Рисую запятую

Через окошко вечер красного октября целует светлые пряди Кая. Мужчина протирает салфетками тарелки из верхнего ящичка по наставлению сынишки. Прямо сейчас альфа до озвенения в пустой голове отдаёт всего себя этой рутинной работе. Монотонное протирание тарелок удивительным образом помогает привести мысли в порядок.  — Папа, — Донхёк заходит на кухню в мягких полосатых махровых носочках, всё ещё в коротких шортиках и вытянутой футболке,  — Ууууу, а тебе не холодно? У меня обогрев начинается только с декабря, — Чонин оглядывает сынишку придирчивым взглядом и ставит последнюю пару тарелок на положенное место, разворачивается к ящичкам спиной и всматривается в стремительно краснеющее лицо омежки, — Иди переоденься, пока я ставлю чай,  — Ты можешь взять больничный на неделю?  — Зачем? — мужчина уже тянет руку с чайником в раковину, но тут до него доходит, он мягко улыбается, — Всё это время меня чудом обходила твоя особая пора, верно? Но не теперь, так понимаю,  — Правильно, — мальчишка бубнит себе под нос, краснея сильнее.  — Хорошо. С завтрашнего дня?  — Ага,  — Со школой как?  — Классный скинет тебе завтра в течение дня документ, подпишешь просто. Ничего сверхъестественного,  — Хорошо, — Кай всё же ставит чайник на плиту и подаёт электричество, — Тебе что-нибудь нужно будет прикупить? Ну, «Нутеллу» какую-нибудь, или мармелад. Я просто жрал рафинированный сахар по молодости, тоннами. Мой балетмейстер плакал!  — Мармелад и апельсин — я сварю безалкогольный глинтвейн. Всегда хотел, — Донхёк выходит из кухни, уже в коридоре кричит, — Я пока наберу Марку!  — Ага, иди! Ох уж этот Марк, / Бэкхён уже рассматривает печеночное мессиво в кружке. Уже с минуту как. А Кая ещё нет. Бета отодвигает непригодное нечто к противоположному краю стола и пожимает плечами. В это же мгновение дверь его кабинета привычно ударяется об стену, а на пороге возникает тот самый альфа:  — Бэк! Ты не поверишь!  — Ты тоже не поверишь, — Бён хмыкает и указывает ладонью на свою кружку, — Я научился работать на опережение,  — Вау, да ты крут! — хореограф закрывает за собой дверь и падает на стул, — Скажи ещё, что знаешь, зачем я пришёл,  — Не уверен, но что-то с Хёком,  — Вау, Бэк, ты сегодня в ударе, — мужчина хватает кружку, рассматривает содержимое и ставит на место, — Мне нужна неделя отгулов, больничный или что мы там вообще берём по случаю особых периодов детёнышей?  — «Де-детёнышей»? — Бэкхён жмурится и принимается хохотать, всё же сгибаясь куда-то под стол в поисках папки с нужным заявлением, — Это называется «Отпуск по уходу за ребёнком», Нини!  — Ну чего, чего? — Чонин тянет к себе распечатку, хватает подкатившуюся ручку и принимается заполнять данные, — У меня никогда такого не было. В жизни бы не подумал, что вообще будет. И, кстати, мне нужна твоя помощь при заполнении бланка в школу. Мне классный так-то скинул, но там такая ересь. А ещё электронная подпись не принимается, — он отодвигает подписанный документ и жалуется, взмахивая руками, — Во всех банках принимается! На работе — принимается! Даже на чеки в магазинах принимается! А вот в школу — нифига! Бэк, чего они от меня хотят?!  — Электронную подпись с двойной аутентификацией, — бета просматривает взглядом верность заполнения «отпуска», кивает и прячет тот в нужную папку, после чего поднимается с места и выходит из-за стола, — Перекинь мне тот документ, я сейчас распечатаю и вернусь,  — Серьёзно? Так просто?  — Ага. Я так понимаю, что это от тебя требуется,  — Но это же не электронная подпись,  — Электронная, просто ты этого не понимаешь, Господин Бён выходит из своего кабинета в IT-отдел, печатает один листик, надеясь на благоразумность младшего, и возвращается в свой кабинет ровно через две минуты. Он опускает перед Кимом документ на стол и вплетает пальцы в светлые волосы:  — Вот подпишешь, сфоткаешь и отправишь. Ничего сложного,  — Ага, — Кай улыбается и одной рукой обхватывает изящные бёдра Бэкхёна, не позволяя тому занять своё рабочее место. Альфа скоро справляется с датами и подписями, делает фото и отсылает классному, тут же получая положительный ответ. Мужчина скользит ладонью по светлой рубашке беты выше и усаживает того на своё колено. Он вглядывается в хитрую улыбку старшего, оставляет на самом кончике носа поцелуй:  — Вот и что бы я без тебя делал?  — Бегал с криками: «Всё пропало!»