Я почитаю тебе вслух

«Звук любит наслаждаться летней ночью.»

Эдгар Аллан По

— За последний месяц количество пропавших увеличилось вдвое, — говорил хриплый голос шерифа из телевизора, — На данный момент полиция округа ведет поиски двух девушек, исчезнувших в прошлую пятницу. Однако могу с уверенностью сказать, что мы располагаем всей нужной информацией и тщательно патрулируем предполагаемый район их пропажи. После этой фразы я незамедлительно выключила телевизор, не желая больше слушать вечернее обращение. Этот пузатый бы говорил без умолку еще минут десять, предоставляя фальшивые доказательства по делу, название и, наверное, содержание которого все уже выучили наизусть. Полиции, разумеется, сейчас нужна только вера людей в то, что все под их строжайшим контролем, и такое замыливание глаз, как убедительный лепет шерифа Миллера по городскому каналу, уже стало местной классикой. Готова поспорить на пять долларов, что практически в каждом доме хоть один член семьи выползает к своему экрану, чтобы еще раз удостовериться в том, что полиция покорно обеспечивает безопасность, следовательно, беспокоиться по сути и не о чем. Наивные, наивные, какие же наивные. Перечеркивая накрест очередной неудавшийся рисунок, я вдруг осознала, что мой карандаш вновь выводит очертания какой-то девушки, которую я рисую словно под гипнозом. В этот раз меня не устроили контуры, сильно острые и неаккуратные, поэтому все это творение незамедлительно было мною грубо откинуто, ведь идеальным не являлось. — Опять калякаешь? Симпатично было. Мама зашла в гостиную очень бесшумно, отчего я невольно содрогнулась, услышав ее низкий голос прямо над своим ухом. За ним и потянулся уже привычный шлейф тяжелого сигаретного дыма вперемешку с чем-то кислым, похожим, наверное, на капусту, которую мы ели сегодня на ужин. За столом она случайно опрокинула на себя тарелочку с остатками, из-за чего этот аромат беспощадно въелся в ее домашнюю футболку. — Не очень. Шериф опять какой-то бред говорил, якобы полиция все контролирует, — недовольно бормочу я, зачеркивая остатки рисунка и чуть ли не ломая грифель карандаша, — Я уже не могу слушать, нисколько это не правда. Мама задумчиво поджимает губы и садится напротив меня, явно прокручивая в голове только что сказанное мной, и следом берет меня за руку и поглаживает тыльную сторону ладони своим большим пальцем. — Давай не будем слушать, хорошо? — предлагает она, заглядывая мне в глаза и поддерживающе сжимая мою руку, — Расскажи лучше мне что-нибудь, давай отвлечемся. Как школа? Как оценки? Смущенно улыбаясь, я отворачиваюсь и удивляюсь ловкому умению любого родителя перевести тему, сделав так, что вы незамедлительно заговорите об учебе. Казалось, это какой-то хитрый психологический прием, ведь на фоне ранее обсуждаемого кошмара вопросы про школу покажутся мне чем-то очень теплым и родным. К сожалению, на этот эмоциональный крючок я и попалась. — Все в порядке, только миссис Патсон с завтрашнего на больничном. Говорят, что-то с сердцем, да и не удивительно, ей уже под семьдесят. — Морелла, и как же ты без уроков литературы? Немного усмехнувшись, я осознала, как забавно звучала эта фраза, соединяющая в себе факт моей безмерной любви к книгам и мое удивительное имя. Разумеется, это нисколечки не совпадение — меня действительно назвали в честь главной героини рассказа Эдгара По, ужасной ведьмы, которая даже после смерти не оставила своего мужа, придя к нему во втором обличье. — Протяну. Сказала это я машинально, казалось, не согласовав ответ с мозгом, ведь едва ли через секунду мне в голову вновь врезался данный вопрос, озвученный мамой. Литература и все, связанное с ней, покоилось у меня в сердечке настолько глубоко, что вряд ли бы кто-то смог забраться туда и отыскать ее в глубинах моей души. Миссис Патсон по вечерам устраивала что-то вроде встреч для читающих школьников. Мы сидели, пили чай, составляли портреты героев из произведений, дополнительно анализировали стихи и даже учились их писать. Если верить учительнице, у меня даже получалось. К сожалению, нередко бывало и так, что на вечерние собрания приходила я одна, хотя, можно сказать, это не сильно отличалось от того