Не реальный

Секби всегда верил, что мир полон ярких красок, ведь он сам словно был создан из них. Его смех, порой чуть громче, чем это было уместно, наполнял любую комнату светом. Его движения были лёгкими и порывистыми, словно каждое действие диктовалось внезапным порывом вдохновения. В отношениях с Клешем он стал ярким вихрем, который привнёс в их тихую, размеренную жизнь вспышки спонтанности и красок. Клеш же всегда был противоположностью Секби: спокойным и рассудительным, он словно заземлял его, придавая их общему миру равновесие. Это было идеальное сочетание. Но всё изменилось в один миг. Секби помнил только отрывки. Яркий солнечный свет, пробивающийся сквозь окна такси. Резкое торможение, которое бросило его вперёд, почти вырвав воздух из лёгких. Затем удар — тяжёлый, внезапный, как удар молота. И тишина, которая последовала за этим. В его памяти всё застыло в одном долгом белом свете, пока он медленно проваливался в бессознательное. Когда он открыл глаза, всё вокруг было размытым. Белый потолок, яркий свет ламп, приглушённый шум снаружи. Казалось, он ещё спит, но слабая боль в теле напомнила, что это реальность. Секби попытался пошевелиться, но каждая клетка кричала от усталости. Он сдался, опустив голову на подушку. И тут он почувствовал это — прикосновение к своей руке. Тёплое, уверенное. Сначала он подумал, что это очередной сон. Но, повернув голову, увидел знакомое лицо. — Секби... я здесь, — голос был тихим, будто тот боялся нарушить тишину больничной палаты. Секби моргнул, пытаясь сосредоточиться на голосе, на выражении лица Клеша. В его глазах читалось что-то, что он не мог сразу распознать: страх, облегчение, усталость. — Клеш? — голос Секби прозвучал слабее, чем он ожидал. Клеш улыбнулся, но эта улыбка выглядела натянутой. Как будто за ней скрывались сотни слов, которые он не мог произнести. — Ты в безопасности. Всё позади, — сказал он, и Секби закрыл глаза, позволяя этим словам убаюкать его. Первые дни в больнице были похожи на бесконечный водоворот. Медсестры приходили и уходили, тихо записывая что-то в карты. Аппараты мерно пикали в углу комнаты, напоминая о том, что его тело всё ещё борется. Но самым постоянным в этом хаосе был Клеш. Он приходил каждый день. Иногда с книгами, которые он читал Секби вслух, иногда с тихими разговорами, которые заполняли тишину палаты. Он приносил Секби его любимую музыку, тихо ставил её на телефоне, чтобы напоминать ему о нормальной жизни за пределами этих стен. Клеш был спокойным и сосредоточенным, как всегда. Он говорил о планах, о том, что они сделают, когда Секби выпишется. О том, как они вернутся к своему привычному ритму жизни. Но за каждым его словом Секби чувствовал эту скрытую тревогу, как будто Клеш боялся чего-то, о чём не говорил. Секби слушал, пытаясь сосредоточиться на голосе, на знакомых интонациях. Но в его голове всё смешивалось. Иногда он ловил себя на мысли, что всё это похоже на сон. Что всё слишком идеально, слишком спокойно для его разбитого состояния. Иногда он хотел задать Клешу вопросы, но усталость брала верх. Только спустя неделю он заметил мелочи: синяки под глазами Клеша, движения, которые стали чуть более медленными, чем раньше. И это его ранило. Даже через больничный туман он понимал, как много усилий тот вкладывает, чтобы быть рядом. Секби сидел на краю кровати, опустив плечи, словно мир вокруг стал слишком тяжёлым для него. Его взгляд скользил по комнате, но вновь и вновь возвращался к Клешу. Тот наливал кипяток в чашки с сосредоточенностью, будто это был важнейший ритуал. Каждое его движение — уверенное, спокойное, как и всегда, — наполняло комнату ощущением уюта. Но Секби это только пугало. — Ты не можешь быть настоящим, — слова вырвались прежде, чем он успел их обдумать. Голос был хриплым, почти шёпотом, но в тишине комнаты прозвучал оглушительно громко. Клеш замер на мгновение, чашка в его руках дрогнула, но он тут же поставил её на стол. Медленно, будто опасаясь спугнуть хрупкое