Паутина

      Деон хотел поглотить его целиком, не оставляя даже костей.       Его маленький брат глуп и безрассуден, но было в этом какое-то своё очарование. Это очарование царапалось о рёбра и стекало в самый низ желудка, провоцируя странный голод, заставляя смотреть, не отрываясь, только на него, глумливого чёрта.       Джереми смешит своей импульсивностью, но иногда Деону хочется вцепиться в белую шею и сжать, сжать так сильно, чтобы у Джереми не осталось воздуха в лёгких, чтобы в глазах стояли слёзы, чтобы он умолял его. Деон почти растерянно касается груди, где сердце заходилось неровными ударами. Неприятно.       Его братец, столь юный и глупый, должен увидеть мир и познать большее отчаяние. Джереми определённо мог стать лучшим Агриче, но Деон этого не хотел. Он хотел лишь проникнуть опухолью под кожу, за рёбра, в самое сердце. Отравить, заставить быть зависимым, заставить вызывающий взгляд сменится смирением. Но Деон не мог.       Это ненормально.       И даже Роксана, эта лиса, не казалась ему столь же интересной, как повзрослевший, но всё такой же грубый и вспыльчивый младший брат.       Спустя время Джереми стал умнее, изворотливее, но периодически продолжал скалить свои зубы. Деон же хотел его откровенно сожрать.       Как животное.       Деон не стал терпеливо выжидать, он ждал достаточно, он устал являться простой фигурой старшего брата, который однажды, когда-нибудь в будущем убьёт отца и займёт место главы. Деон хотел Джереми здесь и сейчас, а не когда-нибудь в будущем, которого в этом безумном сплетении паутины может и не быть.       Деон чувствует себя пауком.       Он вгрызается в белую кожу, игнорируя чужое сопротивление, и почти мычит от наслаждения. На белой стене одного из коридоров поместья остаются красные пятна, когда Джереми резко дёргается и прислоняется к ней, но Деону было так плевать. Он так долго ждал.       Деон ведёт поцелуями-укусами от шеи до ключиц, оставляя за собой кровоподтёки и некрасивые синяки, но как же ему это нравилось. Ему нравилось тепло чужого тела в руках, а понимая, кому принадлежит это тело, Деон чувствовал лёгкость в животе.       — Ты сумасшедший… — Джереми, сбитый с толку и введённый в оцепенение, как мог, пытался вырваться. Ему не нравились ни взгляд Деона, в котором он видел лишь голод, ни ситуация, когда он бессильно пытается вырваться из чужой хватки.       И Деон это знал, прекрасно знал, что брат возмущён и даже напуган. Он знал, но разве мог что-либо с этим сделать? Джереми был напряжён и, казалось, мог вот-вот выскользнуть из его рук, убежать, спрятаться. Деону так не хотелось.       В конце концов Джереми бьёт его почти до сломанных рёбер, смотрит испуганным взглядом, где в синеве зарождается гнев.       — Ты, блять, конченный ублюдок, Деон! — он кричит и злится, обжигает взглядом и спешно уходит, даже не оглядываясь. Деон улыбается.       Джереми как запутавшаяся бабочка.