Дом Солнца

Когда после слов Стрелкова об увольнении, за спиной оказывается смущенный своим подслушиванием Разумовский, Игорю как-то резко становится плевать и на ускользнувшего Чумного доктора, и на скалящего виниры лысого московского мудака. Разумовский выглядит напугано, видимо, осознание произошедшего всё-таки достигло его гениальной рыжей головы и пальцы у парня подрагивают не смотря на то, что он пытается впиваться ими себе в скрещённые на груди руки. Игорь легко замечает и растерянный взгляд, и нервозные попытки завести разговор, и сильно прижимающиеся к ушибленным рёбрам локти. Игорь понимает, что совершает сейчас ещё большую ошибку, чем весь этот маскарад, понимает, и ничего не может с собой сделать. — Я тебя провожу. — вызывается Игорь, вставая напротив едва не дрожащего Разумовского — Дома есть чем ушибы обработать? — Ещё шампанское? — пытается неловко пошутить-пококетничать Сергей, но выходит откровенно плохо. У Игоря сейчас жуткий взгляд, и Разумовский уже сам сомневается не будет ли лучше отказаться, хотя сам же напросился на сопровождение. Поведение майора впечатлило Сережу сегодня. Он не только спас ему жизнь, но и спасал всех присутствующих. А ещё этот дорогой костюм и даже заляпавшаяся в крови белая рубашка так шикарно подчеркивали натренированную фигуру, что Сергей просто не мог отвести взгляд. Мужчина понравился ему ещё там, в башне, а сегодня окончательно покорил сердце миллиардера. — Пойдёт. — усмехается Игорь, понимая что сейчас собирается сделать. Молодой гений занимал его мысли весь вечер, едва рыжая макушка мелькнула на балконе, пока Игорь оглядывал зал. Возможно, сложись вечер немного по другому, Игорь бы даже осмелился просить у того танец под видом внеочередного допроса. А сейчас Сергей сам шёл к нему в руки, и было бы глупо отрицать, что Игорь этого не хотел. Они сбегают вместе, не обращая внимания на взгляды и направленную им в спины камеру телефона все заснявшей Пчелкиной. Водитель доставляет их к башне, и все это время Гром с Разумовским пытаются сидеть спокойно, не дергать руками, смотреть каждый в своё окно, не зная как прервать затянувшееся молчание. Они нравились друг другу и не пытались этого отрицать, но столь непривычное для обоих поведение сейчас мысленно оправдывалось пережитым стрессом и побоями. — Ты нормально себя чувствуешь? — ввалившись вместе с Разумовским в лифт, наконец спрашивает Игорь, потому что в голове возникла краткая мысль что парню действительно нужна помощь, а он тут уже губу раскатал. — Вполне. — пугаясь, что его нарастающее возбуждение раскрыли, тяжело сглатывает Серёжа, и все же поднимает большие глаза на Грома — Ты же дашь мне обработать свои раны? Игорь только изгибает бровь засчитывая провокацию, не думая больше головой склоняется к чуть приоткрытым губам Разумовского и едва касается их своими. Серёжа на мгновение замирает, а потом чуть смыкает губы, захватывая чужие. Поцелуй горчит запекшейся кровью, но Сережа не обращает на это внимания, только берет Игоря за руку, когда лифт наконец-то поднял их на нужный этаж и ведёт в свою комнату. Прикосновение Разумовского бьет в голову похлеще вина, ударов подражателей Чумного доктора и понимания, что Грому пиздец. Игорь идёт за ним как заворожённый и даже не обращает внимания на укутанный тьмой ночного города кабинет. Серёжа приказывает Марго включить несколько лампочек, а та беспрекословно слушается, сообщая так же последние новости. Серёжа перебивает виртуальную помощницу что все позже и снова тянет Игоря за руку дальше, показывая, где в этом стеклянном лабиринте расположена ванная. — А здесь тоже ничего. — пытается сделать неуклюжий комплимент Гром, осматривая кристально белое помещение с огромной ванной и большим зеркалом над раковиной. Здесь конечно нет картин великих художников, но тоже весьма масштабно. — Нам нужно умыться. — как будто вспомнив, что рядом с ним ещё человек, вздрагивает Серёжа, первым склонившись над раковиной и включив воду, чтобы умыть лицо. — Мне нужно посмотреть твои рёбра. — начинает мягко стаскивать с плеч Разумовского пиджак Игорь, обхватив со спины. Оба они не умеют в заигрывания, ухаживания или правильные слова, только почему-то стоять друг с другом в этой ванной