равновесие, он повернулся к Секби. — Почему? — его голос был мягким, но за этим спокойствием Секби чувствовал боль, скрытую за тщательно выстроенной маской. Секби не отводил взгляда, пытаясь сформулировать мысли, которые клубились в его голове. Он провёл рукой по волосам, ощущая, как дрожат пальцы. — Всё это... слишком хорошо, — наконец сказал он, глядя прямо в глаза Клеша. — Я помню аварию. Помню, как думал, что это конец. Помню, как всё рушилось. А теперь ты... ты просто здесь. Как будто ничего не произошло. Клеш подошёл ближе, но не садился рядом, оставив между ними небольшое расстояние. Он сел на стул напротив, будто хотел дать Секби пространство, которого тот так отчаянно нуждался. — Секби, — начал он тихо, — я знаю, что тебе сейчас трудно. Ты прошёл через многое. Но это не значит, что я — иллюзия. Я здесь. И был с тобой всё это время. Секби сглотнул, сжав руки в кулаки. Он хотел верить. Хотел так сильно, что это почти причиняло боль. Но в его голове постоянно звучал другой голос, холодный и рациональный. Этот голос шептал, что всё это — плод его воображения, созданный страхом одиночества. — А если ты просто... часть меня? — он поднял глаза на Клеша, пытаясь поймать его взгляд. — Если ты — моя фантазия? Если я придумал тебя, чтобы не чувствовать себя таким одиноким? Клеш выдержал его взгляд, спокойный, но в этом спокойствии было что-то несгибаемое. — А если ты ошибаешься? — тихо ответил он. — Если я реален? Ты готов отказаться от того, что мы имеем, только потому, что боишься верить? Эти слова повисли в воздухе, как гром среди ясного неба. Секби отвернулся, не находя ответа. В его голове словно шла бесконечная борьба: разум твердил одно, а сердце — другое. Пытаясь разобраться в себе, он начал ходить к психологу. На сеансах он рассказывал о «галлюцинации» — о человеке, который, по его словам, был слишком совершенным, чтобы быть реальным. Но даже там, в кабинете, он ощущал, что с его словами что-то не так. Каждый раз, произнося это вслух, он чувствовал сопротивление внутри себя, как будто обманывал не только психолога, но и самого себя. Дома, в тишине, Клеш продолжал быть рядом. Он не задавал лишних вопросов, не настаивал, но всегда находился поблизости, тихо наблюдая за Секби. Он приносил ему чай, оставлял книги на столе, включал музыку, которую тот любил. Каждое его действие было таким естественным, что в эти моменты Секби почти забывал о своих сомнениях. Но ночью, оставаясь один на один со своими мыслями, он снова и снова возвращался к одной и той же мысли: «Может ли всё это быть правдой?» Дни тянулись медленно, словно время намеренно растягивалось, чтобы дать Секби возможность разобраться в себе. В его голове всё ещё витали сомнения, но тёплое присутствие Клеша становилось всё более ощутимым. Он не просто был рядом — он был частью этого мира, его каждодневной реальности. Клеш не задавал лишних вопросов, не требовал объяснений. Он словно знал, что сейчас Секби нужно больше заботы, чем слов. Утром он варил крепкий кофе, потому что знал, как Секби любит этот аромат. Днём он разбирал книги, которые Секби раскидывал по всей квартире, и возвращал их на место, не говоря ни слова. Иногда он просто садился рядом, держа в руках книгу или телефон, оставляя пространство для тишины, в которой Секби чувствовал себя безопасно. Однажды Секби проснулся ночью. Луна заливала комнату мягким серебристым светом. Клеш сидел в кресле у окна, держа в руках книгу. Его лицо было освещено слабым отблеском лунного света, и на мгновение Секби замер, наблюдая за ним. Он выглядел таким спокойным, таким... реальным. — Почему ты не спишь? — голос Секби прозвучал хрипло от сна, но он не мог больше молчать. Клеш оторвался от книги, подняв взгляд. — Я просто хотел быть рядом, если ты проснёшься, — ответил он мягко, закрывая книгу и откладывая её в сторону. — Ты всегда так делаешь, — прошептал Секби, опуская голову на подушку. — Как именно? — Делаешь всё для меня. А я... — Он замолчал, чувствуя, как