Чёрные шипы

Клуб Винкс: Школа волшебниц
Гет
В процессе
R
Чёрные шипы
Товарищ Влада
бета
ЛавровыйЛИстик
автор
Ко_ТаЛи
соавтор
Пэйринг и персонажи
Описание
Я не боюсь кошмаров, я боюсь реальности. В реальности я могу кому-то навредить, не сдержавшись. Тьма способна завладеть мной, я всегда об этом знала и боялась. А еще я знала, что она хочет вырваться наружу. Чем сильнее магия — тем хуже контроль. У ослабшего разума контроля и вовсе нет. Правильный ли я выбрала путь? Стоит ли мне исполнить свою мечту — учиться в Алфее?
Примечания
Предупреждаю сразу: В моем фанфике другое виденье магии, нежели в мультсериале. И некоторые (многие) вещи могут не соответствовать канону. Теперь у меня есть тг канал! https://t.me/LIstiKLa Заходите в гости и оставайтесь с нами!
Поделиться
Содержание Вперед

Часть 7 День Розы – День Памяти

Сижу за столом, перебирая цветную бумагу. Аккуратными, отточенными движениями соединяю лепестки вместе. Это будет прекрасная роза. Роза, которую я хочу подарить любимой маме. Она, как фея природы, никогда не любила сорванные цветы. Особенно для подарка. Поэтому в нашей семье было принято на День Розы дарить искусственные. Каждый год папа собственноручно делал что-то из разного материала. Стекло, металлы, кристаллы — могло использоваться все, для чего не приходилось вредить растениям. Раньше, до встречи с мамой, папа об этом не задумывался. Он мог случайно уничтожить много растений, пожать плечами и пойти дальше. Когда они встретились мама сразу же поняла, что он сильный темный маг, но неприязни не почувствовала. Ее и саму на Линфее считали странной. Она жила на отшибе, варила зелья и не стремилась общаться с другими. Они полюбили друг друга быстро. Мама никогда не заставляла отца отказываться от своих привычек. Он сделал это сам из уважения к чувствам мамы. И стал даже счастливее. Они будто были созданы друг для друга. — Эй, ты идешь на завтрак? — врывается ко мне в комнату Стелла. Почему ты в этот день такая веселая? Гнетущий полумрак нарушен утренним светом, бьющим из-за двери. Мне не тепло от этого, как обычно, а только болят глаза. Я не хочу есть, я не хочу говорить. — Нет, не хочу, — отвечаю, едва взглянув на фею. Ну же, уходи. Хочу быть одна. — Хорошо, — она закрывает дверь, но я слышу, как она топчется за ней. Не важно, главное не мешай. Наслаиваю бумажные лепестки друг на друга. Одна красная роза на День Розы. Еще четыре года назад я старалась сделать все возможное, чтобы ты, мама, ее не увидела раньше времени. Накануне этого праздника, во время того, как я ее делала, мама ходила особо улыбчивая и часто смеялась. Только позже, когда я подросла, а тебя не стало, я поняла, что тебя так веселили мои попытки быть незамеченной. Я не в обиде, пусть надо мной смеялись. Я бы хотела услышать этот смех снова. Роза почти готова, осталось придать форму лепесткам. Интересно, чтобы в этом году подарил маме отец? Он столько всего делал. Все это осталось в нашем старом доме. Теперь он пуст, теперь в День Розы не пахнет праздничной едой. В том доме больше не пахнет чем-то цветочным, как пахло от мамы. Теперь там вообще нет запахов из-за консервирующего заклинания. Этот дом — мое наследство. Мне не нужен пустой дом. Пусть там осталась мебель, пусть висят все те же занавески и картины. Дом все равно пуст. Больше он не живой. — Привет, мы только позавтракали, — входит ко мне Флора, предварительно постучав. Она отвратительно весела, пусть и пытается это скрыть. От этого еще хуже, мне не нужна жалость. Мне нужно просто побыть одной. — Мы собираемся сейчас ехать в Магикс в аэропорт, скоро первая волна автобусов приедет. Ты с нами? — Нет. Я поеду позже. Дверь снова закрывается. В этот раз пропадает другой свет. Он был мягче, нежнее, но все равно раздражающий. Глаза почему-то режет, света уже нет.

