I'm not weak

Вся жизнь — теория вероятностей и различных переменных, благодаря которым можно выйти на ту или иную тропу. И не нужно быть гением, обладать эйдетической памятью, чтоб понимать элементарные вещи. Вся жизнь — статистика, что хранится в голове Рида лучше, чем в любом электронном носителе. И именно статистика должна врезаться-вгрызаться в память в экстремальных ситуациях, но он, ведомый эмоциями, принимает решение разделиться. Запоздало вспоминая о том, что его любимая статистика теперь пророчит ему смерть. Хорошо, если быструю смерть. Вся жизнь — череда событий, которые никогда не бывают случайны. По крайней мере, Рид никогда не верил в случайности. И вся жизнь проносится перед глазами раз за разом, когда очередная доза дилаудида циркулирует по венам против воли, а нарушение воли является уголовным преступление. Но разве подобные знания могут помочь, когда балансируешь на грани? И не только из-за того, что у Тобиаса в любой момент могут перехватить штурвал, а и из-за того, что в голове карусель с форматом нуара, которую никогда не забыть. Но и сейчас вспоминать, не по собственной воле, — неуместно. Шизофрения, скандал за скандалом, собранные сумки, крик мамы в сторону отца про слабость — нестабильность во всей её красе, которая так сильно бьёт по лёгким, не давая кислороду насыщать мозг. А ещё липкий страх по пояснице ползёт и вверх лезет, но Спенсер бойко, без тени сомнения, и даже с уверенностью, произносит, что он не слабый. И это становится мантрой на все времена. Особенно сейчас, когда в плену у похитителя, чьё сознание и подсознание раскололись на несколько частей, где одна часть пытается облегчить страдания Рида по известной дорожке побега от реальности — наркотик. А другие части измываются физически и психологически, выбивая признание, которого нет; мозаичное сознание, появившееся в результате бесконечных издевательств, имеющее прикрытие в лице религии имеет трагичный исход по своей обыденности. — Я не слабый. Не слабый, — шепчет в полубреду, балансируя в реальности поверхностно, и вновь погружаясь обратно в нуар, не успевая снова сказать то, что он не лжец, и что ему не в чем признаваться. Только где-то на периферии, притуплённо, ощущается очередной удар. По крайней мере Риду кажется, что этого признания нет. Он не копает слишком глубоко, не ищет в своей жизни ничего, что могло бы хотя бы смахивать на признание. Не тогда, когда ему приходится выбрать кому жить, а кому умереть; щелчок револьвера раз, невидимая пуля в лоб и сердце останавливается от страха, ещё щелчок, пустота в лоб, шум крови в ушах, ещё один — и приходится сдаться, так как тянуть больше некуда. Скрипя зубами, перекусывая горло своему страху, унимая дрожь, приходится играть в Бога, так как с русской рулеткой не договориться, как и с тем, кто считает себя ангелом. Не тогда, когда на мониторах виден результат его выбора; умерли двое просто из-за того, что он выбрал не их. И их кровь теперь на его руках до конца дней. Не тогда, когда Гидеон говорит, что Тобиасу не сломать его; в голове у Спенсера только одно крутится: он уже надломал его. Сломать — вопрос времени. И не тогда, когда Рид не первый раз задумывается о том, что Джей-Джей, скорее всего, уже вся извелась и, определённо точно, не может совладать со своей совестью. Но всё стирается с новой дозой, всё возвращает к истокам — к плохим дням его мамы. Когда маленький Спенсер не в состоянии сделать ничего, кроме как быть рядом, давать ей читать ему книги, запоминая все драгоценные моменты с ней, запечатляя их в себе и пронося в себе не только сквозь года, но и сквозь пелену наркотической эйфории. Минута за минутой, по телу волны из огня в холод, и боль от наказаний мазками даёт о себе знать сигналами в нейронах. Вновь прозрачная жидкость по вене, и Спенсер машинально пытается произвести расчёт: сколько ещё доз он сможет выдержать прежде, чем настанет передозировка. Ответ поступает почти мгновенно — удар по стулу, удар спиной о пол, обжигающая боль, перекрывающая дыхание, конвульсии и тотальная утрата власти над своим телом. И, кажется, единственное, о чём он жалеет — то, что не увидел ещё раз маму. Не смог её обнять и сказать три простых слова. Но стоит Тобиасу спасти его, вернуть с того света, как мозг, в тандеме с подсознанием, транслируют Риду яркие, чёткие картинки, будто это было только вчера: он отправляет маму в больницу. Собственными руками отдаёт её чужим людям, которые имеют опыт, которые точно знают, как смягчить течение шизофрении. Словно предаёт её, отрывая от реальности, которая реальна только для неё одной. И Спенсеру жаль. Жаль, что он так поступает. Как и жаль, что не может своими силами помочь маме. Он сдаёт сам себя с потрохами, когда теряет контроль, говоря вслух то, что ему жаль. И это его признание. Это его вина. Но это не слабость. Это признание факта, который Спенсер закопал слишком глубоко. И это признание — его билет на выход, если команда успеет, как и то, что он выбирает Хотча, клеймя его нарциссом в глазах субъекта. Они успевают. Помогают уловить момент для выстрела. Помогают встать на ноги, почувствовать острое чувство вины за свои действия, как и почувствовать объятия каждого и краем ума ощутить холод земли, вспоминая, что обуви нет. — Я знал, что ты поймёшь, — в голосе Рида отчаянные нотки, с облегчением одновременно, когда он обнимает Хотча. Обнимает и Джей-Джей, которая не может совладать с собственной дрожью. Обменивается взглядами с Морганом и Прентисс, а когда ощущает ладонь Гидеона на своём плече, то просит у него минуту. И ловит себя на спонтанности, понимая, что не планировал этого, но когда лезет в карман мёртвого Тобиаса, то Спенсер понимает, что это не спонтанно. Его мозг задумал это заранее. И это не слабость. Вовсе нет. Просто осознание того, что холодное стекло ампул нагревается в собственной ладони, успокаивает. Пока что успокаивает. До первой ломки, которую он тщательно скрывает от всех. До первого посещения центра для агентов ФБР, у которых проблемы не только с ПТСР и зависимостями. До момента, когда сон покидает чертоги разума, а сосредоточенность падает из-за маниакального желания унять потребность тела; крутя флаконы в туалете очередного полицейского участка, который вызвал их для помощи. Тогда-то Спенсер Рид напоминает себе о том, что он не слабый. Но в этот раз уже без поблажек — он выкидывает в урну флаконы, мысленно отмеряя оставшиеся часы до встречи в центре и точно знает, что из этой бури он выйдет живым. Так слышен ли звук падающего дерева в лесу, если рядом никого нет?