Говорите своим любимым

      На кухне непривычно тихо — Юля слышит только тиканье часов, хотя обычно в это время они с Марком, если оба не имели планов вдали друг от друга, собираются за столом, включают что-нибудь на фон и вместе начинают ужин, растягивая его минут на тридцать-сорок. Во всём доме такая звенящая и давящая тишина — Тишман уехал утром, после их скандала с едва ли не летящей во все стороны посудой. Впервые, наверное, так поругались, что наговорили друг другу слишком много: ни Марк, ни Юля не позволили бы себе такого никогда, а о большей части сказанного даже не задумывались — там нет и доли правды. Вспылили оба по-детски, не подумав совершенно, но факт остаётся фактом: этого оказалось достаточно для хлопков дверью и Юлиных слёз. Она, конечно, позволила им пролиться только после ухода Тишмана, потому что не хотела поддаваться своей слабости — ей надо быть сильной всегда и везде, хотя давно уже разрешила себе рядом с Марком ничего не таить и ни за чем не маскироваться. Мужчина после выхода из квартиры уехал к себе, пообещав вернуться домой и остаться жить там на неопределённый срок, поэтому Юля не знала, насколько долго она будет засыпать как раньше — в одиночестве в огромной кровати, согреваясь одним лишь одеялом. В голове всплыли прежние воспоминания и чем такие скандалы заканчивались, но мысли сразу отогнала, потому что с Марком это попросту невозможно.       А он словами мог бы орудовать ещё искуснее, если бы захотел, но Паршута прекрасно знала долю своего участия в их конфликте, поэтому не смела обвинять только его. Тишман даже не сказал, куда именно поехал сейчас: ясно было лишь, что на ночь не вернётся. Юля в ступоре сидит уже бессчётное для самой себя количество времени и обдумывает каждую сказанную и услышанную фразу, терзая себя изнутри.       Они опять слишком долго замалчивали гложущие их моменты и боялись вываливать друг на друга больше отмеренного внутри каждого из них: Марк не хотел грузить своими проблемами — справится, вынесет и вытерпит, силы найдёт как-нибудь и отдаст Юле; она, в свою очередь, в себе с трудом разобралась, взвалила на себя ответственность за всё абсолютно и тут же попыталась абстрагироваться — авось само куда-нибудь исчезнет, испарится и следа не оставит ни на ней, ни на их с Марком идиллии, к которой они стремятся. Недомолвки собирались в копилке, но только она не вечна — упала и треснула в мгновение, когда Паршуте с самого утра сообщили об отмене завтрашних съёмок клипа, организованных полностью ею самой и о которых Марк всё ещё не знал — она самонадеянно разделила работу и дорогого человека, не учитывая его тягу и желание быть вовлечённым в творческий процесс, пусть даже хотя бы немного: он сам этим делом горит с юности. Тишман после не самого удачного вечернего разговора с родителями накануне проснулся не в лучшем душевном состоянии и с нулевой готовностью к неожиданностям. Оба учились друг у друга говорить о своих чувствах, о любых беспокоящих вещах, но оба одновременно свои же установки нарушили — так важно было знать, что не заставляют друг друга чувствовать лишнюю тяжесть дополнительных проблем. Столкнулись моментально — оба всё-таки гордые, со своей правдой и сильным характером, который не смогли обуздать вовремя.       Тишман понимает, что они натворили и почему, но ближе к вечеру, когда успокоился окончательно и многократно четвертовал самого себя за свой поступок. Знал, что должен был быть плечом и опорой, а не добивающим ударом с локтя по возникшей ситуации. Он чувствует, что так нельзя дальше, не может не поговорить и буквально фибрами ощущает, что Юля тоже долго не выдержит: позвонит потом, скажет что-нибудь невпопад, а он всё услышит в интонации. Палец сразу находит контакт My Julia, и Марк без лишних раздумий и сомнений, без приготовленных и тщательно отобранных заранее речей звонит.       — Привет, — сухо доносится с другого конца провода, и Марк сразу понимает, что она плакала. — Что ты хотел?       Сердце сжимается в один миг, и он теряется — Марк никогда ещё не был причиной, которая могла бы расстроить Паршуту настолько, чтобы она позволила слезам пролиться. Он раньше никогда не уходил без объективной на то причины.       — Привет, — он отвечает на автомате. — Послушай, мы… Мы обещали друг другу всё говорить. И пока делали это, всё было хорошо. Я знаю, эти слова назад забрать нельзя, но я бы очень хотел, чтобы ты никогда этого не услышала. Это никогда не должно было прозвучать. Прости, пожалуйста, Юляш. Извини за всё, — Марк ни секунды не раздумывал над тем, что именно говорить — знал, что находится во власти своего сердца, а оно способно горы свернуть и реки вспять развернуть, если потребуется.       В ответ лишь молчание — он не видит, что она держит в глазах снова накатившие слёзы и пытается подобрать слова, которые по силе приблизились бы к тому, что сейчас творится у неё внутри и что она хотела бы выразить.       — Ты правда поедешь к родителям? — Марк слишком хорошо знал, насколько для неё важно сдерживать обещания.       