уже слишком жарко и когда пальцы Игоря касаются Серёжи в мягкой попытке раздеть. У Серёжи мысли в голове путаются, он никогда не умел соблазнять, играть в какие-то любовные игры, он до сих пор не мог поверить, что Игорь пошёл с ним, поэтому просто поддаётся медленно раздевающим его рукам. — Игорь, я… — закусывает губу Серёжа, не зная насколько можно самому приступить к чужому раздеванию, поэтому стоит и смотрит в зеркало как Игорь сначала стащил с него пиджак и принялся за рубашку. Белоснежная ткань оказалась порвана на боку по шву, обоим слегка жалко такой дорогой наряд, впрочем, у них есть на что переключить своё внимание. Серёжа поворачивается в игоревых руках, смотрит затаив дыхание, пока Игорь трогает его рёбра, проходится пальцами по выступающим костям. Вроде не слишком больно, Серёжа лишь слегка морщится, а желания дёргаться чужие прикосновения наконец-то не вызывают. — Ты красивый. — делает неуклюжий комплимент Гром и ведёт пальцами уже по животу, открыто рассматривая светлую кожу с россыпью родинок. — Я… — не знает как принимать столь открытые комплименты Серёжа, да ещё и в такой ситуации. Коленки уже дрожат от предвкушения и он все же тянется к оставшимся пуговицам на изляпанной кровью рубашке Грома. Игорь не сопротивляется пока подрагивающие пальцы ловко вытаскивают пуговицы из петель и ткань расходится обнажая его тело. Игорь впервые в жизни стесняется своих шрамов и старых ран глядя на худое тело Разумовского. — Ты похож на солнце… — склоняется к его уху с горячим шепотом Игорь и дальше спускается губами на шею. Его уже сюда позвали, значит, можно не сдерживаться. Близость Разумовского зарождала в нем слишком неуправляемую гамму чувств и было проще скинуть все это на разбушевавшийся в крови адреналин, чем разбираться в причинах и следствиях. Серёжа прикрывает глаза пока Игорь целует его шею, пробирается пальцами под ткань его рубашки и оглаживает плечи, изучая рельеф мышц. Игорь запускает пальцы в яркие рыжие волосы и чуть сжимает, ещё раз убеждаясь как сильно они напоминают ему солнце. Гром стягивает с себя рубашку за рукава, когда почувствовал что Серёже стало неудобно постоянно натыкаться на преграду из ткани, они уже давно целуются в губы и оторваться друг от друга смерти подобно. — И все же, лучше смыть — отрывается от губ Грома Сережа и на ощупь включает воду в раковине заметив следы крови на коже Грома. Только он может касаться кожи Игоря, только его отметки могут быть на этом теле и Серёже плевать кто что об этом подумает. Он смачивает водой собственную ладонь, начинает мягко смывать просочившийся сквозь рубашку капли, почти с остервенением тут же присасываясь к очищенному участку тела. Игорь хоть такой прыти от дрожащего парня не ожидал, но и не думал сопротивляться, только гладил и направлял руками разошедшегося Разумовского. — Идём в постель. — просит Серёжа собрав всю свою смелость, потянувшись губами за новым поцелуем. — А как же рёбра? — спрашивает Игорь с легкой издевкой в секундном отрыве от жадного поцелуя. — Там и полечишь. Гром, в принципе, не сопротивляется, ему уже самому давно хочется так, что член вот-вот порвет ширинку на брюках. Он всем собой чувствует, что Разумовский его, и плевать, что у них всего две встречи и пять столкновений взглядами. Зато касаний губ достаточно. Их так много, что заполняет все тело пока они ласкаются, избавляют друг друга от последней одежды и неаккуратно залезают на диван. Мешающие подушки летят на пол, чтобы освободить больше места, сидящий Игорь наконец добирается губами до ребер стоящего перед ним на коленях Разумовского и засыпает те быстрыми поцелуями. Серёжа запрокидывает голову и протяжно стонет от смеси боли и возбуждения. Игорь большими ладонями ласкает его ноги и бедра, пробирается между, чтобы мягко погладить, провести вверх-вниз, от чего Серёжа заходится стоном. Разумовский склоняется к нему, обхватывает ладонями небритое, побитое лицо и влюбляется с каждым взглядом. Даже в рассеченную бровь и сочащуюся капелькой крови скулу. Подготовка к проникновению проходит быстро, Игорь лишь больше смазывает извивающегося Разумовского слюной, а затем входит в давно манящее его тело. Они двигаются навстречу друг другу, они трахаются с