количества, которое обычно посещало данное мероприятие. Цифра скачет вяло, а максимально доскакала до трех человек, среди которых есть и те, кто просто-напросто желает повысить свою оценку и зарекомендовать себя перед учителем. И доверчивая миссис Патсон ведется, не подозревая, что за стенами кабинета, где проводится это собрание, она и все, что она говорит, подвергается очень колким обсуждениям, в эпицентре которых, разумеется, собственная выгода. И теперь я поняла, что по понедельникам, средам и пятницам я буду приходить домой раньше. — Хех, конечно протянешь. Главное, чтобы на замену ей не поставили какого-то старого лысого мужика с трехдневной щетиной, странными наклонностями и любовью к нашему местному футбольному клубу. Таких точно к детям подпускать нельзя! Смеясь, мама повторяет последнюю фразу вслух и достает из-под кровати нетронутую бутылку пива, припрятанную ею еще на прошлой недели, в то время как я, собрав все свои корявые наброски, ускальзываю к себе в комнату. Этой ночью было совсем тихо, но заснула я не сразу. Прикроватная лампа, стоявшая на тумбочке, под моим руководством потухла только к половине первого, служа мне единственным источником света при чтении очередного глупого романа, главной героиней которого являлась сорокалетняя женщина, которая влюбилась в своего приемного сына. Такую чепуху я откопала у себя в недрах чердака в картонной коробке под названием «литература», и после прочтения данной книженции я так и не поняла, какое отношение она имела к написанному на коробке. Так или иначе, заснула я приблизительно к трем, полночи раздумывая про литературный клуб, лживые заявления полиции и назревающий тест по математике. Как ни странно, ситуация с похищениями отняла у меня большую часть времени, ведь в глубине души я тоже боялась. Наверное, все те семнадцатилетние девочки, уже ставшие жертвами серийника, боялись его так же, как и я, ночами ворочаясь в кровати и в глубине души веря в то, что это будут не они, но, к сожалению, в итоге их трупы постепенно будут найдены где-то около реки на юго-востоке города. Значило ли это то, что я буду следующей? Даже не знаю, вполне вероятно, и ведь даже несмотря на то, что я строго придерживаюсь всем инструкциям, озвученным полицией у нас прямо на уроке, я не могла быть на сто процентов уверена в своей безопасности. Забавным было лишь то, что хоть мою голову иногда и посещали опасения, в панику и страх я не впадала. Причин для этого, — как, собственно, и четких доказательств, — было предостаточно, однако я мыслила лишь тем, что вряд ли смогу сделать что-то, что меня обезопасит. Все, что сделано, то сделано, и станешь ли ты следующей жертвой, или нет — лишь лотерея. Утром новостей не было, и это по большей части было хорошо. Мы с отцом обсуждали рыбалку, запланированную нами еще на прошлой неделе, и пришли к выводу, что эту затею лучше временно отложить, ведь район, где мы обычно рыбачили, вместе с рекой был оцеплен полицией. Говорят, какой-то мужчина нашел там женское колечко с камушком, прямо такое же, как и у пропавшей неделю назад Синди Джонсон. За столом я в шутку буркнула, что наша гениальная полиция с вероятностью в девяносто девять процентов повесит дело на нашедшего драгоценность человека, чем признает то, что не может поймать настоящего убийцу. Мою теорию поддержали все. — У тебя мешки под глазами, — заметил, откусывая сэндвич, отец, щурясь и неодобрительно поглядывая на мое уставшее лицо, — Опять поздно заснула? Говорил же матери, что нужно забрать у тебя эту чертову лампу, чтобы по ночам не сидела за своими книжками. — Если заберешь у меня лампу, я начну читать с фонариком под одеялом, — призналась я и ложкой зачерпнула хлопья почти со дна тарелки, где оставалось совсем немножко. После, увидев, что папа очень недоволен моим ответом, я, проглотив еду, дополнила свою фразу чем-то успокаивающим: — Я летом лучше спала, если помнишь, просто сейчас не только в книгах дело. Многозначительно поиграв бровями, я безмолвно дала понять, о чем думаю и что подразумеваю. Ни для кого не секрет, что на повестке дня у всех людей, живущих в Розенферде, разговоры об одном. Задумавшись, я в который раз горько улыбнулась. Тогда, кажется, только