Маленькие истории Тейвата

Стоя за барной стойкой, методично смешивая коктейли и протирая стаканы, Дилюк невольно ловил сплетни и пьяные разговоры. Его не интересовало ни то, ни другое - в конце концов, добычей информации через алкоголь занимался Кэйа, - но не услышать их было невозможно. Обыденные истории рабочих, хвастовство пьяных рыбаков, сплетни о бесконечных пассиях... Дилюк едва заметно морщился, слушая о преувеличенных в разы похождениях местных героев-любовников. От выбираемых эпитетов тошнило физически и морально, и Рагнвиндр мысленно всячески открещивался от подражания таким манерам. Не нужно было родиться дворянином, чтобы понять, что дамой сердца нельзя обладать. "Обладание" для него всегда было слишком грубым и грязным словом. Дилюк никогда не хотел настолько контролировать кого-то, лишать этого человека личности и свободы, низводить его до уровня немыслящего существа. В случае с Джинн, его личным маленьким солнышком, опорой и любовью всей жизни - эта идея казалась ему и вовсе кощунственной. Она была сильной, изящной, уверенной в себе - ею хотелось восхищаться. Даже когда все эти качества мгновенно исчезали, стоило её кожи коснуться пахнувших виноградом и кострами простыней, единственной мыслью, остававшейся в голове Дилюка, была фраза "Архонты, как же она прекрасна". С розовеющими от смущения щеками, будто они делали это в первый раз, с неловко сжатыми в пальцах краями ночной рубашки, с настолько доверчивым взглядом серо-голубых глаз, что его сердце едва выдерживало - Джинн действительно была прекрасна. Ею не хотелось обладать - хотелось выцеловывать каждый маленький шрам, полученный ею в бою, хотелось шептать милые глупости, как будто им снова было шестнадцать. Дилюк позволял своим ладоням скользить по её коже, каждый раз втайне жалея о том, что не был никем научен - как дать ей то, чего она хочет, как сорвать мягкий стон с приоткрытых губ, как заставить её ровное дыхание превратиться в короткие вздохи. Дилюк упрям, и Джинн упряма тоже - в этом никто не мог с ними сравниться, и каждая встреча, оканчивающаяся ночью на винокурне, превращалась в маленькое соревнование. Дилюк упорно утверждал, что должен сделать для неё всё и даже больше; Джинн твёрдо настаивала, что ей достаточно одного его присутствия рядом. Споры затихали с первым поцелуем, перетекавшим в следующий, затем ещё и ещё. Дилюк целовал её так, будто каждая секунда с ней была для него последней - и тут же замедлял отчаянный темп, чувствуя касание изящных пальцев на растрёпанных волосах. Джинн ловила тихие извинения, срывавшиеся с его губ, и с маленькой довольной улыбкой чувствовала, как суровый владелец винокурни тает от её прикосновений, словно воск свечи, что податливо плавится от маленького стойкого пламени. Ей кружило голову осознание, насколько это было похоже на сцены из её любимых романов - полные нежности и отчаянного желания не разлучаться ни на мгновение. Дилюку сравнивать было не с чем; единственное, чему он следовал - зову своего сердца, так постыдно изголодавшегося до любого проявления ласки и заботы. Нежные, ленивые и уставшие разговоры в глубине ночи нравились ему чуть ли не больше, чем предшествовавшее им единение тел - было в них что-то, что он мог бы описать только ощущением родного дома. В полутьме комнат винокурни, в объятиях любимой девушки, а вскоре и жены - Дилюк уже подготовил кольцо, - он чувствовал, что находится на своём месте. Маленькое, едва слышимое признание растворилось в тишине ночи; Джинн мирно спала, уложив голову на его плечо, пока на её губах играла лёгкая умиротворённая улыбка. Пообещав снова сообщить ей утром о своей бесконечной любви, Дилюк вздохнул и прикрыл глаза, позволяя себе утонуть в чувстве, которому он так долго боялся дать название. Он любил её, и она любила его в ответ, и больше ничто не могло их разделить.