***

Роза готова, вещи собраны. Приходится выйти на улицу, чтобы найти автобус. День. От яркого света защиты нет, на небе ни облачка. Дует легкий теплый ветерок, в иной ситуации он был бы приятен. Сейчас же я аккуратно прижимаю розу рукой с кольцом. Ветер может ее повредить, нужно быть осторожней. Некоторые автобусы уже закрыли двери и готовы отъезжать. Думаю, стоит дойти до самого последнего. Он далеко от выхода, там вряд ли много народа. Захожу с последней двери в надежде сесть в конце, желательно у окна. Но там все места заняты. Во все автобусе есть лишь одно свободное место — впереди, у прохода. Справа сидят мадам Дю Фор и профессор Уизгис, а слева, у окна, профессор Палладиум. Рядом с ним единственное свободное место. Может стоит подождать другого автобуса? Точно, это же последний. — Мисс Даркнесс! — профессор громко здоровается и, как всегда, радостно улыбается. Поэтому- то я и не хочу с ним сидеть. Полтора часа улыбок от профессора и попыток поговорить. Будь мне чуть лучше, я была бы рада. А сейчас прошу меня простить за мое состояние. — Вы хотите сесть? — он оглядывается назад. — Действительно, больше свободных мест нет. Садитесь! — Прошу прощение за беспокойство, — сажусь на кресло рядом с ним. Гул отовсюду, особенно возгласы профессора Уизгиса рядом раздражают слух, а яркое Солнце из больших окон — глаза. Неудачное место: ни облокотиться головой на что-нибудь, ни от света спрятаться. Двери закрываются и у нас, автобус трогается. — Мисс Даркнесс, вы тоже едите домой на День Розы? — пытается начать разговор профессор Палладиум. Какая глупость, куда же я еще могу сегодня ехать? — Угу, — коротко киваю, посмотрев на профессора только из вежливости. Не хочу разговаривать. Специально буду отвечать сухо. Пожалуйста, поймите меня! Мне плохо. — Красивая роза, — профессор посмотрел на бумажный цветок, который я держала в руках. — Вы сами ее сделали? — Угу, — отозвалась я на автомате. Профессор замолчал. Мое мрачное состояние будто переползло и на него. Извините, но сегодня я действительно не настроена на разговоры с вами. Смотрю на цветок, но краем глаза замечаю его растерянный взгляд, направленный на меня и поджатые губы. Видеть его таким непривычно. И теперь у меня просыпается совесть. Будто котенка пнула. Молчит он не долго, потом улыбается, как по мне натянуто, и просит: — Расскажите мне, пожалуйста, о вашей планете. Говорить не хочется от слова совсем, но вдруг после этого разговора взбодрюсь? Мне не нравится мое нынешнее состояние. Ненавижу чувствовать себя беспомощной и одинокой. А впереди лишь пустота… — Я с планеты Анрирт. Если лететь от Магикса, то это займет около двух часов. Вообще, средней удаленности, — я поводила рукой по сиденью, чтобы почувствовать ее шероховатость. Отвлечься не получается. Все еще пусто на душе. — На этой планете много лесов и водоемов. Города небольшие, затерянные в лесах. Дома максимум три этажа. Задних дворов с лужайками