закончился май. Первый труп нашли на окраине города — плюс-минус в пяти километрах от моего дома и центральной школы Розенферда, прямо напротив милой пекарни какой-то пожилой пары, где продаются самые лучшие пончики с вишней в городе. Девушка, одетая в спортивную майку и такие же шорты, была найдена задушенной прямо под большим дубом в сидячем положении. Вдобавок к ранее упомянутым зверствам, совершенным над ней, некто перерезал ей горло практически от уха до уха, и после вскрытие показало, что умерла она вовсе не от этого, а от жестокого удушья капроновой веревкой, которую обнаружили неподалеку от места преступления. Позже выяснилось, что звали ее Милена, и ей едва исполнилось семнадцать. Полиция округа ответственно заявляла, что дело закроют в течение кратчайших сроков, и обещание это варьировалось: сначала шериф Миллер утверждал, что для поимки убийцы требуется пару дней, потом — недель, и так вся эта история затянулась буквально до сегодняшнего дня — середины жаркого сентября, в который молодые девушки продолжали пропадать. Четких данных о том, из какого района было большинство жертв, предоставить никто так и не смог именно потому, что брать их было неоткуда. Одна девушка жила на севере города в районе Кэптол-Хилла, другая — на юго-западе, и таких материалов была неподъемная куча. Практически все девушки жили в разных уголках нашего маленького города, как раз поэтому полиция, — естественно, только через слухи, — подозревала, что убийца не является жителем здешних мест. Возможно, иного округа, штата — информация была вовсе не точной, и оставались лишь догадки. Единственное, что связывало жертв — возраст и то, что все они были школьницами. Кошмарно. Базируясь на собственном умении составлять литературные портреты, я не раз пыталась провернуть что-то подобное с предполагаемым убийцей. Все уже негласно поняли, что он являлся своего рода профессионалом, ведь совершив шесть убийств, ни разу не оставил хоть какую-то улику, помогающую в какой-то мере идентифицировать его. Единственное, что удалось понять по характеру нанесения травм: приблизительный рост — около шести футов. Ни цвет волос, ни какие-либо рамки возраста — ничего. И от этого становилось страшнее. Я завела себе дневник, в котором записывала все свои мысли, теории и догадки относительно этого дела. Не могу сказать, что данное дело не вызывало во мне что-то вроде душащей тревоги, но оставить эту затею я уже не могла. Имея достаточно свободного времени на такого рода «увлечение», я, например, записывала, какой по моему мнению у убийцы цвет глаз или волос, почему именно такой характер убийств и почему школьницы. Мое маленькое расследование протекало медленно, но в глубине души я была немножко этому рада, ведь новые факты и записи появлялись чаще всего только после обнаружения нового трупа. Дневник я носила всегда с собой, опасаясь того, что кто-то из домашних по неосторожности найдет его и не будет пренебрегать возможностью прочитать мои мыслишки; хотя, вероятнее всего, блокнот с записями скорее всего приняли бы за тот, где я храню рисунки, но от этого не легче. И сегодня я тоже взяла его с собой. Усевшись на велосипед, я впервые за неделю задумалась о том, какой сегодня приятный день: осень потихоньку стянула зеленые краски с деревьев, заменив их на темно-желтые, на улице пахло утренней свежестью, а солнце неприветливо скрылось за сероватые тучи, пряча от жителей Розенферда свои теплые лучики. Для этого места такая погода была не очень-то и привычной: дожди лили крайне редко, и на их месте обычно восседала изнуряющая жара. Радуясь снисходительным тучкам, я проехала последний перекресток и оставила велосипед около входа в школу; мое место было негласно крайним, ведь я не очень-то любила стоять в толпе и выжидать, когда же смогу забрать своего железного коня. Закрепила механизм и, закинув кожаный рюкзак на плечо, полетела к ступенькам, явно беспокоясь о вполне возможном опоздании на первый урок. Я влетела в коридор школы, — Морелла, подожди! — услышала я и, развернувшись, увидела в дверях запыхавшуюся Коралину — самую умную и беззаботную девушку в школе, которая в придачу являлась моей подругой, — Фух, я пропустила