Что в имени тебе моем?

Вздрогнув, Антон наконец выблевал содержимое желудка и, вытерев выступившие в уголках глаз слёзы, попытался отдышаться. Ему не впервой вызывать рвоту. Но в последнее время делать это всё сложнее и сложнее: для работы он научился подавлять рвотный рефлекс. Казалось, что ему теперь в глотку не сунь — всё пропустит, ну просто пациент-мечта для ФГДС. Шасту от самого себя было тошно. Он на дрожащих ногах подошел к раковине, умылся, прополоскал рот несколько раз, избегая глазами отражения. Приведя себя в относительно нормальный вид, Антон выскочил из уборной. После таких наказаний хотелось бежать. Хотелось скрыться и притвориться, что ты действительно веришь, что чёртовы бандиты не найдут должника. Горло привычно саднило, но проблема не в боли, а в обиде на судьбу, на жизнь, на себя и свою забывчивость. Босс хотел внушить, что ты сам причина своих бед. И, конечно, частично это правда, даже если подсознательно Шаст знал, что Стас рано или поздно нашёл бы, к чему придраться. Он бы сделал это даже «для профилактики». Насколько Шастуну известно, это порицалось, потому что использовать и портить собственный товар — верх непрофессионализма, но кому пожалуешься на сутенера? И будет ли какой-то другой исход, кроме порванной задницы? Антон вздохнул и мотнул головой. Нет у него времени на самобичевания, когда скоро придут первые клиенты. Он проверил телефон: пока никаких сообщений от Оксаны. Значит пока можно заняться главной проблемой: ему где-то надо достать деньги за вчерашнюю ночь. Он, конечно, мог потребовать их у Арсения — тот обещал оплатить, но до того надо было ещё добраться. И что если он решит, что Шаст просто пытается вымогать деньги? Попов же не помнит, приходил ли Антон. А кто поверит хастлеру на слово? Забывшись, Антон не заметил Крида, которого едва не сбил с ног на повороте. Тот тоже выглядел немного растерянным. Он проморгался, будто пытался прийти в себя и не отключиться, и спокойно улыбнулся на поспешные извинения парня. Шасту состояние стриптизёра не нравилось — очевидно, что Окси была права, но сейчас не время и не место проводить сеанс терапии. На секундочку Антон на волоске от очередного наказания, и вряд ли там все ограничится долбежкой в рот. Парень уже раздумывает, где лучше просить милостыню, чтоб не повязали: у Курского вокзала с ублюдской табличкой «потерял кошелек, подайте на билет домой» или в переходе, молитвой каждого прохожего оплевывая? Блять, да уж лучше просить у своих. Тем более Эд же говорил, что Крид деньги гребет и долгов не имеет. Может, одолжит? А Антон потом что-то придумает, схитрит или украдет. — Егор, мне нужны деньги, — в лоб выдал он, пока парень еще не отошел от столкновения. — Я могу занять у тебя? — приглушённо спросил. Крид повёл бровью, схватил парня за локоть и отвёл ближе к барной стойке, подальше от места, где их могли услышать. — В чём дело? — с долей обеспокоенности спросил Егор. Учитывая законы клуба, где каждый сам за себя, Антону даже польстил тон стриптизера. — Я задолжал сутенеру за заказ. Там кое-что случилось… И я не смог взять… — Антон осекся, понимая, что рассказать не может — или не хочет. Вряд ли его поймут и пожалеют, скорее скажут, что только конченный идиот стал бы тратить время на возню с чужими тараканами, когда у самого они из носа лезут — только успевай доставать. — Неважно. Сколько тебе нужно? — сжалился Егор. Шаст вздохнул с облегчением. — За два часа. Это… четырнадцать косарей, — быстро сложил он. Крид кивнул, зашёл за барную стойку, чтобы не светить деньгами, и открыл принесенную с собой сумку — он всегда таскал ее с собой. Там, среди одежды (Егор отказывался выступать в костюмах, хранившихся здесь), средств для укладки и косметики, на самом дне лежал большой чёрный пакет. Крид развернул его, и стопки купюр