у домов нет, просто дом и ограда. Хотя кто-то умудряется весь участок засадить цветами. Я замолчала, раздумывая, стоит ли мне продолжать. Смотрю на профессора и вижу, что ему интересно. Ладно, продолжу. — Мы жили не в городе, а на полянке в лесу. И маме, и папе так было удобнее. Мама часто вокруг дома сажала цветы. В самом доме растения не приживались. В лесах много полезных трав, вкусных ягод, а вода из лесных родников богата природной магией. Прекрасное место — моя планета. Но лучше не становилось. Разговаривать было будто бы больно, язык шевелиться не хотел. Повернуть голову было невыполнимым испытанием. Видно, с разговорами сейчас все. Профессор, кажется почувствовав мое состояние, повернулся ко мне всем корпусом. Я с безразличным взглядом смотрела на него. Сил на выражение эмоций нет совсем, все на этот короткий диалог ушли. Его обеспокоенный взгляд прошелся по моему лицу, руке, трепетно сжимающей бумажную розу, и вновь вернулся к глазам. Я сегодня ночью плохо спала, у меня, наверное, сильные подглазины. — Мисс Даркнесс, вы неважно себя чувствуете? — он смотрит на меня с беспокойством. Пожалуйста, не надо! Не беспокойтесь за меня, это обычная хандра! Она пройдет, и я снова смогу смеяться вместе с вами над глупостями. Все это хочу сказать я, но не могу. Вместо этого я вымучиваю короткое «все впорядке». Судя по нахмуренным бровям мне не верят. — Я могу просканировать вас магией? Мне хотелось бы узнать, действительно ли вы здоровы. Я лишь киваю. Пусть делает, что хочет. Он взмахивает передо мной рукой и что-то чуть слышно бормочет. Вижу вокруг себя салатовые всполохи. Красиво, но и от их сияния у меня болит голова. — Истощение организма и вывих левой ноги, — резюмировал он с грустным видом. — Почему вы не обратились к медсестре? — Ничего, приеду домой — дядя залечит, — не стала отвечать ему на вопрос. — Неужели вам самим не было неудобно? Нога же должна была опухнуть, — с каждым словом он сердился все сильнее, но посмотрев на меня вдруг успокоился. — Она не опухла. Я мазала лечебной мазью, — закрываю глаза, чтобы его не видеть. — Хорошо, — тихо выдохнул он. Я медленно открыла глаза. — Пожалуйста, действительно расскажите своему дяде. И потом, по прибытии в Алфею, я обязательно продиагностирую вас еще раз. — Хорошо, — тихо ответила. — Давайте поменяемся местами, — вдруг сказал он. Я кивнула, слегка улыбнувшись. На большее не хватило сил. — Да, сейчас! — он вскочил и начал занавешивать окно. Как хорошо, что в автобусе предусмотрены шторки. — Так вам будет комфортнее. — Спасибо. Мы пересели, и я наконец смогла прислониться головой к стенке. Со стороны двух других преподавателей тоже исчез свет. Я посмотрела на них. Они переговаривались друг с другом, сильно сбавив тон. Даже громкого профессора Уизгиса было меньше слышно. Остаток пути я была в состоянии между сном и явью, а по прибытии в аэропорт меня разбудил профессор Палладиум, нежно погладив по плечу.

