Остыл

Кофе в кружке вовсе не горький, во всяком случае не горше ощущения, что происходящее вокруг никогда не закончится в отличие от напитка. На самом деле хороший кофе, к которому привык Хесед, скорее кислый, и будучи холодным заставляет уж слишком кривить лицо, а потому не жалко. Кофе, как и сотрудников, тут много, и они — всего лишь ресурс, от которого в конечном итоге остаётся выжатый досуха жмых. Весьма прозаично и так утомительно, что мешки под глазами почти ощутимы, пускай Хесед и не знает, как выглядит в чужих глазах на самом деле. Его кофе опять остыл, но чья-то рука не даёт опустошить кружку, потому что всё ещё жалко, даже спустя столько бездарно потраченного времени. Пальцы, обтянутые перчаткой, слегка скользят по коже, перехватывая ручку. Йесод говорит, что не стоит переводить понапрасну ресурсы, на которые затрачены средства и силы. Хесед слышит, что ему всё ещё жаль, что кто-то вынужден погибать, и что он не может с этим смириться, проецируя свою тоску на несчастный напиток, не нужный даже тому, кто его приготовил и забыл. Ему, безусловно, тоже жаль кофе, но он старается абстрагироваться от этого ощущения, как может, и в отражении напитка видит лишь своё бегство от тяжёлых решений, которые впоследствии оказываются неправильными. Так ли хороша его забота, как ему хотелось бы думать в прошлом? Наверно, он просто жалок. Йесод давится холодным кофе с завидным упорством. Он не слишком его любит, даже не нуждается в нём как в милой привычке, чтобы занять беспокойные руки, что так и тянутся расковырять очередную рану под многослойной одеждой. Было бы приятнее думать, что так он спасает ресурсы, пусть даже такие незначительные, но это всё не имеет смысла и обречено на провал, как и все попытки сохранить сотрудникам жизни, или вырваться уже из временной петли. О том, что с ним всё будет хорошо, Йесод даже не пытается думать — не будет. Его энтузиазм, как и разум, холодны даже сильнее кофе, которым он пытается утолить невесомую жажду к жизни. Вот улыбка Хеседа, в отличие от кофе, горькая. Он тактично забирает свою опустевшую кружку и спрашивает, может ли чем-то помочь, хоть и знает, что не может. Йесод приходит сюда вовсе не из-за очередных отчётов, штрафов и даже не потому, что хочет лично посмотреть, куда так стремительно утекает кофе — не иначе как в трубу. На самом деле ему здесь просто спокойно — у доброжелательного Хеседа всегда находятся нужные слова, ободряющие улыбки, а сотрудники (те из них, которые живы) достаточно веселы. У Йесода едва хватает сил держать себя целым, и на взаимодействие с миром их не остаётся, оттого правила всё ещё кажутся важными — они помогают быть. Вовремя сдавать отчёты, не расчёсывать несуществующие раны, выполнять свою работу, не сходить с ума от галлюцинаций… Хесед всегда понимающе кивает на этот поток информации. Йесод не помнит его толком до того, как он остыл, как кофе, что он за ним допивает — только по рассказам самого Хеседа, глубоко разочарованного в себе. И дни повторяются один за другим, и сотрудники умирают и появляются вновь, и если Йесод занят работой, то Хесед выливает холодный кофе, который ему не жаль, представляя, что кружкой вычерпывает самого себя до дна, что кажется недостижимым. Сизифов труд, которым они тут все заняты. Обыкновенная привычка, постепенно превращающаяся в зависимость — в конце концов Хесед всегда ходит с кружкой, как и Йесод натягивает на себя одежду так, чтобы не было видно ни единого участка кожи. Навязчивые идеи такие странные со стороны, когда не принадлежат тебе лично. Но бывает и так, что Йесод снимает свои перчатки, под которыми абсолютно чистая кожа, и Хесед улыбается ему, предлагая вторую кружку. Быть может, ничто здесь уже не имеет смысла, и они погрязли в поисках объяснения хоть чему-то, но они всё ещё могут чувствовать что-то кроме бесконечного сожаления, похожего на море, в котором слишком легко захлебнуться во время очередного шторма. Горячий кофе не способен обжечь их руки, но дарит мнимое ощущение тепла, сопровождаемое механическим скрежетом от объятий. — Приготовить ещё? — Да, пожалуйста. Это иррационально, но они будут пробовать снова и снова, и даже чересчур рациональный Йесод будет верить, что им ещё может повезти.