жаркими стонами и шлепками тела о тело, отпускают самих себя, чтобы слиться где-то за пониманием этой вселенной. Серёжа обхватывает Игоря руками и ногами, пока тот быстро входит и выходит из его тела почти до конца, но кончает все равно глубоко внутри, сжав Разумовского до боли на целое мгновение. Серёжа изливается между, тут же останавливает желание Игоря выходить из него крепкой хваткой пальцами за ягодицу и разомлевший Гром подчиняется. — Ты — Солнце… Ты просто мое солнце. — сам не до конца понимая, что говорит это вслух, хрипло произносит Гром. У него было это ощущение с самой первой встречи и если бы он даже мог мечтать… Сейчас даже нет мыслей, что утром это все может разрушится, потому что оба просто негласно знают, что это не так. — С тобой я впервые почувствовал здесь себя дома. — в ответ признается Серёжа, решив идти до конца. Он хочет, чтобы майор никогда-никогда больше отсюда не уходил и у Сережи наконец-то будет тот с кем они друг друга будут очень сильно любить. Наивно и глупо для взрослого парня, но с Игорем Серёжа чувствовал именно это. Игорь не уходит до самого утра и они ещё не раз делают это, чтобы перед самым рассветом, словно в шутку, кажется не до конца веря самим себе, признаться друг другу в любви. А утром Игорю все же приходится уйти на работу. О том, что забыл пакет со своими вещами в казино, он вспоминает только сейчас и поэтому появляется в управлении прямо в той же заляпанной кровью одежде. Пиздец в лице московского утырка не заставляет себя долго ждать, и Игоря наконец-то впервые увольняют, да так громко, что выигравшие свои ставки коллеги не знают, что с ними делать. Игорь пожимает плечами и без каких-либо мыслей возвращается в башню к ждущему его Серёже. Они проводят вместе весь день, не вылезают с постели, и даже своими чипсами Разумовский хрустит прямо на диване в те пару минут передышки, что дал ему Игорь. Гром продолжает называть его солнцем, а Серёжа делится планами на будущее, где они обязательно построят свой дом. Именно дом, где не будет рабочих серверов, комнат для совещаний и пустых холодных комнат. Они валяются так до самого вечера, пока освободившийся Прокопенко не зазывает Грома к себе, привычно решив поддержать своего непутевого ребёнка. Игорь соглашается чтобы отвести подозрения, оставляет Сережу отдыхать, а сам отправляется в гости к генералу. В захмелевшем мозгу воодушевляющая речь названного отца неожиданно складывается в красивую схему с семьей ввиде рыжего Солнца и подругой с камерой, которой он, кстати, должен. Игорь решает действовать немедленно и направляется извиняться перед Юлей за ноутбук. Утро ещё слишком ранее, чтобы Игорь заявился к Серёже, а домой топать совсем не хочется, поэтому Гром решает перекусить шавухой в ближайшей точке и дождаться когда будет мудро заявиться в гости. Как говорится, кто ходит в гости по утрам… Пронёсшиеся на великах дети в пластиковых вороньих масках наталкивают Игоря на мысль. Посмотревший на него пацан напоминает Игорю Лешу Макарова с которого, в общем-то, все и началось, и Гром решает навестить стены его детского дома. Встретившая его обитель неприкаянных, как отзывался о приютах Цветков, оказалась пристанищем не только Леши, но и весьма интересовавшего Игоря Разумовского. Гром не сдерживается от желания узнать о Серёже ещё больше, копнуть глубже, прикоснуться сильнее, и просит воспитательницу показать ему тетрадь. Игорю интересно какой почерк был у Серёжи в детстве, был ли тот двоечником или отличником в первые годы, аккуратно ли писал. Но вместо этого он находит жуткие в своей манере рисунки, очень похожие на то, чему Игорь боится сейчас давать описание. С помощью Костяна и Ксюхи удаётся раздобыть всю необходимую информацию ещё за день, и Игорь не хочет верить в то, что ему открылось. А открытия следуют одно за одним, и когда Игорь очухивается на крыше в костюме Чумного доктора, он бы даже посмеялся как шикарно его развели. Только смеяться пока рано, да и как-то не получается совсем, когда сердце разрывается на части и все, во что он успел поверить за какие-то жалкие несколько дней, сейчас разрывает его самого на куски. Игорь больше никому никогда не поверит и все, что ему остаётся — это поймать Чумного доктора.