***

В аэропорту Анрирта меня встретил дядя. Он степенно подошел ко мне, стараясь не сорваться на бег. — Как долетела? — спросил он тихо. Голос был как всегда глубок и нежен. — Устала, — я прижалась лбом к его груди. — Ну-ну, вот придем домой и отдохнешь, — он слегка погладил меня по спине, напоследок хлопнув меня по плечу. — Идем к телепорту. Телепорты — лучшее изобретение волшебников. Особенно на нашей планете, где удобнее всего передвигаться по рекам. Дороги были бы слишком длинные и дорогие. Дома меня встретила привычная обстановка: не очень богато, но душевно. Я прошла сразу к себе. Комната осталась почти не тронутой, только не было пыли. Дядя видимо убирался к моему прибытию. Увеличила спортивную сумку, в которую сложила все самое важное, и плюхнулась на кровать. Поврежденная нога неприятно ныла, а силы, восстановленные во время длинной дороги, снова пропали. Ранний вечер, спать сейчас слишком рано, но боюсь, что, если не лягу, мысли меня просто съедят. — Ну давай, рассказывай, — вошел ко мне дядя, едва, едва я успела переодется в удобную домашнюю одежду. Не обращая внимание на мое недовольное лицо, он прошел через комнату и сел рядом со мной на кровать. — Что рассказывать? — Как прошли первые несколько месяцев учебы? Появился мальчик? Не обижают? Ты им врезала? — он по-мальчишечьи улыбался, показывая, что этот расспрос — не более чем шутка. Но я понимаю, что он волнуется за меня. Я не могу позволить себе относиться к нем с пренебрежением. Только не к единственному близкому человеку. Он видит меня насквозь и знает причину плохого самочувствия. Он всегда знает, как мне помочь. — Все хорошо. Некоторые заклинания из-за моей природы не выходят, но учителя понимают, поэтому с оценками проблем нет. Нет, мальчика нет. И не обижают, так что врезать некому. — Ясно все, обычная скучная жизнь моей зубрилки-племяшки, — он расхохотался над моим возмущенным лицом. Потом, отсмеявшись, мечтательно прикрыл глаза. — Вот я в твоем возрасте, когда учился в Красном Фонтане… Впрочем, эти истории не для детей. Вот обзаведешься собственными, тогда расскажу. — Знаю я, что ты делал: кутил и контрабандой занимался, — фыркнула я. Мой папа всегда на него плохо влиял. — Зато время хорошо проводил. И деньги неплохие имел, — он гордо выпятил грудь, задрав подбородок. — Пока после выпуска книжный магазин не заимел. Куда же весь твой авантюрный дух подевался? — Эй! Я просто сосредоточился на чем-то одном! — он посмотрел на мня с притворным негодованием. — Из всего возможного именно книги? — поддела его я, так же не всерьез. — Ты хоть знаешь как некоторые экземпляры тяжело достать?! Ты хоть знаешь на что приходится идти ради них?! — А кто-то ведь редкие артефакты коллекционирует, — я уже откровенно улыбалась, он же демонстративно сложил руки на груди отвернулся. — Вот зря ты скалишься. Помяни мое слово, свяжешься с кем-нибудь очень светлым и будешь сидеть дома, да артефакты мастерить. Тогда уже я посмеюсь. — Думаешь этот светлый посмотрит на меня как на партнера? — почему-то ответ на этот вопрос был важен для меня. — Конечно, — он уверенно кивнул. — Ты девушка красивая, хорошая. Тараканов в голове много, а так и вовсе идеальна. — Хорошо, если так, — я посмотрела на розу, лежавшую на письменном столе. — Не сомневайся, — потрепал меня по волосам, наверняка оставляя там беспорядок. Я снова перевела взгляд на него. — А что, есть кто-то на примете? — Нет, никого нет, — смотрю вперед, невидящим взглядом. Точно никого нет. Внезапно вспомнилось приятное тепло и веселый смех. Ну что за глупости? — А у тебя подглазины, — сообщает дядя, тыкая меня в щеку. — А у тебя руки холодные, — в тон ему отвечаю я. — Они всегда у меня холодные, а вот подглазины — признак плохого самочувствия, — я поджала губы. Профессор просил рассказать. — Я устала. А еще у меня левая нога вывихнута, — я отвела от него взгляд. Не хочу видеть, как он нервничает. — Устала — это понятно. Но ногу как ты вывихнуть умудрилась?! — проворчал он с негодованием. — Я чуть в одного парня на полной скорости не врезалась, и чтобы этого не произошло — свернула. Неудачно, — я растеряно почесала затылок. — Сиди тут! Я схожу за аптечкой и вернусь, — он наградил меня строгим взглядом и вышел.