заблестели вотермарками в ярком свете кислотных прожекторов. Антон удивленно посмотрел на мужчину — глаза, словно блюдца, а в голове вопрос: «откуда, чёрт побери, у тебя такие бабки, и какого хуя ты таскаешь их с собой?». Но Шаст тактично промолчал — в его же интересах мило улыбаться, принимая помощь. Получить деньги в долг сейчас было гораздо важнее, чем утолить любопытство. Егор спокойно отсчитал нужную сумму и отдал парню. Затем, заметив растерянное изумление на чужом лице, мягко добавил: «никому не говори, пожалуйста», на что Шаст, сделав серьёзную мину, кивнул. Трепаться об этом было бы как минимум подло, а как максимум опасно — ответ, откуда у Крида при себе такие деньжищи, может Антону не понравиться. — Чё вы двое здесь мутите? Мужчины вздрогнули и посмотрели на стоящего сзади Эда, который, видимо, только вошёл, и от него приятно пахло свежестью вечерних улиц и дешёвыми сигаретами. Егор поспешил убрать пакет, но это не скрылось от Выграновского, и тот зацепился взглядом за стопки купюр, исчезающих в глубине сумки. Эд нахмурился, глядя на мужчин, а затем, схватив Антона за руку, а Егора за лацканы пиджака, потащил обоих в подсобку, где хранился алкоголь. — А теперь поясните, чё за хрень вы здесь творите, — рыкнул он, глядя с подозрением и осуждением на Крида и обеспокоенно — на Шаста. — Он просто дал мне в долг, чего ты паришься, — Антон в примирительном жесте выставил руки. — Сколько? В его сумке дохуя бабла… — То, что у меня в сумке, тебя не касается, — почти что прошипел Егор, прижав к себе её. Антон никогда не видел его столь мрачным. Взгляд Крида будто предупреждал: посягнёшь — убью. Оно и понятно. В этом месте любой бы убил за такие бабки. — Эд, ну правда, это не твое дело, — попытался Шаст снова разрулить ситуацию, но его грубо оборвали. — Свали уже, смена началась. Нам с Кридом есть что обсудить. Шастун нахмурился, в любой другой ситуации он бы не стронулся с места и врезал бы этому обколотому индюку. Но в пизду этих двоих. Он устал от препирательств и не особо хотел слушать их дальше. Антон хлопнул дверью и направился к сутенеру. Надо отдать деньги, а завтра он съездит к Арсению, может, тот вспомнит, что Шаст у него был. Тем временем Эд вырвал у Крида сумку и отбросил её в сторону, а затем впечатал того в стену. Егор дёрнулся, но Эд надавил тому рукой на шею, перекрывая на пару секунд кислород, чтобы парень угомонился. Он не шутки с ним шутит. — Не ебу, что ты там удумал, — зашипел угрожающе Выграновский, — но если ты втянешь Тоху в свои скользкие делишки, я… — Уймись со своей неуместной опекой, мои дела никак не затрагивают вас обоих, — выплюнул Крид. Эда перекосило. Да, он волновался за Антона, пусть и не хотел этого признавать. Тот был дураком, который мог ввязаться в непонятно что по своей глупости и непроницательности. Он уже в борделе, в конце концов. Но слова Егора отчего-то раздраконили сильнее. — Учитывая, сколько бабла ты притащил в бордель, черта с два это не касается нас, — Выграновский сильнее сдавил горло. Егор захрипел и попытался отбиться, но его запястье перехватили, рука Эда скользнула по липкой коже. Крид вздрогнул и с силой заехал лбом по лбу Эда. У обоих зазвенело в ушах. Выграновский попятился, а Егор по стенке отошел в дальний угол. — Мои деньги тебя не должны волновать. И я не хочу, чтобы кто-то знал о них, ясно? — прошептал Крид, ногой пододвигая к себе сумку. — Ты вкалываешь на трёх работах и носишь чёрт-те какие суммы с собой. От кого ты пытаешься откупиться, Егор? — вместо ответа язвительно выплюнул Эд. — Ты работаешь в борделе и не имеешь никакой цели в жизни. За что ты так не любишь себя, Эд? — отплатил Егор той же монетой. — Какой же ты лицемерный ублюдок, — усмехнулся Эд. — Думаешь, трясти жопой на коленях извращённых стариканов похоже на уважение к себе? — Я