***

Разумовский истерично смеётся, почти каркает, когда после полного обследования в психиатрической больнице выясняется, что он ждёт ребёнка. Приступ общей на два сознания истерии такой сильный, что ремни на руках и ногах почти рвутся, только он все равно слышит как медсестра предлагает врачу избавить пациента от лишнего груза. Поэтому, едва санитар отвязывает его руку, собираясь переместить на другую каталку, Разумовский резко вскакивает, хватает первый попавшийся шприц и вталкивает сердобольную медсестру в ближайшую стену, опасно прижав иглу к артерии на шее. Его порыв такой резкий, единодушие личностей сильно как никогда, и Разумовский даже не замечает, что протащил за собой и койку, к которой все ещё привязан одной рукой. Он шипит что-то почти не по-человечески, угрожает разом обеими личностями, а наблюдающий за этой картиной Рубинштейн неожиданно встает на его сторону, мягким голосом уверяя, что никто Разумовскому и тому, что в нем, навредить не посмеет. Наоборот, они здесь все именно для того, чтобы помочь. Сергей фыркает, прекрасно понимая, что этому Айболиту давно плевать на здоровье и все правила, он хочет посмотреть как нестабильный Разумовский справится с вынашиванием ребёнка. И Сережу действительно оставляют в покое. Не пичкают таблетками, проверяют только в необходимый срок и, конечно же, все дни наполнены долгими терапевтическими разговорами с Рубинштейном. По первости Серёжа все ещё давал ему почву для безмерного интереса, действительно рассказывал о существе в своей голове, даже ругался с ним прямо при докторе, когда Птица советовал заткнуться наконец и подумать головой, их же здесь на опыты пустят. А потом до Серёжи и правда дошло. Он закрылся в себе, все больше сидел в углу кровати, прижав ноги к груди, пока этому не стал мешать начавший округляться живот. И вот тогда начало приходить осознание…. — Птица… — зовёт Серёжа тихо, впервые с их далекого детства позвав вторую личность сам, потому что действительно в ней сейчас нуждался — Ты здесь? — Здесь, Сереж, здесь, — отзывается чёрное пернатое существо, сидя на полу в центре маленькой камеры-палаты, где кроме кровати больше ничего и нет — Я всегда с тобой. — Они ведь его заберут, да? — положив руки на свой круглый, семимесячный живот, смотрит в темный потолок Серёжа. Он совсем не может спать. Он слышал разговоры злобных медсестёр, когда те водили его на осмотры, и теперь его снова мучили кошмары. В полубреду он расчесывал себе руки до больных, жгущихся отметин и узнавал об этом только утром, когда видел свои изуродованные кисти на свету. Рубинштейн предлагал в очередной раз все рассказать, но теперь Серёжа только отказывался, отрицательно качая головой. — Да, Сереж, — не видит смысла врать Птица. Он был единственным, кто как раз таки никогда ему не врал. Ну, может за исключением того раза с лицом Олега, да и то, это был Сережин выбор спрятаться от правды. — Как мы можем им помешать? — чувствуя шевеление внутри, мягко поглаживает свой животик Серёжа. Он украл документы у медсестры и теперь знает, что будет мальчик. — Никак. — вздыхает Птица, чувствуя всю горечь боли своей половины. Им не переиграть эту систему, да и не стоит, зачем ребёнку расти в психушке. — Но есть вариант нам скорее отсюда выбраться. — Я слушаю. — даже перестав гладить живот, повернул голову на сгусток тьмы посередине палаты Серёжа. — Мы скажем, что все это время притворялись. Никакой ты не сумасшедший, как и меня не существует. Ты прикидывался, чтобы откосить от тюрьмы. — Но тогда нас действительно переведут в тюрьму на пожизненное. Как мы сохраним ребёнка? — В суде другая система, дружище. Мы что-нибудь придумаем. А потом мы выйдем на свободу и отомстим им всем. И не бойся, я никому не позволю тебя обидеть. Согласен? — Мы ведь с тобой одно целое. Птица поворачивает голову из-за плеча, и два заговорческих довольных взгляда встречаются друг с другом.