***

Звенит будильник. Семь утра. До десяти мне нужно многое сделать: приготовить праздничный завтрак, как следует упаковать его, добраться до отдаленной поляны в глубине леса. Путь предстоит неблизкий. Готовлю яичницу, мы всегда с папой так делали и несли ее маме в постель. Увы, булочная сегодня закрыта, у миссис Роуз — милой старушки — сегодня выходной. Придется использовать вчерашний хлеб. Дядя знал, что мне он понадобится для этого завтрака, поэтому сходил вечером и купил. Я все сложила: хлеб из любимой маминой булочной, яичница, ее любимый апельсиновый сок. Три тарелки, три стакана и три набора приборов. Нужно еще взять тряпку, чтобы вытереть стол. Там давно никто не ел. Идти до туда полчаса, но нужно прийти заранее, чтобы все подготовить. Все должно быть идеально на этот праздник. Дорогу помню слишком хорошо. Первое время я часто сбегала туда от дяди. Лес тихо приветствует меня, он понимает: мне сейчас тяжело. Пусть я и иду праздновать, но этот день для меня уже давно не праздник. Ветки сами собой слегка гнуться, пропуская меня. Для них это тоже важно. Местная природа любила мою маму. Вдалеке гул ручья, рядом со мной поет птица, шуршит листва. Когда-то мама говорила, что нет веселее и прекраснее этой музыки. Я вслушивалась в окружающие меня звуки и, впечатленная мамиными словами, соглашалась с ней. Сейчас же я слышу лишь траур. А первый год после ее смерти, я и вовсе не слышала музыки, лишь негармонирующие между собой звуки. Вот она — беседка посредине леса. Деревянная, заросшая лозами, далекая от всех переживаний и бед. Поднимаюсь по ступенькам. Те шатаются и скрипят, того и гляди развалятся. Вся беседка такая. Когда-то, когда мне было семь, когда папа только построил ее для мамы, она казалась надежнее всего. Я могла бегать внутри вокруг стола и слышать ворчание родителей. Сейчас так уже не будет. Беседка старая, может рассыпаться под ногами. Папа сам ее чинил, а другим запрещал. Он не использовал артефактов для ее сохранности, говорил: «Зачем они, когда есть я?». После того, как его не стало, никто так и не нарушил его воли, не чинил беседку. Стол, как и лавка, занесен листьями. Насекомых на нем нет, природа уважала маму, а значит не пачкала, то, что ей было дорого. Трогаю стол в попытке проверить выдержит ли он тарелки. Поверхность шатается. Ничего, год еще простоит. Аккуратно стряхиваю листья, чтобы они не разлетелись в разные стороны. Достаю тряпку и нежно протираю поверхность. Краска совсем облупилась, но ничего. Я помню этот стол свежевыкрашенным, мне тогда было одиннадцать, и я помогала папе красить. Вся одежда заляпана была. Мама после этого не ругалась, она смеялась и называла меня с иронией маляром. Потом, когда краска высохла, мы все вместе обедали под байки папы о том, как он собственноручно, без магии строил эту беседку. Достаю тарелки и ставлю их, как они стояли всегда. Мамину и папину на одной стороне, а мою через угол. Они всегда были вместе. Накладываю еду. Сначала маме, ей самый красивый кусочек, потом папе, ему самый большой, потом уже себе. Я хочу, чтобы у родителей было самое лучшее. Хотя они бы воспротивились: мама бы наверняка пожелала, что бы самый красивый кусок достался мне. Извини, мама, но сегодня твой день. Наливаю сок. Достаю хлеб и кладу его на красивую тарелку. Ставлю маленькую вазочку, буквально на один цветок. Вот и все. Приготовления окончены. Точно! Нужно же еще и лавки протереть, не сидеть же на грязном! Теперь точно все. Время подарка — самодельной красной розы. Достою из контейнера розу. Фух, она не помялась, она все так же идеальна. Встаю напротив маминого места и засовываю цветок в вазу. — Это тебе, мам. С Днем Розы. Надеюсь, папа сделал тебе хороший подарок, жаль, что я снова его не увижу, — на последнем слове