хотя бы делаю это за деньги, — вдруг с напускным спокойствием ответил Егор, растянув губы в широкой мерзкой в своей слащавости улыбке. Выграновский вздрогнул. — Я видел твое дело, знаешь… Рывок. Бутылки полетели прямо на сцепившихся, повалившихся на пол мужчин. Периодически рыча и вскрикивая, они перекатывались по полу, глухие звуки ударов и скрежет стекла наполнили тесное пространство. Глаза заволокло ненавистью, такой липкой и сладкой, что дурманило голову. Раны обжигало алкоголем, а ткань одежды пропиталась спиртным. Они, периодически издавая что-то отстранённо похожее на смесь ругательств и вздохов, должно быть, сами не сразу заметили, как гнев перевоплотился в что-то гораздо жарче и острее. Романтика борделя: кусать в кровь губы друг друга и царапать ногтями затылок, шею и руки до глубоких порезов, до смеси крови и спиртного. Выграновский перекатился на спину, чтобы отдышаться. Рука лениво вырисовывала на лужице зигзаги. И зачем они поцеловались? Чёрт знает — наверное, эта страсть — уже часть их бешенства. Это не меняло ни отвращения, ни ненависти Эда, но казалось, драку можно было закончить только так. Их личный ГОСТ — ставьте точку только губы в губы. Да и какая разница? Будто это хоть что-то значило, целоваться со шлюхой. — Тебе заплатить? — не смог сдержать языка Эд. Крид, промолчав, быстро поднялся и, схватив свою сумку, вышел из комнатушки, нарочито хлопнув дверью. Эд поморщился — нелепая показуха. Страсть, гнев и прочие огнеопасные чувства вновь сошли на нет. Было плевать и на алкоголь, за который придется платить, и на испорченную одежду, и на липкую кожу и волосы. Он вновь вернулся к своему безразличному состоянию. И, наверное, это его немного разочаровывало. Но он не был уверен.

***

Этой ночью Арсений особенно мучился. Он чувствовал невыносимую тягу к алкоголю, сопротивляться которой было настоящей пыткой. Ему не спалось. Он надеялся отвлечься, заняться обычными делами, которые помогали скоротать досуг раньше. Он посмотрел несколько выпусков «Четырех свадеб», он сделал себе пасту по какому-то мудреному рецепту, занялся йогой и даже выбрался на пробежку вечером. Всё без толку. Каждое его движение сопровождалось мечтами о терпкой жидкости на языке. Это переходило в зависимость, доигрался. Попов бы снова вызвал Антона, но прекрасно осознавал, что финансовое положение оставляет желать лучшего, а час с ним встал бы в копеечку. Поэтому Арсений подумал набрать Диму. Он не виделся с ним с самых похорон, но отчего-то казалось, что Позов с пережитым справлялся в разы лучше. Не потому, что горе не захлестнуло его так же, как Арса — просто Дима, скорее, очень умело подавлял боль в себе. Он не проронил ни одной слезы у гроба сестры и сказал достойную речь вполне себе ровным голосом — запнувшись, глотая резкий вздох, лишь в самом конце. Его стойкость была достойна уважения. И всё же Арс чувствовал вину теперь, ведь он мог бы и поддержать своего друга и брата возлюбленной в этот трудный для обоих момент. Им стоило держаться вместе. Дима был хорошим парнем, и Арсений не хотел бы прекращать с ним общение так нелепо, словно вся их дружба была фарсом ради Алены. Он пролистнул список номеров и нажал на вызов, лишь мгновением позже заметив, что попал не по тому номеру. Вместо Димы Позова он набрал Алёну Позову. Как назло. Попов поспешил было скинуть, но заметил, что вызов прошёл. Начались гудки. Наверное, номер ещё не аннулировали, а телефон, может, хранится где-то в квартире самой Алёны, которую ни Арсений, ни Дмитрий не были достаточно смелы посетить. Спустя несколько секунд протяжных гудков, напоминающих лишний раз, что абонент уже никогда не ответит, включился автоответчик. Арс вздрогнул. Голос, такой живой, такой близкий, появился на том конце провода. «Привет, я, наверное, занята безумно важными