автобус, представляешь? Прям перед моим носом уехал. Ну чего ты стоишь? Бежим. Мгновенно сорвавшись с места, я попутно глянула на часы в коридоре, которые свидетельствовали о нашем непростительном опоздании и показывали уже целых пять минут девятого. В этот промежуток времени я уже продумывала возможный диалог с директором — строгой темноволосой женщиной средних лет, которая любила деловые костюмы, мёд и ювелирные украшения. Относилась она ко мне очень хорошо, ведь «за одиннадцать лет школы мисс Вонг смогла показать себя с примерной стороны, отличилась обширными знаниями и, бесспорно, заслужила наше безмерное уважение». Скорее всего, в отсутствие миссис Патсон (а первый урок по расписанию — литература), заниматься с нами будет именно она — миссис Уильямс. Преодолевая последний поворот, мы мигом затормозили у дверей кабинета, выдохнули и я, схватившись за ручку, потянула ее на себя. Как и предполагалось, у доски стояла та самая миссис Уильямс; сегодня ее каштановые волосы были уложены несколько иначе: набок и с не очень аккуратными выбивающимися прядями. В руках она держала какую-то папку, однако далеко не это привлекло мое неослабное внимание. — О, а вот мисс Вонг и мисс Томпсон, сегодня почему-то бессовестно опоздавшие на урок, являющийся знакомством с новым преподавателем. Как не стыдно, юные леди! Бегом на места. Из всей этой суматохи слов я едва смогла что-то уловить, норовя как можно скорее сесть за свою парту и перестать быть абсолютным центром всеобщего внимания, поэтому, еще раз бросив небрежный взгляд в угол директрисы, я невольно заприметила еще одну фигуру, стоящую около нее, но чуть позади. Только окончательно устроившись на свое место, я смогла, наконец, уделить ей больше внимания и понять, что рассматриваю темноволосого мужчину тридцати лет в темно-синем пиджаке, который удивительно гармонировал с синими глазами. Черты его лица были очень точными: лоб чуть шире нижней челюсти, скулы более чем выражены, все лицо мягко сужается к подбородку, а кончик носа аккуратно вздёрнут. Мимолётно изучая, я вдруг почувствовала, что такой тип лица рисовать будет очень удобно, однако мысли об этом отодвинулись на второй план в ту же секунду, как из их потока меня вырвал громоподобный голос директора. — Последнюю фразу, полагаю, стоит повторить для некоторых учеников, чего я бы, честно говоря, не делала, — укоризненно глядя в мою сторону, проговаривает миссис Уильямс, тихонько стуча ногтями по своей папке, — Но, лишь из уважения к новому человеку в коллективе повторю: к сожалению, состояние миссис Патсон значительно ухудшилось, и вернуться к занятиям она, увы, сможет не скоро. Литература — предмет важный и нужный, — эти слова она произнесла уже бросив взгляд на мужчину, стоящего рядом, — Именно поэтому мы приняли решение пригласить к нам нового учителя, который временно будет закреплён за вашим классом. Знакомьтесь, Джереми Нильсен. Ответственно проговорив эту речь, директор отошла чуть назад, явно стремясь к тому, чтобы отныне внимание класса сосредоточилось исключительно на новом учителе, который, заметив это действие, благодарственно кивнул и, окинув изучающим взглядом (в котором, клянусь, я заприметила нотки лукавости) класс, улыбнулся и сложил обе руки в замок. — Спасибо, миссис Уильямс, за все жесты вежливости, которые мы соблюли. Полагаю, дальше знакомство я могу продолжить сам, — заверял он, поворачиваясь к ней. Впервые услышав его голос, я поняла, что слушать его было более чем приятно: низкий и глубокий, с еле уловимой хрипотой, и говорил он очень уверенно, без запинок и томительных пауз, зачастую создающих не очень приятное впечатление о собеседнике. — Еще раз искренне благодарю вас. Эти слова мужчина подкрепил улыбкой, и в сочетании со словом «искренне» она не выглядела очень-то правдоподобно, хотя я так и не поняла, было ли это правдой, или же выступало лишь моим разыгравшимся воображением. Директор кивнула, а после покинула кабинет. Я тотчас осторожно кинула взгляд на учителя и невольно столкнулась с его глазами. Он тоже посмотрел на меня. Затем с его стороны последовала легкая ухмылка, и в ту секунду я поняла, что сегодня в моем дневнике появится новая запись.