голос все-таки дрожит. — Извини, мама, у меня не получается быть веселой. Я знаю, тебе не нравится, когда я грущу. Так что, давайте просто есть. Сажусь на свое место и беру вилку с ножом, начинаю резать яичницу, смотря в тарелку. Если подниму взгляд — расплачусь. Есть совсем не хочется. Тошно. Но выбора у меня нет: мама и папа не любят, когда я не ем, особенно на праздничном завтраке. Когда я капризничала и отказывалась есть, мама говорила: «Нуже, поешь, не расстраивай маму». Рядом громко чирикает птица, и я от неожиданности подскакиваю и поднимаю голову. Птица улетает, а я уже не могу убегать от реальности. Передо мной абсолютно нетронутые тарелки. Их некому трогать кроме меня. Когда пройдет время, я возьму все, что готовила для родителей, вынесу из беседки и оставлю животным, а сок из их стаканов вылью в ручей. Роза, сделанная мной для мамы, так и останется тут. Из-за косых дождя, умудряющегося долетать до середины беседки, она размокнет и превратиться в ничто. А вазочку кто-то возьмет. Так было четыре раза, так будет и пятый. Пусть их и нет. Пусть я не знаю существует ли загробная жизнь, слышат ли они оттуда меня, я должна поделиться с ними многим. Это наша традиция. — Мама, папа, я нашла друзей. Мы придумали называть себя Винкс. Стелла, Блум, Флора, Текна и Муза. Тебе, мам, могла бы понравиться Флора, она фея Природы. Мне они нравятся, правда часто влипают в сомнительные приключения, а у меня такое чувство, будто, мне нужно сделать все возможное, чтобы они были впорядке. Поэтому я вместе с ними, пусть и не всегда согласна с их решениями. Они же мои друзья. О, пап, дядя поживает хорошо, пусть теперь я и не могу следить за ним. И еще, извини, что бросила Облачную Башню и пошла в Алфею, для меня важно было так сделать. Не ругайтесь там! Вернее, я полагаю, что вы снова затеяли перепалку. Алфея действительно хороший вариант для меня. Там хорошие преподаватели, хотя, по-моему, завуч Гризельда меня невзлюбила. Но с другими учителями у меня хорошо! Я вот, например, хорошо общаюсь с профессором Палладиумом. Он очень добрый и стеснительный, чем пользуются другие ученицы и издеваются над ним. Знаешь, мам, я этих учениц не понимаю. Его уроки действительно полезны и интересны. Да и он сам — интересная личность. Чего стоит его раса. Подумать только — эльф! Папа, не закатывай глаза. Я знаю, тебе не нравятся эльфы. Он действительно хороший. И переживает о всех учениках. Я замолчала, чтобы перевести дух. Зря, наверное. Теперь грустные мысли снова берут верх. Еда бы уже могла бать съедена. Мама бы радовалась за меня, а папа ворчал, что ушла из Облачной Башни в обитель фей. Но, на самом деле, он был бы тоже рад за меня. Все-таки они оба желали мне быть счастливой. — Да, мне нравится быть в Алфее. Даже обилие розового больше не отвлекает, — закончила я. Пора уходить. Мы никогда не проводили здесь весь День Розы. Да и быть здесь долго — травить душу. — Мама, папа, простите, но мне пора бежать. Дядя волноваться будет. Он всегда волнуется, когда я здесь задерживаюсь. Я быстро собираю вещи. Не хочу больше тут оставаться. Сколько времени прошло, а боль убивает до сих пор. Лестница скрипит и шатается под ногами. Где-то дерево и вовсе сгнило. Беседка покрыта густым вьюном, больше похожим на кокон. Раньше его было меньше: ровно столько, чтобы быть красивым, спасибо маме. Сколько еще простоит эта беседка? Что я потом буду делать? Беседку, моих родителей, все вокруг съедает время. Когда-то давно эти деревья были молоды, их кора была не такой прочной, а листва насыщенней. Уже через сто лет их может и вовсе не стать. Что-то столь прекрасное, могучее, древнее просто прекратит свое существование. Время забирает все. Даже камень рано или поздно превратится в ничто. Ради чего тогда бороться?