***

— Прошу, — в коротком перерыве между схватками, хватает за рукав медбрата Сергей, едва не задыхаясь — Скажи, куда его заберут? — Не положено. — холодно отвечает акушер, давно очерствев принимать роды у психов и проклиная тупых санитаров, что за этими придурками не смотрят. Жить по-человечески они не могут, зато трахаться — пожалуйста. — Прошу… — Серёжа сжимает зубы от очередного ломающего приступа боли. Воды уже отошли и его наконец передали дежурному акушеру из обычной больницы — Пожалуйста… — Тужься лучше, а не болтай. Серёжа слушается, сжимает зубы, чтобы не орать, но получается плохо. Никакого нормального оборудования психопатам не положено, поэтому даже об обезболивающем мечтать не приходится. Все сам. — Пожалуйста, тогда… — Сергей снова задыхается от очередной схватки и голос садится недосказав. — Тогда запиши в документах, что его зовут Ярослав. Пожалуйста. Акушер закатывает глаза, устав слушать мольбы и слезные уговоры, возвращаясь к своей непосредственной задаче. Ещё не хватало ему крестной феей всяким придуркам становиться. Серёжа продолжает задушено шептать и умолять парня его послушаться. Он обязательно найдёт своего ребёнка, обязательно к нему вернётся. Детский плач раздается на всю небольшую палату, и Серёжа пытается изогнуться, увидеть младенца, не смотря на разрывающую его тело боль. Он хочет его увидеть. Акушер уже кладёт малыша в бокс у стены и снова возвращается к Серёже. Но тот ловит его за руку, крепко сжимает пальцы, словно готов сломать кости, изо всех сил пытается увидеть шевелящегося за прозрачными стенками младенца и снова заглядывает врачу в глаза — Пожалуйста, у тебя же самого будут дети. Его зовут Ярослав, запиши так. И парень кивает, неожиданно увидев в синих глазах не безумие шизика, а полностью осмысленный взгляд человека, который всеми силами готов бороться за то, что у него сейчас отнимают. Это впечатляет парня, и, передавая младенца с безликими документами в дом малютки, он тихо шепчет знакомой воспитательнице, что у мальчишки есть имя. Серёжа же в этот момент лежит на своей койке в палате Форта и тихо плачет, сжав руками свой опустевший живот. Птица обнимает его всем собой в попытке успокоить, но собственная скорбь переполняет больше злости. — Ярослав… — едва слышно шепчет Серёжа. Яр… Ярослав… Славящий солнце. Солнце. Так Игорь называл Сережу, в дни, когда беззаветно любил. — Мы им всем отомстим. — шепчет Птица, пытаясь убаюкать Сережу хотя бы в непродолжительный сон.

***

Юля смотрит на Грома и поджимает губы. Некогда вспыльчивый, прикольный, безбашенный Игорь все больше походил на свою тень. История с Разумовским его сильно подкосила. И без того отчуждённый мужчина закрылся окончательно. Даже близкий круг из Прокопенко, Дубина и Пчелкиной больше не могли заставить его посмотреть на мир открыто. Больше Игорь никому и ни за что не верил, закрылся в своём мире и только сильнее бил, если кто-то пытался что-то ему затереть про честь и доблесть полицейского. Поэтому Юля даже не стала рассказывать другу, что Разумовского переводят из психушки в обычную тюрьму. Она лично присутствовала на конференции с главным врачом клиники Виниамином Самуиловичем Рубинштейном, когда тот, как загнанный зверек, объяснял камерам, что все эти пару лет Разумовский только удачно косил под психа, чтобы избежать настоящего наказания. Что-то в этом казалось Юле неправдоподобным, особенно вот эта конференция, резко поднявшаяся буча из информационных расследований, а единственной базой для всего этого служило несколько анонимных сообщений на мобильники пары ее журналистов-друзей. Разумовского признавали дееспособным, адекватным и все же виновным, поэтому переводили в простую тюрьму строгого режима, и почему-то Пчелкиной казалось, что врач этим весьма недоволен, а вот Разумовский может быть очень даже вполне. Вся конференция была какой-то долбанутой, как и следует в стенах психбольницы и по теме свихнувшегося маньяка миллионера. И все же, Юля и словом об этом никому не обмолвилась, чтобы не бередить старые раны друга.