делами, или мне просто лень дойти до телефона. В любом случае, оставьте сообще- Арс, сволочь, положи моё мороженое на место!» — раздался сигнал, и всё затихло. Арсений улыбнулся, стирая слёзы с щёк, и скинул вызов. Он помнил этот день, несмотря на то, что он был лишь одним из череды однотипных будней, когда Алёна ночевала с ним. Они купили по ведерку мороженого, поставили какую-то нелепую комедию, вроде «Предложения», и лежали на диване. А потом Позовой приспичило записать своё приветствие на автоответчике нового мобильного — диковинка же, и она несколько раз пыталась проговорить одну и ту же фразу пофигистично-пафосным голосом, но Арсений начинал ржать раз за разом, и Алёна всё возмущенно рычала на него, в шутку, конечно. В итоге Арс был выгнан на кухню, а Алёна уже почти записала своё приветствие, как услышала характерное «чпок» открытого Баскин Роббинс, и всё опять полетело к чертям. Она решила не перезаписывать. «Пусть все знают, что ты воришка, Попов», — сказала она укоризненно, но глаза ее светились. Это было так давно. Почти полтора года назад. И вот он вновь услышал её голос. Совсем рядом; кажется, закрой глаза — и можно обмануть реальность, представляя, что Алёна ещё здесь. Протяни руку, коснись, ощути её тепло и эту неповторимую энергию. Арсений улыбнулся и отложил телефон. Звонить Диме уже не хотелось. Ничего не хотелось. Каким-то образом эта весточка из счастливого прошлого напомнила, как хороша была жизнь, как приятно смеяться, дурачиться, быть влюбленным. Конечно, теперь это лишь воспоминания, и, может, неделю назад Попов бы действительно разрыдался пьяным возле унитаза, но сейчас он чувствовал себя… Обязанным? Алёна дала ему тот незабываемый опыт, который сделал Арса таким, какой он был теперь. Она верила в него, когда рядом никого не было, она спасла от одиночества и стала не только возлюбленной, но и лучшей подругой, с которой можно было, не боясь, и в огонь, и в воду. И сейчас сердце Попова переполняла не раздирающая на части боль, не эгоистичная печаль из-за того, что Алёны больше не будет рядом, — но благодарность. За всё. И, наверное, это было принятием. Он ещё не был готов смело делать шаги навстречу будущему, но просто принимал настоящее. И он… Отпускал Алёну вместе с желанием потянуться к бутылке. Девушка прошлой ночью с ним уже прощалась, а значит, действительно пора. После этого Арсений всё-таки смог уснуть, быстро, с некой легкой тоскою на душе. И проснулся лишь от звонка в дверь, когда часы показывали восемь утра. На пороге стоял Антон, что было довольно-таки неожиданно после его отказа. Парень выглядел паршиво — хотя, Арс иного и не ожидал после столь, кхм, тяжелых рабочих смен. Однако, несмотря на усталый, забитый вид, Антон смог выдавить улыбку в качестве приветствия. — Надо же, странно видеть тебя не с похмелья, — подколол парень, проходя внутрь. Попов улыбнулся в ответ. Так странно: они друг друга фактически не знают, но в то же время Антон уже по-свойски проходит в квартиру. Издержки профессии. — Знал бы ты, каких сил мне стоило не пить этой ночью, — покачал головой Арсений. — Дальше будет легче, крепись, — потянулся Шаст похлопать мужчину по плечу, но, одернув ладонь и поджав губы, убрал руку за спину. Попов на это повёл бровью, но не подал виду, что жест его хоть как-то заинтересовал. — Я рад, что ты всё-таки пришел, — заговорил Арс. Они прошли в зал, но Антон не садился, лишь неуютно мялся у края дивана. — Вообще я хотел… — начал было он неспокойно. — Извини меня, — одновременно с ним заговорил Арсений. Он остановился, глядя на Антона, но тот дал отмашку продолжать. — Извини за вчерашний день. Ты правильно поступил, что проигнорировал мой звонок. Мало ли, что бы я мог натворить, пьяный и ни черта не соображающий, — выдал Попов. Он действительно переживал, что обидел