***

— Дядя, я вернулась, — после беседки я пришла по просьбе дяди в его магазин. Он хотел убедиться, что я вернусь, но сам магазин оставлять на долго не мог. Он работал даже в праздники, все равно поздравлять ему было некого. — Хорошо, — он кротко улыбнулся, взволновано заглядывая мне в глаза. — Смотри, у меня совсем нет посетителей. Я немного устал, поэтому давай я закроюсь пораньше, и мы приготовим что-нибудь вкусненькое? — Что ты хочешь? — на самом деле, мне хотелось лишь остаться в темноте, свернувшись под одеялом. Но дядя же волнуется. — Ммм… давай пойдем в продуктовый и там все решим, — он вышел из-за стойки, положил руку мне на плечо и повел на выход.

***

— Посмотри на меня, я коллекционирую редкие книги, потому что мне это нравится. Ради своего хобби я могу пойти на многое. Да, однажды эти книги рассыплются в труху, однажды не станет и меня. Но сейчас, сейчас я живу, я мыслю, и я чувствую. Я счастлив, что я могу делать, я могу получать наслаждение от того, что я делаю. Вот в чем смысл, — дядя сидел напротив меня и серьезно заглядывал в глаза. — Но что делать мне? У меня нет такого хобби. Иногда мне кажется, что и меня нет. Для общества, для друзей, — отпуская взгляд на мои судорожно сцепленные руки. — «Для друзей»? Они с тобой не общаются? — дядя наклонил голову, всем видом изображая удивление. — Блум иногда спрашивает совета. — И все? Остальные четверо и вовсе молчат? — Нет. Стелле не нравится мой гардероб, с Флорой мы иногда говорим о природной магии, с Музой мы… просто понимаем друг друга. И с Текной тоже, — чувствую, как мои руки немного расслабились. — Вот видишь! Стало быть, ты существуешь, раз столько людей с тобой общается! — пусть дядя сейчас и улыбается, но я вижу его усталость. Похоже я действительно проблемный ребенок. Прости меня, дядя, мне придется побыть такой еще немного. — Но мне даже поговорить не с кем! Я будто не могу им полноценно открыться. — Оно и понятно, вы знакомы всего ничего. — Думаешь? — я с надеждой посмотрела на дядю. — Конечно. А вообще, найди в Алфее кого-нибудь, кто мудрее чем шестнадцатилетние девушки, и кто тебе нравится, и спрашивай совета у него, станет легче. И не забывай мне звонить. Ты же знаешь, я всегда рад твоему звонку. — он погладил меня по голове пошел относить грязную посуду. — Мне очень больно после смерти родителей, — призналась я ему в спину. Он застыл. Нам обоим будет комфортнее, если он так и не повернется. — Прошло уже четыре года, а я все не могу их отпустить. Я ненавижу, когда другие счастливы в этот день! Почему так не справедливо?! Я чем-то провинилась перед судьбой?! — Милая, я прекрасно понимаю тебя. Я ведь тоже сирота. После того, как родителей не стало, единственный, кто был мне дорог — твой отец. Сейчас у меня есть любимое дело, и я вспоминаю об усопших с нежной грустью, — он подошел ко мне и слегка приобнял. — Просто найди чем себя отвлечь и не держи все в себе. Обещай, станет легче, пусть и не сразу. Уверен, пусть сейчас душа и рвется на части, но потом ты будешь счастлива. Помнишь? «Откройся миру и мир откроется тебе». — Спасибо, — я обнала его в ответ. Кажется мне предстоит нелегкий путь.