ком подступает к горлу. Клеш встал, подошёл ближе и сел на край кровати. Его взгляд был тёплым, но серьёзным. — Ты думаешь, что я жду чего-то взамен? Секби не ответил. Он смотрел на свои руки, чувствуя тяжесть слов, которые хотел сказать. — Ты ничего не должен мне, — продолжил Клеш, его голос был почти шёпотом, но в нём звучала уверенность. — Я здесь не потому, что хочу чего-то взамен. Я здесь, потому что не могу иначе. Секби закрыл глаза, стараясь справиться с нарастающими эмоциями. Его разум всё ещё сопротивлялся, но сердце медленно, но верно начинало сдаваться. На следующий день они сидели вместе в гостиной. Секби, как обычно, молчал, уткнувшись в экран телефона. Клеш, расположившись рядом, перебирал виниловые пластинки, время от времени спрашивая, какую из них поставить. — Ты всегда делаешь всё правильно, — вдруг произнёс Секби, не отрывая взгляда от экрана. — Это не так, — спокойно ответил Клеш, не переставая перебирать пластинки. — Нет, правда, — настаивал Секби, теперь уже глядя на него. — Ты никогда не злишься, никогда не устаёшь. Это... странно. Клеш улыбнулся, наконец подняв голову. — Я злюсь, Секби. Иногда я устаю. Но это не имеет значения. Ты — моя семья, и для семьи я готов делать всё, что в моих силах. Эти слова снова затронули что-то глубоко внутри Секби. Он почувствовал, как ледяная стена, которую он так упорно выстраивал между собой и Клешем, начала трескаться. Секби всё ещё пытался разобраться в своих чувствах, но с каждым днём становилось всё труднее игнорировать то, что он видел и ощущал. Клеш был рядом. Настоящий. Он слышал его дыхание, чувствовал тепло, исходящее от его рук, ловил взгляд, полный заботы и терпения. Всё это напоминало об их прошлом — о том, как он чувствовал себя любимым и защищённым. Клеш никогда не давил, но его присутствие было неоспоримым. Когда он что-то делал — готовил ужин, убирал квартиру, приносил Секби чай или поправлял одеяло, — каждое его движение выглядело таким естественным, что отрицать реальность становилось всё сложнее. Однажды, когда Клеш выходил из комнаты, Секби поймал себя на том, что смотрит ему вслед, изучая каждый его шаг. Он заметил, как аккуратно Клеш поправил стул, мимо которого проходил, как легко провёл рукой по полке с книгами, выравнивая корешки. Эти мелочи были так типичны для него, что Секби почувствовал тёплую волну в груди, словно сердце начинало подсказывать ответ. Но сомнения всё равно не отпускали. Вечером, сидя на диване, Секби набрался смелости и заговорил: — Ты всегда был таким? Клеш, который сидел напротив с кружкой в руках, поднял на него взгляд. — Таким — каким? — он чуть прищурился, будто вопрос его заинтриговал. — Таким... настоящим. Спокойным. Заботливым. Клеш усмехнулся, отставляя кружку. — Если ты спрашиваешь, менялся ли я, то да. Люди меняются. Но что именно ты хочешь знать, Секби? — Хочу понять, почему мне кажется, что это не может быть реальностью, — выдохнул он, нервно сцепив пальцы. Клеш посмотрел на него внимательно, словно пытался прочесть всё, что Секби не говорил вслух. — Ты хочешь верить, но боишься, — сказал он наконец. — Я не могу заставить тебя увидеть то, что ты отказываешься принять. Но я могу остаться рядом, пока ты сам не решишь, что правда. Секби хотел ответить, но слова застряли в горле. Он лишь молча наблюдал за Клешем, пока тот возвращался на своё место. Каждое его движение, его интонация, даже тишина, которую он оставлял после своих слов, были настолько простыми, настолько живыми, что разум начинал терять почву под ногами. Ночью, лёжа в постели, Секби слушал, как Клеш в соседней комнате убирает посуду. Его шаги, приглушённые звуки воды, лёгкий шум открывающегося ящика — всё это звучало так буднично, так привычно. «Если он не реален, то почему я слышу это так ясно?» — подумал Секби, сжимая одеяло. И в этом моменте, посреди ночной тишины, он поймал себя на мысли, что, возможно, реальность не всегда логична. Может быть, реальность — это то, что мы готовы принять.