парня, и был рад, что Антон всё же здесь. Шастун замер. Так Арс всё же не помнит, — понял он. Конечно, можно было бы освежить ему память и потребовать свои деньги за вызов, но Антон… Боялся. Во-первых, он сам не очень хорошо поступил, притворившись его мёртвой возлюбленной. Да ещё и в квартиру влез без спроса. А, во-вторых, Арсений может решить, что Антон врёт. И даже если Попов действительно даст эти деньги, он может больше никогда не связаться с Шастом. А Антону нужен был кто-то. Из нормальной жизни, с кем можно просто пообщаться. Пусть Арс хоть днями напролёт рыдает о своей возлюбленной, Шаст будет чувствовать себя нормальным хоть раз в жизни, в чужой квартире, успокаивая малознакомого мужчину, но при этом не теряя гордости и не унижаясь за деньги. Антон представлял, что у него эта квартирка будет маленьким уголком, где можно спрятаться. Если Попов его ещё пригласит, конечно. Может, они… подружатся? — Так что ты хотел? — щёлкнул перед его носом Арсений. Шаст помотал головой. — Можно у тебя принять душ? Не хочу ехать домой в этом, — он кивнул на свой вульгарный костюм, и мужчина понимающе кивнул, показывая рукой в сторону ванной комнаты. Антон достал из сумки чистую одежду, поблагодарил Арса и направился в душ. Сам Попов пока встал у плиты. Как раз надо приготовить себе завтрак. Пока он делал омлет, он всё вслушивался в звуки воды за стенкой. В какой-то момент он обратил внимание, что они стали ровными и уже не слышны ни падение капель с тела, ни всплески, когда нарушаешь движение напряжённого потока. Словно бы под струями воды больше не было тела… Осознание ударило под дых. Арсений выключил конфорку и кинулся к двери. Благо, замок на неё он не ставил, потому что жил в квартире один, и скрываться особо было не от кого. Ну, а ещё ему было лень, ладно, Арсений вообще-то активный, но не когда надо тратить силы на что-то никчемное и бесполезное. Арс влетел внутрь, опускаясь на колени перед парнем, лежавшим ванной, в панике осматривая его тело. Но Шастун просто спал. Спал. Наверное, переутомился после ночной смены и отключился, расслабившись в тёплой воде. Попов выдохнул с облегчением, выключил воду и подхватил парня на руки, решив, что отнесёт того на диван. Несмотря на свои мышцы, Антон был довольно легкий. Очевидно, он плохо питался, хотя тело его не выглядело худощавым. Но и здоровым оно не казалось. Неожиданно Арс рассмотрел рубцы на плечах, совсем свежие. Затем, посадив Антона, оглядел спину, тоже исполосанную. Кое-где виднелись и белёсые отметины — старые, но не успевшие до конца зажить. А имён на теле было так много, что рябило в глазах. Плечи, спина, грудь, шея, руки, — всё покрыто буквами вдоль и поперёк. Некоторые имена почти налезали друг на друга, борясь за место на тесной им коже. — Нравится разглядывать? — разлепив глаза, спросил Шаст и перевернулся на спину, словно он стеснялся своей наготы меньше, чем шрамов или имен. — Откуда столько шрамов? — хотя Арс уже примерно знал ответ. Антон хмыкнул. — Издержки профессии. Арсений понимающе кивнул, вглядываясь в израненную кожу, перетерпевшую, наверняка, слишком много мучений, чтобы ещё иметь силы затягивать новые раны. — Ты так и не посмотрел, сколько тебе осталось? — поинтересовался Арс касаясь имени на плече. Его пересекала глубокая белая отметина. — Давай не будем о моей работе, — поморщился Шастун, отсаживаясь. Попов кивнул, извинившись. На задворках сознания он понимал, что эта квартира, наверное, одна из немногих мест, где Антон не чувствует на себе клеймо хастлера. Они переместились за стол. Шаст засыпал на глазах, но отказывался ложиться, и послушно жевал свою порцию, хотя особого аппетита не проявлял, разве что пил апельсиновый сок жадно и немного морщась, точно от боли. Арсений старался об этом не думать. Антону рассказывать за столом было