***

Солнце уже не кажется таким раздражающим. Без света, наверное, было бы тяжело, растения бы умерли. Дует легкий теплый ветерок, и я поворачиваюсь ему на встречу. Он был бы куда приятнее, будь я на природе. Но ничего, скоро я окажусь в Алфее, там нет этих безжизненных асфальтовых дорог. Я иду в аэропорту Магикса, разыскивая автобус. Возможно, я прилетела слишком рано, и он еще не успел приехать. Нет, один стоит, и на нем табличка, что конечная остановка — Алфея. То, что нужно. Как раз погрузка начинается. Захожу внутрь автобуса. В этот раз он полупустой. Все сидят сонные, грустные, молчаливые. Осматриваюсь по сторонам, раздумывая, куда же лучше сесть. И вижу профессора Палладиума. Он сидит, уткнувшись в книгу, не обращая внимание на происходящее вокруг. Чтож, решено, куда я сяду. — Здравствуйте, профессор, — здороваюсь я. Он вздрагивает и поднимет голову, слегка улыбнувшись. — Я могу сесть с вами? — Конечно! — теперь он улыбается открыто и радостно. Его взгляд метался по моем лицу. — Я вижу, вы чувствуете себя лучше. — Да, так и есть, — сев, я повернулась к нему. — Простите меня пожалуйста за мое ужасное поведение тогда, я просто… — Все в порядке, я понимаю. В жизни каждого бывают тяжелые моменты, — он все еще продолжал улыбаться, но уже немного грустной, нежной улыбкой. Книга на его коленях осталась забытой. — Да, так есть… Дядя говорил мне найти кого-то, с кем я могу поделиться. Кого-то, кому я доверяю. Профессору Палладиуму ведь можно доверять? Но, с другой стороны, я не хочу навязывать ему свои проблемы. Пусть он и учитель, обязанный помогать ученикам, но нужно ли ему это на самом деле? Нет ничего хуже, когда ты изливаешь душу, а тебя слушают против своего желания. — Профессор, а у вас есть хобби? — внезапно для себя спросила я. — Конечно, — он удивленно посмотрел на меня, но все же ответил. — Я люблю учить, изучать новое и варить зелья. Ну и еще по мелочи. А зачем вам? — Я просто… думаю, что мне делать после выпуска из Алфеи. Я ведь не смогу стать хранительницей своей планеты, — я сложила руки на коленях и посмотрела на них. Ну вот, все-таки повесила на него свои проблемы. Нужно просто перевести тему на менее болезненную и закончить разговор. — Вы хороши в артефактах. Почему бы вам не стать, например, артефактором? — Я… не знаю, есть ли в этом смысл? — а вдруг я ошибусь с выбором? — Разумеется есть! У вас огромный потенциал! — он в задумчивости провел пальцем по нижней губе. — Но, если вы не хотите быть артефактором — это нормально. Нужно просто найти то, что вам по душе. — В этом и проблема. Мне ничего не «по душе», — я на мгновение задумалась, и все же решила открыть душу немного больше. Хуже ведь не будет? — На самом деле, я чувствую лишь пустоту. Будто моя жизнь крутится только вокруг моего окружения, а меня самой, моих желаний нет. Все мои чувства на поверхности, они вспыхивают и затухают, а в глубине лишь печаль напополам с безразличьем. — И вы чувствуете это постоянно? — он стал выглядеть встревоженным. Ну вот, не стоило этого говорить. — Ничего страшного! — я постаралась весело улыбнуться. — Просто временная хандра! — Пожалуйста, ответьте на вопрос, — он нахмурился, выглядя еще более обеспокоенным. Ну честное слово, чего тут такого? — Я просто мало обращаю на это ощущение внимания, но в некоторые моменты оно всплывает. В последнее время чаще. Правда, не стоит беспокоиться. — Ясно. Хорошо, я не буду давить на вас, но пожалуйста, если станет совсем невыносимо, придите ко мне. Пообещайте! — Хорошо, обещаю, — я закрыла глаза. Да, дядя говорил, что нужно рассчитывать на других. Если им всем будет так спокойнее, я попрошу помощи. — Кстати, я рассказала дяде про ногу, и он ее залечил, — я весело улыбнулась профессору. Пусть это было и не легко. — Хорошо, тогда позвольте в этом убедиться, — он тоже перестал хмуриться. — Конечно. Скоро мы вернемся в Алфею. Там всегда тепло и светло. Пусть тот свет не освещает мою душу полностью, а тепло пока меня не отогрело, но все впереди. Может однажды мне не будет так темно и холодно? По крайней мере сейчас эти салатовые всполохи, переходящие в теплый золотой, удерживают, не давая мне погрузиться во тьму мыслей.
Вперед