? — Бэкхён кривляется и обнимает Чонина за шею, целуя в губы, Ким вскидывает руку, роняя ручку на пол, чтобы только коснуться гладкой щеки Бёна. Он первым углубляет поцелуй, теснее прижимает старшего к себе. По вдоху в секунду. В комнате становится жарче. И вот уже обычно такие неуклюжие пальцы альфы справляются с крошечными белоснежными пуговичками рубашки беты, всё больше открывая светлой кожи. Чонин касается лёгкими поцелуями ключиц, постоянно возвращаясь носом к шее Бэкхёна, играется зубами с венками и ароматной железой, дразнит и смеётся, когда бета сжимает волосы до болезненного натяжения, когда не нарочно цепляет ноготками ушную раковину.  — Стой, Нини, притормози, — Бён пытается спрыгнуть с колена Кима, но тот лишь хватается за его ноги, не позволяя отстраниться, — Нельзя сегодня, нельзя, Нини: вдруг ароматы смешаются, и Хёк-и это не понравится,  — Бэк, ты такой умный, — альфа утыкается лбом в обнажённое плечо беты и задерживает дыхание на какой-то миг, пытаясь сосредоточиться и собраться, пытаясь погасить так ярко вспыхнувшее желание, — Расскажи что-нибудь нудное, Бэкхён скользит взглядом от макушки Чонина к столу по документам и останавливается на своём блокноте:  — До того, как я назвал тебя, Ты сутью своей был — Движенье. Я дал тебе имя — И вот ты пришёл, Обернувшись цветком. Кто назовёт меня Под стать аромату и цвету, Как я тебе имя то дал, К тому я приду, Тому стану цветком. Все хотят стать подобным — Чтобы я — для тебя, Чтобы ты — для меня — Единственным смыслом жизни. В кабинете заведующего Бёна повисает удивительная тишина, которую прерывает зевок в самую грудь беты:  — Бэк, это не нудное, это романтичное. Неужели ты веришь вот в такую романтику любви? До сих самых пор?  — Верю. И что ты мне сделаешь?  — Что сделаю? — Чонин вскидывает голову и заглядывает в кофейные глаза, — Я буду целовать твои колени, запястья, буду кусать венки, дышать в одном ритме, готовить простые завтраки и ужины на двоих, — он нежно, почти невесомо касается губами местечка под челюстью; делает глубокий, щекочущий вдох и усмехается в изгиб плеча, — Видишь, совсем не помогает. Придумай что-нибудь ещё, нудное,  — Ты думаешь, что я сейчас, в таком положении, после всего сказанного нами двумя, могу думать? Думать о чём-то нудном? Серьёзно, Нини?  — Расскажи, какие документы ты сегодня заполнил,  — А, тогда ладно, тогда слушай. Итак, утром ко мне пришёл наш декан, попросил переоформить Ким Донёна, как совершеннолетнего студента, а также выкинуть парочку выпускников из новой постановки Городского Малого Театра из-за жалоб…., Чонин усмехается, принимаясь застёгивать одну за другой пуговицы на рубашке Бэкхёна, приводить того в порядок. Потому что заведующий Бён уже вовсю жалуется на начальство, на очередное собрание и отчётности по трудоустройству выпускников этого года, потом начинает распаляться на сорвавшегося с цепи преподавателя высшей математики, который снова занижает студентам оценки, и что тому пора на пенсию. Кай с глупой улыбкой смотрит на разгневанного Бэкхёна, всё ещё обнимающего его шею, всё ещё сидящего на его колене. Нашли уют друг для друга, друг в друге. / Донхёк дует губы и выходит из своей комнаты в зал. Его отец сидит на диване перед выключенным телевизором с закрытыми глазами. На первый взгляд покажется, что альфа спит, но на самом деле — погружён в мысли. Омежка устраивается рядом и не дёргается от глухого голоса отца:  — Ну и как ты?  — Я хочу обнимашек,  — Хорошо, — мужчина закидывает руку на спинку дивана и кивает в приглашающем жестом, — Кстати, я купил свежего имбиря — на ночь буду оставлять около твоей постели немного потёртого на тарелочке. Хорошо придумал, а?  — Неплохо, — Донхёк льнёт под огромную руку Чонина, оказываясь подмышкой того и жмурится, — Ну папа! Ты должен пахнуть имбирём, а не дезодорантами и мускусом. И вообще! Мог бы и мне принести сладкой ваты,  — Что? — альфа открывает глаза и устраивает сынишку по-другому в своих объятиях, чтобы им обоим было комфортно, — Какая сладкая вата?  — Не придуривайся. Или это не сладкая вата, а такие духи? Странные духи: тягучая сладость, как сладкая вата, или конфета: такая дешёвая, какие на сдачу выдают иногда, Мужчина подносит ладонь ко лбу, закрывая глаза. Вот об этом говорил Бэк? Нет, оно так-то было ожидаемо: в течку или гон все запахи чувствуются особенно ярко, в сотни раз сильнее, их проще уловить и успокоиться, или разозлиться, возбудиться или поскорее уснуть. Как спит уже Донхёк. Весь горячий, взмокший, но счастливый. Но одно дело, когда аромат омеги оседает на альфе, или наоборот — совсем иначе обстоят дела с бетами. Их аромат — дополнение, но никак не самостоятельная единица, которая может остаться на несколько часов.  — Хёк, Хёк, — альфа дёргает плечом, будя сынишку,  — Чего?  — Хёк, может, не сладкая вата, а имбирное печенье?  — Нет, не печенье. Может, конечно, имбирные конфеты ещё. Знаешь, дедушка Минки такие раньше делал. Сейчас ему лень. Имбирь варят в карамели часами…. Может и карамель, но не печенье, Кай кивает пару раз, разрешая Донхёку снова уснуть под боком. От мальчишки очень жарко, а коричный аромат, смешиваясь с собственным, начинает убаюкивать, укрывать целебным теплом и мягким уютом. / Чонин лениво скользит носками по полу, ощущая на спине тяжесть разомлевшего Донхёка. Мальчишка не отлипал от отца ни на минуту, отлучаясь только для походов в ванную. Для мужчины было настоящим открытием, что сынишка не захотел спать один, начинал жутко нервничать без родителя и даже закатил вчера истерику «ты меня не любишь». Поэтому сейчас альфа плёлся на кухню, чтобы хоть что-нибудь перекусить. А есть не особо-то хотелось, потому что во рту постоянно находился привкус горького имбиря или яркой корицы. Так что да — глинтвейн был отличным решением, как и упаковка печений, как и купленная всё же баночка «Нутеллы» с багетом. Остального просто не хотелось. Мужчина периодически снимал звонки от Бэка, от Сехуна, от классного, от Минки, от Марка, и как-то даже от какого-то Тэиля, который принялся извиняться за беспокойство и «вообще». Кай пока ещё не догнал, что у сынишки появился новый друг — он просто не улавливал половины происходящего. Проводить особое время с ребёнком — радикально отличается от того, как ты проводишь это время наедине с собой, или со своей парой. Потому что за считанные часы тебе передаётся усталость; ароматы смешиваются скорее и усиливаются, оседают на подкорке; а растущая ответственность начинает давить и раздражать; начинает тянуть не в паху, а где-то под сердцем, особенно в ночные часы, когда Донхёк ворочается, или когда дышит тяжелее, влекомый фантомными ощущениями ещё ни разу не осуществлёнными чужими касаниями. И всё же, Донхёк уверенно держится, периодически всё же устраивая микроистерики с криками и метаниями подручных предметов, действуя на обострившихся эмоциях и раскрытых вовсю инстинктах. К удивлению альфы, омежка по нескольку раз на дню обходил дом — требовал обойти, если быть до конца откровенными — проверял замки и окна, чтобы быть уверенным в собственной безопасности. А потом хватался за плечи родителя и скулил тому в ухо:  — Да никто меня и не украдёт. Я никому не нуже-ен,  — Ты мне нужен, мне, мой маленький, — Чонин оставляет пару поцелуев на виске вмиг успокоившегося Донхёка, возвращается с ним в комнату и устраивается на кровати сынишки, — Теперь всё в порядке, отдыхаем? Ответа не следует. Мальчишке хватило слов и незамысловатой ласки родителя, а потому он снова спокойно спал. И всё же четыре дня такого темпа Чонин переживает до восхищения успешно. Он привыкает таскать Донхёка на руках или спине, не отпускать того из объятий и оставлять громкие поцелуи на щеках или висках перед тем, как куда-нибудь отойти, научившись тем самым предотвращать истерики. Альфа даже привыкает к потяжелевшему аромату, которым заполнился весь первый этаж дома. Так что на пятый день мужчина держится бодрячком, принимаясь убираться в своей комнате и зале, моет полы на кухне, пока сынишка шубуршит в своей комнате, ощущая явное облегчение и спокойствие на небольшом расстоянии от отца. В этот день они уже не так сильно нуждаются в физическом контакте, ложатся спать порознь. А на следующее утро Кай и вовсе обретает волну вдохновения на то, чтобы приготовить простой завтрак — сварить макарон и вскрыть банку фасоли, смешать соусы и заварить ромашковый чай. И из всей еды Донхёк ярко противится только чаю, налетая на свою порцию так, будто не кормился последний месяц. Хотя, то, чем они питались эти пять дней, нельзя назвать полноценной едой. Как и эти уже слипшиеся макароны. Но в целом.  — Ты хорошо справился, — Донхёк оглушительно звонко целует отца в нос, когда они вечером обнимаются на диване перед случайным комедийным шоу на телевизоре,  — Уверен? Может, это тебе надо приз вручать за стойкость? Сехун как-то искусал меня за объятия во время течки. Я тогда смеялся, что он тот ещё горячий парень,  — Ну ты и сравнил! Если у меня появится пара, может, я его тоже кусать буду, — мальчишка закатывает глаза и отодвигается от мужчины,  — Не «если», а «когда», — альфа смеётся, — Ладно-ладно, иди сюда, — он тянет сынишку к груди и гладит мягкие волосы того, — Я рад, что смог помочь тебе, что у нас всё прошло хорошо. Если бы только знал, как я нервничал,  — Я догадывался,  — А, точно ж.  — Так, папа! Молчи и смотри телек!