Она думала над тем, чтобы уехать передохнуть, но в памяти по тлеющим кусочкам восстанавливались воспоминания о прошлых её поездках в Сочи от Саши. Повторения она во что бы то ни стало не допустит. С Марком всё с самого начала по-другому. Он разительно отличается от её друзей и знакомых, с ним всегда легко сказать о чём угодно. Почему в этот раз всё пошло не так?       — Не знаю, — Юля и впрямь смотрела билеты на ближайшие рейсы несколько минут назад, собираясь даже предупреждать их о своём скором прибытии.       Если всё же уедет, то он, конечно, дождётся — только бы вернулась поскорее. Если надо, то он готов за ней сорваться и следовать по пятам куда угодно, хоть в Ад спуститься, но одного не учёл — Юля не позволит, если не захочет, а он её, как и всегда, услышит, послушает и сделает, как попросит она.       — Я тебя никуда не пущу. Пожалуйста, Юль. Останься. Останься со мной, — последнее предложение Марк добавляет тише.       — Почему мы это допустили? — Юлин голос звучит более хрипло и тише обычного.       — У меня нет ответа. Пошли против своих же принципов, вот и результат. Я не могу объяснить, что на меня нашло.       — А надо бы. И мне тоже.       — Ага.       Молчание слегка затянулось. Марк только открыл рот, чтобы спросить про её слёзы, но в последний момент решил, что если Юля сегодня позволит себе быть слабее и заплачет снова, то он в этот момент будет рядом; именно поэтому с его губ срывается крутившаяся в голове уже несколько минут важная фраза:       — У нас всё будет хорошо. Я обещаю тебе, что всё будет хорошо. Ты мне веришь?       У него нет оснований говорить по-другому — слишком долго к этому шли, поэтому глупо и по-детски будет гнуть свою линию, не ища компромисс. Они слишком давно друг друга знают, чтобы его не найти.       — А есть основания не верить? — Юля закусывает губу, чтобы спрятать улыбку. — Ты ведь сказал, что уедешь. Тебя тут нет.       — Мне приехать?       — Дело твоё.       — Юля.       — Марк. Я же сказала, что решать тебе, — Паршута старается придать твёрдости голосу, но фантомное ощущение его тёплых объятий буквально заставляет выдать обратное.       — Мне решать, приехать ли в твою квартиру? Интересно же ты мыслишь, — он встречается со своим же взглядом в боковом зеркале.       — Последние несколько месяцев она уже наша, не находишь?       — Но ведь юридически… Я тебя понял, — Марк вглядывался в огни Москвы, уже давно двигаясь в выученном наизусть направлении.       Он так хочет увидеть ясный взгляд её выразительных глаз и потерять счёт времени, вглядываясь в них. Он знает, что Юля будет винить себя сверх обиды на него, поэтому хочет разрешить всё как можно скорее.       — В девять буду, — Марк роняет телефон куда-то рядом с коробкой передач и даже не отвлекается, чтобы его поднять.       Он привозит с собой понимание, целую охапку самых нужных слов и чувство защищённости, но к десяти — Москва не даёт продышаться из-за бесконечных пробок. Тишман хотел заехать ещё и за цветами в лучших традициях, но увидев на часах 21:14, понял, что это далеко не лучшая из его идей. Обойдётся правдой и своим сердцем.       — Прости, что снова опоздал, — Марк топчется на пороге, аккуратно ставя обувь на коврике, и скидывает куртку, — или за то, что всё-таки пришёл.       Юля, такая уютная, привычная, слегка уставшая и заметно расстроенная, но с нотками тех самых искорок в глазах, окидывает его каким-то обеспокоенным взглядом, хотя сама догадывается о причине задержки его приезда. Беспокойство сменяется облегчением и мягкостью, когда она опускает взгляд на его руки и замечает, что пальцами Марк не перестаёт перемещать свой браслет.       — Прости, прости, прости, прости… Я люблю тебя очень, — шепчет Юля, в один шаг сокращая расстояние между ними и утыкаясь ему в грудь.       — Какие же мы оба... — буквы в слова не складываются, отказываясь помогать Тишману договорить. — Ну всё, давай сюда все тревоги, у меня есть для них место, — Марк мягко щёлкает её по носу и подушечкой пальца проводит по ямочкам на Юлиных щеках.       — Ты серьёзно к себе ехать собирался? — Паршута оглядывает его сменившуюся с зимнего пуховика куртку и возвращается взглядом обратно к мужчине, изучая словно впервые каждую морщинку в уголках глаз.       — Собирался, — Тишман подтверждает кивком. — Но передумал, как только туда зашёл куртку переодеть. Пусто там, Юль, холодно, — без её запаха в квартире он уже дома себя не чувствует.       Его тёплые ладони оглаживают её спину, пока Паршута касается его колющихся щёк. Поговорят, конечно, но сил не осталось. Тишман берёт её руку и покрывает невесомыми поцелуями тыльную сторону запястья, неотрывно смотря в любимые, такие родные глаза напротив.       — Я тебя не предам никогда, — шепчет Марк, отчего-то не решаясь рушить тишину звоном голоса. — И ты давно знаешь, почему, — мягкие поцелуи в лоб, в висок и лёгкое касание губ заставляют Юлю эти три слова почувствовать клетками кожи.

говорите своим любимым