместо слов сделала бы худшее: исторгла бы разочарованный выдох, ставящий точку на не начатом конфликте. Он, как и обычно, ничего не поймёт. Будь здесь Тесса, он бы чувствовал себя человеком, а не грёбаным животным. Хардин встаёт с дивана и двигается в комнату. Пространство искажается в многотысячных фарбах, ноги едва держат, а сломанная рука нещадно ноет, но он всё равно упёрто двигается в сторону комнаты, надеясь, что не распластается прямо на полу в форме полудохлой морской звезды, ожидая, пока его найдёт кто-нибудь другой. Опьяненный чем-то крепким разум строптивым мулом просит не думать, как прокомментирует его состояние Тесса. — Хардин, ну ты опять! Твою мать. Тессы нет нигде, но она в то же время — парадокс — везде. Оседает в подкорках сознания, в пьянке, в тишине комнаты, а он давится этим прекрасно-тошнотворным чувством. Просит большего, в то же время моля весь мир: хватит. Тесса далеко. Тесса в чёртовом Элленсберге. А он в Лондоне. Слишком унылом и сером без Тессы. Хардин валится на скрипучую тахту и откидывает влажные каштановые кудри со лба. Впервые в жизни родной город — с разгульной матерью, фальшивым отцом и с компанией в виде нескольких фриков-извращенцев — кажется до такой степени чужим. И когда всё становится ясным, будто вся правда на ладони, то, видится ему, более цветов в их мироздании нет. Вдох-выдох. Ещё один вдох. Более глубокий. Шумный выдох заглушает все посторонние звуки. Хардин ёжится, как от холода. Впрочем, он и пытается убедить себя, что виной этим действиям именно холод, а вовсе не редкостное ощущение едкого одиночества и желания почувствовать на своём теле истинно-человеческое тепло. Он отбрасывает эту мысль, безрезультатно пытаясь не думать о до умиления миниатюрной девушке из ненавистной Америки и о её руках, мягких и тёплых, в которых ему удавалось заснуть. Так, чтобы не просыпаться от кошмаров. Хардин лишь думает, что Тесса совсем скоро вернётся домой, найдёт себе другого человека, который ни за что и никогда её не бросит. Думает, что Тесса будет искать в своём новом мужчине его очертания, что однажды она расскажет ему о своём са-а-а-амом первом, ставшим по итогу её главной болью. А он останется в Лондоне. В полном одиночестве в чужой холодной комнате. Предаваясь долгим снам о тёплых девичьих руках, удерживавших его на ногах больше года.