нечего. Вот уже год его жизнь вертелась вокруг событий, что обсуждать за завтраком было бы неприлично. Поэтому говорил Попов, пусть для него это было и непривычно спустя такой длительный перерыв в нормальном общении. Он вновь выходил из зоны комфорта. Он говорил с запинками и неловким смехом, когда что-то путал или забывал. Говорил медленно, останавливался, пугливо смотрел на реакцию Антона, а тот улыбался в ответ и фыркал в трубочку так, что в стакане с соком шли пузырьки. Он рассказывал о работе, об университете, о своей семье, о друзьях, которых сейчас он вряд ли одарил бы этим словом. Антон слушал внимательно, кивал, иногда переспрашивал что-то, что было ему в новинку, ведь он был молод, да и не был знаком ни с институтами, ни с нормальной работой. Ему нравилось представлять, что у него тоже могло бы всё это быть: шумные компании, вечеринки, волнительные и бессонные ночи перед экзаменами, летние подработки с приятелями. Это всегда казалось ему чем-то далеким, но теперь особенно недостижимым. Арсений, видя, что на определённых темах Шаст заметно начинал грустить, пытался перевести разговор в другое русло, но трудно было ориентироваться, говоря с человеком, которому, наверное, почти всякая спокойная нормальная жизнь и её аспекты были чужды. Поэтому юли, не юли — а в глазах Антона невольно мелькала печаль, которая компенсировалась лишь его светлой улыбкой или заразительным смехом. Побитый, но не сломлённый. И сломлённый, но абсолютно без видимых ранений. Так они и сидели, ступая по темам разговоров, как по минному полю — при этом, несмотря на всю неловкость происходящего, они бессовестно наслаждались компанией друг друга. Такой редкой для них в последнее время компанией. Потом, несмотря на протесты Антона, что он способен всё сделать и сам, Арс все же обработал ему новые раны. Они оказались от плётки. И парочка от ножей. Шастун «успокоил», что клиент занимается этим давно и соблюдает все санитарные правила, чтоб не занести инфекцию. Арсений цокнул языком, но ничего не ответил, понимая, что Антон, видимо, уже привык. Ватка с перекисью бережно огибала края ранок, и Антон, шипящий от щиплющей боли, подумал, что было бы классно почаще приходить сюда. Арсений, глядя на засохшую корочку крови, думал так же. Это было глупо и странно, но в какой-то момент человек просто нуждается в человеке, а они так удачно подвернулись друг другу под руку. Мысли материальны. Спустя пару недель это уже вошло в привычку: Шаст приходил часов в 6-7 утра, когда Арсений вставал и собирался на репетиции, они завтракали вместе, болтали друг с другом уже более открыто и смело, а затем Попов подвозил его до дома, чтобы тот не тратился на такси, а сам ехал в театр. Мужчины не говорили о том, что происходит. Они не знали, были ли друзьями, или приятелями, или просто пытались избежать одиночества и прочих проблем, что сыпались на них. Просто Антону нравилось с кем-то общаться, а Арс отвлекал себя от былого горя и учился разговаривать с новыми людьми, чувствуя, что его жизнь, несмотря ни на что, всё ещё течёт своим чередом. Антону нравилась неординарность мыслей Попова и его осведомленность во многих вопросах, а Арс наслаждался восхищением в глазах напротив, звонким смехом и неподдельным интересом, смешанным с какой-то детской непосредственностью. Где он её прятал, что смог сохранить? Так между ними зародилось что-то. Привычка ли — традиция, но это было удобно и уютно, а они, не пригретые жизнью, нуждались в тепле, которое улыбки друг друга вполне успешно компенсировали. И пусть они никогда не обсуждали это, ведь их отношения появились чёрт пойми откуда, но они оба стали замечать, как ждут утра гораздо более охотно, нежели ночи. Ночи, когда можно заработать. Ночи, когда можно увидеть свою возлюбленную. Ночи, когда очень-очень одиноко.